ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ – ИЛИ “ВИХРИ ВРАЖДЕБНЫЕ”?

На календарях было 21 августа 1991 г. На баррикадах вокруг Белого Дома в Москве бурное людское море ликовало и праздновало свою победу. В этом море перемешались самые разные, самые непохожие – панки и омоновцы, тусовщики и ветераны Афганистана, москвичи и приезжие, казаки и евреи. Толпы, перетекая, слушали речи нескольких митингов. Кричали, подхватывая лозунги. Обнимались. Там и тут пили, собираясь в кучки. Другие, с воспаленными от бессонной ночи глазами, устало сидели у палаток и костров. А те, кто нахлынул в последний момент, фотографировались на фоне баррикад, танков, бронетранспортеров. Всюду “триколоры” – на трибунах, танках, деревьях. Всюду руки, вскинутые рогатым жестом “V” – победа! Свобода!…

Инерция, по которой двигалось Советское государство, стала нарушаться на 9 лет раньше, в 1982 г., когда один за другим отправились в мир иной сперва “серый кардинал” Суслов, а за ним и Брежнев. На его место неожиданно для многих выдвинулся председатель КГБ Ю.В. Андропов. И взялся укреплять государство, замышлял решительные реформы. Но судить о них трудно. То, что успело проявиться, было слишком уж противоречивыми.

Был взят курс на наведение порядка во всех звеньях, в том числе и в самых “верхах”. Покатились удары по “феодальным княжествам” – стали раскручиваться “узбекское”, “сочинское”, “рыбное” и другие дела, где были замешаны весьма высокопоставленные лица советской номенклатуры. Но все эти дела для народа не афишировались, из “номенклатурной избы” сор выносить не полагалось. Но, наряду с этим, имеются сведения, что готовился и новый удар по Православной Церкви – массированный и сокрушительный…

Партия и государство нацеливались на укрепление дисциплины, но одновременно ослаблялась централизация планирования и распределения, вводились “более либеральные механизмы ценообразивания”. Проще говоря – цены скакнули вверх. А в утешение народу появилась более дешевая и отвратительная по качеству водка-“андроповка”. Андропов, вроде бы, выступал патриотом. Но при этом именно он выдвинул в руководство Горбачева…

Однако, повторюсь, судить о предполагаемых реформах очень трудно. Кто знает, как должно было быть, если этого не было? Единственное, что осуществилось широко и реально – милицейские рейды по магазинам, парикмахерским, даже баням. Чтобы ловить прогульщиков, которые в рабочее время шляются по личным делам. Да и вряд ли это придумал Андропов, все же он был умным человеком. Скорее, прихлебатели постарались. Причем подобные меры “укрепления дисциплины” никакого не напугали, ни на кого не подействовали. Только породили массу анекдотов, а люди продолжали удирать с работы, чтобы занимать очереди за продуктами, носить в починку негодные телевизоры и искать по магазинам дефицитную одежду. Так и заглохли облавы из-за полной своей неэффективности и бессмысленности. А больше ничего осуществить Андропов не успел. К власти он пришел уже тяжело больным, и в феврале 1984 г. отправился вслед за Брежневым, на кремлевское кладбище.

В кулуарной борьбе и интригах генеральным секретарем сделали К.У. Черненко, который еще при Брежневе считался его “наследником”. Но он и подавно был дряхлым и недееспособным. За него рычаги управления дергали другие, и успели, разве что, тормознуть слишком скандальные уголовные дела, начатые при Андропове. А в марте 1985 г., всего лишь после года “правления”, пришла пора и для Черненко переселяться вслед за Андроповым. И интересы закордонных “сил неведомых”, как и интересы “молодых реформаторов” в советском руководстве, совпали. К власти привели Михаила Сергеевича Горбачева.

А дельше дело было, можно даже сказать, “просто”. Надежно и сокрушительно. Когда Горбачев оказался во главе государства, воротилы “мировой закулисы” обеспечили экономическую диверсию – резко упали мировые цены на нефть. И поток “нефтедолларов”, на котором, как на игле, сидела наша страна, внезапно усох. Правда, советские финансы держались не на одном, а на “двух китах”, на экспорте энергоносителей и винной монополии. Но вторую опору успешно обрушил сам Горбачев, провозгласив антиалкогольную компанию. И все. Финансы, экономика, социальные программы покатились в катастрофу. А якобы для того, чтобы выйти из нее, началась кампания “перестройки и ускорения”.

Впрочем, об “ускорении” вскоре забылось. А “перестройка” в первую очередь почему-то сказалась вовсе не в экономике, а во внесении политического хаоса. Ну конечно же, во главу угла были выдвинуты очередные “разоблачения” Сталина. При Хрущеве это имело и важный практический смысл – объяснить “сталинизмом” все жертвы и неудачи, а тем самым приобрести новый кредит доверия в народе. При Горбачеве кампания стала самодовлеющей. И пошла гораздо глубже. В 1950-х реабилитировались только тухачевские и косиоры, истреблявшие русских людей, но никак не влиявшие на политический курс государства. Теперь отмывали и оправдывали главных “оборотней”. Делали настоящего героя из Бухарина, реабилитировали Зиновьева, Каменева и иже с ними…

Только Троцкого официально оправдывать все же воздержались. Слишком уж одиозной фигурой был. Но неофициально оправдывали, жалели как несчастного изгнанника, невинно убиенного по приказу тирана. И аргументы перенимались на вооружение чисто троцкисткие. Хотя и без ссылок на Льва Давидовича, плагиатом. Обвинения Сталина и “сталинизма” целиком брались из его книг, его статей. Зачем лишнюю работу делать и что-то придумывать, если уже придумано и скомпоновано? Благо, наследники Троцкого оказались понятливыми, исков за нарушение авторского права не предъявляли. Троцкистские модели использовались Горбачевым и для подавления своих политических противников в партийном и государственном руководстве – их крушили под лозунгом “борьбы с бюрократией”. Себя же Михаил Сергеевич, в противовес “бюрократам”, относил к “революционерам”. Даже брошюру с изложением своего курса назвал весьма красноречиво: “Октябрь и перестройка: революция продолжается. 1917-1987” [45].

Выбросились на прилавки конъюнктурные бестселлеры Рыбакова и Шатрова. А вместе с ними выплеснулся в печать и на страницы журналов еще целый пласт литературы, прежде незнакомой читателям. Той литературы, которая десятилетиями копилась в ящиках авторских и редакционных столов. Наверное, не было бы особой беды, если бы она так и сгнила в этих ящиках. Но нет, недогнила, вывернулась на головы публики, запутывая, сбивая с толку, переиначивая сложившиеся представления. А власть, клеймя Сталина ленинским “завещанием”, попутно зацепилась за это “завещание”, чтобы открыть дорогу новому варианту “нэпа”. Широко развернулась пропаганда кооперации, ее объявляли “ленинским путем”, панацеей от всех бед. И мутная мешанина кооперативов заполонила страну. Позволила легализовать теневую экономику, начала перекачивать в свои структуры товары и прибыли из государственного сектора. И через нее стало утекать в неизвестных направлениях “золото партии” – так же, как утекло в свое время золото Третьего рейха.

А развал экономики и финансов требовали зарубежной “помощи”. Но вот что любопытно – Советский Союз крайне нуждался в деньгах, однако Горбачев начал свой международный диалог с весьма своеобразной “инициативы”. Предложил, чтобы СССР и западные державы простили долги странам “третьего мира”! Причем тут же, не дожидаясь ответа США и их союзников, объявил об этом в одностороннем порядке. Нет, конечно же, Запад и не подумал подобную “инициативу” подхватывать. А наша страна одним махом отказалась от многих миллиардов долларов, которые десятилетиями вкладывались в страны Азии, Африки, Латинской Америки. Одним широким жестом генсека все было выброшено…

Ну а дальше, в обмен на займы, на поставки Михаил Сергеевич стал одну за другой сдавать позиции в мире. Или под предлогом займов и поставок. В общем – сдавать. Выводил войска из Афганистана, из стран Восточной Европы. Экстренно, поспешно, как при военной капитуляции. Бросали базы, склады имущества, жилые городки, построенные за советский счет. Да еще и соглашались платить за то, что понастроили на чужой территории. Вот тут-то выяснилось, что Хельсинкские соглашения о нерушимости границ и признании различных общественных систем вовсе не обязательны. Рушилась берлинская стена, ФРГ поглощала ГДР, в странах Восточной Европы преследовали и сажали коммунистов, “просоветские элементы”, а на вчерашних советских базах удобно размещались войска НАТО.

Зато пункты о “правах человека” оставались в полной силе. И Запад принялся играть на них по-крупному, тыча в них носом Советский Союз (и тыча, разумеется, в собственной интерпретации). А Горбачев снова шел на уступки. Распорядился отменить ст.70 уголовного кодекса (антисоветская агитация и пропаганда), в 1987 г. были освобождены все “политические”, осужденные по этой статье. Причем посол СССР в США Кашлев прямо указывал, что сделано это по причинам “затруднений в международных отношениях Советского Союза, вызываемых наличием таких заключенных” [130]. На свободу вышли диссиденты, националисты, активисты НТС и других антисоветских структур (но не лишне отметить, что преследования Православной Церкви продолжались до 1989 г., такие “права человека”, видимо, были второстепенными).

“Расширение демократии” сняло преграды и для проникновения в СССР культуры из-за рубежа. Вот тут-то и пригодилась русская эмиграция! Контакты с ней приветствовались нашими “реформаторами”, заявлялось, что наконец-то “две России встретились”, что “зарубежная Россия” дождалась своего часа и может передать на родину сбереженные и накопленные ею духовные богатства. Однако на самом-то деле в Советский Союз хлынул сбродный поток, где перемешалось действительно ценное и грязь, правда и отрава. Книги Деникина, а одновременно и ложь Керенского, и мемуары бывших власовцев. Труды великих мыслителей, а одновременно пасквили Войновича, похабщина Лимонова. Все вместе – на головы дезориентированных советских людей.

А в отечественной культуре почва была уже подготовлена. Подхватила, понесла! И сама поддавала жару. Резво “перестроился” кинематограф, принявшись “раскрепощать” сознание, освобождая его от остатков прежней морали, а заодно и морали вообще. “Перестраивались” газеты и журналы, переполнившись “прогрессивными” материалами. Появилось множество юмористов, взявшихся дружно высмеивавших русскую тупость, неумелость и неприспособленность к “цивилизации”. Патриотическое начало теперь уже полностью отвергалось, его противопоставляли “демократическому”. Отождествляли патриотизм с коммунизмом – и, стало быть, с “реакционерами”.

В рамках “прав человека” на Украине была восстановлена униатская церковь – и поехали из-за рубежа католические эмиссары, иезуиты, “возрождая” раскол Правоставия. Впрочем, и другие расколы добавились. Легализовались секты, в том числе маскирующиеся под православных. Опять, как во времена Троцкого, появилась особая “украинская церковь”. Вероятно, в рамках тех же “прав человека” и “свобод” пришли в Советский Союз из-за границы и масонские ложи. Они, в отличие от униатов или кришнаитов, себя не рекламировали. Но они и в других странах себя не рекламируют, им по статусу не положено. Просто открылись и начали действовать.

И первой в нашей стране легально угнездилась ложа “Бнайт Брит”. Та самая, к которой принадлежал покойный Яков Шифф и его компаньоны-банкиры, финансировавшие большевиков. Парижский ежемесячник “LyArche” сообщал, что в декабре 1988 г. Москву посетила делегация французского отделения “Бнайт Брит” во главе с Марком Ароном и во время визита учредила свою ложу, к маю 1989 г. в ней насчитывалось 63 члена [110]. Потом стали появляться другие структуры… Впрочем, О.А. Платонов, Д.Н. Меркулов, В.Д. Бобровник приводят сведения, что и Горбачев в 1988 г. вступил в масонскую организацию, стал членом весьма “специфического” Мальтийского ордена [110]. Да его-то вообще всюду с распростертыми объятиями принимали. Был признан “лучшим немцем”, лучшим другом Маргарет Тэтчер (которая в одном из закрытых выступлений высказывалась, что русский народ надо бы сократить в десять раз).

Что ж, “дружить” с Западом он и впрямь умел. Добиваясь зарубежных кредитов и помощи, щедро платил за это не только сдачей международных позиций, но еще и пожертвовал Вооруженными Силами. Чуть ли не каждый раз, отправляясь на встречи с иностранными лидерами, принялся озвучивать “мирные инициативы” – о сокращениях армии. Опять, как и во времена Никиты Сергеевича, сокращениях глобальных, сразу на сотни тысяч, миллионы. И служба советских военных превратилась в непонятную и безобразную свистопляску. Не успевали набрать нужное количество кандидатур на увольнение, пересмотреть и утрясти новые штаты, как Горбачев выдавал следующую “инициативу”, и катились следующие директивы о сокращениях.

А усугубляли атмосферу свои же, советские средства массовой информации, литература, кино, которые неожиданно, но дружно взялись выливать ушаты “негатива” об армии. Унижать и порочить военную службу стало вообще считаться признаком “хорошего тона”, “прогрессивных” взглядов. Дошло до того, что во избежание эксцессов и оскорблений командиры приказывали подчиненным офицерам ходить в штатском. А в форму переодевались только на рабочем месте, как в “спецодежду”. И доводилось слышать грустные, но довольно меткие афоризмы: “Лучше умереть строя, чем жить перестраиваясь…”

Но, между прочим, не лишне коснуться и “другой стороны медали” – на что же расходовались займы, полученные такой неимоверной ценой? Ценой всей Восточной Европы, политических уступок, разрушения армии? Может быть, на эти средства покупалось оборудование, технологии для восстановления советской экономики? Или сельскохозяйственная техника? Лекарства, продукты, предметы первой необходимости? Вот уж нет. Покупались огромными партиями презервативы! И официально, с высоких трибун говорилось, насколько это важно, насколько Советский Союз отстал в данном отношении, как это нужно для защиты от СПИДа и “безопасного секса”. Покупались одноразовые шприцы. Чтобы, значит, наркоманы не боялись заразиться. А из техники покупались главным образом отнюдь не станки или трактора, а видеомагнитофоны. Это были самые престижные новинки, появившиеся в “перестройку” на советском рынке. Чтобы любой желающий мог смотреть порнуху.

Хотя, конечно, лишь часть кредитов тратилась на такие товары. Потому что остальная часть просто “испарялась”, обогащая творцов “перестройки”. Бывший амриканский разведчик Ф.Эйджи описывает, что США часто проделывало такие штуки с коррумпированными правительствами. Выделяются займы на “развитие экономики”, их разворовывают. Но заимодавцы закрывают на это глаза. Потому что экономика остается в плачевном состоянии, по-прежнему требует вложений. А долг государства растет, и оно попадает в зависимость от кредиторов [209].

Так было и в Советском Союзе. Преобразования в экономике так и не начались, зато в политике бодро углублялись. В 1988 г. прошли выборы на партконференцию на альтернативной основе, в 1989 г. – пышно разрекламированный Съезд Народных Депутатов, провозгласивший социализм “с человеческим лицом”. Стали возникать, как грибы, многочисленные партии. Демократический союз, христианские демократы, конституционные демократы, либеральные демократы, демократическая партия Российской Федерации, Демократическая Россия, социал-демократическая ассоциация, социал-демократическая партия России, социалистическая партия, анархо-синдикалисты, анархо-коммунисты... Возникало и продавалось на каждом углу множество печатных изданий, самодеятельных, стихийных, нигде и никем не зарегистрированных.

Каждая из этих газетенок тиражом в несколько тысяч экземпляров никакой роли сыграть не могла, и каждая из партий сама по себе гроша ломанного не стоила. Грызлись между собой, делились, спорили по программам и платформам. Например, от Демсоюза, созданного в 1988 г., уже в 1989 г. стали отпадать входившие в него группировки, потом партия раскололась на два враждующих крыла, и демсоюзовские радикалы во главе с В. Новодворской яростно громили редакцию газеты “Свободное слово”, издающейся более умеренными демсоюзовцами. Но в своей совокупности все эти партии и течения создавали гремучую политическую смесь. Начался распад и в самой КПСС. Из нее выделились “демократическая платформа”, “марксистская платформа”, компартии союзных республик. И Горбачев вместо генсека разваливающейся партии принял в 1990 г. титул президента…

А в это же время под Россию закладывались новые “мины замедленного действия”! Так, в 1989 г. правительство вдруг озаботилось судьбами русского Нечерноземья, опустевших и вымирающих деревень, проблемами восстановления сельского хозяйства. И приняло постановление о переселении в Россию жителей из “трудоизбыточных регионов” – Средней Азии, Кавказа. Через два года Советскому Союзу предстояло расчлениться! Миллионам русских, которых когда-то отправляли на целину, в Среднюю Азию, на стройки Закавказья и Прибалтики, предстояло остаться за границей, попасть под власть националистических режимов, а то и погибнуть в национальной резне. А вместо них в коренную, Центральную Россию, на Русский Север, в казачьи области запустили, поддерживая государственными дотациями, армян, азербайджанцев, чеченцев, узбеков, таджиков и пр. Хотя селились они, ясное дело, вовсе не в деревнях. И совсем не стремились возрождать российское сельское хозяйство. Оседали в городах, поселках. Стали возникать целые колонии, не теряющие связь с родиной для торговли, перевода денег, последующих переселений родных и знакомых.

Разрушение Советского Союза исподволь уже начиналось. Устраивались провокации с народными волнениями в Казахстане, Армении, Грузии, Азербайджане, Литве, Латвии. А попытки навести порядок почему-то оказывались слишком уж робкими и нерешительными. Военных пускали в дело, происходили столкновения. Но силовые операции тут же и пресекались, одергивались из Москвы. И результат получался нулевым. Хотя, с другой стороны, сами по себе эти столкновения, человеческие жертвы, вели к нарастанию антирусских настроений, играли на руку агитации сепаратистов.

Наконец, точно так же, как это делалось в 1917 г., на смену одному “реформатору” закулисные дирижеры начали подталкивать следующего, более радикального – Ельцина. Деятеля уже заметного, именитого. Лично обиженного Горбачевым. Плюс ко всему неумного, недалекого, склонного поддаваться влияниям. И вливаниям тоже. Словом, кандидатура была во всех отношениях подходящей. А окружение у него подобралось весьма симптоматичное. Молодые “реформаторы”, в том числе масоны [110, 136]. Бизнесмены, бывшие “теневики” – в том числе связанные с зарубежными финансовыми кругами…

Создать ему массовую поддержку оказалось совсем не трудно. Народ был недоволен Горбачевым, все глубже загонявшим страну в хаос, да и вообще простые люди относились к нему без особых симпатий, интуитивно чувствуя в нем ложь. Откуда выглядело вполне естественным поддержать того, кто против Горбачева. Бориса Николаевича еще и дополнительно “раскрутили”, пригласив выступить за границу, разыграв вокруг него несколько скандалов. И он был избран президентом РСФСР. Таким образом противостояние перешло уже не на уровень власти и оппозиции, а Союза – и республик.

Создать типичную “революционную ситуацию” помог дефицит продуктов. То же самое проделали перед Февральской революцией. Долго ли умеючи? [114] С прилавков исчезло все. А вместо продовольствия появились талоны, которые не всегда отоваривались или отоваривались суррогатами. Да еще и постой в очереди несколько часов, чтобы эти суррогаты получить. Нарастало возмущение. А для того, чтобы окончательно сломать инерцию советской жизни, был разыгран “путч ГКЧП”.

Всех “путчистов” ввел в высшие органы власти сам Горбачев. Сам отбирал их, сам сосредоточил вокруг себя к концу 1990 г. Экс-премьер Павлов впоследствии проговорился, что а августе 1991 г. Михаил Сергевич, находясь на отдыхе в Крыму, “был в курсе всего происходящего”. В своих показаниях это подтвердили руководители “мятежа” [110]. А генерал В.Г. Медведева, начальник личной охраны президента, вспоминал, как 18 августа, накануне “путча”, его участники приезжали в Форос к Горбачеву, беседовали, “прощаясь, обменялись рукопожатиями”. И все разыгралось, как по нотам. “Мятежники” 19 августа объявили себя Государственным комитетом по чрезвычайному положению, который берет на себя власть, отстраняя президента “по болезни”. (Впрочем, что касается отстраненного Горбачева, то Медведев свидетельствует: “Даже душевный покой президента в этот день не нарушался. Мы улетели, а он отправился... на пляж. Загорал, купался. А вечером, как обычно, в кино” [63]).

ГКЧП ввел чрезвычайное положение, закрылись почти все газеты, устанавливалась строгая цензура. Но не слишком ли невероятной выглядит “случайность”, когда в условиях этих строгостей на телевидении “по недосмотру” прошел в эфире Ельцин с призывом к сопротивлению? Да не просто с призывом, а стоящий на бронетранспортере – прямо как Ленин на броневике. Тут явно поработали неплохие имиджмейкеры. И тысячи людей потекли в Белому Дому… А армия и спецназ, разложенные “демократической” пропагандой и имеющие все основания ненавидеть прежнюю власть, ее не поддержали. Стали переходить “на сторону народа”. А те части, которые могли поддержать, не получили на это приказа. В неразберихе, в случайных эксцессах погибли несколько человек, их объявили национальными героями. Впрочем, быстро забыли. И “путчисты”, ничего не попытавшись предпринять, 21 августа сами же капитулировали. Народ ликовал. На радостях люди плакали, обнимались – и поздравляли друг друга со свободой, с победой… Поздравляли, не зная, что все они оказались лишь статистами грандиознейшего представления – поставленного очень грамотными и опытными, но оставшимися “в тени” режиссерами.

Арестованных “путчистов” даже и судить-то не стали. Подержали для порядка под следствием, да и выпустили. Разумеется, кроме тех, кто слишком много знал. Эти, как и положено в подобных ситуациях, “покончили жизнь самоубийством”. А вернувшийся из Крыма президент СССР благодарил всех, кто отстоял “демократию”, говорил о “восстановлении конституционного порядка”. Однако “конституционный порядок” оказался уже очень сомнительным. Республиканские руководители входили во вкус распоряжаться делами самостоятельно. И 8 декабря 1991 г. не совсем свежий после “товарищеских посиделок” Ельцин подписал с лидерами Украины и Белоруссии, Кравчуком и Шушкевичем, так называемые “Беловежские соглашения” – о роспуске Советского Союза и образовании формального “Содружества независимых государств”. Между прочим, по знаменательному совпадению соглашения заключались совсем рядом с тем местом, где в 1918 г. троцкисты и националисты подписывали Брестский мир, признавший расчленение Российской империи…

Правда, Ельцин, Кравчук и Шушкевич не имели ни малейших юридических прав на то, что они сотворили. Но президент СССР Горбачев по какой-то причине не приказал арестовать настоящих мятежников против “конституционного порядка”. Нет, где там! Он даже не и пробовал сопротивляться, протестовать – или, допустим, залезть на бронетранспортер и призвать к Кремлю народ на защиту Советского Союза. Вместо этого Михаил Сергеевич покорно подчинился воле троих смутьянов, предстал перед телекамерами и сделал грустное завяление – что в связи с ликвидацией СССР он складывает с себя президентские полномочия. По сути, уступил власть добровольно. Как Керенский большевикам. И страна, распадаясь, рухнула в пучину “демократизаций”, грабеж “приватизаций”, огонь и кровь войн и конфликтов.

Что ж, в этой книге уже отмечалось, тайные сценарии разрушения России разрабатывались в течение ХХ в разными деятелями – Хаусом, Даллесом, Бжезинским и др. Но и сруди русских мыслителей были люди, способные предвидеть эти сценарии. Например, великий философ Иван Александрович Ильин, живший в эмиграции (в 2005 г. его прах упокоился в Москве, в стенах Свято-Донского монастыря). Тот самый Ильин, который ввел в обиход понятие “мировой закулисы”, исследовал ее механизмы, цели и методы действий. И еще в 1950-х гг, когда в нашей стране начались самые первые, не горбачевские, а хрущевские реформы, Иван Александрович писал: “Если что-нибудь может нанести России, после коммунизма, новые, тягчайшие удары, то это именно упорные попытки водворить в ней после тоталитарной тирании – демократический строй”. Указывал, что это “значит вернуться к пустому фразерству Временного правительства и повторить гибельный эксперимент того времени в новом, несравненно худшем виде”.

Ильин писал, что как раз с провозглашением демократии начнется “внедрение в Россию мировой закулисы”. “Среди обнищавшего, напуганного и беспомощного русского населения инфильтрация разовьется неудержимо, все политические и социальные высоты будут захвачены тихой сапой и скоро все республиканское правительство будет служить “одной великой идее”: безыдейной покорности, безнациональной цивилизации и безрелигиозного псевдо-братства”. Предсказывал он и то, что враги России “не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли, чтобы привить ему под видом “терпимости” – безбожие, под видом “республики” – покорность закулисным мановениям, а под видом “федерации” – национальное обезличие… Им нужна Россия с убывающим населением… Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри… Им нужна Россия расчлененная, по наивному “свободолюбию” согласная на расчлеление и воображающая, что ее “благо” – в распадении… Но единая Россия им не нужна”.

Как видим, добавить нечего. Прогнозы оправдались. Над страной дули новые ветры – демократические. Но они оказались вовсе не теплыми, не ласковыми. Они были снова студеными, губительными. Дули, заметая русскую землю и завиваясь в еще не виданные бесовские смерчи…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: