Матрена едет в Петербург

Мне было тогда десять лет. И долгое путешествие по железной дороге из

далекой сибирской губернии в са-мый знаменитый город России --

Санкт-Петербург -- произвело оглушительное впечатление.

Я ехала в город, который отцу стал пусть и времен-ным, но все же домом.

Для меня же он обещал стать целым миром. И даже паровоз -- исторгающее дым

чу-дище -- я воспринимала как доброе существо, несущее меня на себе в новую,

безусловно, волшебную жизнь.

В те времена не было вагонов-ресторанов, поэтому коридоры вагонов

заполнял аромат снеди, припасен-ной путешественниками. Отдельный вагон, в

котором ехали мы с отцом, не составлял исключения. И это толь-ко усиливало

ощущения праздника -- так вкусно пахло в нашем доме только по праздникам,

ведь по обычным дням готовили наскоро. К тому же у нас всегда, а при отце

особенно тщательно соблюдали все посты. Но не-даром же от строгого поста

освобождаются "все боля-щие и путешествующие", и я отводила душу. К тому

отец от счастья, что я еду с ним, готов был исполнить мой любой каприз.

Признаюсь, меня просто распирало от гордости -- мы едем в отдельном

вагоне! Я не могла высидеть на месте и часу, тянуло пройтись по другим

вагонам, чтобы в ответ

на вопросы: "Чья ты, девочка, в каком вагоне твои роди-тели?" --

сказать, точнее, продекламировать: "Я дочь Григория Ефимовича Распутина, мы

едем в прицепном вагоне в Петербург, где я буду теперь жить..."

Конечно, если бы с нами ехала мама, я бы и шагу не ступила за порог

вагона. Отец же и в поездке не все время оставался со мной наедине. К нему

то и дело за-ходили какие-то люди (из чистой публики), он что-то им

рассказывал. Я еще удивилась -- говорил он словно незнакомым голосом. Я не

была дикаркой, хотя и росла в деревне, но так спокойно, как отец, научилась

дер-жаться с господами очень нескоро. В нем же не было ни раболепства, ни

заискивания. Наоборот, к нему обра-щались даже с преувеличенным почтением,

по некото-рым было видно, что они робеют.

Я знала, что отца, в отличие от прочих, окружает какая-то тайна. Знала,

что он обладает даром целитель-ства. В общем, знала, что мой отец особенный.

Но при этом воспринимала только как любимого отца. До ос-тального мне дела

не было.

Другой человек

В Санкт-Петербурге меня ждали сюрпризы. И глав-ный из них -- мгновенная

перемена в отце. (Я тут же вспомнила его чужой голос в вагоне.)

В Покровском отец играл и веселился с нами. Я по-мню радость в его

глазах, когда ему случалось сказать или сделать что-то такое, что доставляло

нам радость.

В Санкт-Петербурге все было совсем иначе.

Отец выглядел другим человеком, не таким, как дома. Хотя в одежде

перемена заметна была не особенно (я сравниваю, разумеется, не с годами

странствований), вопреки моим фантазиям. В Покровском я изо все сил

старалась вообразить себе, во что отец одевается, когда идет во дворцы к

знатным людям. Мне представлялись какие-то причудливые наряды. Смесь из

того, что я мог-ла наблюдать в Тюмени, куда меня возили по большим

праздникам катать на карусели, и того, что я видела в

модных журналах, бережно хранимых Дуней в память о ее "барской жизни".

Взяв за правило почти ничего не говорить от себя, сошлюсь на Симановича: "В

своей одеж-де Распутин всегда оставался верен своему крестьянс-кому наряду.

Он носил русскую рубашку, опоясанную шелковым шнурком, широкие шаровары,

высокие са-поги и на плечах поддевку. В Петербурге он охотно наде-вал

шелковые рубашки, которые вышивали для него и подносили ему царица и его

поклонницы. Он также но-сил высокие лаковые сапоги".

И при этом он уже не принадлежал нам.

Другие люди, и их было много, изо дня в день при-ходили и выстраивались

в очередь, предъявляя на него свои права. Если я и ревновала его к толпе

почитателей и льстецов (а я ревновала!), то меня также интриговало их

поклонение ему.

Первоклассный дом

Сначала у нас не было своего жилья. Мой отец дру-жил с семейством

Сазоновых. Господин Сазонов, как и отец, был религиозным человеком -- членом

Синода! -- и очень занятым, я его почти не видела. Их квартира была

тесноватой, но удобной, изящно обставленной и отделанной. Сазоновы держали

двух служанок -- пова-риху и горничную. Для того времени это был

перво-классный дом, и хозяйство велось безукоризненно.

Отношения в семье поддерживались самые простые. При этом распорядок в

доме соблюдался неукоснительно.

Я жила в одной комнате с дочерью Сазонова, девоч-кой на четыре года

старше меня, избалованной родите-лями и вниманием бесчисленного количества

молодых повес, что очень ей льстило.

Маруся Сазонова была поразительно красивой, и если бы не строгий

надзор, уверена, рано или поздно из-за какого-нибудь ухажера разразился бы

ужасный скандал.

Просители

Квартира Сазоновых вполне подходила для жизни семьи и для приема

гостей, но она не была рассчитана на проживание в ней отца. Хозяин с

уважением отно-сился к тому, что делал отец, и никак не давал ему понять,

что тот доставляет домочадцам неудобства. По-сетителей же, идущих к отцу за

помощью, становилось все больше. Квартиру заполнили хромые, увечные и

нуж-дающиеся.

А теперь, когда распространился слух о том, что отца принимают при

дворе, к нему стали стекаться и толпы карьеристов. Матери просили пристроить

сыновей на государственную службу, дельцы стремились получить выгодный

контракт, политики жаждали попасть в каби-нет министров -- все слетались к

отцу.

Отец никогда не умел отказать нуждающимся в по-мощи и трудился самым

старательным и добросовест-ным образом. Некоторое время он пытался принять

всех. Молился за здоровье больных. Многие из них чудесным образом

исцелялись, и очереди становились тем длин-нее, чем шире распространялись

слухи о его способно-стях врачевателя.

Он глубоко проникал в характер и природу людей. Обладал даром

ясновидения, хотя сам никогда так не называл свои способности. Тем, кто

проходил его стро-гий отбор (не подозревая об этом), он пытался помочь всеми

силами. Он мог замолвить словечко министру или чиновнику, или тому, от кого

зависела помощь проси-телю. Многих, однако, он отвергал, если они не

выдер-живали острого взгляда отца, умевшего тут же разгадать их цели. Таких

людей он отсылал прочь с большим так-том, давая им понять, что они не сумели

пройти испы-тания. (И я об этом уже писала.)

Важно заметить, что отец никогда не брал на себя смелость осуждать

мотивы приходивших к нему людей. "Только Бог, -- говорил он, -- имеет право

судить".

Руднев: "Ко всем окружающим он обращался на "ты". Прием многочисленных

посетителей Распутина сопровождался следующей церемонией. Лица, знакомые с

ним или обращающиеся к нему по протекции, целовали его в левую щеку, а он

отвечал поцелуем в правую щеку. Просители, приходящие к нему без протекции,

целова-ли его в руку. Распутин, между прочим, не любил, ког-да ему целовали

руку люди, в искреннем уважении ко-торых он сомневался. Не любил он также,

чтобы его называли "отец Григорий".

Белецкий: "На своих утренних приемах Распутин раз-давал небольшими

суммами деньги лицам, прибегав-шим к его помощи. Если требовалась большая

сумма, то он писал письма для просителей и посылал с этими письмами к

знакомым, а часто и к незнакомым лицам, преимущественно из финансового мира.

Письма его, написанные безграмотно, с крестом наверху, письма, как пишут

обыкновенно лица духовные, ходили во мно-жестве по рукам и составляли

предмет своеобразной пикантности; находились любители, которые покупали их и

коллекционировали".

Симанович: "Между десятью и одиннадцатью у него всегда бывал прием,

которому мог позавидовать любой министр. Число просителей иногда достигало

до двухсот человек, и среди них находились представители самых разнообразных

профессий. Среди этих лиц можно было встретить генерала, которого

собственноручно побил великий князь Николай Николаевич, или уволенного

вследствие превышения власти государственного чинов-ника. Многие приходили к

Распутину, чтобы выхлопо-тать повышение по службе или другие льготы, иные

опять с жалобами или доносами. Евреи искали у Распутина защиты против

полиции или военных властей. Но муж-чины терялись в массе женщин, которые

являлись к Распутину со всевозможными просьбами и по самым разнообразным

причинам.

Он обычно выходил к этой разношерстной толпе про-сителей. Он низко

кланялся, оглядывал толпу и говорил:

-- Вы пришли все ко мне просить помощи. Я всем помогу.

Почти никогда Распутин не отказывал в своей помо-щи. Он никогда не

задумывался, стоит ли проситель его

помощи и годен ли он для просимой должности. Про судом осужденных он

говорил: "Осуждение и пережи-тый страх уже есть достаточное наказание".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: