Наука английского "общего" права

Более чем совпадением является то обстоятельство, что революции в правовом инструментарии и правовой практике, происходившей при Генрихе II, сопутствовало написание первого систематического трактата по англий­скому общему праву — книги Глэнвилла "Трактат о законах и обычаях королевства Англии" ("Tractatus de Legibus et Consuetudinibus Regni Angliae"). Он практически обобщал правовые реформы Генриха II.

Однако обычно датируемый около 1187 г., т. е. примерно десятилетием спустя после публикации другой важной (но гораздо менее систематизированной) английской книги по праву "Беседа казначея" ("The Dialogue of the Exchenquer"), трактат, очевидно, был написан не Глэнвиллом, занимавшим пост юстициария в пери­оды правления как Стефана, так и Генриха II, а, весьма вероятно, его племянником, Губертом Уоттером, который стал епископом Кентерберийским в 1193 г. и уп­равлял Англией с 1193 по 1198 г., когда Ричард I был в крестовом походе. Вероятность того, что автором был ведущий церковный деятель, — а Губерт Уол­тер был не только архиепископом, но также и папским легатом, — подкрепляет точку зрения, что английское право в период своего 4юрмирования находилось под сильным влиянием церковных правовых идей.

В то же время в книге нет ничего о каноническом праве. Церковный автор ограничивается главным образом обобщением английского королевского права — именно права, а не управления, и именно королевского, а не ме­стного, феодального и церковного. Это обстоятельство имеет большое не толь­ко правовое, но и политическое значение. В первых строчках трактата автор провозглашает:

"Королевская власть должна быть обеспечена не только оружием про­тив бунтовщиков и государств, которые нападают на короля и государство; надлежит также украсить ее законами для управления послушными и мир­ными народами; также чтобы во времена войны и мира наш славный король мог успешно осуществлять свою роль, чтобы, сокрушая справедливой и твер­дой рукой гордыню неугомонных и неуправляемых и проявляя милосердие в соответствии со справедливостью к бедным и слабым, он мог всегда быть и победоносным в войнах со своими врагами, и неизменно беспристрастным в отношении своих подданных".

Таким образом, "Глэнвилл" приравнивал королевские законы к ар­миям в качестве основы его власти. Тем самым он легитимировал коро­левскую власть.

Далее в трактате были воспроизведены законы Генриха II, названные "королевскими благодеяниями, дарованными народу великодушием короля по совету его магнатов". Таким способом было дано обоснование королевской законодательной власти, а его законодательным актам придана сила долго­временного действия как составной части "законов и обычаев Англии".

В этой связи сама письменная форма имела важное значение. То обсто­ятельство, что королевское право было изложено в письменной форме, придавало ему определенную величественность, может быть, даже священность. Письменная форма придавала праву также определенную устойчивость, определенную ста­бильность. Кроме того, это закладывало основу для дальнейшей его разработки и отсюда возможность для органического изменения. Трактат Брактона, на­писанный в течение следующих семидесяти лет, опирался на Глэнвилла.

Наконец, трактат Глэнвилла сосредотачивался на процедуре, и особен­но на юдициальных предписаниях (writs). Он даже не приближался по своему научному или философскому уровню к трактату Грациана. В начале трактата имеются небольшие политические теоретические рассуждения, но затем автор направил усилия на воспроизведение различных типов предписаний, причем лишь время от времени он приводил аргументы, объясняющие их достоинства. Почему автор поступил так? По меньшей мере часть ответа состоит в том, что юридическая власть короля опиралась на определение им в форме предписа­ний процедуры разрешения конфликтов, являвшейся более развитой, разрабо­танной и рациональной, чем процедура, имевшаяся в местных и феодальных судах. Король еще не был в состоянии издавать в порядке законодательство-вания многие материальные нормы права договоров, собственности, возмеще­ния вреда, уголовного права, не говоря уже о таких предметах, как семейное право и право наследования, находившихся в исключительной компетенции церкви. Но король впервые создал центральный суд, состоявший из профес­сиональных судей, для слушания дел по всей стране, причем судебный про­цесс начинался с издания канцлером юдициальных предписаний. Сосредото­ченная главным образом на предписаниях, книга Глэнвилла творила историю, ибо сами по себе предписания, определяя конкретные типы средств правовой защиты по конкретным видам правонарушений, производили то, что англий­ский историк Дж.И.А.Джолифф назвал "революцией в правовой науке"^*.

Акцент на процедуру имеет значение не только как выражение ко­ролевской власти, но и как ее ограничение. Король в большой степени расширил свою юрисдикцию по сравнению с феодальными и церковными судами, но условия закрепления им королевской юрисдикции были четко

установлены, и поэтому могли служить ее ограничениями. Королевская юрис­дикция определялась системой средств правовой защиты, а также формули­ровкой процедур обращения за ними. Таким образом, можно сказать, опять цитируя Джолиффа, что "рост определенности" как средство ограничения власти, относившейся и к церковной, и к феодальной власти, был связан и с королевской властью.

Ни в законодательстве Генриха II, ни в трактате, приписываемом Глэн-виллу, нельзя найти претензии на абсолютную королевскую власть или на ко­ролевское всесилие, как это имеет место в законодательстве короля Рожера II на Сицилии. Напротив, Глэнвилл, определяя королевскую юрисдикцию посред­ством юдициальных предписаний, ограничивал эту юрисдикцию. По словам Мей-тленда, верховенство предписаний есть верховенство права. Конечно, нельзя было помешать королю узурпировать власть, выходя за пределы, которые он сам ус­тановил для себя. Однако, поступая таким образом, он ослабил бы общественную веру в законность, на которой основывалась легитимность его власти и усилил бы вероятность того, что ему пришлось прибегнуть к такому неэффективному средству сохранения власти, как сила. Это подразумевается в анализе Глэнвил-лом двойственного характера королевской власти: ее потребности в вооруженной силе для подавления бунтовщиков и отпора внешним врагам, и ее потребности в справедливых законах для управления мирными подданными. Двумя поко­лениями позже концепция Глэнвилла была развита гораздо глубже в "Трак­тате о законах и обычаях Англии" Брактона. Последний также начал с по­ложения, что "для хорошего управления король нуждается в двух вещах, — оружии и законах". Однако затем он продолжил, что сама по себе власть выводится из права, — именно lex делает короля rex, — и когда он управ­ляет только с помощью оружия, он перестает быть королем.

НОРМАНДИЯ

Герцогство Нормандское дает ключ к объяснению единства западной цивилизации в конце XI и начале XII столетия.

Ко времени норманнского завоевания Англии норманнские герцоги уже создали первое крупномасштабное, централизованное территориальное поли­тическое образование на европейском континенте. На всей территории ог­ромного герцогства, размерами приблизительно равного всем англосаксонским политическим образованиям вместе взятым и в несколько раз больше терри­торий, управляемых королем Франции, ни один феодал не мог построить или содержать замок без разрешения герцога. Каждый феодал был обязан военной службой герцогу. Герцог не только имел монополию на чеканку монеты в пределах своих владений, но и штат герцогских должностных лиц, называв­шихся vicomtes ("вице-графами", или "viscounts" — "шерифами" по-англий­ски), которые контролировали местное управление, командовали местными во­енными контингентами, охраняли замки, собирали налоги и отправляли пра­восудие. Кроме того, герцог был правителем церквей в пределах его терри­тории, он имел право назначать епископов и аббатов и председательствовать в провинциальных синодах. Как описывается в "Norman Anonymous" в начале 1100-х гг., он был священным правителем, наместником Христа.

История, и особенно правовая история герцогства Нормандского, по­добно истории норманнского королевства Сицилии, привлекала мало внимания современных исследователей, поскольку само герцогство в XIII в. прекратило независимое существование. В эпоху националистической историографии страны, со временем "не состаявшиеся", были либо забыты, подобно норман­нской Сицилии, либо рассматривались как часть истории другой страны — в случае с Нормандией истории либо Франции, которая в конечном счете завоевала ее, либо Англии, которую она сама завоевала до этого.

Тем не менее норманнские правовые институты оказали важное влияние и на английское, и на французское право. Больше того, взаимодействие, имевшее место между норманнскими и английскими и между норманнскими и француз­скими правовыми институтами, свидетельствует о существенном единстве основ­ных правовых понятий, ценностей и процессов европейских народов.

После поселения в Нормандии в 911 г. скандинавские правители, на­чиная с герцога Ролло, восприняли управленческие институты франков и про­явили себя как первоклассные администраторы. Среди воспринятых франк­ских правовых процедур был и институт присяжных, заключавшийся в опросе под присягой местного населения назначенными из центра должностными ли­цами. Вопросы, которые ими ставились, могли относиться к сведениям хо­зяйственного характера, быть связанными с лицами, подозреваемыми в пре­ступлениях или с обоснованностью выдвинутых против них обвинений. Вскоре после завоевания Англии норманнские правители ввели там в практику ис­следования разного рода вопросов под присягой, наиболее знаменитое из ко­торых — земельная перепись 1086 г. (domesday Book). Норманны ввели так­же в Англии их собственную более раннюю практику командирования особых судей на заседания местных судов и создали новую систему центральных финансовых учреждений в особых государствах.

В последней трети XII столетия правовые учреждения не только в Ан­глии, но и в Нормандии были фундаментально перестроены. В обеих странах приобрели зрелость система разъездных судей, юдициальных предписаний, об­винения и представления доказательств с помощью присяжных и ассизы по поводу прав на владение. И там, и здесь проводилось различие между ко­ролевским (герцогским) "высоким" правосудием и феодальным и местным "низким". В обоих странах основанием для начала в суде гражданского дела было письмо (предписание) из королевской канцелярии. По мнению Чарльза Хаскинса, ведущего компаративиста — специалиста по норманнскому и ан­глийскому праву XII столетия, влияние шло главным образом в направлении из Нормандии в Англию, а не наоборот. "Предписание о праве", по-видимому, разрабатывалось одновременно в Нормандии и в Англии во время правления Генриха I. Однако посессорные предписания Генриха II и расследования с помощью присяжных (petty jurry), созывавшихся для дачи ответов на пред­лагавшиеся им вопросы, происходили из Нормандии⁶³.

Хаскинс приписывает также возникновение английского казначейства при Генрихе I частично опыту Нормандии, хотя он не может утверждать, английское или норманнское казначейство появилось первым. Генрих II так­же приблизительно в одно и то же время ввел в обеих странах похожие си­стемы назначения судей и бейлифов. Однако временная привязка не имеет решающего значения. Как пишет Хаскинс, "если английское предписание о

присяжном расследовании важных дел 1166 г. предшествовало аналогичному норманнскому предписанию в 1172 г., то "ассизы оружия" и постановление о "десятине Саладина" были впервые изданы для континентальных владений короля. Последовательность принятия этих мер могла быть случайной, ибо для человека с темпераментом Генриха имело мало значения, где впервые был начат эксперимент, но его система управления крупным государством предполагала обязательное использование опыта, приобретенного в одном ре­гионе, в другом".

Заслуживающий внимания учебник норманнского права в Нормандии, на­писанный около 1200 г. и называвшийся "Trancien coutumier de Normandie" ("Учебник очень старого обычного права Нормандии") описывает систему права, примечательно сходную с правом, описанным десятилетием раньше в трактате Глэнвилла "О законах и обычаях Англии""**. Если кто-либо был адвокатом в Англии в 1190 или 1200 гг., он мог, переехав в Нормандию, легко практиковать и здесь без нужды много учиться заново. Уже упоминавшийся Томас Браун, являвшийся бароном сицилийского казначейства в течение двух или трех деся­тилетий и затем бароном английского казначейства в течение последующих двух или трех десятилетий, мог бы переехать работать в казначейство герцогства Нор­мандского и не встретить особых неожиданностей в работе. Аналогично норман­нский судья мог бы перейти на работу из суда Палермо в суд Вестминстера или Каена без значительной переподготовки.

Согласно гл. 7 "Очень старых обычаев Нормандии", жюри присяжных, которое должно собираться для разрешения споров по поводу сейзины, со­стояло из 12 свободных людей, являвшихся соседями и не связанных с любой из сторон. Глава 73 приводит пример предписания novel disseisin, практически идентичного с предписанием, изданным английским Кларендонским ассизом 1166 г.: "Король или его сенешаль шлет привет шерифу такой-то и такой-то местности. Прикажи X., чтобы он незамедлительно вернул Р. сейзину на его участок... которую он имел тогда-то... и которой он был позже неправомерно и без приговора лишен".

Несколько лет спустя после написания "Очень старых обычаев" гер­цогство Нормандия было завоевано французским королем Филиппом II и включено в созданную им империю. В последующие два десятилетия Филипп ввел некоторые из основных институтов норманнского права в королевское право Франции, включая важные черты норманнской административной и су­дебной системы. Таким образом, герцогство Нормандия благодаря его прямому влиянию как на Англию, так и на Францию сыграло важную роль в фор­мировании западной правовой традиции.

ФРАНЦИЯ

Песнь о Роланде, написанная приблизительно во время Первого кре­стового похода (1099), возбудила патриотизм французов — Franci — изо­бражением их героизма и набожности и проявлением верности la douce France. Однако в тот период Франция как политическая единица едва ли существо­вала. Король Франции был хозяином менее 1/12 территории, населенной бур-гундцами, пикардийцами, норманнами, бретонцами, гасконцами, провансаль­цами и представителями многих других основных кланов (племен), состав-

лявших постепенно возникавшую нацию Franci. Король управлял Иль де Франс — областью вокруг епископальных городов Парижа и Орлеана, со­стоявшую преимущественно из наследственного королевского домена. Ос­тальная часть того, что позднее стало Францией, была раздроблена на гер­цогства, графства и разного рода феодальные владения, многие из которых формально были королевскими ленами, но все фактически были незави­симыми. Среди полудюжины герцогов были герцоги Нормандии, Аквита­нии, Бретани, Бургундии; среди множества графов — графы Фландрии, Анжу, Тулузы, Блуа, Манша, Барселоны. Некоторые из них, например, герцог Нормандии и граф Фландрии, обладали гораздо большей властью, богатством и территорией, чем король Франции.

В 987 г. умер последний каролингский король западных франков, Лю­довик V, преемником которого стал Гуго Капет (титул императора к тому времени уже перешел к восточным франкским правителям). Капетингская династия не была способна ни на что большее, чем только сохранение кон­троля над ее вассалами в родовом домене короля. В 1100-х г. дела пошли лучше, Людовик VI (1108—1137) и Людовик VII (1137—1180) создали более развитые управленческие и правовые институты. Они также увеличили свою территорию посредством расчетливых браков, хотя брак с самыми далеко иду­щими расчетами, — женитьба Людовика VII на Элеоноре Аквитанской, — закончился 15 годами спустя разводом, и Элеонора передала свое богатое приданое, Аквитанию и Гиень, другому "французу", Генриху Плантагенету, являвшемуся одновременно герцогом Нормандским и графом Анжуйским и Менским, и ставшему вскоре королем Генрихом II Альпийским.

Первым великим французским королем и основателем французского государства и французского королевского права был Филипп II (1180—1223), названный последующими поколениями Филиппом-Августом. С помощью брачных союзов и завоеваний и особенно в результате своей победы при Бу-вине в 1214 г. над английским королем Иоанном Безземельным, императором Оттоном IV и графом Фландрским Ферраном Филипп фактически создал французскую империю. Помимо королевского домена, т. е. собственно Francia, включившего в процессе своего расширения, наряду с Иль де Франс, Шампань, Блуа, Бургундию, Невер и феодальные владения к северо-востоку до Ла-Манша, юрисдикция Филиппа распространялась также на всю терри­торию или часть герцогств и графств Нормандии, Аквитании, Бретани, Анжу и Турени, которые были завоеваны главным образом у английских королей Ричарда (1189—1192) и Иоанна (1199—1216). Заслугой Филиппа было со­здание целостной политической и правовой структуры, охватывавшей как тер­ритории, принадлежавшие ему в качестве его родового домена, так и терри­тории, приобретенные им военными и политическими средствами. Филипп II сделал для Франции то, что поколением раньше Генрих II сделал для Англии и двумя поколениями раньше Рожер II сделал для Южной Италии.

"Империя" Филиппа, подобно "империям" английского короля Ген­риха II и сицилийского короля Рожера II, представляла собой федератив­ное государство. В каждой из них имелось королевство (Франция, Англия, Сицилия) в совокупности с различными герцогствами и феодальными вла­дениями, формально не входившими в королевство. В каждой из империй составлявшие ее различные политические образования — королевство, гер-

55-499

цогства, графства, феодальные владения — сохраняли определенную степень автономии. Каждое из составляющих политических образований имело своего главу, был ли это сам король, наследственный вассал короля или должностное лицо, назначенное им. Каждое имело свое собственное обычное право. Однако король также управлял всеми различными политическими образованиями в рамках своего государства и создавал законы, применявшиеся в каждом из них, и королевские суды обладали в каждом из них юрисдикцией по опре­деленным типам дел.

Конечно, Франция была гораздо менее единой, чем Англия или Си­цилия, и даже гораздо менее единой, чем вся территория, управлявшаяся Ген­рихом II или Рожером П. Это объясняется несколькими взаимосвязанными факторами. Территория Франции была гораздо больше, ее население было, возможно, в четыре или пять раз многочисленнее, чем в Англии или Южной Италии. Процесс ее объединения начался позже. В ней не было сильной тра­диции королевской власти и развитого правосознания англосаксов, с одной стороны, а у ее правителей большого административного таланта норман­нов — с другой. Возможно, у их королей не было также крайней безжало­стности норманнских правителей, склонности к насилию. Наконец, форма фе­одальной экономической системы, господствовавшей во Франции, также спо­собствовала политической раздробленности, хотя трудно сказать, что в дан­ном, как и в других случаях, является причиной и что — следствием.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: