ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Эпилог. Амнестическое действие.
Красота наказала Кибома – так думал он сам, лежа на мягкой белой кровати. Красота отвернулась от него, отвергла раз и навсегда. Она больше никогда не обнимет его своими нежно пахнущими руками, никогда не выдохнет на ухо что-нибудь, тихо-тихо, неслышно для других. Кибом хотел домой. В этом белом, пронизанном светло-голубом пространстве не было ничего дорого и родного. Снежная Королева впервые в жизни замерзала и никто не мог ее отогреть. Кибом хотел домой. К своему Зверю. Хотел его тепла и вкуса, хотел лежать у него на груди и слушать лихорадочный стук сердца. Хотел дышать им. У Кибома больше не было тела – была только душа. Их нашли спустя три дня. Тэмин был уже холодный и твердый, красный превратился в грязно-бурый. Ки потерял сознание к вечеру второго дня. Он очнулся, когда спасатели попытались разомкнуть его руки с шеи Тэмина. Он очнулся и заорал, прижимаясь самому дорогому, цепляясь за него и не выпуская. Ки ничего не слышал и не слушал, он кричал не переставая, плакал, держался за свою Нежность. Ки вкололи снотворное. Он до последнего сжимал пальцы Тэмина, твердил ему что-то, но потом тело ему изменило, и Ки снова провалился в темноту. Он знал – Тэмина он больше не увидит. Он его не видел. Линзы где-то на полу. Мир – смазанный разведенный в воде мидазолам. В этом бело-голубом пространстве он уже очень, очень долго. Он не считал дни, только смотрел в стену. Он жил воспоминаниями, иногда тихо звал своего Зверя. Но Зверь не приходил. Он был обижен. Зато приходил Джонхен. Говорил что-то, держал за руку, плакал, обнимал, и снова говорил, бесконечно долго, надломлено, хрипло. Бледный, с синяками под глазами, с грязной челкой, маленький, в слишком большой для него кофте. Чужой и незнакомый. Джонхен приходил два раза. И еще два раза стоял за стеклом, прижавшись лбом, смотрел, что-то бормотал так, что стекло рядом с его губами запотевало. Стоял так, пока его не уводили медсестры. А потом и Джонхен перестал приходить. Ки существовал в бело-голубом мире один. На нем всегда было что-то белое, узкое и неудобное, зато оно было чистым и хрустящим, как простыни в Зеркальном Царстве. Тут три вещи напоминали Ки о том, что было Самое Важное в его жизни – его одежда, то, чем кормили его медсестры, и зеркала. Ки знал эти названия. В той, другой жизни, он знал, что бротизолам – это снотворное. Что рохипнол сильнее диазепама в десять раз. Что нитразепам давит его эмоциональный фон. Что празепам сковывает его сознание и вырабатывает зависимость. Знал все эти нейролептики и транквилизаторы. Знал дозировки и способы принятия. Знал режимы. Но это было в другой жизни. А еще в душе были зеркала. Душ тоже был белый, и если сосредоточиться на одном только зеркале, можно представить, что ты – в Зеркальном Царстве. Ки нравилось так делать. Потому что в зеркале отражался не только он, но и Тэмин. Ласковый, гибкий, улыбающийся, мурлычущий на ушко «Любимый» — нежно так, тихо, в самое сердце. Тэмин звал его к себе, обещал, прощал, ждал, манил. Тэмин ждал. Тэмин ждал. Тэмин простил. Внял ежедневным мольбам, когда Ки стоял на коленях и плакал, баюкая свою руку и представляя, что это – рука Зверя. Он сам гладил себя по щеке и сам давал себе пощечины. Ему было плохо без него. Плохо, тошно, страшно. Никто не защищал, все передавали по рукам, никто не слушал. Ки звал его – тихо и надломлено, снова плакал, снова просил прощения и очень-очень хотел его обнять. Ки очень хотел к нему. Он думал, как ему убежать от бело-голубого света, думал долго, глядя в мягкую стену и, наконец, придумал. Со дня идеи до дня ее воплощения прошел почти месяц – Ки считал. Он впервые начал считать дни. Он хотел запомнить количество дней, которые отделят его от Зверя. Он сел на кровати ночью, достал из-под матраса кусочек рубашки, от которой ровно 27 дней назад оторвал лоскуток и развернул его. Он делал все очень тихо, чтобы медсестра, дремлющая за стойкой, ничего не услышала. На лоскутке лежали груды разноцветных веселых таблеток. Конфетки с красивыми названиями – бротизолам, нитразепам… Эти конфетки дали начало Единой Красоте. Тэмин пил их. Брал тонкими пальчиками, клал на шершавый горячий язычок, проглатывал, запивал водой. Улыбался и говорил: «Хен, назови меня как-нибудь!» — Малыш… — выдохнул Ки, гладя подушечками пальцев таблетки, словно любимых домашних зверюшек. Скоро они снова воссоединятся. Их никто не отберет друг у друга, даже этот бело-голубой свет. — Идем, Бомми. Идем. Любимый, пожалуйста… — Тэмин ласково обнял его за плечи, потерся носом о плечо, согрел дыханием шею. — Я уже иду. Подожди меня, — прошептал в ответ Ки, заворожено глядя на длинные красные нитки, обвивающее его тело и тянущиеся к Тэмину. К его Зверю. У Тэмина теперь оба глаза желтые – красивые, чистые и очень яркие. Он улыбается. Он простил. Он ждет. И любит. Ки покрепче сжал в кулаке таблетки. В груди – нежность. Очень теплая, очень мягкая, тающая и ползущая по организму, как зараза. — Я иду, — повторил он и улыбнулся Зверю в ответ.
Конец Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|