КОРОЛЕВСКОЕ ПРАВО: СИЦИЛИЯ, АНГЛИЯ, НОРМАНДИЯ, ФРАНЦИЯ

Папская революция породила новое представление о королевской вла­сти в западном христианстве. Король больше не являлся верховным главой церкви. Эра "священной королевской власти" постепенно подошла к концу. В вопросах, обозначавшихся как "духовные", епископ Рима был высшей инс­танцией не только по отношению к королям, но и по отношению к самому важному суверену из всех, императору. Впервые император и короли стали рассматриваться как "светские" правители, главными задачами которых были, во-первых, сохранение мира в пределах их королевств, т. е. предотвращение насилия и, во-вторых, осуществление правосудия, т. е. управление в полити­ческой и экономической сферах. Больше того, даже в этих вопросах церковь играла важную роль.

Сужение королевской власти в церковных вопросах компенсировалось, однако, очень большим ее ростом по отношению к светским политическим об­разованиям — племенным, местным, феодальным и городским. По словам Джозефа Стрейера, "григорианское понятие церкви почти требовало изобрете­ния понятия государства". Само разделение на духовные и светские полити­ческие образования вело к господству территориального представления о ко­ролевской власти, согласно которому король больше не рассматривался пре­имущественно как главный воин клана (или союза кланов) и главный госпо­дин в феодальной иерархии. Прежде он непосредственно управлял своими "мудрыми людьми" и высшими ленниками и только косвенно, через них, ме­стными вождями, субвассалами и их подданными. Отныне же он управлял не­посредственно — через своих чиновников — всем народом или по меньшей мере всеми свободными людьми на той территории, где он являлся сувереном. Это также было постепенным процессом, затронувшим несколько поколений норманнских правителей Южной Италии, Англии и Нормандии и еще не­сколько поколений во Франции и германских земель.

Новое представление о королевской власти в XII — XIII столетиях впервые включало признание законодательной роли короля. Впервые короли Европы начали регулярно издавать законы и обосновывать законодательство не просто как фиксацию древних обычаев или как крайние меры в чрезвычай­ных ситуациях, а как нормальное осуществление королевских функций, ос­новную часть ответственности короля за сохранение мира и отправление пра­восудия. Королевское законодательство стало выделяться из королевского уп­равления, финансовой и военной деятельности и политики вообще.

Кроме того, процесс королевского управления стал профессиональным и дифференцированным, и в этом смысле бюрократизированным. Законотвор­чество осуществлялось посредством нового профессионального органа, обычно называвшегося "королевским советом", который был меньше по размерам и совсем иным по своей природе, чем старые племенные консультативные собра­ния и феодальные большие советы. Само название "королевский двор" (curia regis) перешло от королевского домашнего хозяйства, как целого, на королев­ских должностных лиц, профессионально исполнявших законодательные, ад­министративные или судебные функции. Служащие королевского домашнего хозяйства стали главами ведомств: секретарь стал главой канцелярии, финан­совый чиновник — главой казначейства и т. д.

Новое правовое представление о королевской власти многим было обя­зано новому правовому представлению о папской власти, первоначально про­возглашенному в 1705 г. папой Григорием VII в его Диктатах папы. Подобно тому как папа являлся главой корпоративной церкви, управляемой на основе совокупности права, обогащенной папским законодательством и судебными решениями, так и короли стремились объединить свои королевства с помощью совокупности права, которую они расширяли посредством своего законода­тельства и своих судебных решений. И подобно папам, короли законодатель­ствовали и судили с помощью должностных лиц, специально профессионально подготовленных для этих целей.

Иногда высказывается мнение, что новое представление о короле как законодателе сложилось в результате открытия римских текстов Юстиниана в последние годы XI столетия и последующего развития новой науки римского права в европейских университетах. Зерно истины в этом мнении состоит, во-первых, в том, что сторонники королевских законодательных полномочий обращались к римским текстам, чтобы найти обоснование для них и, во-вто­рых, что короли нашли в терминологии римского права многое для своего собственного законодательства. Однако сторонники папских и городских за­конодательных полномочий делали то же самое. "Аргументация с помощью римского права", как это было названо, была главным образом именно ар­гументацией, обоснованием, а не мотивацией или причиной. То, что мотива­ция и причина развития королевских законодательных полномочий не могут по существу объясняться открытием римского права, очевидно из того факта, что эти полномочия были наибольшими в Англии, Нормандии и в норманн­ском Сицилийском королевстве, где возрождение римского права происходило менее активно, тогда как в Северной Италии, где оно, напротив, было наи­более активным, законодательные полномочия императора оставались руди­ментарными, а королевская власть не существовала вовсе.

Соединение территориального и правового представлений о королевской власти породило систему королевского права в каждом из европейских ко­ролевств. Короли учреждали центральные суды, имевшие на подвластных тер­риториях юрисдикцию по определенным типам дел, и издавали законы, ко­торые должны были применяться в этих судах. В дополнение к законам, из­дававшимся королями, королевские суды также применяли правовые прин­ципы, понятия и нормы, считавшиеся обязывающими по всей стране — "пра­во страны" (lex terrae) — и выводившиеся в соответствии с новой правовой наукой из обычаев, разума и совести. Эта правовая наука была оплодотворена новым римским правом университетов и новым каноническим правом церкви.

На территориях различных королевств Европы общее право королей и королевских судов постепенно заменило большинство разнородных черт племенного, местного и регионального права. В Англии, например, оно за­менило право Уэсекса, право Мерсии и Датское право, на которые право Англии все еще подразделялось в начале XII столетия. В Сицилии законы греков, арабов, ломбардцев и норманнов были подчинены общему праву Ро-жера II, правившего с 1112 по 1154 г. Рожер II был первым из великих королей-законодателей XII столетия. За ним последовали во второй половине

XII в. Генрих II в Англии (1154—1189), Фридрих Барбаросса в Германии
(1152—1190), Филипп-Август во Франции (1180—1223) и граф Филипп во
Фландрии (1169—1190) в Англии, Людовик IX во Франции (1226—1270)
и Фердинанд III (1216—1252) и Альфонс X (1252—1284) в Кастилии и Ле­
оне. В противоположность законодателям гораздо более позднего времени эти
короли издавали законы, главным образом относившиеся к установлению про­
цедур и средств правовой защиты в королевских судах. Тем не менее список
важных законодательных актов, изданных европейскими монархами в XII —

XIII вв., производит впечатление (см. табл. 2).

До конца XI и начала XII столетия королевства объединялись — в той степени, в которой они вообще были объединены, — не совокупностью общего права, реализовывавшегося королевскими должностными лицами, а личностью самого короля и верой в его священную природу и чудодействен­ные возможности. Это обстоятельство наглядно иллюстрировалось странству­ющим характером королевской власти в ту более раннюю эпоху: короли по­стоянно объезжали свои владения, чтобы подавлять восстания и осуществлять правосудие. Крупные феодалы, являвшиеся их вассалами в сельской местно­сти, управляли не в качестве их представителей или чиновников, а как ав­тономные правители. Были, конечно, исключения (имеется в виду Карл Ве­ликий), но в целом императоры и короли германской эпохи воплощали, с одной стороны, и главным образом духовное единство — по современной тер­минологии, идеологическое единство — их подданных, а с другой стороны, их военное единство в сопротивлении языческим вторжениям с севера, востока и юга. Экономически, политически и прежде всего в правовом отношении едва ли имелось какое-либо единство вообще. Это положение дел драмати­чески менялось в конце XI и начале XII столетия. Верховная забота о цер­ковном единстве стала прерогативой папы, тогда как короли во многих частях Европы приобрели сильно возросшую светскую власть, включая экономиче­скую, политическую и юридическую, по отношению к меньшим светским пол­итическим образованиям. Немецкий историк Генрих Миттайс был прав, го-

воря, что "XII столетие еще не пришло к абстрактной концепции светского государства как корпоративной единицы или "юридической личности". Он был также прав, говоря, что "борьба за инвеституру породила более широкое понятие функций и компетенции государства." Но он был не совсем прав, утверждая, что "вера в священную природу и чудодейственные силы коро­левской власти, будучи унаследована из языческого прошлого и сохраненная ранней средневековой церковью, пережила борьбу за инвеституру".

Это утверждение может быть правильным, если XII в. сравнивается с более поздним временем, скажем, с XIV в. и последующим периодом. Но оно неверно, если сравнение проводится между XII столетием и столетиями, пред­шествовавшими борьбе за инвеституру. Достаточно напомнить контраст между "Policraticus" Иоанна Солсберийского и "Norman Anonymous". Миттайс сам добавлял: "Верно, что правители XII в. имели склонность к принятию все более светской позиции по отношению к политике". Понятие светского го­сударства, считал он, отражалось в том обстоятельстве, что "должностные ли­ца королевского двора — особенно во Франции и в Англии — имели тен­денцию к превращению в узкий совет специализированных постоянных ад­министраторов". Однако речь шла о большем. Правитель сам становился кон­ституционной фигурой, должностным лицом с юридически оформленными функциями, imperium которого, как говорил Азо, был ограничен, по меньшей мере теоретически, его iurasdictio, его легитимной властью. Властные полно­мочия короля были конституционно ограничены также правом подданных на сопротивление неправомерным приказам короля, доходящим даже до права и обязанности убить короля-тирана (rex tirannus).

Несомненно, эти конституционные права подданного были большей ча­стью теоретическими в том смысле, что обычно индивидуальные субъекты бы­ли слишком слабы, чтобы отстоять их. Однако имелись существенные огра­ничения королевской власти, частично обусловленные практическими труд­ностями коммуникаций, способствовавшими медлительности, препирательству и лишь внешним формам проявления повиновения, а частично связанные с различными сообществами, в которые входили индивидуальные субъекты: фе­одальная аристократия, горожане, купцы, духовенство, а также местными, ре­гиональными и клановыми сообществами, которые по-прежнему требовали верности себе своих членов. В последующие столетия эти различные сооб­щества в конце концов стали требовать представительства в собраниях ("пар­ламентах"), дававших советы монархам и иногда сопротивлявшихся им. Кро­ме того, совершенно независимо от политического представительства, различ­ные классы населения составляли "сословия", с которыми короли всегда дол­жны были считаться. Даже там, где отстаивалась теория тирании, как в нор­маннском Сицилийском королевстве, такие практические ограничения коро­левской власти являлись существенными. Один из исследователей правильно описал политический строй Сицилии в апогее королевского деспотизма как "динамическую напряженность отношений между привилегированными клас­сами, которая способствовала постоянному пересмотру отношений между ко­роной и сообществом"⁵. Это описание подходит даже больше к другим свет­ским территориальным монархиям того времени.

Обобщая сказанное, следует сделать вывод, что в большинстве частей западного христианского мира в конце XI, в XII и XIII столетиях возник

новый тип политического сообщества — светское территориальное королев­ство, имевшее девять важных черт.

1. Король больше не являлся высшим духовным лидером в своих* вла­дениях; он стал вместо этого светским (или преходящим) правителем, под­чиненным в духовных вопросах Римской церкви, возглавляемой папой.

2. Король больше не являлся просто первым среди своих ведущих муд­рецов и воинов и главным сеньором над своими вассалами, вместо этого он стал обладать полномочием прямого управления всеми подданными в пределах своего территориального домена.

3. Главными задачами короля как преходящего правителя всех своих подданных было сохранение мира и осуществление правосудия, что на прак­тике означало, главным образом, подавление насилия и регулирование отно­шений по поводу землевладения.

4. Эти и другие задачи король осуществлял через органы, состоявшие из профессиональных королевских должностных лиц, включая профессио­нальных королевских судей, и через штаты профессиональных королевских служащих, а не только, как прежде, через автономную феодальную аристок­ратию, власть которой основывалась на ее собственном наследуемом статусе.

5. Король также впервые стал претендовать на свое право и обязан­ность законодательствовать, т. е. более или менее часто, по мере надобности, издавать законы.

6. Подобно церковному государству, возглавлявшемуся епископом Ри­ма, и городам-государствам, возглавлявшимся мэрами, консулами и другими должностными лицами, королевское государство также разработало с по­мощью профессионально осуществляемого судебного разбирательства и зако­нодательства свою собственную совокупность права.

7. В политической и правовой теории власть короля была ограничена конституционными средствами, включающими ограничение его юрисдикции и осуществление власти в рамках его юрисдикции, и эти ограничения захо­дили настолько далеко, что предоставляли подданным теоретическое право и обязанность сопротивляться неправомерным приказам и даже использовать силу против короля-тирана.

8. В политической и правовой практике власть короля была ог­раничена властью различных сообществ в пределах королевства, вклю­чая такой класс, как духовенство, власть которого выходила за терри­ториальные границы королевства. Власть купеческого класса также име­ла международный характер.

9. Короли составляли международную профессиональную элиту. Они очень часто были связаны кровным родством, и было несколько необычным, чтобы какой-нибудь король женился на женщине, не являвшейся членом ко­ролевской семьи другого европейского королевства. Такие взаимные браки между королевскими семьями, конечно, укрепляли общее осознание королями того, что означала королевская власть на практике и в теории. Все наблюдали друг за другом, хотя бы как за потенциальными кандидатами на брачные союзы. Больше того, каждый отчасти обосновывал свой королевский статус признанием его легитимности другими королями. Это был первый этап в раз­витии новой европейской системы государств, в которой каждое из них оп­ределяло свой политический характер как государства на основании своего

участия в системе государств и совокупности международного права, созда­вавшегося этой системой, определявшей государственный суверенитет.

Эти общие черты нового типа королевской власти, возникшей в За­падной Европе в конце XI, XII и начале XIII столетия, проявлялись во мно­гих различных формах в разных западных королевствах: Сицилии (включая южную Италию), Англии, Нормандии, Франции, германских герцогствах, Фландрии, северных испанских королевствах, Дании и Венгрии. Сам по себе приведенный перечень свидетельствует, что было большое разнообразие видов внутри одного и того же рода власти.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: