Об Иисусовой молитве 1 страница

Иерей. После всего выслушанного для меня по‑но вому раскрывается задача жизни христианской, и я ясно вижу тот основной недостаток, который делает столь малоплодной религиозную жизнь нашего христианского общества. Этот недостаток заключается в слабости нашей внутренней борьбы за чистоту и упорядоченность жизни нашего сердца, или, иначе сказать, в нашем равнодушии к его духовному состоянию. Отсюда, из этого именно пункта, должно начинаться наше религиозное возрождение, если мы действительно хотим его. Скажите, правильно ли я понял значение Иисусовой молитвы?

Инок. Мне кажется, вы правы.

Иерей. Возвращаясь к содержанию наших предыдущих бесед, я хочу обратить ваше внимание на то, что до сих пор мы почти всецело занимаемся рассмотрением и изучением делательной или трудовой молитвы. Мы очень мало касаемся молитвы созерцательной и ничего до сих пор не говорили о тех опасностях, которые возникают при неправильном прохождении Иису совой молитвы. Поэтому я хочу снова просить вас: расскажите подробнее, насколько это возможно, о том, что такое созерцательная молитва и в чем заключается ее отличие от делательной молитвы, а также и о том, что такое прелесть, в чем она состоит, от чего она происходит и как предохранить себя от нее делателю Иисусовой молитвы?

Инок. Я уже неоднократно вам говорил, что в делании Иисусовой молитвы крайне необходима строгая постепенность и последовательность. Преуспеяние в молитве совершается естественным путем, незаметно, как растет человеческий организм, как развивается растение. Всему свое время. Нельзя забегать вперед. При том же переход от делательной молитвы к созерцательной зависит не от человеческих усилий, а от воли Божией. Хотя и в делательной молитве успех зависит от благодати Божией, но все же здесь имеют большое значение и усилия самого человека. В дальнейшем же молитвенном преуспеянии Сам Бог ведет человека как бы за руку, и наше самовольное искание высшей молитвы, будучи преждевременным и греховным, заключает в себе большую опасность для нашей духовной жизни. Кроме того, в молитве, как и во всяком другом естественном процессе, не существует резких, определенных границ между отдельными моментами роста. Мы отличаем отрока от юноши, но указать момент, когда отрок становится юношей, мы не можем. То же самое и в молитве. Мы знаем молитву устную, молитву умную, молитву умно‑сердечную, молитву самодвижную, молитву зрительную, или созерцательную, молитву чистую, молитву духовную, молитву, выходящую за пределы сознания, но мы не можем точно разграничить их между собою. Переход одной в другую происходит незаметно. Вы помните слова преп. Исаака Сирина о том, в каком широком смысле святые отцы употребляют самое наименование молитвы. Вот почему во всех наших беседах я имею в виду прежде всего то, чтобы утвердить вас в той мысли, что необходимо как можно крепче утверждаться в делательной молитве, преуспевать в подвиге вни мания, покаяния, сокрушения, благоговения, преодоления помыслов.

Если ваша делательная молитва будет идти правильно, проникнется, наконец, горячей верой, молитвенной теплотою, искренним сокрушением, покаянными слезами, собранностью внимания, вам сам собою, по милости Божией, откроется путь к созерцательной молитве, и вы опытом познаете, в чем она заключается. Правильное же и терпеливое прохождение делательной молитвы, сопровождающееся указанными состояниями духа, само по себе даст вам такую радость и такое удовлетворение, что вы ничего большего не захотите и не посмеете просить у Бога, и только будете благодарить Его за то, что вы уже имеете от Него.

Иерей. Я всем сердцем понял и усвоил это ваше наставление, дорогой отец, и всегда буду помнить и держаться его; и я отнюдь не порываюсь преждевременно и самовольно взойти на высшие ступени молитвенного подвига, но я помню слова святых отцов и подвижников, а также и ваши собственные слова о том, что если мы не имеем понятия о высших молитвенных состояниях, то мы не понимаем и своего собственного состояния и легко можем вообразить, будто мы уже достигли возможного предела молитвы, и таким образом, впасть в самодовольство и гордость. Чтобы избежать этого, я и хотел бы знать, чего еще недостает труженику делательной молитвы и какова та высшая, созерцательная молитва, которой достигают пре успевшие. Не из гордостного побуждения взойти в недосягаемую область я ищу этого, а только для того, чтобы яснее понимать свое собственное настоящее молитвенное состояние.

Инок. Этот именно ответ я и рассчитывал услышать от вас. Если так, то я готов беседовать с вами о поставленных вами вопросах. Но вместо того, чтобы говорить с вами об этом своими словами, я предлагаю вам прослушать то, что написали о молитве молдавские старцы – схимонах Василий, старец и начальник Поляномерульского скита, и схиархимандрит Паисий (Величковский), настоятель Нямецкого монастыря. Эти старцы жили в XVIII веке. Оба они вышли из России. Старец Василий был наставником и другом старца Паисия. Он постриг его и в монашество. Оба они деятельно, собственным опытом, проходили святоотеческое учение об умном делании и об Иисусовой молитве и пишут об этом предмете не только на основании того, чему научились из книг, но и на основании своего личного опыта. Поэтому все их слова отличаются ясностью, точностью, определенностью. Об этих старцах, особенно о Паисии Величковском, вы, наверно, уже слышали. Старец Паисий, собрав вокруг себя до тысячи братий в Нямецком монастыре, создал многочисленную школу своих учеников и обновил своими переводами святоотеческую аскетическую литературу; он имел в XVIII и XIX вв. большое влияние на православное монашество, особенно в России, которое не потеряло своего значения и в настоящее время, о чем распространяться подробно я сейчас не буду.

* * *

Старец Василий написал предисловия к книгам об умном делании преп. Григория Синаита, св. Филофея Синайского, преп. Исихия Иерусалимского и преп. Нила Сорского. В этих предисловиях он указывает на недостаточность одного внешнего молитвословия, пения тропарей и канонов и псалмопения и необходимость внутреннего молитвенного делания и борьбы с помыслами и страстями путем постоянного призывания имени Господа Иисуса Христа. Такое внутреннее делание не нужно считать принадлежностью только тех, кто достиг уже высокой степени духовного совершенства и очистился от страстей; оно необходимо и новоначальным, которым оно помогает познавать свое внутреннее устроение и свои недостатки и преодолевать помыслы и страсти. При этом старец Василий опровергает различные возражения, которые делаются против умного делания, и доказывает, что именно оно и помогает подвижнику различать действие прелести и избегать ее. Касается он и созерцательной молитвы, описывая некоторые ее состояния.

Во всех четырех предисловиях он говорит об одном и том же, с разных сторон освещая обсуждаемый предмет, так что все предисловия дополняют одно другое.

Из сочинений старца Паисия я привожу только «Главы об умной молитве», написанные против хулителей умного делания. Знакомясь с их писаниями, вы найдете в них ответы и на интересующие вас вопросы, а если что‑нибудь покажется вам неясным или возникнут у вас новые вопросы, мы попытаемся все это рассмотреть и разъяснить в нашей последующей беседе.

Предисловие, или предпутие, желающим читать книгу иже во святых отца нашего Григория Синаита и не погрешать против ее смысла

Многие, читая эту святую книгу преп. Григория Синаита и не зная опытно умного делания, погрешают против здравого разума, думая, что умное делание принадлежит одним бесстрастным и святым мужам.

По этой причине, держась, по внешнему обычаю, одного псалмопения, тропарей и канонов препочивают в этом одном внешнем молении. Они не понимают того, что такое песненное моление предано нам отцами на время, по немощи и младенчеству ума нашего, чтобы мы, обучаясь мало‑помалу, восходили на степень умного делания, а не до кончины нашей пребывали в песненном молении. При этом они думают о себе, что творят нечто великое, потешая себя одним количеством и этим питая внутреннего фарисея.

Отводя нас от такой подлинно младенческой немощи, как младенцев от сосцов млекопитательных, святые отцы показывают нам грубость этого делания, сравнивая гласовое языком пение с пением язычников. Ибо надлежит, говорит преп. Макарий Египетский, по образу жизни нашей ангельскому быть и пению нашему, а не плотскому, да не скажу языческому. Если же и дозволено нам петь голосом, то ради лености и неведения нашего – с тем, чтобы мы возводились к истинному молению. Какой же бывает плод такого внешнего моления, показал святой Симеон Новый Богослов во втором образе внимания, говоря: «Второй же образ внимания и молитвы таков: когда кто собирает ум свой в себе, отвлекая его от всего чувственного, и хранит чувства свои, и собирает все помыслы свои, чтоб не скитались в суетных вещах мира сего, и то исследует помыслы свои, то внимает словам произносимой им молитвы, в иной час собирает в себе все помыслы свои, плененные диаволом и превращенные в лукавые и суетные; в иной же час снова со многим трудом и усилием приходит в самого себя, быв охвачен и побежден какой‑либо страстью.

И имея этот подвиг и брань внутри себя, не может он никогда быть мирным или найти время заняться деланием добродетелей и получить венец правды. Ибо таковой подобен ведущему брань с врагами своими ночью в темноте. Он слышит голоса врагов и принимает раны от них, но не может ясно видеть, кто они такие, откуда пришли, как и почему одолевают его. Потому что тьма, которая находится в уме его, и буря, которую он имеет в помыслах, приносят ему сию тщету. И он никак не может освободиться от своих мысленных врагов, чтобы не сокрушали его. Он и труд подъемлет, награды же лишается, ибо окрадывается тщеславием, не сознавая того; думает о себе, что он внимателен; многократно от гордости презирает других и охуждает их и считает себя достойным, по своему мечтанию, быть пастырем овец и путе водительствовать их, уподобляясь слепцу, покушающемуся водить других слепцов.

Как же можно внешними чувствами хранить ум или собирать его от тех, которые по естеству сами собою растекаются и парят по чувственным вещам: зрение, рассматривая прекрасное или безобразное; слух, слушая приятное или противное; обоняние, обоняя благовонное или смрад ное; вкус, вкушая сладкое или горькое; осязание, касаясь доброго или злого, и таковыми, подобно листьям от ветра, сотрясаясь и колеблясь. Уму же, единому всем этим смущающемуся и размышляющему об их действиях, можно ли когда‑либо быть свободным от помыслов правых и левых? Никак и никогда.

Если же внешние чувства не могут оградить ум от помыслов, то, конечно, возникает нужда бежать уму от чувств в час молитвы внутрь к сердцу и стоять там глухим и немым от всех помыслов. Ибо если кто внешним только образом удалится зрения, слуха и глаголания, получает некоторую тишину от страстей и помыслов злых; но в значительно большей степени он насладится покоем от злых помыслов, когда удалит ум свой от пяти внешних чувств, заключая его во внутренней и естественной клети или пустыне, и вкусит духовной радости, приходящей от умной молитвы и сердечного внимания.

Как обоюдоострый меч, куда бывает обращаем, сечет своей остротой встретившееся, так и молитва Иисусова, обращаемая иногда на злые помыслы и страсти, иногда же на грехи, или памятью смерти, Суда и мук вечных действуется. Если же кто (препп. Исаак Сирин и Нил Сорский), помимо умной молитвы, песненным молением и внешними чувствами с прекословием захочет отразить прилог вражий и противостать какой‑либо страсти и лукавому помыслу, тот скоро одолен бывает много раз: ибо бесы, одолевая его, сопротивляющегося, и снова добровольно ему покоряясь, как бы побеждаемые его сопротивлением, издеваются над ним и склоняют его мысли к тщеславию и гордости, называя его учителем и пастырем овец. И зная это, святой Исихий говорит: «Не может ум наш победить мечтание бесовское сам собою только, и да не надеется когда‑либо на это, ибо бесы, будучи коварными, лицемерно покоряются и притворяются побежденными, запиная тебя тщеславием с другой стороны. И не терпят, чтобы ты хотя бы даже на один час умудрился призыванием Иисуса Христа».

* * *

Берегись, да не вознесешься по примеру древнего Израиля и предан будешь и ты мысленным врагам. Тот, будучи избавлен Богом всяческих от египтян, задумал сделать себе помощником идола перстного. Под идолом же перстным разумей наш немощный ум, который, пока молит Иисуса Христа против лукавых духов, легко их отгоняет и художным искусством побеждает невидимые ратные силы врага. Когда же бессмысленно станет всячески надеяться на себя, тогда, подобно так называемому быстрокрылому, разбивается и падает дивным падением.

Для уяснения вышеизложенного места у схимонаха Василия, начиная от слов: «Как же можно внешними чувствами хранить ум…», приводим сокращенный перевод этого места епископом Феофаном Затворником: «Как можно одним ограждением внешних чувств хранить ум нерасхищенным, когда помыслы его сами собою растекаются и парят на вещи чувственные? Если не можно, то нужда настоять уму в час молитвы бежать внутрь сердца и стоять там глухим и немым для всех помыслов. Кто внешне только удаляется от зрения, слышания и глаголания, тот мало получает пользы. Затвори ум свой во внутренней клети сердца – и тогда насладишься покоем от злых помыслов и вкусишь радости духовной, приносимой умной молитвой и вниманием сердечным».

* * *

Из сказанного достаточно познается сила и мера умного делания, то есть молитвы и пения. Не думай же того, благочестивый читатель, что святые отцы, отводя нас от многого внешнего пения и повелевая обучаться умному деланию, наносят ущерб псалмам и канонам. Да не будет, ибо от Духа Святого предано все это Святой Церкви, в которой все священнодействия возглавляются хиротонией, и все Таинство Домостро и тельства Бога Слова, даже до Второго Его пришествия, вместе же и нашего воскресения, в себе заключают. И нет ничего человеческого в чине церковном, но все – дело благодати Божией, не возрастающее от наших достоинств, не умаляющееся от наших грехов. Но у нас речь идет не о чинах Святой Церкви, но об особном правиле и образе жизни каждого из монахов, то есть об умной молитве, которая старанием и сердечной правотою обычно привлекает благодать Святого Духа, а не одними словами псаломскими, помимо умного внимания, устами только и языком поемыми. Как сказал апостол: хочу пять слов сказать умом моим, чем тьму языком. Ибо следует сначала этими пятичисленными словами очищать ум и сердце, говоря непрестанно в глубине сердечной: Господи Иису се Христе, помилуй мя, и таким образом восходить на разумное пение. Потому что всякий новоначальный и страстный может сию молитву разумно, в блюдении сердца действовать, пения же никак, прежде чем не предочистится умною молитвою. Поэтому святой Григорий Синаит, изучив жития святых, писания и искусство духовное, до тонкости испытав и рассудив, установляет все старание иметь о молитве. Также и святой Симеон, Солунский архиепископ, имея тот же Дух и дар, заповедует и советует архиереям, священникам, монахам и всем мирским во всякое время и час произносить и дышать сию священную молитву, ибо нет, говорит он с апостолом, крепчайшего оружия ни на небе, ни на земле, больше имени Иисуса Христа.

* * *

Да будет же известно тебе, добрый ревнитель священного сего умного делания, и то, что не только в пустыне или в уединенном отшельничестве, но еще усерднее в самых тех Великих Лаврах, находившихся среди городов, были учители и многочисленные делатели сего умного священнодействия. И достойно удивления, что святейший патриарх Фотий, будучи взят на патриаршество от сенаторского звания, не монах, обучился на таком высоком посту этому умному деланию и настолько преуспел, что лицо его сияло, как у второго Моисея, от пребывавшей в нем благодати Святого Духа, говорит св. Симеон Солунский. И свидетельствует о нем, что он и книгу написал всепремудрым философским искусством об этом умном делании. Говорит также, что и Иоанн Златоуст, Игнатий же и Каллист, святейшие патриархи того же Царь града, написали свои книги о том же внутреннем делании.

* * *

И что еще тебе не достает, христолюбивый читатель, чтобы, отложив всякое сомнение, приступить к обучению умного внимания? Если скажешь: не имею жития уединенного, – примером тебе да послужит св. патриарх Каллист, который обучился умному деланию в Великой Лавре Афонской, проходя службу на поварне. Если сожалеешь о том, что не находишься в глубокой пустыне, второй тебе пример – св. патриарх Фотий, обучившийся искусству сердечного внимания уже в патриаршем сане. Если под предлогом послушания ленишься приступить к ум ному трезвению – за это посмеянию подлежишь, так как ни пустыня, ни уединенное житие не приносят в такой мере преуспеяния в этом делании, как послушание в разуме, говорит св. Гри горий Синаит. Может быть, ты с правой стороны окрадываешься, думая, что не имеешь учителя для такого делания. Но Сам Господь повелевает тебе учиться от Писания, говоря: Испытайте Писания, и в них обрящете живот вечный. Или от левой стороны увлекаешься, смущаясь, не находя места безмолвного; и в этом тебя опровергает Петр Дамаскин, говоря: «В том состоит начало спасения человеку, да оставит свои хотения и разумения, исполнит же Божии хотения и разумения, и тогда не найдется во всем мире вещи или начинания или места, которое могло бы воспрепятствовать ему». Наконец, если еще изобретая благословнейшую причину, претыкаешься неоднократными словами св. Григория Синаита, много говорящего о прелести, случающейся в сем делании, то исправляет тебя сам этот святой, говоря: «Мы не должны бояться или сомневаться, Бога призывая. Если же некоторые и совратились, будучи повреждены умом, то знай, что они потерпели это от самочиния и высокоумия». Кто же в послушании, с вопрошением и смиренномудрием ищет Бога, никогда не потерпит вреда благодатью Христа. Ибо кто право живет и непорочно жительствует и удаляется от самоугодия и высокоумия, тому весь бесовский полк, хотя бы и бесчисленные против него поднял искушения, не может повредить, как говорят отцы. Те же, которые же самонадеянно и самовольно ходят, эти в прелесть впадают. Если же некоторые, претыкаясь о камень Священного Писания, принимают указания нам пути прелести поводом к возбранению умного делания, то таковые пусть знают, что они превращают горняя долу и дольняя горе». Не на возбранение умного делания, но предостерегая нас от прелести, указывают нам св. отцы причины, по которым прелесть приходит.

Подобным образом и сей св. Григорий Синаит, повелевая не бояться и не сомневаться обучающемуся в молитве, приводит две причины прелести: самочиние и высокоумие.

Святые отцы, желая сохранить нас невредимыми от них, повелевают исследовать Священное Писание, научаясь от него, имея брат брата добрым советником, как говорит Петр Дамаскин. Если нельзя найти искусного словом и делом старца, знающего хорошо отеческое писание, то, пребывая наедине, в безмолвии, всеми силами должно стараться иметь духовное наставление от учений и наставлений св. отец, вопрошая о всякой вещи и добродетели. Такую меру и порядок следует сохранять и нам, читая писания, а не уклоняться от их учения и наставления, подобно тому как некоторые, не зная опыта умного делания и считая себя имеющими дар рассуждения, тремя причинами или доводами уклоняются, лучше бы сказать, отводят себя от обучения сему священному деланию.

* * *

Во‑первых, они считают, что это делание подобает лишь одним святым и бесстрастным мужам, а не тем, кто в страстях. Во‑вторых, указывают совершенное оскудение наставников и учителей таковому жительству и пути. В‑третьих, – последующую таковому деланию прелесть.

Первая из этих причин или доводов никуда не годна и несправедлива, потому что первая степень для новоначальных монахов состоит в том, чтобы умалять страсти умным трезвением и сердечным блюдением, то есть умной молитвой, подобающей деятельным. Вторая – безрассудна и неосновательна, потому что за отсутствием наставника и учителя Писание нам учитель, как сказано выше. Третья же самопрельстительна, ибо, читая Писание о прелести, этим же Писанием сами себя запинают, криво рассуждая о нем. Вместо того, чтоб принимать Писание как предостережение к познанию прелести, они придумывают и находят причину уклоняться от умного делания. Подобно тому как полководец, получив известие, что неприятели устроили засаду на пути, намереваясь хитростью и тайным нападением одолеть его, не имея силы открыто с ним бороться, он же, будучи нерассудительным, вместо того чтобы перехитрить врага и одержать победу нечаянным нападением на его тайную засаду, страшится страха, идеже не бе страх, и обращается в бегство, покрывая себя вечным позором пред царем и его вельможами.

* * *

Если же ты страшишься этого делания и обучения от одного благоговения и простоты сердца твоего, то и я еще больше вместе с тобою устрашаюсь, но не на основании пустых басен, по которым волка бояться – в лес не ходить. И Бога должно бояться, но не убегать и не отрекаться от Него по причине этого страха. Воистину, страха и трепета, сокрушения и смирения и многого испытания Святых Писаний и совета единодушных братий требует это делание, но не бегства и отказа, и тем более не дерзости и самочиния. Ибо сказано, что дерзкий и самонадеянный, порываясь к тому, что выше его достоинства и устроения, в гордости стремится до стигнуть преждевременно зрительной молитвы. И еще: если кто мечтает мнением достигнуть высокого, будучи охвачен сатанинским, а не истинным желанием, такового сатана удобно опутывает своими сетями, как раба своего. И что нам стремиться к высокому преуспеянию в умной и священной молитве, которой, по слову св. Исаака, едва сподобляется один из тьмы?

Довольно, довольно для нас, страстных и немощных, хотя след умного безмолвия познать, то есть делательную умную молитву, при помощи которой прилоги вражии и злые помыслы прогоняются от сердца и которая есть подлинное дело новоначальных и страстных монахов, которые, если Бог восхощет, востекают и к зрительной и духовной молитве.

И не следует нам унывать о том, что немногие сподобляются зрительной молитвы, ибо нет неправды у Бога. Только да не ленимся идти путем, ведущим к этой священной молитве, то есть делательной молитвой сопротивляться прилогам, страстям и злым помыслам. И таким образом, востекая путем святых, удостоимся и жребия их, хотя бы здесь и не достигли совершенства.

* * *

И еще опять удивления и ужаса достойно и то, как некоторые знающие Писание не испытуют его, другие же, и не зная и не вопрошая, дерзают своим разумом на сие умное внимание и при том еще и говорят, будто вниманием стоять и молитву творить должно в желательной части: то бо, глаголют, есть среда чрева и сердца. Это есть первая и самоизвольная прелесть. Не только молитвы и внимания не следует в этой части действовать, но и самую ту теплоту, которая приходит от похотной части на сердце в час молитвы, ни в каком случае не принимать. Средою же чрева, по святому Феофилакту, называется самое то сердце, и она не при пупе, ни посреди груди, но под левым сосцом имеет свое место. Ибо так распределяются три силы души: словесная в персях; яростная, или ревностная, в сердце; желательная же в чреслах при пупе, куда и диавол имеет удобный вход, об этом и у прав. Иова находим (см. Иов. 40, 12). Возмущая, и разжигает ее, как пиявка и жабы в болотном озере, и имеет пищей и наслаждением похотную сладость.

Поэтому говорит преп. Григорий Синаит: «Немалый труд постигнуть истину явственно и быть чисту от того, что противно благодати, ибо под видом истины диавол обычай имеет, особенно в новоначальных, показывать свою прелесть, преображая лукавое свое как бы в духовное, одно вместо другого изображая внутри естественных чресл, мечтательно преобразуя, как хочет, и вместо теплоты наводит свое жжение, вместо веселия приносит радость бессмысленную и сладость мокротную».

Полезно же, думается, и о том знать делателю, что жжение или теплота исходит от чресл к сердцу иногда сама по себе, естественно, помимо помыслов блудных. И это не от прелести, а от естества, говорит св. Каллист Патриарх. Если же кто принимает и это за проявление благодати, а не естества, то это, несомненно, есть прелесть. Каково же все это есть, подвизающемуся не следует обращать внимания, но отвергать. Иногда же диавол, смешавши свое жжение с похотью нашей, вовле кает ум в блудные помыслы. И это есть несомненная прелесть. Если же все тело растепливается и ум остается чистым и бесстрастным и как бы прилепленный укрывается во глубине сердца, начиная и кончая молитву в сердце, это есть несомненно от благодати, а не от прелести. Бывает же некоторым подвижникам немалым препятствием к этому священному деланию и телесная немощь: не будучи в силах выдержать в должной мере тех сверхъ естественных трудов и постов, которые держали святые, они полагают, что невозможно им из‑за этого начать подвиг умного делания. И таковую их ошибку приводя в должную меру, свят. Василий Великий так учит: воздержание, говорит он, каждому по его телесной силе определяется. И потому, я думаю, прекрасно наблюдать за тем, чтобы не разрушить безмерным воздержанием телесную силу и не сделать тело слабым и неспособным к добрым делам. Ибо следует иметь тело деятельным, не расслабленным никакой безмерностью. Если бы полезно было человеку быть расслабленным телом и лежать как бы мертвым, едва дышащим, то таковыми, конечно, с самого начала нас и сотворил бы Бог. Если же Он не сотворил нас такими, то погрешают те, кто добре сотворенное не хранят таким, как оно есть. И потому об одном подвижник благочестия пусть заботится: не злоба ли, по причине лености, нашла себе место в душе; не ослабло ли в чем‑либо трезвение и прилежное восхождение мысли к Богу, не омрачилось ли как‑либо освящение духовное и происходящее от него просвещение души?

Ибо если сказанное доброе возрастает, то и телесные страсти не будут иметь времени восставать, когда душа упражняется в горнем и не оставляет телу времени обуреваться страстьми. При таком устроении души принимающий пищу ничем не различается от не вкушающего, и не только пост, но и всегдашнее неядение таковой выполнил, и имеет похвалу за особенное попечение о теле, ибо умеренное житие не распаляет похоти. И преп. Исаак согласно с этим сказал: если понудишь немощное тело свыше силы его, то причиняешь душе смущение на смущение. И преп. Иоанн Лествичник говорит: видел я враждебницу сию (утробу) упокоеваемую и подающую уму бодрость. И еще: видел ее же, изнуряемую постом и производящую истечение, дабы мы надеялись не на себя, но на Бога Живого. С этим согласуется и история, о которой преподобный Никон вспоминает, что в наши уже времена был найден в пустыне один старец, не видевший человека тридцать лет, не евший хлеба, кроме кореньев, и исповедавший, что все это время был обуреваем блудным бесом. И рассудили отцы, что ни гордость, ни пища были причиной такой брани, а то обстоятельство, что не научен был старец умному трезвению и противоборству вражеским искушениям.

По этому поводу сказал св. Максим: дай телу твоему по силе его, и весь подвиг твой обрати на умное делание. И еще св. Диадох говорит: пост имеет похвалу по себе, а не по Богу, ибо он есть орудие, благоустрояющее к целомудрию желающих.

Имея таковое установление о принятии пищи, не все усердие и надежду возлагай на один пост, но в меру и по силе своей постясь, стремись к умному деланию. И если имеешь в себе достаточно силы питаться хлебом и водой, добро есть. Ибо не укрепляют, сказано, прочие снеди тела так, как хлеб и вода. Однако не думай, что совершаешь добродетель, тако постяся, но ожидая от поста приобретения целомудрия. И такой пост будет разумным, сказал св. Дорофей. Если же ты немощен, повелевает тебе св. Григорий Синаит, если хочешь иметь спасение, есть литр хлеба и воды, или вина пить в день три или четыре чаши, и от прочих снедей, какие прилучатся, вкусить от всех понемногу, не допуская насыщения, чтобы вкушением от всего ты возмог избегнуть кичения и вместе с тем не возгнушался весьма добрых Божиих творений, за все благодаря Бога. Таково рассуждение благоразумных. Если же, вкушая всех случающихся брашен и пия мало вина, сомневаешься в твоем спасении, это есть неверие и немощь помысла. Мера принятия пищи, безгрешно и по Богу, на три чина полагается: воздержание, доволь и сытость. Воздержание есть, когда при еде чувствуется еще алкание; доволь, когда нет ни алкания, ни отягощения; сытость, когда есть малое отягощение. А по насыщении и еще есть – дверь есть чревобесия, которой входит блуд. Ты же, сие рассмотрев, по силе твоей избери приличное, не преступая установленного; совершенным же свойственно и то, по апостолу, чтобы и насыщаться, и алкать, и во всем мощным быть.

Все это тебе, о ревнитель умного внимания, от самых подлинных слов великих и святых отцов показано, и в чем состоит мера воздержания и рассудительного поста, и как преуспевать во внимании.

Предисловие на главы блаженного Филофея Синайского

Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: