Говорить то, что думаешь 5 страница

Доказывать уродливость какого-то явления ссылкой на его крайности - прием недобросовестный. Издержки сопутствуют любому явлению. Литература славна не только совершенными образцами. Из этого не следует, что ее необходимо запретить. Крайности отталкивают. Уродливы и перегруженные мышцами люди, хвастливые пышностью форм, но ведь это всего лишь издержки! Культуризм потерпел урон от превращения в отрасль коммерции. Отсюда и несуразности. Впрочем, продается не только красота. Талант был и есть предмет купли-продажи.

Глава 20.

На банкете Эшмэн нашел меня, пил водку и твердил, что здесь, в Варшаве, "прима - Власов, но Рим - Власов ноу прима".

Большим пальцем он показал, где встанут американцы на пьедестале почета и где - я. Подошел Хоффман, чокнулся и в своей обычной манере, не меняя выражения лица, отбубнил:

- В Риме у нас будут четыре золотые медали. Сколько я ни подсчитывал, мне не выпадала ни одна. Хоффман сказал:

- Ты хороший парень, но в Риме разберемся,- оглядел зал и длинно зашагал к столу президента Международной федерации финна Нюберга. Там же стояли польские должностные лица, Джонсон и вице-президент Международной федерации француз Жан Дам. Последний говорил темпераментно - глаза крупные, выпуклые, в прожилках, жесты несколько бесцеремонные.

- Вот это дело,- ухмыльнулся Эшмэн и вдвинул между тарелками непочатую бутылку водки.

- Голова гудит, скорее бы закруглялись,- сказал Богдасаров.

Я не подошел к Брэдфорду, а он к нам.

Радости - большой радости победы - не было. Чем дотошливей старался разобраться в себе, тем явственнее приходило понимание того, что для всех я всего лишь победитель чемпионата. Но первенство в силе за мной не признается. И я уже догадывался почему: между мной и победой - Эндерсон. У Эндерсона - сила, Эндерсои и внешне несокрушим. Лишь за такими будущее, уже доказано. А я?..

Богдасаров по обыкновению пил минеральную воду. Глаза ввалились, тени по щекам. Отсоревновались вместе.

Зачитывают итоги.

Золотые медали чемпионов мира: легчайший вес- Владимир Стогов (СССР), полулегкий вес-Исаак Бергер (США), легкий вес-Виктор Бушуев (СССР), полусредний вес-Томас Коно (США), средний вес- Рудольф Плюкфельдер (СССР), полутяжелый вес- Луис Мартин (Великобритания), тяжелый вес-Юрий Власов (СССР).

Серебряные медали у наших Евгения Минаева (полулегкий вес), Федора Богдановского (полусредний вес) и Аркадия Воробьева (полутяжелый вес).

В Варшаве Коно закончил счет своим золотым медалям, навечно став восьмикратным победителем чемпионатов мира (с учетом олимпийских побед).

Командное первенство за сборной СССР - 43 очка. Второе место у сборной Польши - 29 очков. Сборная США с 22 очками впервые после второй мировой войны отвалилась на третье место.

Назвали мое имя. Вернулся с двумя хрустальными вазами - призы за победу на мировом и европейском турнирах. Первенство мира являлось (и является) таким соединенным турниром.

Эшмэн кивает на полуведерную вазу - приз за победу на чемпионате мира: "Лей водку, емкая посуда".

Звучат новые имена. Памятные подарки, грамоты, жетоны - руководители спорта награждали друг друга.

Свет в зале притушен. Все держатся тесными национальными кучками. Многие улетали в ночь - и торжество катилось на скоростях...

Эшмэн трепанул меня за шею и двинул к своим.

А я вдруг вымерил себя глазами соперников. Они не чувствовали себя слабее. Я дал им несомненное превосходство. Я дрогнул. Отыгрыш явился актом отчаяния. По их разумению, при более плотной конкуренции я не выстою. Да и не видели они во мне мускульного колосса. Откуда взяться новой силе, где запас? И как же щупл я в сравнении с любым из "медальных" атлетов! Не люди - кряжи! Даже Шемански - выкованный, энергично определенный в движениях, напористый. Но главное - я ненадежен. Спасся лишь удачными попытками в толчке.

Не набрал, а сляпал эти самые 500 кг, будучи начинен силой, готовый утяжелить всесоюзный рекорд Медведева в сумме. Чувствительно отозвалась эта неудача на ярости столкновения за золотую медаль в Риме, через год.

Побаливали набитые мышцы. Жестокость схватки потрясала. Победа не принесла веры. Но я таил и другое.

Я знал способность своих мышц к изменению, отходчивости от нагрузок. Знал: у меня сильные ноги. Только Эндерсон мог посрамить меня в силе ног. А ведь я в отличие от всех атлетов еще не работал над силой. До сих пор учился - окончил одну из славнейших академий страны. Учение не увязывалось с тренировками, не щадило силу. И потом, постоянные перерывы на месяцы для прохождения практики по будущей специальности. И при всем том я завершил инженерное образование и стал чемпионом мира. И это без послаблений в занятиях. Следовательно, запасы силы порядочны, если я победил, даже не приступив толком к их разработке.

Характерная черта подобных приемов - стремление побыстрее сплавить гостей. Насколько горячи и ожесточенны спортивные схватки, настолько черство-пусты эти банкетные торжества.

Служебным автобусом мы вернулись в гостиницу. Я отнес вазы и грамоты в номер и вернулся на улицу. Почти до утра бродил. Новые улицы, новые дома, остовы домов. Места, где могли рухнуть, ограждали заборы. И ни фонарей, ни огней. Уже в десятке метров над головой в дождливом мраке растворялись дома. К утру посвежело. Тепловатый, угольно пахучий воздух полегоньку смывал балтийский ветерок.

После выступления не сплю.

Я очень возбудим. Немало спортсменов возбуждают себя искусственно: кто сверхкрепким кофе, кто еще чем, а мне понадобилось несколько лет выступлений на большом помосте, прежде чем научился превращать возбуждение в расчетливую ярость

Глава 21.

Я пробыл в спорте не столь мало: отработал в шести чемпионатах мира и Европы. Ушел отнюдь не потому, что исчерпал себя. Недаром мой преемник выигрывал звание чемпиона мира еще три года на результатах хуже моей рекордной суммы, а ведь она была промежуточной на пути к самой главной - 600-килограммовой. Я ей предназначал все тренировки. Именно тренировки. Ведь я не прибегал к форсированному прибавлению собственного веса до 150-165 кг, за которым неизбежно утяжеляются и результаты. Мой вес изменялся, но вместе с мышцами. Я грузнел новыми мышцами. К сожалению, то, что добывалось новыми приемами тренировки, выносливостью к нагрузкам и жизненной выносливостью, приходило к соперникам несколько проще...

Я не знал ничего, что было бы связано с искусственным вмешательством в наращивание силы... Мы глохли от грохота "железа". Наши залы были тесны, часто на один-два помоста. Мы мокли потом, меняли просоленные рубахи, грубели силой...

Меня не привлекала тренировка единственно ради побед. Мять себя, пытать, но брать новую силу, подчинять новые килограммы. Только новое, способность нести новое и быть новым - вот истина большого спорта. Просто выигрывать золотые медали и чемпионаты - ради этого я не остался бы в спорте ни на один день. Для меня спорт исчерпывал себя с потерей возможности прибавлять в силе. Копить медали и победы казалось мне извращением смысла борьбы. Быть в новом. Искать силу. Знать силу. Подчинять силу.

Именно поэтому я отрицал прибавление собственного веса. Это была борьба за существование в спорте и от спорта. Я подобной жизнью не дорожил. Меня занимала лишь возможность побед с новой силой. Наедание же веса помимо физического безобразия означало погоню за победой любой ценой. Мир знал такого атлета, как Шарль Ригуло. Он весил едва сто килограммов, а показал результат, у которого толклись добрую четверть века атлеты чудовищных по сравнению с ним пропорций и веса.

Тяжелая атлетика - это не просто поднимание тяжестей, это владение силой. Не использование силы в строго заученных движениях, а владение всеми направлениями силы, надо полагать, и душевной. Могучий человек - у меня о нем определенное представление... Меня часто упрекают в сгущении красок. Но, чтобы судить об этом "сгущении", прежде всего нужно иметь на то моральное право: пройти современные тренировки, хотя бы насмотреться толком.

Наивно полагать, будто тренировки в прошлом вообще являлись забавой. Еще в 1914 году известный атлет Иван Романов писал в журнале "Геркулес": "Половина волос у меня седые, а ведь жизни прошло очень немного - мне всего 32 года. Но судьба побросала меня по белу свету, помыкала везде и всюду, и в результате - серебряные волосы. Мне кажется, что жизнь профессионального борца надо считать не годами, а месяцами, как участнику Севастопольской обороны".

Мы ведем жизнь не профессиональных борцов, но наши тренировки много жестче. Это итог непрерывного взвинчивания результатов и ужесточения спортивной конкуренции. И по всему свету - чемпионатам, турнирам - нас судьба бросает... И не сахарны победы. Это естественно. Мой последний рекорд мира в толчковом упражнении-215,5 кг, сейчас этот рекорд превышает 260 кг, а настанет время - перевалит за ЗОО! Объяснять, какие перегрузки испытывает при этом атлет, излишне. Впрочем, это и объяснить невозможно...

Однако и сам атлет не всегда даст правильный ответ. Все зависит от того, как прожить в спорте. Впрочем, это имеет отношение к жизни вообще.

Глава 22.

...В жиме я срезался по нескольким причинам. Разбазарил силу в тренировках, до выступления: поражал публику, красовался. На соревнованиях не сумел приспособиться к затяжному старту, навязанному Тэрпаком. Привык работать с груди в темпе - и, конечно, скис! Прибил первый чемпионат!

Стать другим. Успеть за одиннадцать месяцев стать другим!

Учиться не у кого: новый результат требует своей методики. Тренировка индивидуальна. Даже у найденного, нового ограниченная и строго личная практика применения...

Из Варшавы мы возвращались поездом. Люблю поезд, когда соседи недокучливы и умеют себя вести. Дорога вырывает из жизни - и сама жизнь тогда виднее.

Смотрю на часы: ресторан еще не закрыт. Снимаю костюм сборной, точнее - только куртку с буквами "СССР". На рубашку накидываю пиджак. От Бреста поезд торопится. Вагоны мотает, гулкие. Октябрь не сезон отпусков, в школах занятия. Даже ресторан пуст. Взял бокал цинандали. Растягиваю глотки, радуюсь освобожденности, скачке огней за окном. Прощайте, Польша, Варшава, чемпионат, новые друзья!

...Эшмэн! Как расставлял будущих призеров в Риме! Но ему уж там не бывать. Пусть прибавит к лучшему жиму 15 кг, ну пусть 20 - все равно сумма не сложится. Задавят его. Но кто? С кем тот поединок, на какой штанге? А Шемански?..

Долго раскладывал будущие тренировки.

Учиться не у кого, учиться не у кого...

Вино не допил. Вернулся и почти до утра слушал рельсы. Верил. Особенно верил, что все сбудется. А что именно - толком не знал. Что-то большое, радостное впереди. Жизнь не обманет, не ошибусь в ней.

Не ошибусь, не ошибусь...

Угадываю слова индийской "Упанишады". Да, древний путь, ведущий вдаль, повстречался мне, найден мной! Отрешенные идут по этому пути. "На этом пути,- говорят они,- белое, синее, желтое, зеленое и красное... Этот путь найден, по нему идет знаток, добротворец, состоящий из жара..."

Белое, зеленое...- вехи знаний.

Отрешенные - те, кто не щадит себя, выдерживает направление только на цель, утрачивает чувство страха за себя...

Состоящий из жара - труд на этих кругах постижения силы, страсть постижения - жар!

Конечно же, незнание - саморазрушение в такой борьбе, но и знание доступно лишь через опыт тренировок. Да, да, большой спорт исключает жалость к себе! Отрекись от себя - и добудешь силу. Ты всего лишь объект высших усилий и напряжений. И поистине лишь с помощью мысли можно видеть и здесь, быть зрячим и здесь. В большой игре на помосте.

В игре, в игре...

Знаю: сколько ни буду выступать, а конец неизбежен. И приду к тому, с чего начал. Спорт провалится в прошлое - на забвение и ненужность. А я все начну сызнова. От нуля. Ведь к той жизни все рекорды и золотые медали ровным счетом ничего не добавят. Если я мечтаю о литературе, мечтаю писать, то все победы никак не обучат искусству точных слов. И хватит ли сил все повести от нуля? И когда оборвать эту игру?

Хватит ли сил, хватит ли сил?

А сейчас тренироваться, искать!

Искать, искать...

Достойная жизнь, достойная...

Так и отстучали рельсы в ту ночь.

Может быть, она запомнилась потому, что это было единственное путешествие на чемпионат поездом. А может быть, и потому, что сам чемпионат оказался первым, самым первым.

И не были еще скоплены тревоги, обиды, усталости. И спорт казался розово умытым, доверчивым к доверчивости.

Глава 23.

Турнирные испытания 1959 года, несмотря на их внешнюю благополучность для меня, почетную выгодность титулов, овладение двумя из четырех фиксируемых мировых рекордов, сделали ясным существо моего отношения к спорту, обнажили тот тайный, но всегда присутствующий элемент: я не мог, не смогу довольствоваться спортом, не признаю его назначением своей жизни. Это всего лишь игра, но игра, которая грозит лишить энергии в другой жизни.

Глава 24.

Во времена моей юности считали: чем больше физически работает человек, тем лучше; чем лучше ест, тем здоровее. Из похожих принципов исходил и спорт.

О том, что научная работа только налаживалась, свидетельствуют и воспоминания бессменного врача олимпийской сборной команды СССР многих лет 3. С. Мироновой:

"Я уже говорила о том, что мне пришлось принимать непосредственное участие в подготовке нашей сборной команды к Олимпийским играм в Хельсинки в 1952 году.

Однако... опыта работы в этом направлении у нас еще не было. Лишь через два года была предложена идея создания комплексных научно-исследовательских бригад. Именно возникновение научно обоснованных рекомендаций могло вывести нашу работу из поисков вслепую на путь систематической и эффективной помощи спортсменам.

А спустя еще пять лет, в 1959 году, было принято решение об организации комплексных научно-исследовательских бригад в каждой сборной команде СССР. В эти бригады входили врачи, физиологи, психологи, преподаватели - сотрудники учебных и научных институтов физической культуры".

Но и результаты работы подобных бригад никак не сказались на характере наших тренировок. Определением параметров тренировки занимались сами спортсмены, в меру своих способностей. Впрочем, сама тренировка в то время сосредоточивала внимание на технике упражнений. Что касается набора силы, тут все шло стихийно.

Итак, за работу. Но сначала привести себя в порядок. Весь год меня трепала ангина. С сильнейшей ангиной я выступал и на Спартакиаде народов СССР. Поэтому вскоре после чемпионата я удалил гланды. Это отняло месяц тренировок.

Глава 25.

Без экспериментов с тренировками и нагрузками, которые начались вскоре после возвращения из Варшавы, я бросил бы спорт гораздо раньше. Я не мог говорить только его языком, стать придатком "железа". Слава от спорта всегда казалась ущербной, вернее, преувеличенность этой славы, ее ненормальное место в обществе.

Эксперимент с нагрузками, поиск кратчайших путей к силе на какое-то время увлекли. Правда, большой спорт в своем чистом виде прельщал обнаженной честностью. Здесь не было, выражаясь языком Герцена, "временно великих". Истинная сила утверждала сильного. Здесь не мог первенствовать заморыш от силы, хитрец от силы, умелец по части бессовестных компромиссов и сделок с честью. Нет, нечестность и здесь отыскивала лазейки. Однако большая сила, могучесть предполагались даже в таком случае.

Эта игра обладала своим очарованием. И одно из них - единение людей в братство сильных. Оно действительно существовало и существует. В легендах, историях, часто вовсе не запечатленных словом книги, от поколения к поколению передавались подробности поединков столетней давности - подвигов силы.

И что интересно, часто это уважение к именам шло вразрез с официальной версией - баснями газет, лжепатриотическими выдумками, надуманностями заказных книг. Все это груз прошлого. Уважение к подвигам сильных передавалось изустно от поколения к поколению атлетов. И потом, при обращении к забытым документам, я поражался точности этой памяти.

Так в наше время возродилась память о старых русских атлетах-борцах и "королях гирь" - не только Поддубном и Елисееве. Вернулась к нам и великая тройка эстонцев - Гаккеншмидт, Лурих, Аберг. Заново узнали у нас и о великой силе Евгения Сандова, Луи Сира, Артура Саксона, Карла Свободы...

Выстроились в последнем и вечном параде герои силы, поединков и благородства духа. А за ними-имена позднейших поколений...

Попробовать сыграть в игру самых сильных представлялось заманчивым. Пусть не с их отрешенностью, но испытать удары могучих, напор могучих, попытаться выстоять среди самых сильных своего времени, попробовать дотянуться до высшей силы, владеть силой. Азарт этой игры лишал убедительности все прочие доводы. Я поддался искушению. Но разве я не поддавался ему и прежде?

В крови каждого страсть к борьбе, к победе. Эта страсть принимает разные формы и выискивает выражение в различных действиях - от борьбы на ринге, ковре, помосте до схождения выкладок, формул, сцепления строф. Оборотная сторона познания вообще (не всегда осознанная)-это страсть к обладанию "высшим"- пусть знанием, пусть любым другим умением. Конечно, это правило не претендует на абсолютность. Но разве стремление к высшей силе в конечном итоге не есть стремление к высшему знанию силы, а следовательно, умению найти ее? Разве владение высшей силой не есть результат познания вообще? И разве спорт - не стремление владеть самым совершенным познанием природы человека? И поэтому разве не от уродства эта подмена высшего смысла спорта грубостью наедания веса, то есть извращение самого существа спорта, насилие над ним? Ведь самое высшее - совершенно и поэтому неизменно приближается к красоте. У красоты и у высшего в любой созидательной деятельности человека единая природа - совершенство. Именно ради совершенства разветвляется, усложняется жизнь. Многообразием путей ищет человечество совершенство, открывает краткость и выразительность конечного познания.

И еще: долго-долго мне не давала покоя запись в дневнике Льва Толстого: "Надо быть сильным или спать". И лишь после просветлением пришло понимание. Быть сильным - значит действовать; значит иметь такую силу духа, чтобы борьба никогда не вызывала стона слабости, жалобы; значит иметь направление в жизни, а не следовать бездумно жизни; значит в какой-то мере воздействовать на само направление. Если нет этой силы - спи, дремли, не отравляй жизнь бессилием, дряблостью - лучше спи!..

Глава 26.

Несколько месяцев спустя после чемпионата Хоффман приписал к новому и уже последнему изданию своей "Тяжелой атлетики":

"...На чемпионате (в Варшаве.-Ю. В.) Брэдфорд показал себя очень сильным, набрал лучшую сумму... большую, чем когда-либо у Дэвиса, и на 10 фунтов больше, чем Шемански (подразумевается лучший результат Шемански,- О. В.), но и этого оказалось мало для победы над молодым русским... Эшмэн из-за поврежденной стопы почти не мог тренироваться. На чемпионате он взял последний вес чисто на грудь и в случае успеха занял бы третье место. Однако не справился - и оказался шестым... До настоящего времени (начало 1960 года.- Ю. В.) американские атлеты выиграли 46 титулов чемпионов мира и по одержанным победам являются лидерами мировой тяжелой атлетики..."

Ни моего имени, ни результата Хоффман не назвал. Кроме высокомерия в этом проявился и определенный расчет. Зачем оставлять в книге память о случайной победе? Ни Хоффман, ни американские атлеты не приняли мою победу всерьез. Еще не остыл гриф от захватов Дэвиса и Эндерсона. И уже наливался силой знаток тренировки Норб Шемански. И Джим Брэдфорд на своем шестом будущем поединке за титул первого имел все шансы на золотую медаль. В Варшаве он почти дотянулся... Наступал самый ожесточенный год поединков - олимпийский.

Выступлением в Варшаве завершился спортивный сезон 1959 года. Я выступил на четырех соревнованиях (из них - в двух международных) и выиграл все. Установил мировой рекорд в толчковом упражнении, два мировых рекорда в рывке и рекорд СССР в жиме.

Но главное - я защитил диплом и смог заняться литературой. Путь к ней оказался околист. В 1953 году я сменил форму воспитанника суворовского училища на форму рядового с погонами в серебряной окантовке авиационной технической службы. И только закончив академию, я получил возможность писать. Но в конце 1959 года и в начале 1960-го я еще не сумел этим воспользоваться - должен был работать по специальности. Лишь в феврале 1960 года положение изменилось. Не справляясь с двойной нагрузкой - службой и тренировками, я подал рапорт о переводе в Центральный спортивный клуб армии (ЦСКА). Приказ о переводе в клуб на должность инструктора по спорту последовал через несколько недель. Таким образом, спорт открыл для меня возможность писать. Загвоздка была лишь в том, как это совместить с тренировками.

Глава 27.

Я ценю честолюбие. Оно чрезвычайно благотворно. Честолюбивый человек - это работа, это движение, это энергия жизни. Но тщеславие - уже болезнь души. Много лет спустя я прочел в дневниках Толстого: "Тщеславие есть какая-то недозрелая любовь к славе, какое-то самолюбие, перенесенное в мнение других... он любит себя не таким, какой он есть, а каким он показывается другим Эта страсть чрезвычайно развита... для человека, одержимого ей, она... отравляет существование..." Эта страсть действительно казнит людей. И уничтожает в конечном итоге и физически, точнее - самоистребляет.

Если я встречаю писателя, родственного по духу, я схожусь с ним в немом диалоге на всю жизнь. Он делает как раз то, что в достаточной мере не удается мне: помогает понять мир и себя. Ему удается вдруг лучше увидеть и сложить в слова то, что выражает искомую суть. Уже и суть моего движения. И, как ни странно, слова книг имеют значение силы - материальной силы. Они помогают проявлению воззрений, следованию им, крепят убежденность.

Инстинкт самосохранения бережет и взлелеивает чувства из разряда предающих. Для движения нужно переступать через себя. Ведь и то, чему ты отдаешься, не твое. Оно с виду только представляется главным одному тебе. Только с виду. Разве рекорд, или удачная глава повести, или чудный танец могут насытить одного творца? В основе - желание всех, оно лишь переработалось, усвоилось и стало волей творца. И отречься уже нельзя - это цель всех.

И о пределе движения. Большое, нравственное дело не может иметь предела. Оно есть существо, естественность жизни. Очень точно об этом говорит Лев Толстой:

"Если есть предел тому делу, которое ты делаешь, то все дело не имеет смысла или имеет только один ужасный смысл лицемерия". Я думал об этом, уже заранее отделяя себя от спорта, видя и примеряясь к другим целям и задачам. Поэтому считал недостойным всякое пребывание в спорте, если утрачена способность к движению. Любая жизнь на затухании движения, на доходах от славы есть иждивенчество. Я определил для себя спорт как то состояние, когда присутствует способность к движению. Без него смысл спорта извращен, эгоистичен, затхл. Уход из спорта я предполагал в двух случаях непременным: потеря способности прибавлять в результатах, осознание своей способности делать другое дело, более важное. Это второе было своего рода выражением другого явления - исчерпаемости смысла спорта. Это исчерпание смысла могло наступить, когда ты был очень силен и впереди по-прежнему ждали победы. Но они уже не имели значения. Внутреннее "я" перерастало смысл происходящего и стремилось к новому приложению жизни.

Итак, когда сила упрется в физический предел - необходимо уйти.

С первой и до последней победы я не верил, будто всерьез нужно, чтобы игра в результаты становилась "делом". Однако игра увлекала, не могла не увлечь. И только когда она стала предъявлять права на всю жизнь, на подчиненность подниманию "железа" всей ее без остатка, я воспротивился.

Не все столь объяснимо. Я запутывался, ошибался, отступал, прежде чем снова находил решимость не изменять убеждениям. Я заново открывал эти убеждения. И ко всему еще липла усталость. Все усугубляла усталость, искажая действительность. Иногда возвращается сожаление по упущенным возможностям, но я уже знаю: это слабость. В слабости, душевном упадке человек склонен к утрате стойкости. Я помню: не все почитаемое есть таковое по существу.

Для всех, кто мечтает, кто никогда не соглашается с законченностью своей мечты, кто в глубокой внутренней борьбе сопрягается с мужеством построения нового, пусть не обозначенного ежеминутной утилитарной потребностью, а следовательно, не принимаемого как необходимость,- в напутствие слова Льва Толстого:

"Говорят, одна ласточка не делает весны; но ежели от того, что одна ласточка не делает весны, не лететь той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться. Так дожидаться... и весны не будет..." (Из записи в дневнике 5 октября 1893 года).

Чемпионат второй (1960)

Глава 28.

Зимой 1959/60 года я тренировался, что называется, с усердием. Во всяком случае, в спорте никто тогда не работал на подобных весах и "объемах" (показатель интенсивности ряда тренировок - по данным доктора педагогических наук, профессора Московского института физической культуры и спорта Л. П. Матвеева - не превзойден никем до сих пор, то есть до 1982 года).

В теории спорта лишь намечались направления развития. И все ученые выкладки лишь подытоживали, чаще всего откровенно описывали уже пройденное. Работать по-старому мы не могли. Новая сила требовала своих приемов тренировки. Именно с той зимы я отказался от "зубрежки" техники упражнений и всю энергию обратил на вспомогательные упражнения, необычно расширив и общефизический тренинг. Уложиться в часы тренировок я не мог, а недостаток времени возрастал с каждой новой задачей. Растягивать тренировку на целый день чересчур накладно. Она и без того съедала его большую часть. Тогда я стал заимствовать это время у классических упражнений. Почти не обращался к ним. Так, за всю зиму я провел всего семь тренировок в толчковом упражнении! Я не сомневался: к силе "техника" отлично приложится. Было б к чему прикладывать. Но вскоре изъятия из тренировок классических упражнений потребовала сама идея новой методики.

Спортивный сезон 1960 года я открыл резво - с рекорда СССР в жиме: 173 кг. Я установил его 10 апреля в Москве на чемпионате спортивного общества "Локомотив", выступая вне конкурса.

29 апреля сборная команда страны вылетела в Милан на чемпионат Европы. В олимпийский год чемпионат Европы разыгрывается отдельно, несоединенно с чемпионатом мира, за который теперь засчитывается выступление на Играх (данное правило введено с 1964 года).

От соревнований в Милане мы с Богдасаровым ждали подтверждения правильности изменений методики. Через четыре месяца после чемпионата Европы открывались Олимпийские игры в Риме. Миланский турнир и должен был дополнить опыт выступлений. Рассчитывал я и на мировые рекорды, особенно в толчке. На соревнованиях 10 апреля я пять раз брал рекордный вес на грудь, но не удавался посыл. Вязал страх за позвоночник.

За зиму я вместил в себя нагрузки двух предшествующих лет - почти двойное прибавление! На тренировках баловался с весами, о которых прежде не мечтал. В Милане рассчитывал на уверенную победу.

Чемпионат в Милане, чемпионат СССР в Ленинграде и олимпийский помост в Риме - вот разгон к победе. Главная победа - в Риме! В каждом выступлении осваивать новые веса, свыкаться с ними, учиться владеть собой при любом судействе.

Зимние тренировки качнули и собственный вес. Я прибавил к весне пять килограммов, а меня продолжали пластовать мышцы.

Глава 29.

Дни раскрывались светлые, радостные. Я бродил по Милану. Италия очаровала меня.

Мы остановились в пансионате "Дюк", что рядом с вокзалом. Но разве усидишь в номере, хотя даже небольшая ходьба противопоказана!..

Я завидовал энергии итальянской весны. Спектакль силы в "Палаццо дель Гьяччио" мнился чем-то от затянувшегося детства. Впрочем, май для Италии уже не весна, а лето. Его первые благословенные дни.

И я уже был влюблен в этот новый для меня город, гибкую, свободную от закрытых носовых гласных речь итальянцев, неизменность голубого неба, а тут заботы о силе, репортеры и цифры, цифры. Я никак не мог обучиться играть серьезно, а "железо" и правила игры требовали раз и навсегда однозначности настроения.

Я был убежден (и сохраняю это убеждение и поныне), что сила, если она не от силы духа или силы сопротивления, достоинство для рабов.

Глава 30.

Здесь, в Милане, маркиз Луиджи Монтичелли в 1896 году организует первый в Италии атлетический клуб. Схожая картина для многих европейских стран - дворяне с высокими титулами у колыбели спорта. И часто это истые поборники спорта, с немалыми заслугами, как, например, граф Рипобьер в России.

В 1902 году появляется Всеитальянский союз атлетов. Членами Международной федерации тяжелой атлетики итальянцы становятся незадолго до VII Олимпийских игр, в 1920 году. На этом олимпийском турнире в Антверпене в пяти весовых категориях соревнуются 14 стран. Из 15 разыгрываемых призовых медалей - две у итальянцев: в полусреднем весе серебряная - у Бианки Убальдо и в тяжелом золотая - у Филиппе Боттино. На этих играх соревнуются в троеборье, но не в том, что было принято после. Боттино толкает 115 кг.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: