Говорить то, что думаешь 10 страница

В общем-то, ждать нового результата не следовало. Главные соревнования - для победы! Рекорды достают на других соревнованиях, а тут важна победа! Учен-учен, а изменил учености спустя четыре года в Токио. Сохранить в себе способность к рекордам в гнете ожиданий и самой борьбы сложновато. В последние годы я избегал сочетаний высшей борьбы с высшими результатами, хотя на первый взгляд эти явления нераздельны.

Между вызовами к штанге прохаживаюсь у прохода на платформу с помостом. Душно. А тут Брэдфорд кутается в шерстяной плед, и в глазах: когда кончится эта молотилка? Может быть, я их выражение на свой лад толковал? Но такая тоска в них! О таких минутах пишут: "радость покорения тяжести", "торжество воли"... Что и толковать, встряска подходящая. Это ж надо придумать такой спорт! После каждого упражнения перерыв. Жди, раскисай, теряй возбуждение, тонус, жди! По коридору удушье растирок. Ребята разгоняют усталость - сколько же часов работа на главных весах! Где-то за стенами в зале ухает штанга. Кофе дразнит - запах! Им в основном руководители взбадриваются. Тоже ведь пашут. Притомились, друзья побед...

Бочком, незаметно, на цыпочках вернулся Смирнов. Рассказывает: между подходами первой тройки в жиме, рывке и толчке зрители спят. Самым натуральным образом спят. Выкликают первого из тройки - и зал впросып: закуривают, выпивают, галдят. Как тройка отсоревнуется - в дрему. Тогда в залах не возбранялось курить - дымина! Затяжка сразу в тысячи сигарет. Воздух на диво...

Это игра в качели. На исходе шестой час игры, а еще впереди разминка к толчку и само выступление. Все доказательства впереди... Выдержать эти качели, а с последним упражнением и все семичасовые, даже при надежной спортивной форме, надсадно. Какие тут удовольствия от борьбы? Давишься ими... Три раза вставать, разминаться, приводить себя в высшую нервную и физическую готовность, затем выкладываться на помосте и снова ждать... Впереди последняя встряска - к толчку. А в толчковом упражнении берут самые большие веса. Недурен "посошок".

Радости покорения тяжести...

Сколько ж можно вздергивать себя, прокаливать воодушевлением, а затем проваливаться в бездействие?! Со всеми неудачами - прокисай, жди. Уже ночь на исходе!

Распластанно-тяжелым отрывал себя для разминок. Уже ни желаний, ни сил... Какое счастье ничего не делать! Глазеть, сидеть, дремать...

Столь долго это было и в действительности - не только в моем воображении. После, когда вышли из "Палаццетто", я вздрогнул: светало. От зари до зари!.. Поклон тебе, новый день! Умой, прими меня, новый день!

К половине третьего ночи подоспел и мой черед.

В разминке к толчку "железо" опять живое, мое. Все на высшей приспособленности. Гриф обтекаю - паразитные рычаги сведены к наименьшим. Ухожу под вес мягко. И посыл с груди - на замыканье лопаток. Из такого штангу не роняют. Клинит вес над головой.

Богдасаров даже счернел, щеки запали, но деятелен и точен, понимаем друг друга по взгляду, жесту. В обоюдной воле и вере.

Наш мир!

Большой Вашингтонец с головы до пят омыт потом. Упарился. В молитве руки проворны.

Маэстро Шемански нервно подвижен, схлестнулся с Брэдфордом, схлестнулся, а позвоночник не дает работать на полную.

Зал! При таком отношении зрителей грех срываться и не цеплять рекорды! Им же о бойкоте неизвестно.

К первому подходу, однако, еще в опасливой чуткости. Этот зачет, это чувство зачета! Как заработаешь его - сразу другой. Во всех ощущениях - преображение. И сила, сила!

...Есть зачет! И уже ничто не гнетет! Не сломали!

В последнем подходе штангу и не услышал. Самый тяжелый вес из поднятых людьми, а не услышал. Ушла с помоста на грудь прирученной. Выпрямился с запасом - и просто, очень просто: все положения рычагов в нужных соотношениях, стою без надрыва. И еще глазом публику выхватываю. Уже не зыбкая пелена, а отдельные лица. Думаю, сыграю партию: в мышцах запас - могу по высшему классу...

Обычно публику не воспринимаешь: нельзя пускать другие мысли, все замыкается на мышцах. Да и чаще всего не до нее - мгла, все размывает натуга.

...Не мешкай! Твое мгновение!

Проверяю: готов!..

Раскрылся силой - сочетания изящные, точные. Даже не вывешиваю штангу наверху - сразу впечатываюсь в равновесие. Прочно, плотно зажат. Есть!

И тут же мысль: можно еще! Есть запас на новый рекорд!

И хрипловатая команда Тэрпака - уже поднасадил за ночь горло: "Опустить!" Кричит по-английски, а я слышу, как привык, за годы привык: "Опустить!" Тэрпак вскочил, жестом дублирует команду.

Есть, есть, голубушка! Припечатана...

И уже зал дыбом - и все к платформе. Полицейские разбрасывают руки - куда там!

И уже все смешивается! Я тоже счастлив, ребята!

Сколько чувств!..

Глава 61.

Отзывы на победу ошеломили. Я считал, что все впереди, я только начал искать и собрал лишь наименьшее из возможного. И все рекорды, испытания, настоящие нагрузки еще так далеки от заданных!

А уже днем итальянская "Гадзетта делло спорт" напечатала: "Не говоря уже о силе и "технике", какую волю, мужество и выносливость должен был проявить Власов, чтобы около трех часов утра (после семи часов напряженных, изнурительных соревнований) поднять в толчке 202,5 кг - вес, не доступный никому в мире. Это героический спортивный подвиг..."

В тот вечер я первым в мире официально преодолел заветный барьер в 200 кг (Это и подтверждает протокольно Дэвид Уэбстэр в своей книге "Железная игра"- краткой истории мировой тяжелой атлетики).

Думал ли я, что через семь лет на чемпионате Москвы выжму этот вес (без одного килограмма)? Думал ли, что в руках будет такая же сила, как была в ногах на римском помосте?! Как же все ласковы со мной!

Изменил сдержанности и Роберт Хоффман: "Это потрясающе! Я уверен, что Власов не достиг еще своего "потолка". Меня не удивит, если вскоре он сделает 560- 570 килограммов (я добился больших килограммов. - Ю. В.). А главное-он не "робот", а настоящий образцовый спортсмен, который сознательно и досконально постиг тонкости "железной игры"".

Чем выше возводят рекорды спортсмены, тем энергичней приближают свой конец в спорте, если это, конечно, не крохоборные начеты. Я знал все это, но времени... не было. Результаты обращали все лишь в более жесткий тренинг. Да и весь этот спорт стоит вне подобных чувств. Важен результат - остальное не в счет. Остальное - это для тебя. Только для тебя. Важен результат.

Я еще только открывал счет новым результатам, примечал пути к ним, мечтал о длинных ногах побед...

Шведская "Идроттсбладет" поместила отчет своего главного редактора о поединке атлетов тяжелого веса в Палаццетто:

"Феноменальный, непостижимый рекорд русского титана Юрия Власова - это ответ Советского Союза на вызов, брошенный несколько лет назад американским "чудо-силачом" Полом Эндерсоном. Теперь он побит окончательно. Власов молод, гармонично сложен, чертовски силен и к тому же блещет интеллектом... Власов - это сенсация из сенсаций! Его выступление было настолько потрясающим, настолько сказочно-необыкновенным, что с ним не может сравниться ни одно событие в истории Олимпийских игр. В мировом спорте еще никто не был столь велик и недосягаем. Он эталон настоящего спортсмена и блестящий представитель своего народа" 9 Комсомольская правда, 1960, 14 сентября; Спорт за рубежом, 1960, 8 октября).

После окончания соревнований президент Международной федерации тяжелой атлетики Бруно Нюберг заявил на пресс-конференции: "Это самые фантастические Игры, которые я видел. Поразителен юный профессор тяжелой атлетики Власов. Его отполированная техника венчает феноменальную силу. Не секрет, многие атлеты тяжелого веса тучны и неуклюжи. Власова же мы называем настоящим атлетом, а не котлетой. Он элегантен, изумительно сложен, его выступление - радость для всех. Трудно теперь придется атлетам огромного наеденного веса. Результат Власова приведет к новому бурному развитию тяжелой атлетики во всем мире".< br> Не так уж трудно пришлось "атлетам огромного наеденного веса". Они скоро, очень скоро вернулись на помосты...

Бывший классный спортсмен-любитель, главный редактор "Идроттсбладет" Торстэн Тэгнер еще раз выразил восторг поединком: "Для меня нет сомнений: величайший спортсмен Игр - это атлет Юрий Власов. Он объединяет все качества, которые можно требовать от спортсмена: силу, гармоническое сложение, приветливость и ум. Это всесторонне развитый человек. Власов - самый великий из олимпийских чемпионов прошлого и настоящего, во всяком случае самый разносторонний" (Правда, 1960, 12 сентября).

Тэгнер видел все Олимпийские игры, кроме самых первых. Видел триумфы Нурми, Оуэнса, Мэтиаса, Затопека и Куца. Я был горд, что оказался достойным олимпийской клятвы - "за честь своей страны и во славу спорта"! Славно дышать чистым воздухом.

Корреспондент "Советской России" сообщал: "Зарубежная печать широко комментирует поединок атлетов тяжелого веса. Римские газеты публикуют фотоснимки Юрия Власова и восторженные отзывы. Корреспондент американского агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл отмечает, что "спокойная уверенность русского в красном трико была почти устрашающей". По окончании соревнований спортивный дворец взорвался от бурных аплодисментов в честь русского". Это означало, пишет корреспондент, конец прославленного господства США в этом виде спорта...

Победа знаменовала не физическое превосходство, тем более какую-то национальную исключительность. По мне, она явилась доказательством верности жизненных принципов вообще, то есть методики постижения цели: быть неизменным для цели, не поступаться убеждениями, не уклоняться в следовании к цели, не дробить волю. Наивность и непрактичность, как часто называют подобное поведение, восторжествовали. Мир мечты столкнулся с реальностью. Мечта легла в борьбу и стала жизнью.

...Физическое тем и привлекательно человечеству, что за ним таится нравственное, выявляется это нравственное. Иначе большой спорт просто воспроизводил бы возню и удаль животных.

По диалектике явления в противоположностях смыкаются. Животное и высоконравственное присутствуют в спорте. Противодействуют. И животное в известных условиях может определять характер явления. Не сила присваивает титул "чемпион чемпионов", а победа над животной стороной явления, привнесение в борьбу высокого человеческого начала.

Тяжелая атлетика - грубый, малоподвижный спорт, но его освещает внутренний смысл. Именно он не дает мускульной потехе скатиться до уровня манипуляций робота... Дерзость духа. Обуздание инстинктов самобережения. Какое счастье подняться, где чистый воздух и тебя не сбивают с голоса!

Разумеется, большой спорт знает и свои болезни. Два начала вечно противоборствуют в нем. Впрочем, как и везде в жизни...

...После победы меня всячески прельщали на снимки в "выразительных" позах: обнаженный торс, слепленный явной или скрытой натугой мышц. Я же всегда испытывал отвращение к этой браваде, опошлению победы.

А просьбы на замеры мускулов? Ох уж эти замеры! Эта богатырская внушительность! Слов нет, все это в какой-то мере имеет отношение к силе, но именно в "какой-то". Сколько в жизни недоумков с широкими лбами и мудро-тяжелыми головами!..

Качества мышцы и другие ее свойства прежде всего определяют природу силы. Измерения же мышц не могут доказать ее и не доказывают. Поэтому Евгений Сандова и был такой обычный, даже слишком обычный, а сила его - в легендах...

Агентство Франс Пресс так охарактеризовало столкновение сильнейших атлетов в "Палаццетто": "Героем последнего дня состязаний тяжелоатлетов - а этот день можно с полным правом назвать самым блистательным из всех - был русский богатырь Власов. Именно он унаследовал золотые олимпийские лавры американского "подъемного крана" Пауля Андерсона. Установив олимпийские рекорды в жиме и рывке, Власов поступил еще лучше. После того как он в великолепном стиле поднял 202,5 кг, зал словно охватило общее безумие. Десятки зрителей бросились на помост и торжественно унесли на руках русского триумфатора..." (Советский спорт, 1960, 12 сентября).

Бойкот усох без распоряжения сверху, и Воробьев снова называл себя моим другом. Справедливость силы.

Откликнулась даже "Литературная газета" (13 сентября): "Ночь перед последним, заключительным днем Олимпиады была ознаменована еще одной такой громовой победой нашего спорта, что весть о ней наутро прокатилась по всему свету. Наш Юрий Власов в эту ночь доказал, что он не только самый сильный человек на Земле, но и сильнейший из всех атлетов, когда-либо бравшихся за штангу. На диво сложенный, обаятельный всей своей повадкой, чуждый каких бы то ни было дешевых эффектов, он выходил раз за разом на помост "Палаццетто делло спорт"... Простым движением, точным и исполненным скромной богатырской грации, он брал штангу прямо вмертвую..."

Потом, после многих побед, славы и награждений всеми существующими титулами в спорте, я все чаще и чаще приходил к одним и тем же вопросам. Победа ничего не меняет в человеке. Ведь и до победы он сложен из тех же чувств и работы. Почему же он после победы иной для всех? Он, который ни в чем не изменился; он, которому до победы было во сто крат труднее; он, который остается таким, каким был всегда?.. Неужто истина ничего не значит вне публичного ее объявления через победу?

Глава 62.

Не противостояние весам было самым трудным, но ожидание. Постылые часы.

Работа на помосте вносит ясность. К ней атлеты, можно сказать, профессионально приспособлены. Их работа. На это пускают годы. И лишь другая часть борьбы - ожидание - требует единственно нервного напряжения без физического выхода... Час за часом набавлялись диски... И все сходилось на ожидании - часы с самим собой. В этом столкновении уже не сила определяет победу - невосприимчивость к неудачам, провалам, капризам мышц, умение держать себя, когда соперник вдруг поднял мощные килограммы...

С отвращением слышу, вижу те часы ожидания. Длинное терпение - я снес его в ту ночь. Вот и все. Шемански никогда не был авантюристом, как утверждает один из корреспондентов. Если авантюризм - попытка, в которой надежда на победу, то, как говорится, дай бог всякому такое. Как может быть авантюризмом решение загнать себя под опасный вес?

Маэстро Шемански еще в 1953 году толкнул 187,5 кг, в 1954-м - 192,5 и тогда же "континентальным" способом - 200. Все предпосылки для успеха. Оставалось преодолеть инстинктивную боязнь перед уже знакомым весом - память о поврежденном позвоночнике, а это мужество.

Согласно той же логике и я авантюрист. Ведь я не поднимал 202,5 кг, однако рискнул. А в жиме американцы меня задиристо стиснули, по-футбольному. Сорвется Шемански, Брэдфорд на подхвате. Давись, хлебай напряжения, не уступай ни грамма! У них сложился настоящий охотничий смычок. Только ненадолго...

И Тэрпак давал хлопок при затяжке, но в правилах. Все по законам турнирной рубки. Зато я уже вызубрил старт под его "ладошки". Год ломал доверчивость навыка.

Через шесть месяцев, когда американская команда наведалась в Москву, я зазвал Брэдфорда в гости. Переводчик напечатал очерк о встрече:

"...Москвич просит извинения за свой вопрос:

- Вы с Шемански думали разбить меня в Риме?

- Откровенность за откровенность. Думали, надеялись...

Брэдфорд много и настойчиво готовился к этой борьбе (Брэдфорд рассказывал мне, как на месяцы отрекся даже от самых естественных радостей ради тренировок, забыл семью-только "железо", только накопление энергии и жизнь для победы!-Ю. В.).

- Лишь в Риме я понял, как вы сильны,- говорит он, обращаясь к Власову.- Это сыграло психологическую роль. Я почти не волновался, спокойный за второе место. Лишь за несколько часов до соревнований меня "навестило" волнение. Поздно, очень поздно. Лучше бы начать волноваться пораньше, чтобы к состязаниям совершенно освободиться от этого чувства, чтобы оно выдохнулось и не давало знать на помосте.

- Я волновался несколько дней и ночей до старта,- замечает Власов.- Ощущение не из приятных. Одним словом, мы с вами волновались, как новички. Кстати, вы долго стояли над штангой, что-то шептали - это выглядело таинственно.

- О да! Своеобразный талисман, несколько слов, которые я всегда повторяю в ответственные моменты. - Хорошо, что вам в голову еще приходят какие-то слова,-смеется москвич.-Я, наоборот, обо всем забываю, ничего не вижу, кроме... грифа.

- Да, я помню, вы бросались с налета на штангу. Кое-кто полагал, что в вас еще слишком играет молодость, неопытность, что этим вы будете наказаны, но... как известно, этого не случилось. Я, откровенно говоря, не думал, что вам удастся выжать 180 кг.

- На тренировках я выжимал и 185,- говорит Власов,- и, должен признаться, результат 180 кг, с одной стороны, обрадовал меня, поскольку он не уступал вашему, а с другой - заставил поволноваться. Подумал:

"Что, если я и дальше буду недобирать по 5 кг?"

- Рывок, видимо, вас успокоил. Вы ушли от меня на 5 кг.

- Наоборот,- отвечает Юрий и погружается в какие-то очень сокровенные и известные, может быть, только ему воспоминания.- То, что вы вырвали 150, походило на гром. Я понял: американцы в блестящей форме. Перерыв между рывком и толчком, вы помните, составил полтора часа. Мое любимое движение - толчок. Любимое, но и приносившее мне столько огорчений. Всего четыре месяца перед этим, на чемпионате Европы в Милане, я очутился перед пропастью. Потерял две попытки на 185 и лишь третьей зафиксировал вес.

- Хотите знать, что я думал эти полтора часа?- перебивает Юрия американец.

- Конечно!

- Как это ни странно, но после жима и рывка я сложил оружие. Я понял: не имея запаса, бороться дальше против Власова в толчке - утопия. Все, что мне теперь было нужно,- второе место. Я решил толкать ровно столько, чтобы меня не обошел Шемански. Семь часов борьбы были сверхизнурительны. Меня несколько раз бросало в пот, и вы видели меня в странном одеянии - закутанным в плед.

- Да, это меня озадачило,- отвечает Юрий.- Меня, наоборот, тянуло на свежий воздух.

- - Усталость и уверенность во втором месте настроили меня только на 182,5 кг в толчке. А вы толкнули на 20 кг больше! Я был счастлив, что присутствовал в величайший момент истории спорта и что поднял гигантский вес мой соперник и друг.

- В этот толчок я вложил все силы,- задумчиво произнес Власов.- В моем успехе и ваша заслуга. Ваши результаты в жиме и рывке настроили меня на атакующий лад... Правда, у меня был... порыв толкнуть еще больше...

- Но вам не дали это сделать,- замечает Брэдфорд.- Психологически все объяснимо: люди были так ошеломлены! Они не понимали, что делали. Мы бросились на помост и начали подбрасывать вас. В зале бушевала буря.

У Брэдфорда голос тихий, спокойный. Власов говорит громко и раскатисто смеется. Негритянский атлет сидит, скрестив руки на груди, и поглаживает свои бицепсы, горой вздымающиеся под рукавами. Юрий улыбается:

- Не могу без зависти смотреть на ваши руки и плечи, мои кажутся в два раза тоньше.

- О, вы опять бросаете мне под ноги оливковую ветвь,- смеется тот.- Я готов менять свои руки и плечи на власовские ноги.

Брэдфорд объясняет, как он развил силу рук, подробно объясняет, чему он обязан своим великолепным жимом. Помимо обычного выжимания штанги, он делает различные вспомогательные жимовые упражнения. - На первом месте так называемый "брэдфордовский жим",- смущенно поясняет он.- Это в мою честь назвали мое любимое упражнение. Штанга весом 120 кг кладется на спину, за голову, и выжимается вверх. Затем снаряд опускается на грудь и после выжимания опять идет за голову. Вот это чередование и есть "брэдфордовский жим".

- В чем ценность упражнения?

- При жиме из-за головы работают только одни руки. При всем желании от корпуса, ног не жди помощи. А когда тут же я прожимаю штангу с груди, то мускулы рук, не успев ничего "понять", опять работают без "посторонней помощи". Это выкристаллизовывает жим чистый, силовой, без отклонов и прогибов.

Юрий рассказывает, что шел к силовому жиму иным путем...

И тут же Власова осеняет догадка:

- Да ведь мы ставим себя в одинаковые условия. При отжимании на брусьях рукам ничто не помогает: ни ноги, ни мышцы живота.

- А как вы тренируете толчок?- интересуется американский тяжеловес.

Юрий так воспроизводит подрыв, будто у него в руках действительно стальной гриф, нагруженный многочисленными дисками. Он "берет" его узким хватом и энергично тянет к подбородку.

- Но позвольте,- недоуменно спрашивает Джеймс,- ведь такое узкое взятие штанги предназначено для толчка?

- Вы правы. Именно так я развиваю большую тяговую силу. А это - главное! Раньше я по раздельности делал тягу и широким и узким хватом. Берешь шире - меньше вес, уже - больше. Но по мере роста силы, когда я мог брать таким образом (широко) 170-180 кг, мне пришла в голову мысль объединить рывковую и толчковую тренировки. Теперь "тяну" до 240! Брэдфорд покачивает головой:

- А ноги? Ноги? Как вы их сделали такими сильными?

Юрий усмехается:

- Да они у меня от природы, видимо, очень сильные...

- Я ничем не занимаюсь, кроме штанги,- сообщает Брэдфорд.- Вес. Большой собственный вес. В 15 лет он был у меня уже 105 кг.

- А я пришел к такому собственному весу к 20 годам. А в 16 лет у меня было около 90. Сейчас я собираюсь набрать еще десяток килограммов.

- Зря,- замечает Брэдфорд.- Я однажды нагнал большой вес и тут же потерял результаты в рывке и толчке.

- Но я думаю делать это постепенно. Наращивать не жир, а мускулы.

- И все равно не советую,- заключает Джеймс.

- Но я не похож на тяжеловеса!- парирует Власов.- Находились храбрецы, которые пытались даже набить мне физиономию...

- О, я им не завидую. Они, конечно, убедились, что вы - настоящий тяжеловес!- под общий хохот заключает Брэдфорд.

- Жду вас летом на матч штангистов СССР - США.

- Не уверен, что приеду,- отвечает Брэдфорд.- Много работы, учусь на курсах. Наверное, вам придется бороться с Шемански. Он упорно готовится к этим встречам. В свои 37 лет он силен, как никогда..." (Физкультура и спорт, 1962, № 6. С. 12-13).

Силен, как никогда!..

Итак, Шемански - умная сила, отвага на помосте, опыт полутора десятилетий выступлений, бывший "самый сильный человек мира", атлет, которого не смущает ничья и никакая сила... А Брэдфорд действительно друг мне.

"Семь минут гремела овация",- отмечает один из корреспондентов. Эти минуты понадобились для удаления публики с платформы. Правила требуют взвешивания рекордного веса и самого атлета. Время для четвертой, незачетной попытки пропало. А я хотел пойти на 205 кг.

"Всех охватило какое-то безумие,- вспоминает Куценко.- Все рвались к помосту. Творилось что-то невообразимое. Лишь позывная мелодия олимпийского гимна внесла некоторое успокоение (и вмешательство карабинеров.-Ю. В.). Я взглянул на Боба Гофмана. Он стоял осунувшийся, усталый. Да, теперь он уже не может сказать то, что повторял много лет: "Русские сильные, но все же лучшие атлеты тяжелого веса - из США"".

Эпизод в великой гонке! Не отдых, а ужесточение гонки. Застолблен еще результат - очередной среди множества. Я знал: этот результат решил борьбу сегодня, но завтра с ним провалишься - вот и все его величие.

Великая гонка искала имена, чтобы забыть; открывала новые имена; все время предполагала новую силу, не спускала ничтожную слабость...

Глава 63.

В три часа десять минут ночи фанфары вызвали победителей на пьедестал почета. Зрители обложили платформу: тысячи вскинутых лиц!

Не знаю, отказываюсь уразуметь, почему в памяти тогда ожили пастернаковские стихи. Их автограф, датированный 1938 годом, прикочевал ко мне сам по себе - с десяток случайных размеров, исхлестанных высоченными, причудливо-хвостатыми, властными письменами, досадливой нетерпеливостью правки, жадностью более точного смыслового и музыкального созвучия. Я люблю письмо живой руки. Необычность почерка всегда настораживает - это встреча с незаурядностью. Я редко ошибался...

...Лежим мы, руки запрокинув

И к небу головы задрав...

Я поддаюсь очарованию чувств в ритмах. Сколько помню себя атлетом, всегда перед хватом шептал... Брэдфорд молился. И я, если угодно, молился, но стихами. В слове для меня предметная и решающая сила. И разве не слова впереди всех дел?!

...С младенческим однообразием,

Как мазь, густая синева

Ложится зайчиками наземь

И пачкает нам рукава...

Спустя несколько лет на банкете Юрий Гагарин (я с ним был знаком, когда мы оба были старшими лейтенантами и он не носил звания космонавта номер один) представил меня осанистому седоватому господину. Тот и другой улыбались. Я не сообразил, в чем дело, и прямодушно назвал себя. Старый господин, налегая на трость, протянул руку - тяжелую, но не возрастом. Я успел поймать взглядом перстень. Что-то шевельнулось в памяти. Но, быть может, оттого, что один из болельщиков подарил мне похожий, разумеется, не из золота, как этот, но с высеченной по сардониксу фигуркой атлета - доподлинной инталией? Переводчик, однако, освежил память:

"Вы напрасно называете себя, товарищ Власов. Ведь герр... (переводчик назвал имя) по поручению МОК награждал вас золотой олимпийской медалью..."

И я все вспомнил! И старого господина. Там он не был бледен. Итальянское солнце тоже осмуглило это породистое, умное лицо. И держался он, пожалуй, статнее. Там, на платформе "Палаццетто", он зашагал к пьедесталу без трости, чуть вперевалку. И сам такой крупный, будто атлет. Он поразил меня. Обратился по-немецки, потом по-английски, а когда я отозвался на французский, грассируя, наговорил любезностей.

"...Теперь можно немного от вина, ласк и неба..."- и это он сказал тогда.

Почему же "немного"? Мне и в самом деле хотелось обжечься, выгореть во всех радостях жизни.

И теперь старый господин вспомнил мой вопрос-ответ, но с грустью. Понятной грустью. Одет он был в мертвящую тяжесть многих лет. Понимал возраст, но не признавал. Почему, по какому праву вдруг последние шаги?..

Теперь можно немного от вина, ласк и неба...

Как коротки эти мгновения радостей и как длинны шаги к цели! Как ничтожно коротка простая радость! Какая ценность - неотравленная, чистая радость!

А тогда старый господин извлекал медали из белых продолговатых коробок, расправлял бронзовые цепи-лепестки и опускал на шею: мне. Большому Вашингтонцу, маэстро Шемански. И всех нас после гимна разметала толпа. Затем меня высвободили карабинеры, и я отсиживался в комнатке. Журналистов тоже отсекли, оцепление пропустило только спецкоров "Советского спорта" Б. Бекназар-Юзбашева, А. Кикнадзе и еще Н. Озерова. Полугодом позже Николай Николаевич Озеров презентовал мне ролик со звукозаписью действа в "Палаццетто". Забавное слушание. Гвалт, тишина, какая-то невозможная тишина, провал всех звуков, тут же звон, вколачивающие удары ступней, хриплый, ожесточенный вопль Тэрпака и осатанелый свист, сотрясение пола, топот, всхлипывания... Не отняли!..

Глава 64.

Итак, я опередил Брэдфорда на "четвертак" - 25 кг, Шемански - на 37,5 кг. Это уже не варшавская победа - милостыня от сильных. В Риме я утвердился на первом месте. Джеймс Брэдфорд получил шестую, и последнюю, серебряную медаль (512,5 кг-повторение рекорда Пола Эндерсона), в чемпионаты мира он больше не играл. Норберт Шемански с новым для себя результатом 500 кг оказался на третьем месте: это третье место стоило иной золотой медали - из праха и забвения поднял себя этот человек. Четвертое место занял египтянин Мохаммед Ибрагим (455 кг). Как он рвался к победе! Как горяч был борьбой и как огорчался срывам! Пятое место занял финн Эйно Мякинен (455 кг), шестое- канадец Джон Бейли (450 кг) и седьмое - бронзовый призер Игр в Мельбурне итальянец Альберто Пигаяни (450 кг). Возмутитель спокойствия аргентинец Сельветти не приехал, а жаль... Друзья, мы вместе сражались...

Любопытно сравнение собственных весов первых шести атлетов Олимпийских игр в Риме (1960) с собственными весами первых шести атлетов Олимпийских игр в Монреале (1976).

У первых шести победителей в Риме: Власов - 122,7 кг, Брэдфорд-132,8 (В "Официальном отчете Организационного комитета XVII Олимпийских игр" вес Брэдфорда указан ошибочно - 122,5 кг. В действительности он весил 132,8 кг. Допущены ошибки и в других случаях. Так, вес Шемански не 108,7, а 112,5 кг. Совершенно достоверные данные приведены в "Спорте за рубежом" (1960, № 8). В остальном сведения "Официального отчета" верны), Шемански - 112,5, Ибрагим - 107,5, Мякинен - 112,2, Бейли - 130,8.

В Монреале победители соответственно весили: Алексеев - 156,8 кг, Бонк - 151,3, Лош - 110,6, Надь - 137, Уилхем - 147,3, Павласек - 159,2 кг.

Четко прослеживается увеличение собственного (в основном жирового) веса как одного из самых надежных средств достижения победных результатов.

Глава 65.

В Риме я утяжелил рекорд СССР в жиме, а также мировые рекорды в толчке и сумме троеборья. Значительным явилось прибавление в сумме троеборья - 27,5 кг по отношению к всесоюзному рекорду и 25 кг - мировому. Такое прибавление никому никогда не удавалось, кроме Эндерсона на чемпионате мира в Мюнхене. В ту ночь все четыре олимпийских рекорда стали моими.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: