КОЛЛЕКТИВНОЕ ПРАВОСУДИЕ

В рамках манора, как и в других политических образованиях на За­паде в эпоху формирования его традиции права, формальное управление было тесно связано с судебным разбирательством, то есть законодательная и ад­министративная деятельность была в значительной степени слита с судебной деятельностью и осуществлялась учреждением, называвшимся судом, или ку­рией. Употребление для названия этого института слова "суд", а не "зако­нодательный орган" или "исполнительный орган" не означало, что создание и применение законов не рассматривались в качестве важных функций пра­вительства. На практике манориальные курии, точно так же как римская ку­рия и королевские, сеньориальные, городские и торговые суды, в рамках своей юрисдикции имели широкие законодательные и административные полномо­чия. Перри Андерсон совершенно прав, говоря, что "правосудие было цент­ральной модальностью политической власти*', но не прав, полагая, что это

39*

было обусловлено "парцеллизацией суверенитета" при феодализме, что "ис­ключало какую-либо "административную власть" вообще в нынешнем смысле постоянного административного аппарата государства для реализации права" и "не оставляло места и для ортодоксальной 'легислатуры' более позднего типа, ибо феодальный строй не знал общего понятия политического обнов­ления путем создания новых законов"¹³. В действительности централизован­ный государственный аппарат существовал в церкви, которая тем не менее управлялась римской курией. Церковь как через римскую курию, так и церез церковные соборы осуществляла обновление, творя новые законы.

В королевской системе управления происходили параллельные про­цессы. Да и сами манориальные курии не только рассматривали и разрешали споры, но и реализовывали право через развитый административный аппарат, а время от времени и издавали новые законы. Различие концепций государ­ственного управления XII в. и XX в. не в том, что тогда не было, а сейчас есть законодательные и исполнительные функции, оно скорее в том, что, во-первых, тогда эти функции были слиты, а ныне разделены, а во-вторых, в XII в. законодательная и исполнительная функции были включены в судеб­ную. Тогда сам законодательный процесс рассматривался как процесс рас­суждения и открытия. Законы считались либо истинными, либо ложными, либо справедливыми, либо несправедливыми, и поэтому их создание и применение не отграничивалось резко от их применения в спорных случаях.

Манориальное правосудие было прерогативой хозяина манора, точно так же как королевское правосудие было прерогативой короля, а церковное — папы. "Каждый барон суверен в своем баронстве", — писал Бомануар, при этом "король — суверен везде и по своему праву [франц. "droit", англ. "right"! охраняет свои пределы"¹⁴. Бомануар писал также: "Всякий сеньор осуществляет всякое правосудие, и высокое и низкое, в своем феоде... Феод и правосудие — это все едино. Это, конечно, было преувеличением. Боль­шинство помещиков имели только "низкое" правосудие. Однако правосудие помещика позволяло ему осуществлять широкий круг полномочий над штатом манориальных министериалов, которые, по сути, составляли его двор, и над крестьянами, которые составляли основное население манора. В то же время правосудие хозяина манора существенно ограничивало произвол господской власти и являлось важным средством поддержания взаимности прав помещи­ков и крестьян.

Стюард манора, обычно служивший заместителем сеньора во всех де­лах манориального управления, как правило, председательствовал в манори-альной курии. Другие манориальные министериалы [в Англии. — Примеч. перев.]: "reeve" (осуществлявший общий надзор), "hayward" (следивший за хозяйскими посевами), "woodward" (стороживший леса сеньора), сборщик ренты и разные другие — тоже участвовали в разбирательстве в манориаль-ной курии, часто выступая в роли обвинителей тех, кто нарушил прерогативы помещика.

Сама курия состояла из всех членов манора, начиная с сеньора и его стюарда и кончая последним сервом. Судьями были все. Их называли [в Англии. — Примеч. перев.] "suitors" и говорили, что они "pay suit of court". Всем вменялось в обязанность присутствовать в суде и судить, а как часть этой повинности надо было вносить плату помещику. Мало что известно о

методах голосования в манориальной курии; дошедшие до нас отчеты о ма-нориальных делах иногда указывают на расхождение во мнениях, но обычно решение представляется как решение всей курии. Между свободными и сер-вами не делалось никакого различия ни в отношении права и обязанности судить, ни в отношении процедуры, которая к ним применялась как к сто­ронам в споре.

Чтобы манориальное правосудие работало, необходима была высокая степень сотрудничества между всеми членами манора. Но ведь и вся система сельского хозяйства в Европе конца XI—XII в. требовала того же. Здесь мно­гие историки, сосредоточившись на неравенстве положения и привилегий меж­ду помещиками и крестьянами, пренебрегли другими, не менее важными ас­пектами способа и отношений производства. При системе открытого полевого земледелия вся пахотная земля обычно делилась на длинные узкие полоски, разбросанные среди разных крестьянских семей. Чтобы рационально исполь­зовать животных для вспашки смежных полос, принадлежащих разным де­ржателям, и избежать конфликтов при выборе времени сева или уборки уро­жая, крестьянам необходимо было договариваться о методах работы. Общая собственность на пастбища, луга, леса также требовала согласованного их ис­пользования. Кроме того, система севооборота позволяла периодически пре­вращать пахотную землю в пастбище, на котором паслись и которое удобряли все животные манора. Таким образом, сама система открытого полевого зем­леделия требовала очень высокой степени кооперации всех членов манора. Как пишет Хилтон, тот факт, что деревню (или манор) часто называли "об­щиной", а жителей "соседями", "отражал не чувства, а реальное положение вещей. Система открытого полевого земледелия означала, что ущерб для од­ного человека был ущербом для всех, даже сеньора". Хилтон ссылается на дело, по которому обвинялись семь человек, не починивших вовремя свои изгороди, из-за чего пострадали посевы (пшеница) аббата и "других соседей". "Речь шла об изгородях, за которыми полагалось следить каждому держателю, имевшему надел по периметру открытых полей, в период роста посевов, это было нужно, для того чтобы до посевов не добрались животные, причем не только до его собственных, но, поскольку поля были открыты, и до посевов всех, у кого были наделы на этом поле".

Нормы и процедуры для обеспечения сотрудничества в этих и других делах считались обычаем манора. Если пострадали пахотные быки, если не была удобрена пахотная земля, если человек не помог в уборке урожая, то нарушителя можно было привлечь к суду манориальной курии по обычаю манора. Точно так же, если человек ударил или оскорбил другого, не уплатил за купленные товары, нарушил обещание построить кому-либо сарай или ок­леветал кого-нибудь, потерпевший мог жаловаться в манориальную курию.

Таким образом, сама сложность общинного саморегулирования манори-ального хозяйства породила то разнообразие гражданских и уголовных дел, ко­торые решались манориальным правосудием. Кроме того, налагались штрафы за нарушение прав помещика, например, нарушение границ его земли, кражу его урожая или невыполнение повинностей и неуплату положенных податей.

Все эти вопросы решала маноряальная курия голосованием всех ее членов. Власть помещика и его министериалов, можно полагать, позволяла им обеспечить решение в свою пользу. Однако до нас дошли дела, в которых

интересы сеньора не были соблюдены. Например, иногда бывало, что крестьяне с успехом отсуживали землю, которую помещик сдал в аренду другим. В одном случае помещик попытался отнять у серва участок земли на том основании, что наделы серва были больше положенного. Серв возражал, что он и другие держатели в сходном положении "привыкли до сих пор всегда держать несколько наделов без штрафа, разрешения или иска" и что он "готов подтвердить это всеми [англ. "homage", то есть с помощью всех держателей манора] или иным законным образом, как понадобится". Отчет об этом деле заканчивается так: "Дело откладывается до более полной консультации etc". Кроме тех дел, в которых прямо затрагивались права собственности помещика, было много таких, в которых манориальная курия посредством решения всей общины держателей или решением комиссии или жюри предоставляла правовую защиту против хо-

зяиского пристава и других министериалов.

Манориальная курия не только выносила решения по спорным воп­росам и налагала штрафы за проступки, но и издавала инструкции и правила по управлению манориальным хозяйством. Судя по всему, в XI—XII вв. эти инструкции и правила были неписаными, в Англии не обнаружено записей, относящихся к периоду до второй четверти XIII в. Однако начиная с этого времени появляется изобилие "распоряжений" и "ордонансов", которые ре­гулируют пользование общими полями и пастбищем, сбор зерновых и других посевов (включая подбор колосков нищими), поддержание в порядке изгоро­дей и ворот, спутывание лошадей и скота, сезонный переход от одного типа использования земли к другому и прочие вопросы общинного хозяйства. Эти инструкции периодически издавались всеми членами манора, коллективно вы­ступающими как "suitors" в манориальной курии. Характерно, что такие ин­струкции начинались фразой: "Решено с согласия всех держателей", или "Ре­шено всеми держателями, свободными и сервами", или "Решено сеньором и держателями". Сильный упор делался на защиту прав собственности поме­щика, но главный акцент был сделан на организации работы манора, а это подразумевало защиту прав всех держателей, и сервов, и свободных, от не­правомерных посягательств.

ИНТЕГРАЦИЯ И РОСТ

Хотя в манориальном праве было много взаимосвязанных черт, бла­годаря которым оно приобрело характер целостной системы, оно все же не обладало той высокой степенью логической связности и сознательно принци­пиальным характером, которые отличали каноническое право и, конечно, римское, преподаваемое в университетах. Манориальное право действительно было обычным правом, то есть оно было по большей части неписаным (а точнее, не законодательным). Однако даже в сравнении с феодальным правом, тоже по большей части обычным, манориальное право характеризовалось го­раздо меньшей степенью сознательной интеграции, но гораздо большим пар­тикуляризмом. и распыленностью. Это отражалось в отсутствии современных ученых сочинений по манориальному праву. Судя по всему, из професси­ональных юристов мало кто интересовался его развитием.

Относительно недостаточная разработанность манориального права была связана также с тем обстоятельством, что оно заимствовало ряд своих

черт из других систем права, с которыми оно сталкивалось. Например, когда манориальная курия решала дела о клевете, она обычно применяла — воз­можно, очень грубо и неграмотно — каноническое право; при разборе дел о нанесении телесных повреждений, краже или покушении на земельную соб­ственность или движимое имущество, манориальное право обычно подражало деликтному и уголовному праву того герцогства или княжества, где располагался манор; устанавливая нормы, регулирующие права и обязанности крестьянского землепользования, манориальное право заимствовало многое из феодального пра­ва, то есть права отношений "сеньор—вассал". Кроме того, процедура манори-альной курии испытывала сильное влияние местного права. Короче говоря, не­чего было ожидать от манориальной курии новаций в тех областях права, ко­торые параллельно разрабатывались другими правовыми системами.

И все же были определенные отличительные элементы манориального права, которые получили осознанную правовую формулировку в категориях принципов и понятий. В XI—XII столетиях впервые было сформулировано правовое понятие серважа. Сервы назывались "glebae adscriptae" ("прикреп­ленные к земле"). Это означало, что они могли покинуть землю только при определенных условиях. Это означало также, что и изгнать их можно было тоже только при определенных условиях. Перри Андерсон пишет, что упот­ребление термина "glebae adscriptae" впервые только в XI—XII вв. отражает характерное "отставание" "юридической кодификации социальных и эконо­мических отношений", существовавших уже несколько столетий. Но новый юридический термин на самом деле изменил существующую ситуацию хотя бы уже тем, что придал ей правовой характер. С тех пор зависимость сервов получила юридическое определение, а это значило, что серваж стал предме­том прав и обязанностей, а не просто обыкновения, воли и умения заключать сделки. С одной стороны, сеньор получил право на многое, что прежде могло быть оспорено. С другой стороны, обязанности серва, юридически классифи­цированные в категориях конкретных трудовых повинностей, натуральных рент и даней по обычаю, приобрели фиксированный характер, и помещик не мог их изменить.

Более того, серв получил возможность выкупиться из зависимости, он мог стать свободным, получив вольную. Это был юридический процесс, который обычно происходил в форме символической церемонии — полу­чения письменной грамоты, даваемой на условиях немедленной уплаты некоей суммы денег или принятия переходящего на наследников серва постоянного обязательства вносить определенную плату или исполнять определенные службы.

Это не значит, что серв перестал быть бедным и угнетенным. Это оз­начает только, что он приобрел права в определенной правовой системе. Отныне он был личностью, членом манориального сообщества, частью "всех" ("homage"). А в маноре он сосуществовал со свободными крестьянами, с другими свободными людьми, которые держали землю на условиях только почетных служб, с манориальными министериалами, рыцарями, помещиком и его двором, — и все они были членами общины, разделенной по признаку общественного положения, но единой в качестве манориального суда, то есть как сообщество граждан манора. Это единство было фундаментом манориального права. Оно было связано с са­мим способом производства, системой открытого полевого земледелия.

Единство манора выразилось и в том, что его жители могли либо коллективно, либо индивидуально арендовать манор у помещика и распо­ряжаться им по своему усмотрению. В период между концом XI и XIV— XV вв. такая аренда становилась все более обычной. Это был выход для тех помещиков, которым надоели крестьянские требования, крестьянские восстания и крестьянские побеги.

Юридическое оформление обязанностей крестьянина имело также важные экономические последствия, так как оно способствовало замене трудовых повинностей и натуральных рент фиксированными денежными платежами. Так как сходная тенденция коммутации служб в денежные обя­зательства характеризовала и феодальные правовые отношения "сеньор-вассал", хозяин манора был заинтересован в том, чтобы собирать с де­ржателей достаточный денежный доход для выпрлнения своих обязательств перед собственным сеньором. Уже в XIII в. во многих странах Европы, если не в большинстве, маноры стали рассматриваться как доходные пред­приятия, и для управления ими назначались специальные люди, обязан­ностями которых были сбор и выплата требуемого дохода. Этот доход на­зывался "firma" или "feorm" (отсюда англ. "farm" — "ферма"). Кроме то­го, "фермеры", ответственные за получение фиксированных доходов, часто уступали место профессиональным управляющим, от которых ожидалось максимальное увеличение денежных прибылей с манора и представление ежегодного отчета. Таким образом, постепенное превращение крестьян в арен­даторов (или в наемных работников) было связано с постепенным превра­щением самого манора из общины в предприятие. Эти два процесса были связаны с тем, что возрастало наполнение и феодальных ("сеньор—вассал"), и манориальных ("помещик—крестьянин") прав и обязанностей.

Эти процессы, конечно, не проходили одинаково во всей Европе, хотя везде наблюдался общий процесс поглощения манора крестьянами. Во Фран­ции и на западе Германии, однако, дворянству удалось сохранить квазима-нориальное господство над всеми классами людей, живущих в их личной юрисдикции, вне зависимости от того, являются ли они держателями земли. Это было достигнуто главным образом посредством многочисленных мелких податей и служб (banalites, corvees и др.), из которых каждая в отдельности была необременительна, но все вместе они были крайне тяжкими. Эти бана-литетные права помещика включали: взимание платы за давку винограда в господской давильне, выпечку хлеба в господской печи и помол зерна на господской мельнице, причем все эти работы были монополией помещика; трудовые повинности по ремонту дорог, строительству мостов и т.п.; пошлины за пользование дорогами, ярмарками и рынками, сборы за передачу земли и имущества и другие разнообразные подати и налоги.

Несмотря на эти и другие различия в разных областях и странах, всюду на Западе манориальное право в XI—XV вв. развивалось по одной и той же модели. Этот примечательный факт свидетельствует о том, что на Западе существовало понятие манориального права как целостной совокуп­ности понятий и процедур. Он свидетельствует также и о том, что сущест­вовало связанное с ним представление о способности системы манориального права к постепенному росту. Как и в феодальном праве, в манориальном праве приписываемые системе черты стали ее тенденциями, и это были са-

мореализующиеся тенденции. Как только в рост поверили, он стал неизбе­жен. Манориальные правовые понятия и институты жили своей собственной жизнью, которая была в той же мере "базисом" и частью экономической основы, что и экономика производства и распределения товаров. И все-таки поражает, что несмотря на крайнее разнообразие местных условий манори­альное право поэтапно прошло те же самые общие ступени развития прак­тически во всей Западной Европе.

Быть может, самый значимый этап развития — это широкая эман­сипация сервов в XIII, XIV и XV столетиях, которую надо рассматривать отчасти как кульминацию начатой в конце XI—XII в. усиленной легализации отношений "помещик—крестьянин". Здесь манориальное право вступало в столкновение с феодальным, так как по нему феодал мог освободить серва только с согласия своего сеньора, без такого согласия отпущенный помещиком серв попросту отходил к его сеньору, а давший вольную феодал не мог по­требовать его обратно. Таким образом, серву, чтобы получить свободу, надо было откупиться и от своего сеньора, и от всех стоящих над ним на фео­дальной лестнице. Однако в конечном счете экономические и правовые ус­ловия благоприятствовали эмансипации. Во многих районах сопротивление помещиков освобождению сервов натолкнулось на мощное движение за кол­лективную эмансипацию. В Италии инициатива исходила от городских общин, которые руководствовались стремлением отчасти увеличить число свободных налогоплательщиков, а отчасти привлечь работников из сельской местности. Уже в 1256—1257 гг. Болонья дала вольную всем сервам в своей юрисдикции. Во Франции инициатива исходила от самой короны, которой руководила, с одной стороны, заинтересованность в плате за вольную, а с другой — же­лание утихомирить крестьянские волнения и предотвратить крестьянские бун­ты, которые носили эпидемический характер во Франции, Англии, Италии, Испании и других странах. Так, в 1290 г. и вновь после 1310 г. французские короли предлагали свободу сервам на разных землях короны, но не бесплатно. К 1450 г. серваж был отменен почти во всех западных областях Европы, но сохранялся в центральной и восточной ее части.

Было бы глубоко ошибочно недооценивать нравственные и правовые аспекты освобождения сервов. Ведь европейские крестьяне восставали в XII, XIV, XV вв. не только из-за экономических тягот серважа, но и потому, что их зависимость была полна жестокой несправедливости. Неудивительно, что в эпоху Папской революции, которая сражалась под знаменем свободы цер­кви, и духовенства в частности, другие политические образования и обще­ственные сословия тоже потребовали свободы. В XII—XIII вв. прозвучал один из революционных кличей — за свободу городов. Одновременно раздался клич за свободу крестьянства, который стал гораздо слышнее в XIV столетии. Теперь говорилось, что свобода — естественное состояние всех людей. Так, провозглашая освобождение сервов Болоньи в 1256—1257 гг., городские вла­сти заявили, что серваж — следствие грехопадения и что естественное со­стояние человека — свобода. Сходным образом и французские короли Лю­довик X и Филипп Длинный, провозглашая в 1315 и 1318 тт. освобождение сервов на некоторых землях короны, выражались так (и эти слова еще не раз отзовутся эхом в последующие века):

"Поскольку по закону природы всякий человек должен рождаться сво-

40-499

бодным, но из-за некоторых обыкновений и обычаев великой давности, со­хранившихся в нашем королевстве... и, быть может, из-за злоупотреблений пред­ков, некоторые люди из нашего простого народа впали в узы несвободы и разные состояния, которые нас очень огорчили, тем более что королевство наше име­нуется Королевством франков [т.е. "свободных людей". — Примеч. перев.]... мы приказали... чтобы эти несвободы были приведены к свободе, и тем, кто по рож­дению или давности или недавно по браку или месту жительства впал в несво­бодное состояние, да будет дана свобода на добрых и удобных условиях".

Даже если предположить, что французские короли лицемерили, они тем не менее обращались к идеалам и ценностям, которые разделяли очень многие Крестьяне уж точно согласились бы, что серваж противен закону при­роды, что по закону природы "всякий должен рождаться свободным", что сво­бода — естественное состояние человека. Крестьяне также, вне всякого со­мнения, надеялись, что отмена серважа приведет к лучшим экономическим условиям жизни, но пусть даже они ошибались, освобождение их было не­обходимо. Его требовал нравственный порядок Вселенной.

Однако это убеждение отнюдь не было только продуктом теории ес­тественного права. В гораздо большей степени оно было продуктом истори­ческого опыта и в особенности опыта развития манориального права в конце XI, XII и в начале XIII в. Предоставление сервам в рамках манора прав юридической личности, то есть признание их "гражданами" в рамках мано­риального сообщества, с правом и обязанностью "suit of court", само по себе было скрытым вызовом серважу задолго до начала движения за его отмену. Этот вызов, в свою очередь, питался верой и представлением о неподкупности и росте правовых систем, включая систему манориального права. Вера и пред­ставление о неподкупности манориального права требовали, чтобы к сервам относились так же, как к свободным крестьянам. Вера и представление о ро­сте манориального права требовали, чтобы с течением времени это равенство получило полное правовое выражение.

Таким образом, сознание несправедливости серважа в правовом смыс­ле, сознание его фундаментальной противоправности в сочетании с верой в возможность исправить эту несправедливость с помощью закона, превратило сам факт экономической эксплуатации сервов в социальную и политическую задачу, для решения которой в итоге смогли объединиться представители всех сословий.

11.

ТОРГОВОЕ ПРАВО

Как и для феодального и манориального права, для торгового права периодом решающих перемен был конец XI и XII в. Именно тогда сфор­мировались основные понятия и институты западного торгового права нового времени — "lex mercatona", а что еще важнее, именно тогда торговое право на Западе впервые стало рассматриваться как интегрированная, развивающа­яся система, корпус, организм права.

Перемены в торговом праве были еще более разительны, чем перемены в праве феодальном и манориальном. Неформальные, подчиненные обычному праву феодальные и манориальные отношения были широко распространены в IX—X вв., хотя тогда они были лишены систематического правового вы­ражения, торговые же отношения с самой эпохи упадка Римской империи существовали в очень ограниченном масштабе. Конечно, торговля никогда не вымирала совсем Странствующие купцы продолжали торговать некоторыми сельскохозяйственными продуктами, эти же купцы покупали и продавали мелкие предметы роскоши и изделия местных ремесленников. Существовали и ярмарки, и рынки, хотя они были не очень широко распространены, а с римских времен остались некоторые города, особенно портовые. И все же им­перия франков в противоположность Римской была не средиземноморской ци­вилизацией с обильной морской торговлей, а экономической системой, при­вязанной к земле. По выражению Анри Пиренна, империя франков была "за­купорена" со всех сторон скандинавами, арабами, мадьярами, славянами. Опять же в отличие от Римской империи западная экономика между VI и X вв. опиралась не на тысячи городов, а на сотню тысяч деревень и маноров. В 1000 г. всего пара десятков городов Западной Европы насчитывала более нескольких тысяч жителей, и только в Венеции и Лондоне жили более десяти тысяч людей. (Для сравнения, население Константинополя равнялось сотням тысяч, а может быть, и миллиону жителей.)

40*

Затем в XI—XII вв. произошло резкое расширение сельскохозяйст­венного производства, это время было отмечено впечатляющим ростом числа и размеров городов. Одновременно возник новый класс профессиональных торговцев, которые осуществляли крупномасштабные коммерческие операции в городах и сельской местности. Новая совокупность торгового права была разработана для удовлетворения потребностей прежде всего этого нового ку­печеского сословия.

Хотя расцвет торговли и развитие торгового права были тесно свя­заны с подъемом городов и развитием городского права, они имели и важ­ный отдельный аспект. Расширение торговли в сельской местности было первоначально результатом "сельскохозяйственной революции", а не "го­родской". Действительно, рост сельского хозяйства был сам по себе пред­посылкой роста городов. Этот факт имеет значение для социальной и эко­номической теории, потому что он опровергает представления той школы, которая считает, что сельскохозяйственные отношения сами по себе ста­тичны, а развитие торговли может быть привнесено в аграрное общество извне. Важен этот факт и для социальной и экономической историографии, потому что опровергает представления той школы, которая считает, что на Западе "капиталистическая эпоха" следовала по времени за "феодаль­ной". В действительности в XI—XII столетиях широкая торговля сосуще­ствовала с манориальным способом производства и феодальными социаль­ными и политическими отношениями. Новая система торгового права — капиталистическое право par excellence — существовала на Западе одно­временно с системами феодального и манориального права.

Даже если отвлечься от этих историографических и теоретических вы­водов, развитие западного торгового права в XI—XII вв. следует рассматри­вать в контексте торговли в сельской местности, а не только торговли в го­родах. Английские купцы, например, живя в сельской местности, покупали с маноров шерсть и продавали ее фламандским торговцам, а те уже распро­давали ее во Фландрии сельским прядильщикам и ткачам; прядильщики и ткачи обрабатывали шерсть в своих домашних хозяйствах, а потом фламан­дские купцы продавали готовые ткани на международных ярмарках в Англии. Такая торговля, игравшая важную роль в экономике Северной Европы с XI по XV в., регулировалась общей совокупностью европейского права — тор­говым правом, которое регулировало также междугородную и заморскую тор­говлю, например, продажу стекла из Кельна в Париж, кожаных изделий или ковкого железа из Флоренции в Бари, восточных пряностей или мароккан­ского зерна через какое-нибудь совместное предприятие генуэзских купцов лондонским торговцам. Торговое право регулировало не только продажу в строгом смысле, но и другие аспекты коммерческих сделок, включая пере­возку, страхование и финансирование.

Возникновение сословия купцов было необходимой предпосылкой раз­вития нового торгового права. До XI в. торговец был в Западной Европе до­вольно одинокой фигурой. Между Востоком и Западом путешествовали морем и сушей только отдельные еврейские, сирийские и греческие купцы. Местные западные торговцы были по большей части странствующими коробейниками (англ. "foot-men" — "пешие люди"), ходившие от одного города, деревни или манора к другому. Непрофессионалы тоже торговали: маноры, монастыри или

деревни (например, рыбацкие) засылали своих представителей в разные рай­оны Европы, чтобы те продавали их продукцию.

Глубокие изменения в сельском хозяйстве в XI—XII вв. создали и возможность, и необходимость быстрого роста торгового сословия. Появились большие излишки сельскохозяйственной продукции, которые надо было про­дать. Одновременно произошел и резкий скачок роста населения, из которого теперь можно было набирать торговцев. Однако с развитием феодального и манориального права феодальным сеньорам и членам манора было запрещено заниматься торговлей. Теперь положение помещика или крестьянина, стюарда или другого министериала стало считаться профессиональным занятием, не оставляющим времени на побочные дела. Однако уже существовала законная или незаконная возможность исхода крестьян из своего манора. Многие быв­шие крестьяне становились бродячими торговцами, а другие отправлялись в растущие города, чтобы стать ремесленниками или купцами. Кроме того, сы­новья мелких дворян стали уходить из сельской местности в города и зани­маться торговлей или производством. В Италии и некоторых других областях Европы даже высшее дворянство иногда переходило от сельскохозяйственного производства к занятиям коммерцией, в особенности крупномасштабной тор­говлей и финансами.

Трудно определить истинный масштаб миграции из сельской местно­сти в города Европы. Еще труднее определить точный масштаб роста ку­печеского сословия и внутри, и вне городов. Однако можно считать, что если в 1050 г. из общего населения Европы примерно в 20 миллионов человек в нескольких сотнях городов проживало несколько сотен тысяч жителей (при этом лишь в немногих городах проживало более нескольких тысяч), то к 1200 г. из общего населения Европы примерно в 40 миллионов человек несколько миллионов жили в тысячах больших и малых городов (причем во многих население исчислялось более чем 20 тысячами, а в нескольких — более чем сотней тысяч). Короче говоря, общее количество населения примерно удвоилось, а количество городского населения выросло с 1 до 10%. Что касается торговцев, то можно считать, что если в 1050 г они исчислялись тысячами, то к 1200 г. — сотнями тысяч.

Говоря о социальном и экономическом фоне развития новой системы торгового права, можно сосредоточиться лишь на технологических и демог­рафических факторах и упустить из виду те политические и религиозные факторы, которые тоже играли важную роль в так называемой "торговой ре­волюции. Эти политические и религиозные факторы были, конечно, тесно связаны и с технологическими и демографическими факторами, и между со­бой. Крестовые походы и колонизация — а это были внешнеполитические и военные цели Папской революции — способствовали торговле с дальними странами и по морю, и по суше. Папский престол стремился также распро­странить свою власть на восток. В то же время новая теология партии папы подчеркивала, что миссия церкви — в исправлении и искуплении светской деятельности.

Существует также опасность рассматривать право всегда как следствие социальных и экономических перемен и никогда как составную часть этих перемен и в этом смысле их причину. В действительности новая юриспру­денция конца XI—XII в. создала каркас для институционализации и систе-

матизации коммерческих отношений в соответствии с новыми представлени­ями о порядке и справедливости. Без таких новых юридических инструментов, как оборотные векселя, товарищества с ограниченной ответственностью, без реформы устаревших торговых обычаев, без торговых судов и торгового за­конодательства, стремление общества и экономики к переменам не нашло бы выхода. Таким образом, коммерческая революция помогла создать коммерче­ское право, но и коммерческое право помогло создать коммерческую рево­люцию. На самом деле произошла революционная трансформация не только торговли, но и всего общества. В этой тотальной трансформации и лежали корни коммерческого права, равно как и феодального и манориального, и так же как они, от нее оно получило свой облик.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: