Несколько минут спустя. 4 страница

Голова свежа, как холодное горное озеро. Неужели я и вправду проспал двенадцать часов? Пожалуй, я сегодня и на работе покажусь, чем надеюсь привести Леса в такой щенячий восторг, что забудет про шесть грозных сообщений, которые он успел наговорить на мой автоответчик.

Так вот, племяшки, приехав к своей матери, я наткнулся еще и на вашу — на Барб. Она стояла облокотившись на кухонную стойку и оживленно обсуждала, почему Редж такая сволочь, — тема, над которой мама давно думает.

Им хватило одного взгляда в мою сторону.

— Ты! — выдохнула мама. — В душ! Немедленно! Как помоешься, переоденься: одежда в шкафу. У меня остался суп из цветной капусты и французский батон. Поешь и сразу спать, понял?

В ванную доносились обрывки разговора.

— Ты знаешь, мне поначалу нравилось, что в его семье выращивали нарциссы… растят и по сей день. Я восхищалась ими… Мне казалось, только хорошие люди выращивают цветы.

— А что тогда растят плохие люди?

— Не знаю. Мхи. Лишайники. Мухоморы. Разводят летучих мышей. А нарциссы… бледно-желтые, самые нежные цветы на свете. Они родственны луку, ты знаешь об этом?

— Нет.

— Вот видишь. Век живи, век учись.

— Нарциссы… Не те ли это цветы, которые по преданию не то чтобы плохие, но и не совсем безгрешные… Тщеславные, что ли?

— Знаешь, как Редж бы ответил на твой вопрос?

— Как?

— Он бы сказал: «Кто мы такие, чтобы наделять людским грехом гордыни ни в чем не повинные цветы, которым всего-навсего дали неудачное имя?»

— Великодушно с его стороны.

— Правда, взглянув на цветы на нашей свадьбе — в основном это были тропические растения, — он назвал их блядскими.

— Надо же!

Когда я вышел из ванной, женщины пристально оглядели меня. Мама протянула апельсиновый сок:

— На-ка, выпей. Твой организм взывает о витамине С.

А потом, ставя тарелку с супом на стол:

— Джейсон, когда же ты побреешься? О твою щетину впору ножи точить.

Им и невдомек, что в эти минуты я ощущал себя попавшим в рай.

— Когда Редж изменился? — спросила маму Барб.

— В смысле — ушел в религию?

— Да.

— Наверное, через год после рождения Кента. Непонятно с чего. Джейсон, милый, подложи салфетку, я только что вымыла пол.

— В один день?

— Нет. Я помню, как лицо его постепенно ожесточалось. Наверное, все дело в серотонине. Если бы я тайком подсыпала ему в кофе велбутрин, про который сейчас распинаются в рекламе, мы бы остались счастливой парой. А так он отчуждался все больше и больше. К тому времени, как дети пошли в школу, мы спали в разных кроватях. Я уже крепко пила. Он не возражал: пьяная, я оставалась на месте, и со мной можно было не разговаривать. Не то чтобы мне было о чем с ним говорить…

Только что позвонили по сотовому. Пора идти. Лес говорит, нам перевели деньги за работу, так почему бы не отпраздновать? Сейчас одиннадцать утра.

После предыдущей записи прошло шесть дней. Вот отчет о моих похождениях, насколько я могу их вспомнить.

Мы с Лесом пошли в «Линвуд-инн», трактирчик для портовых рабочих, ютящийся под мостом Секонд-нэрроуз. Не знаю, от жары ли или от несъедобных куриных крылышек, но к часу дня нас изрядно развезло. Тут в трактир зашел крысеныш Джерри, портовый ворюга, которого, я в последний раз видел во время суда в 1992 году: тогда в его пикапе нашли полный багажник украденных лыж. Он купил нам кувшин пива, расплатившись банкнотами из туго свернутой пачки, а потом сказал, что у него есть катер на продажу — шестнадцатиметровое суденышко с двигателем в пятьдесят лошадок, и предложил прокатиться.

Посудина и впрямь оказалась милашкой, причем очень просто устроенной: корпус, двигатель, ветровое стекло да рулевое колесо — ну прямо плавучая «хонда-сивик». Оцинкованное дно покрыто кристаллами соли; лопасти винта вспенивают изумрудную воду и мешают ее с голубоватым дымом.

Гавань была забита торговыми судами. Матрос с одного из них, ржавой китайской громады, чем-то в нас кинул — скомканным обеденным пакетом или еще какой-то ерундой, — но Джерри воспринял это как личное оскорбление, подрулил к борту китайского сухогруза размером с десятиэтажный дом и начал орать по-китайски.

— Джерри! Где ты выучился китайскому?

— У своей бывшей. Одиннадцать лет супружеской жизни — и у меня остались только китайский, гепатит С да мастерское обращение с дарами моря.

Матрос наверху исчез, и мы начали уговаривать Джерри убраться подобру-поздорову, однако он и слушать нас не хотел. Матрос появился вновь и теперь запустил в нас чем-то походившим на краюху хлеба — не знаю, что это было, только оно оказалось тяжелым, как чугун, и пробило в корпусе дыру размером с тарелку. Катер мгновенно затонул, а мы поплыли к берегу, туда, где виднелось Саскачеванское зернохранилище. Нашли старые ржавые ступеньки, вскарабкались по ним и оказались на грязной железнодорожной сортировочной станции. После прибрежной воды нас покрывала пленка машинного топлива, к которой легко приставала серая пыль, как мука к треске. Лес неистовствовал: жена годами пилила его за дурной вкус в одежде, и сегодня он впервые надел брюки, которые супруга для него купила.

— Она с меня шкуру сдерет, — брюзжал он.

— Слушай, Джерри, — спросил я, — что ты такого сказал тому китайцу?

— Ну, сначала он меня послал, потом я его послал, потом он пригрозил, что потопит катер, а потом выполнил обещание. А, все равно чертова развалюха грелась как печка. Даже лучше, что она затонула.

Джерри вытащил из кармана сотовый телефон и объявил:

— За нами приедут.

Чтобы добраться до дороги, нам пришлось перейти восемь путей, по которым сновали поезда, подчиняясь неведомым законам железнодорожного мира и всякий раз норовя нашинковать нас на мелкие ломтики.

На дороге и впрямь стояла машина — длинный черный лимузин, чей водитель, русский здоровяк Йорго, оказался редкостным чистоплюем. Он заставил нас снять одежду и положить ее на брезент в багажник. Когда я спросил у Джерри, что в багажнике лимузина делает брезент, он пожал плечами и сказал: «Лучше не спрашивай».

В общем, уселись мы в лимузин в одних трусах. Лес открыл пластиковую бутылку с мерзким дешевым виски и принялся заливать этим пойлом свое горе, в то время как Джерри тарахтел о том, где найти для Леса точно такие же брюки. Подобная одержимость показалась мне нездоровой, но тут русский громила кинул Джерри пакетик с кокаином, и стало ясно, что порождает сумасшествие.

— Нет-нет, я не буду, — отказался я от протянутого пакетика. — Мне нельзя, правда. У меня аллергия на все «каины».

— Бывает, — понимающе кивнул Джерри. — Ну что ж, мне больше достанется.

Он сказал что-то Йорго, и передо мной появилось несколько таблеток.

— Что это?

— Ну, — загадочно улыбнулся Джерри, — от одной станешь больше, от другой станешь меньше…[12]

Я взял две. Проехав по городу, мы пришли к выводу, что нужно купить новую одежду и как следует вымыться. Мы купили бутылку средства для мытья посуды и поехали на пляж Рек-бич[13], что недалеко от Колумбийского университета. Среди голой толпы наши трусы смотрелись вполне целомудренно. Отключившегося Леса мы оставили в машине.

Забравшись в воду, мы начали тереть себя моющим средством, пытаясь смыть с кожи горючее. За этим делом нас углядели подростки-хиппи, подняли вой, что мы, мол, отравляем пляж, и начали швырять в нас ракушки. Мы бросили бутылку и поплыли вдоль берега. Выбравшись на сушу, Джерри спер два полотенца, мы завернулись в них и пошли искать машину. Помню, мне тогда хотелось того виски, что пил Лес, а потом — все, провал в памяти. Спасибо волшебным таблеткам.

* * *

Дальше помню себя уже в Сиэтле. Судя по колючей щетине, прошло дня два. Я въехал в центр города на переднем сиденье легкового «ауди». За рулем сидел тощий парень, по виду — форменный нарк, и стучал зубами.

— Ничего, — сказал он, — деньги у тебя, это главное. Только помни, что бы ни случилось, не паникуй.

Не паниковать? А что, придется? Как я попал в эту передрягу? Машина остановилась у светофора, я вылез и зашел в первую попавшуюся дверь, которая вела в западный вестибюль гостиницы «Времена года»[14]. Краем глаза увидел свое отражение в витрине ювелирного магазина: загорелый, в сверхмодном костюме вроде тех, что видишь на обложках журналов. Надо избавиться от этого маскарада — только как? Где?

В кармане жилета обнаружилась пачка пятидесятидолларовых купюр в ладонь толщиной, но никаких документов, что для меня, канадца, попавшего в Штаты явно не после череды добрых дел, может обернуться серьезными неприятностями. В глубине кармана осталась одна из пилюль Джерри. Я выудил ее и закинул в рот. Подошел к стойке, заказал мартини и стал заигрывать с двумя женщинами, которые приехали сюда из Сан-Франциско, где работали в рекламном отделе компании «Оракл». Не сказать, чтобы они мной заинтересовались, хотя и было весело. Женщины все подшучивали над моим пиджаком. Потом, в туалете, я снял его и зарыл в мусорной корзине под кучей бумажных полотенец. Что было дальше, не помню.

Память вернулась, когда я шел мимо берез по берегу быстрой горной реки — не большой, как Фрейзер[15], но и не очень маленькой; она наверняка потом впадала во что-то более крупное. Начинало смеркаться. Я держал руки за головой. Сзади слышались чьи-то шаги. Я опустил взор и вспомнил, как ребенком таращился на песок по берегам реки Капилано[16], на блестящую слюду, и думал, что это золото рвется наружу.

От кристально чистой воды веяло ледяной прохладой. Дно выстилали камни вроде того, которым я убил Митчелла. Окрестности напоминали леса вокруг семейной цветочной фермы Клосенов в Агасси[17]— темные мрачные леса, устланные мхом, в котором тонут ноги, и грязью, которая поглощает все звуки, — леса, куда не заглядывает солнце и где не гостят птицы.

Я оглянулся. Позади шел Йорго, который тут же ткнул меня дулом ружья промеж лопаток. Итак, нас было двое, и одному из нас точно не суждено вернуться. Так вот для чего брезент в багажнике лимузина!

Мускулы быстро вспомнили о том, как прыгать по речным камням. Йорго натужно пыхтел сзади. Видно, он вырос в городе.

Я не хотел покорно брести на заклание. Мало-помалу поворачивал правее, к более мокрым и скользким камням. Результат не заставил себя ждать. Сзади раздался шум, и, мгновенно обернувшись, я увидел, как Йорго рухнул на каменное дно реки, да так сильно, что его левая нога сломалась, будто сухая хворостинка, а ружье выпало из рук, ударилось о камни и тотчас унеслось с водой.

Я потянулся за камнем и словно попал в прошлое: я вновь стоял в школьной столовой, сжимая камень в руке, и целился в Митчелла — только теперь это уже был не Митчелл, а Йорго, и… я опять встал перед выбором: жизнь или смерть.

Прежде я впадал в бешенство, стоило услышать, как кто-то молится за упокой душ трех школьников-убийц. «Раньше надо было молиться, — скрипел я зубами, — молиться, чтобы они не впали в грех». Годы шли, а ярость оставалась. И почему только меня так задевали эти молитвы? Наверное, потому, что мое собственное сердце переполнено ненавистью; ведь известно, что в этой жизни мы больше всего не любим самых похожих на нас людей. Я прошагал через жизнь с тяжким грузом ненависти в груди, похожим на оставшийся от разрушенного здания бетонный блок с торчащими из него ржавыми искореженными прутьями. Наверное, мне казалось, что сам я не заслуживаю молитв. И уже больше десяти лет прошло с тех пор, а в голове все крутились проклятия: «Жарьтесь в аду, черти драные! Нет такой боли, которой вы искупили бы содеянное. Хотел бы я еще раз встретить вас живыми, чтобы выпустить каждому кишки, растоптать, залить бензином и поджечь».

Я никогда не понимал тех, кто пытался найти что-то хорошее в Делбрукской трагедии. Стоило мне услышать слова: «Вы только подумайте, как она нас сплотила», — я бежал из комнаты или переключал канал. Жалкая, пустая мораль! Взгляните на мир: все так и снуют туда-сюда — машины, самолеты… Какая разница, что несколько человек собрались в кучку, нацепили на грудь ленточки и подержались за руки? На следующий год половина из них разъедется кто куда — и где тогда будет ваша мораль?

Под конец злость притупилась, я просто устал. Я дерзко взывал к Богу о знамении, но не получал ответа — и вот я стою над Йорго на берегу горной реки, занеся камень для убийства.

Я выронил камень из руки. Он ударился о булыжник, послал в воздух искрящиеся гранитные крошки и тут же затерялся среди тысяч подобных камней. Мне казалось, будто я повернул убийство вспять, создал жизнь из мертвого тела.

— Слабак! — прохрипел Йорго. — Кишка тонка меня убить.

Я взглянул на его искалеченную ногу: сломанная большеберцовая кость оттопыривала штанину.

— Может быть, Йорго, может быть. Только ты вроде не собираешься отсюда убегать. И неужели ты хочешь сказать, будто презираешь меня за то, что я тебя пощадил?

Он скривил губы в усмешке.

— Презираешь, значит?

Он плюнул в мою сторону.

— Надо уметь проигрывать. Дай-ка мне мобильник.

Он залез в карман пиджака, вытащил сотовый телефон, но едва я протянул руку, бросил его в воду.

— Где мы находимся? — спросил я. Он отвернулся.

— Понятно. Значит, хочешь поиграть в шпионов. Очень кстати.

Я огляделся: вокруг сплошные камни.

— Знаешь, Йорго, мне ведь проще всего накидать сейчас поверх тебя кучу камней. Времени займет — не больше получаса, а пролежишь ты здесь до следующего половодья.

Видно было, что он меня понял. Я взобрался на берег, однако нигде не увидел ни малейших следов дороги, тропинки или людей. Хорошо, тогда нас вряд ли заметит случайный бегун или рыбак. Я прислушался: ни звука проезжающих машин.

Я вернулся к Йорго:

— Ничего я с тобой не буду делать. Не сейчас. Сейчас я уйду, а когда обнаружу телефон, то позвоню куда скажешь и сообщу, где ты находишься. И что твоя нога сломана.

Ни слова в ответ.

— Или же, — продолжал я, — я просто уйду. Так что смотри сам. Хочешь не упустить небольшой лучик надежды — говори номер.

Он все еще молчал. Я повернулся и пошел.

— Стой!

Йорго прокричал мне номер. Я отыскал ручку в кармане брюк и записал его на ладони. А затем пошел навстречу закату.

С последними лучами солнца я выбрался на поле, где паслось несколько коров, перемахнул через проволочную ограду, пересек пастбище и двинулся по мощеной дороге к видневшемуся вдали шоссе. Ночная летняя дымка впитывала в себя свет от дорожных фонарей и автомобильных фар, отбрасывая его в небо не хуже, чем в лас-вегасском «Стрипе». Деревенские домики были построены в канадском стиле. «Значит, я в Канаде, — решил я. — Шоссе должно быть Трансканадской магистралью, а если судить по едва просматривавшимся в ночном небе очертаниям гор, я нахожусь в долине Фрейзер. Может, недалеко от нашей семейной фермы».

Как многие горожане, я легко пугаюсь на природе. Отзвуки собственных шагов создавали впечатление, будто кто-то идет по пятам, Я оглядывал пустые поля, темные сараи и брошенные машины. Воздух пах навозом, и стало любопытно, увижу ли я, как блуждающие огни танцуют вдоль дороги. Когда-то бабушка сетовала на то, что угораздило их поселиться там, где чернокнижники воруют инструменты, уводят скот и оставляют трупы в озерах, ручейках и канавах Агасси. Здесь никогда не раскрывают преступлений, здесь их только совершают. Воображение нарисовало будущие заголовки газет: «Останки неизвестного мужчины прибило к берегу в дельте Фрейзера», «Девочки находят человеческий скелет», «Безутешная русская женщина просит местных жителей найти ее единственного сына».

В голове крутились мысли о смерти. Мало того, что я умру скорее раньше, чем позже; я еще умру в полном одиночестве. Потом я вспомнил про родителей: они ведь тоже умрут одинокими. Такая же перспектива вырисовывалась у большинства моих знакомых. Это что, какой-то вселенский закон? Или, сам того не подозревая, я привлекаю к себе отчаявшиеся души? Везет ведь животным, думал я, глядя на спящий скот. Везет космическим пришельцам. Всем везет, кроме человека: им не приходится страдать от мысли, насколько мерзок и невезуч их род.

Помню, как в детстве за обедом я в шутку спросил у Реджа: если мы научимся разговаривать с дельфинами, то стоит их обращать в христианство или нет? Как ни странно, отец принял вопрос всерьез.

— Дельфины? Обучить дельфинов английскому?

— Конечно, пап. Почему бы и нет?

— Какой интересный вопрос.

Я так удивился его реакции, что и сам посерьезнел.

— И нам даже не понадобятся переводчики, — добавил я. — Только представь, мы сможем разговаривать с ними так же легко, как друг с другом.

Редж откинулся на стуле, приняв позу, в которой обычно решал, каких наказаний мы достойны.

— Хотя если подумать, то нет — незачем нести дельфинам Слово Божие. Потому что они никогда не покидали сада Господнего, — вынес он вердикт. — Скорее нам придется спрашивать, каково это — не быть изгнанным из рая.

Отец, отец, ну как можно быть таким непредсказуемым? Почему ждать от тебя милости или гнева — занятие столь же неблагодарное, как гадать, когда зазвонит телефон? Я так и не понял, от чего ты радуешься, а от чего злишься. И никто не знает. Это великая тайна. То, что ты построил вокруг себя и зовешь миром, на самом деле не мир, а маленький частный клуб Реджа. Твоя единственная задача — заставить других увидеть Бога твоими глазами. Ты никогда не пытался облегчить чужие страдания.

Шагая по дороге, я рылся в памяти в поисках преступлений, которые привели к разыгравшейся на берегу драме. Пусто. Как странно быть виновником страшных событий и не знать, каких именно. Это должно быть похоже на первородный грех… Да, наверное, так себя и чувствуют те, кто искренне уверовал в первородный грех; те, кто живет в темном мире, где светит черное солнце.

А потом… потом я впервые ощутил себя по-настоящему старым — старым в том смысле, что у меня никогда больше не будет сил на смелый, решительный поступок, способный перевернуть всю мою жизнь. Я так навсегда и останусь на побегушках у подрядчика. А ведь я лишь хотел отгородиться от чужих проблем железной стеной размером с ржавый китайский сухогруз. Какое бесцельное существование! Надоело…

Однако я не убил Йорго.

Я остановился и задумался. Я мог его убить, но не убил.

И что с того?

Радость мешалась со злобой. Неужели, несмотря на все сопротивление, во мне прижились отцовские идеи? Господи помилуй!

Звезды над головой выглядели молочно-белыми, как бывает только летом. Небо за горами вспыхивало от грозовых разрядов. Бетонная плита ненависти вдруг упала с моей души. Эта часть жизни осталась в прошлом. Я начинаю новый этап. Стоило это осознать, как послышался далекий мерный гул автомобилей на шоссе.

Перейдя по пешеходному мостику на другую сторону дороги, я очутился у заправочной станции. В карманах оказалось около двухсот канадских долларов, все двадцатки с одинаковыми серийными номерами. Разменивая одну, я обратил внимание на календарь с фотографией ослепительной модели: судя по нему, мы с Джерри пили пиво пять с половиной дней назад. Я позвонил себе на автоответчик, чтобы прослушать сообщения: всего одиннадцать — и каждый раз, нажимая на кнопки таксофона для перехода к следующему сообщению, я будто ждал удара под дых. Я был готов к чему угодно.

Первой звонила Барб, вся в слезах, сказать, как она скучает по Кенту. Потом серия звонков от матери в разной степени трезвости с вопросом о том, чем кормить Джойс, — любимый мамин способ намекнуть, что у нее кончаются деньги.

Затем звонок от Ким, жены Леса, которая интересовалась, где он может быть.

Далее сам Лес. «Дружище, я перед тобой в неоплатном долгу. Не так чтобы пожертвовать тебе почку, но что-то близкое. Можешь завтра взять выходной. Я все никак не могу поверить, что эта смазливая продавщица все-таки всучила тебе тот шутовской наряд. Надо же, достаточно принести человеку чашечку капучино с корицей и включить ему любимую музыку, как можно его одеть словно клоуна на детском празднике».

Вслед раздался голос Реджа, все еще из больницы:

«Джейсон, только не бросай трубку. Это отец. Да, отец. Они нашли у меня что-то не очень хорошее и пока еще не выпускают. Спасибо за вещи. За то, что принес их, хотя мог этого не делать. Я тут долго думал о нашей беседе. Нет, я не считаю, что один из близнецов — чудовище. Так что же происходит, когда живое существо делится пополам? Или на пять частей? У каждой будет своя, неповторимая душа. Даже если вырастить тысячу клонов Фрэнка Синатры, у каждого будет особая душа. Более того, Джейсон, допустим, мы зададимся целью клонировать сколько угодно душ из одной начальной души — твоей, моей, королевской, да какой угодно, — и все клонированные души будут неповторимы, не значит ли это, что человеческая душа бесконечна и полна удивительных загадок? Дальше думай сам, сынок; здесь я прерываю свои размышления. Я никогда не хотел для тебя ничего, кроме Царствия Небесного. Прощай!»

— Сволочь!

Продавец встревоженно посмотрел на меня.

— Неудачный день, — сказал я.

— Такси? — ответил он.

— А?

— Такси заказывали?

— Заказывал. Пусть подождет пару минут.

Я набрал номер, который прокричал Йорго. После семи-восьми длинных гудков я собрался было положить трубку, как вдруг на другом конце провода послышалось мужское «Алло?». Спокойный, ровный голос хладнокровного убийцы. Кто он — продажный полицейский? Наркоман?

— Йорго просил передать вам, где он находится.

— Неужели?

— Он попал в беду в нескольких милях от Чилливака — я думаю, он бывал там прежде. У него сломана нога. Он не может сдвинуться с места.

— И он дал этот номер?

— Знаете что, я вообще не обязан был вам звонить. Я, можно сказать, оказываю вам услугу.

— С Йорго? Какая уж тут услуга…

— Так вы не поедете за ним?

— Нет.

— Серьезно?

— Ага. Можете хоть бойскаутам звонить. Мне пора.

Он не шутил. Повесив трубку, я купил карту и поехал на такси к «Линвуд-инн» за своим грузовичком. Там, под брызговиком, нашел свой ключ и открыл машину. Таксисту признался, что мои деньги фальшивые, поэтому вместо платы отдал ему свою коллекцию компакт-дисков. На прощание попросил его взять карту, на которой я довольно подробно описал, где найти Йорго и в каком он состоянии, и отвезти ее в полицию Лонсдейла. Сказать, что кто-то оставил карту в машине. Таксист все понял. Он вообще оказался отличным парнем.

Ну вот и все: дальше я приехал домой, где сижу сейчас усталый и голодный, отходя черт знает от какой гадости, и жажду утешения.

Противная вещь — провалы в памяти: прошедшее теряется навсегда. Его не вернуть, даже частично, — ну прямо будто под наркозом был. Кто, скажите на милость, ответил на мой звонок по поводу Йорго? Я облазил телефонный справочник, но там нет этого номера. А сам Йорго? Йорго, оставшийся лежать на камнях; Йорго, которого, может, нашли через час-другой… Он либо мой друг, либо заклятый враг.

Квартира кажется мне мышеловкой, а не домом. Заходя в ванную, я был готов к тому, что сейчас из-за душевой занавески выскочит брат-близнец Йорго либо с пистолетом, либо с бутылкой водки. Когда же я выбрался из ванной и на балконе звякнули бутылки, у меня душа ушла в пятки.

Нет, прочь отсюда, прочь! Переночую сегодня у друга.

Я сижу за столиком номер семь в закусочной «У Денни» в северном Ванкувере. Передо мной — съеденный завтрак; позади — супружеская чета, спорящая, под чьей опекой останутся дети после развода. Розовые квитанции кончились; перехожу на тетрадные листы, купленные в магазине напротив.

Ночь провел у моего друга Найджела, прекрасного электрика и штукатура. За все это время спал, наверное, часа два. Рано утром Найджел ушел работать над домом в западном Ванкувере и оставил меня за хозяина. Его квартира напоминает мою, вся та же холостяцкая дикость: гора посуды в раковине; лыжи — прямо у дверей; газеты с телепрограммами раскиданы по ковру, от которого воняет, будто от собаки, — и это при том, что Найджел не держит животных.

Я могу еще сидеть и сидеть: наплыв завтракающих кончился, а до обеда пока уйма времени. Супруги позади схлестнулись в последний раз и потом ушли. Я попросил официантку подливать мне воды, чтобы вымыть из организма накопившуюся в нем гадость — остатки алкоголя и таблеток, от которых делаешься то больше, то меньше.

Я смирился с мыслью, что мой грузовичок может взорваться при очередном повороте ключа или что в один прекрасный день меня найдут на тротуаре с пулей между глаз. Это даже хорошо — умереть так быстро.

Теперь во мне проснулась другая часть — часть, которая отбросила ненависть и решила не убивать Йорго; часть, которая хочет жить дальше. Надо оставить по себе память. Ведь я жил. Имел имя. Уверен: в моей жизни должен быть какой-то смысл, просто обязан.

Часто мне говорили: «Джейсон, ты тогда спас столько детей!» Да уж, спас. Но только ценой распавшейся семьи, и потом, многие до сих пор считают меня причастным к преступлению. Год назад я был в библиотеке, искал литературу по нарушениям памяти — и кто-то злобно зашипел в мою сторону. Мне что, не замечать такие вещи? Шерил забросило в ряды великомучеников, Джереми Кириакис затесался в список раскаявшихся мальчиков и девочек, заслуживших подарки от Санта-Клауса, — а я? Спасение существует, но только для других. Я и верю, и не верю. Я пытался построить свой собственный мирок без лжи и лицемерия, а получился тусклый воздушный пузырь, такой же одинокий, как у отца.

Черное солнце отыскало меня: его лучи жгут, жгут, жгут мою кожу, точно я букашка под увеличительным стеклом. А ну-ка, Джейсон Клосен, на счет «три» расскажи миру, кем ты был. Что бы ты хотел передать своему клону?

Здравствуй, клон.

Больше всего я любил слушать «Сюзанну» Леонарда Коэна. Я осторожно водил машину, тщательно ухаживал за Джойс. Любил маму. Мой любимый цвет — васильково-синий; он гипнотизировал меня, и я готов был подолгу стоять и впитывать синеву глазами. Что еще? Что же еще? Я много смеялся. Никогда не садился за руль пьяным, даже чуть-чуть, и горжусь этим. (Правда, не знаю, что я делал во время провалов в памяти, но в собственном уме — никогда.)

Только вот пробыл я на земле-матушке вот уже почти тридцать лет, и, боюсь, никто меня так по-настоящему и не понял. Даже стыдно, право слово. Шерил не увидела меня взрослым, но она хотя бы полагала, что у меня есть душа, достойная того, чтобы ее узнали.

* * *

Ну что ж, племяшки, время обедать, и автобиография моя почти подошла к концу, разве что… Разве что мне осталось сказать вам еще одну важную вещь, хотя прежде и стоит подумать, как ее правильно преподнести. Поеду заберу Джойс и отправлюсь на пляж: может, тогда мой разгоряченный мозг остынет и я наконец признаюсь в том, что до сих пор скрывал.

Я на пляже, на своем привычном бревнышке, и готов начать.

После того, как ваша мать сообщила мне о гибели Кента, я поехал прямиком к заливу Хорсшу. На месте аварии шоссе перекрыли до единственного ряда, а на дороге повсюду виднелись осколки стекла, куски хромированного металла, обрывки резины и лужицы машинного масла. Остатки «форда» Кента грузили на аварийную машину. Кузов смят, как оберточная бумага; бежевые виниловые сиденья усыпаны разбитым стеклом. Стоял жаркий, душный день.

Я остановил машину и подошел к полицейским. Один из них, признав меня, рассказал о подробностях аварии. «Смерть наступила мгновенно», — уверял он. Эти слова до сих пор успокаивают. Думаю, мне было бы тяжелее думать о смерти Кента, не посмотри я тогда на остатки машины. Когда видишь груду искореженного металла, от правды не уйти. С ней быстрее смиряешься.

Долго я оставаться не мог: нужно было срочно ехать к Барб. В мобильнике села батарея, так что позвонить — маме или кому-нибудь еще — было невозможно. На дороге скопились машины в очереди на паром к острову Ванкувер. Из-за них я ошибся поворотом, и пришлось пускаться в объезд: несколько невыносимо долгих миль, во время которых в висках стучало, словно били в барабан.

Когда я подъехал к дому, ваша заплаканная мать разговаривала с полицейскими у входной двери. Те явно хотели смыться, однако боялись оставить ее одну в таком состоянии. Завидев меня, копы раскланялись с заметным облегчением и тотчас укатили.

Я взял Барб за плечи и спросил, кому из родственников она уже сообщила.

Барб окинула меня совершенно неожиданным взглядом — не то чтобы виноватым, но каким-то заговорщицким:

— Никому. А ты?

— И я никому. Телефон разрядился.

— Слава богу!

— Барб, ты о чем? Ты и правда никому не звонила?

— Нет. Только тебе.

В смятении я бросился к телефону.

— Тогда я звоню маме.

Барб накинулась на меня, вырвала из рук трубку и бросила на стол. Я растерялся, но, с другой стороны, горе и не такое творит с человеком.

— Мы никому не будем звонить, — твердо заявила она. — Не сейчас.

— Барб, мы должны позвонить. Моей маме. Твоей маме. Иначе нельзя, черт возьми. Это безумие.

— Позвоним. Только сначала у меня к тебе будет просьба.

— Конечно, Барб. Все, что могу.

— Джейсон, мне нужен ребенок. Я хочу забеременеть. Сейчас же.

— Чего?

— Что слышал.

— Ребенок?

— Не будь ослом. Да, ребенок.

— Ничего не понимаю.

— Присядь, — распорядилась она и кивнула в сторону гостиной: — Вон там, на диване.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: