Глава 86. Тайна Анны Вличкий

Выстрел, прокатившийся по переулкам вблизи здания Театра, вспугнув брызги голубей со встревоженных крыш, продырявив стройную картину звуков, стягивал зевак в центр открывшийся воронки. В самой сердцевине её изломанной свастикой лежал убитый Адель, бывший финансовый инспектор города Полудня, простреленный навылет. Он лежал, обнимая грудью и кровоточащим животом священные камни города Полудня, и кровь его струйками текла между крупных булыжников мостовой. Одна рука была откинута в сторону, другая покоилась под входным пулевым отверстием, но уже не бесцельно зажимая ладонью слабеющую струю, а, скорее, встречая её, перебирая, как мельник – зерно, а торговец – золото. Рядом с убитым лежал простреленный и развороченный кожаный портфель, из которого ветер взметал продырявленные жёлтые листки в бурой ржавчине. Жёлтая стая в бурых пятнах кружилась над телом, и каждый листок, совершив прощальный круг, устремлялся на свободу, в переулки города, скорбя об убитом, но желая новых прочтений.

А под телом сломанной стрелой, не достигшей цели, покоился излом лакированной трости.

Стёкшаяся толпа жителей города Полудня окружила его, создав подобие циферблата, и откинутая рука показывала семь минут первого, несколько отставая от реальности. Никто не смел вымолвить ни слова, глядя на своего мертвого мучителя, и только кружились листки на ветру. Словно почувствовав всю неловкость молчания, бессилие актёров, забывших слова пьесы, сквозь застывший смерч бумаги, в молчание это птицей влетела женщина в вихре белоснежного платья и прекрасных русых волос. И рухнула она всем своим порывом на спину убитому, обняв его руками, телом, пачкая волосы и платье в красном, и приникла к нему всем своим существом, и затряслась в беззвучных рыданиях.

В искривившейся окружности циферблата зашептались вопросительно, удивлённо, не в силах узнать девушку и её отношение к убитому, и бродило назойливой, тоненькой секундной по кругу:

– Жена? Жена его?

– Нет, я жену видел, не она, она темноволосая, чахоткой больная.

Кто-то тем временем поймал листок из воздуха и в изумлении прочёл написанное, обратившись в ошеломлённое молчание в общем шёпоте и пересудах.

А шёпот стремился докипеть до страшного, пикантного подозрения относительно рыдающей, но все эти домыслы уничтожил вырвавшийся к небу прояснивший всё крик:

– Адель! Брат мой!

Анна, откинувшаяся назад, выпустила лучом своё горе в небо, и, пронзённая им насквозь, теперь словно сползала по его струящемуся потоку и искренне нуждалась в том, чтобы быть подхваченной участливыми руками. И было это настолько просто и бескорыстно, что толпа, позабыв о ненависти, кинулась подхватить бьющуюся в истерике женщину всей незлопамятным, беззастенчивым сочувствием к горюющей.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: