Памфлетный стиль. Специфика памфлета 1 страница

Как жанр публицистической литературы памфлет сложился в эпоху Реформации. Однако присущие памфлету как жанру черты - тенденционзность, злободневность, полемическая направленность - складываются ещё в древности в обличительных речах, так называемых диатрибах и инвективах. В Риме обличительно-публицистическое начало проявляется в инвективе (от лат. invehere - бросаться, нападать) - поношении лица или группы лиц. Литературные формы инвективы многообразны: эпиграммы, полемические статьи и речи. Политическая полемика в инвективе принимает характер очернительства конкретного лица. Таково сочинение Саллюстия "Инвектива против Марка Туллия Цицерона" (54 г. до н.э.). Инвектива старается уничтожить Цицерона морально как человека и семьянина, как политического деятеля и продажного защитника в суде. "Ничтожнейший человек, проситель, заискивающий перед недругами, а друзей склонный оскорблять, стоящий то на той, то на другой стороне, не сохраняющий верности никому, ничтожнейший сенатор, наёмный защитник в суде, человек, у которого нет ни одной неосквернённой части тела: язык лживый, руки загребущие, глотка бездонная, ноги беглеца; то, чего из стыдливости не назовёшь, тяжко обесчещено". Инвектива обычно выявляет порочность всего рода, нечестивость предков, и Саллюстий издевается над Цицероном как над "новым человеком" и пришельцем в Риме. Цицерон ответил Саллюстию не менее резкой и оскорбительной инвективой. Жанр инвективы не выдерживает проверки на этичность, по­скольку критика в инвективе не только жесткая, но и предвзятая. В текстах содержатся пренебрежительные замечания или намеки, способные унизить героя, а именно: ироническое обыгрывание его имени, фамилии, деталей внешности; упоминание о нем как о преступнике, хотя это не установлено судом (инвектива выносит приговор, не принимая во внимание смягчающих обстоятельств); недоброжелательные реплики по поводу нацио­нальности, религии, болезней и физических недостатков. Инвектива как печатное обвинение равнозначна физической агрессии.

Памфлетный текст, как и всякая идеологическая конструкция, создает новую реальность. Но он не может создать полностью адекватную картину мира. Памфлетный текст — это всегда суждение, сделанное на основе оценки, это отбор фактов, выбор образов, изобразительных, риторических средств и т.д. Соучастие читателя в полемике (как внутренний диалог с автором или его оппонентом) способствует формированию его собствен­ных взглядов, позволяет читателю лучше, глубже познать мир и самого себя. Полемика в памфлете неразрывно связана с публицистическим анализом. Аналитический подход к действительности основан на выявлении противоречий, тщательном взвешивании взаимоисключающих аргументов. Борьба различных точек зрения по­могает увидеть проблемный вопрос объемно. Особенность жанра памфлета заключается в негативном, обличительном отображении реальности. Памфлетисты избира­ют объектом своего гневного, испепеляющего смеха общественные явления, события, факты, политических и государственных деятелей, социальные и политические системы.

11. М. Булгаков-фельетонист. Специфика фельетонов писателя.

Ранняя проза Булгакова М. создавалась в середине 20-х годов («Дьяволиада», «Роковые яйца», «Собачье сердце») с небольшим временным промежутком и отразила мировоззренческую позицию писателя тех лет, его отношение к революции и к общественным проблемам послереволюционного времени. Он принял революцию, на которую возлагал немалые надежды, полагая, что социальные потрясения такого грандиозного масштаба возродит человеческую личность, вернет простым людям их веками попранное достоинство. Однако уже в 20-е годы писатель осознал, что этим благим и радужным надеждам не суждено сбыться. Он был ошеломлен, по его собственному признанию, «разрухой в умах», бесхозяйственностью и бескультурьем, приобретавшими в первые годы восстановления народного хозяйства массовый характер.

Писатель осознавал, что любые социальные потрясения, катаклизмы на первых приносят много лишений. Зачастую их спутником становится бюрократизм, и художник подвергал его непримиримой критике. Однако это произошло не сразу. Первые документальные и художественные произведения носили, по большей части, развлекательный характер.

Необходимо особо подчеркнуть, что уже в самых первых очерках, фельетонах, корреспонденциях, рассказах и повестях угадывался умелый стилист, прозаик, владеющий целой гаммой чувств, всей художественной палитрой красок. Если Булгаков использует диалогическую речь, то это выразительные диалоги, порою насыщенные драматическими ситуациями, которые причудливо соединялись с юмористическими зарисовками, позволявшими ему глубже проникнуть в психологический мир героев. Ели писатель применяет приемы лирических отступлений, то это внутренние монологи – одна из ярких форм булгаковского самоанализа действующих лиц…

Эти языковые приемы будут использоваться в дальнейшем творчестве и войдут в активный словарь при создании романа «Мастер и Маргарита».

Начав свою творческую деятельность с очерков, фельетонов и корреспонденций, он за короткий промежуток времени стал в Москве достаточно популярным.

Как отмечала Л. Яновская, это были «маленькие, порою со случайной тематикой, фельетоны, в которых, тем не менее, так ярко горят искры ошеломляющей, гротескной, не знающей границ булгаковской фантазии»

Мы позволим не во всем согласиться с ее мнением. В этой, кажущейся случайной тематике, можно проследить определенную закономерность. Ведь объектом критики становились существенные, типичные, характерные явления – обличение мещанства, обывательщины, нэпманщины (новеллы «Чаша жизни» и «Триллионер»). Осмеянию подвергались и базарные торгаши, обыватели из московских коммуналок, которые заполняли свое жалкое существование сплетнями, пьяными вечеринками, как правило, сопровождавшиеся скандалами.

«В лучших своих фельетонах Булгаков достигает удивительной достоверности, как бы фиксируя случай таким, каким он был в жизни, и неожиданным поворотом ситуации раскрывает подноготную. Он мастерски использует эффект неожиданности».

В начале 20-х годов у Булгакова довольно сильна еще вера в закономерность тех новых революционных процессов, которые происходили в молодой советской республике. Поэтому, наряду с драматическими и саркастическими нотками, в фельетонах писателя дает о себе знать и оптимистический настрой. Это можно наблюдать, скажем, в «Столице в блокноте», где писатель переключает внимание на положительные стороны жизни – на развивающуюся Москву, ее новостройки. Очерк открывается параграфом, носящим декларативно-лозунговый характер, - «Бог Ремонт». И это название отражает умонастроение автора: «Я с чувством наслаждения прохожу теперь пассажи. Петровка и Кузнецкий в сумерки горят огнями. И буйные гаммы красок за стеклами…» Булгаков не скрывает своего восхищения рабочими-строителями. Очерк завершается оптимистическим восклицанием: «Лифты пошли! Сам видел сегодня. Имею я право верить своим глазам?»

Ранние рассказы Булгакова – другая примечательная страница его творчества, некоторые из них продолжают линию фельетонов, в которых приветствовал ростки нового в столичной жизни.

Характерен рассказ «Сорок сороков» (1923), где представлено несколько панорамных картин столицы начала 20-х годов. Писатель рисует «голые времена» 1921 года и с радостью замечает, как оживает Москва, как за стеклами «Метрополя» сверкают цветные книжные обложки, а в центре столицы выстраиваются в ряд киоски, заваленные газетами и журналами. В начале 20-х годов в творчестве писателя появляются рассказы, посвященные теме революции и гражданской войны. В них писатель-гуманист выступает с критикой жестокости. Показательны в этом отношении такие ранние рассказы, как «Необыкновенные приключения доктора» (1922), «Красная корона» (1922). Так, в раннем автобиографическом рассказе «Необыкновенные приключения доктора», автор повествует о докторе N. Перед нами образ интеллигентного человека, растерявшегося от смены событий в окружающем его мире.

Анализируя рассказ «Необыкновенные приключения доктора», критик В. Новиков предполагает, что «может быть, впервые в творчестве Булгакова здесь звучит проблема выбора: как быть? Где справедливость?»

Многие отрицательные типы, нарисованные писателем в ранних очерках и рассказах, будут обогащены и развиты в его последующих художественных произведениях. Гротескное повествование о чиновниках, не желающих работать, будет отражено в «Записках на манжетах»; государственная бюрократическая машина, которая только будет набирать обороты, найдет свое отражение в фантастической «Дьяволиада»; перо, нацеленное на злобу дня, вскроет многочисленные изъяны и перегибы советского общества в повестях «Роковые яйца» и «Собачье сердце».

Фельетоны. Ирония в голосе рассказчика не случайна. Новая буржуазия, филистерство, приспособленчество — объекты сатиры Булгакова 20-х годов. В самом характере изображения содержится и авторская оценка изображаемого.

По отношению к автору, рассказчику и герою в фельетонах Булгаковым используются различные оттенки иронии. Она может быть направлена и на самого рассказчика, «поднабравшегося» из словаря московского филистера, и на сливающегося с рассказчиком автора-журналиста и литератора, пишущего о Москве и одновременно как бы вводящего читателя в тот быт, в котором создаются его московские хроники и который сам становится предметом этих хроник.

Самоирония, изображение героя автобиографически, без прикрас, самообмана и иллюзий передает ощущение крепнущей уверенности в своих возможностях.

Иронии, усмешке может подвернуться не один только герой - но и все вокруг. Официальные лозунги и газетные фразеологизмы, государственные «святыни» и общепризнанные («крылатые») формулы. «Я человек обыкновенный -рожденный ползать...» (Булгаков М., 1989. Т. 2. С. 321) — аттестует себя рассказчик в фельетоне «Сорок сороков», а в «Москве краснокамменной» с ложно серьезным видом сообщает, что на спецовском околыше «... золотой знак. Не то молот и лопата, не то серп и грабли — во всяком случае, не серп и молот». Ирония тут — средство противостояния ценностям и представлениям, навязываемым извне, «готовым» и далеко не всегда выдерживающим испытание на прочность.

Есть в фельетонах Булгакова и еще один адресат полемического авторского слова - читатель. К нему постоянному обращается автор — в шутливых «примечаниях для иностранцев» («Столица в блокноте») или в полемике с предполагаемым оппонентом:

Полемическое отношение к чужому слову, высказанному или предполагаемому, свойственное рассказчику фельетонов, сближает его с

132,

рассказчиком романа «Мастер и Маргарита», где «правдивый повествователь» тоже на время как бы «проникает в сознание героя и, заставляя его самого говорить о себе, подбирает чужое слово, чтобы тут же вернуть его переосмысленным, сниженным и развенчанным» (Яблоков Е. А., 2002. С. 147). Такому же пересмотру подвергается и собственное авторское слово. Вырвавшееся как бы случайно, оно проверяется автором и либо утверждается — повторением, либо отвергается - повторением, но уже с иной, «снижающей» интонацией, в ином контексте. Этот принцип «игры» со словом, его переосмысление находим и в, фельетоне, и в романе Булгакова.

«...Каждый раз, как я сажусь писать о Москве, проклятый образ Василия Ивановича стоит передо мною в углу. Кошмар в полосатых подштанниках заслонил мне солнце...!

Поймите все, что этот человек может сделать невозможной жизнь в любой квартире, и он ее сделал невозможной... Нехорошо ругаться матерными словами громко? Нехорошо. А он ругается. Нехорошо пить самогон? Нехорошо. А он пьет. Буйствовать разрешается? Нет, никому не разрешается. А он буйствует и т.д.

Словом, он не мыслим в человеческом обществе, и простить его я не могу, даже принимая во внимание его происхождение. Даже наоборот: именно, принимая во внимание, - простить не могу. Я рассуждаю так: он должен показывать мне, человеку происхождения сомнительного, пример поведения, а никак не я ему. И пусть кто-нибудь докажет мне, что я не прав» (Булгаков М., 1989. Т. 2. С. 247).

Как видим, полемическое отношение к чужому слову, наполнение его иным смыслом, когда слово берется автором как бы в кавычки, напоминая о дистанции между участниками воображаемого диалога, который постоянно ведет автор со своим героем (либо с читателем), - поэтический принцип, мастерски применяемый Булгаковым. При этом возможны различные соотношения голосов автора, рассказчика и героя - от слияния (как слиты бывают автор и рассказчик в упоминавшихся фельетонах), мнимой

солидаризации, непременно «выдающий» себя (рассказчик и герой в «Московских сценах»), до предельной дистанцированности автора и героя, до принципиального неприятия, пусть 'даже на условиях «игры», чужого сознания. Так, в отношении доживающих свои последние дни жуликов и нэпманов автор еще достаточно добродушен, фельетоны его полны юмора. Гораздо серьезнее звучит его голос, когда он одним из первых в советской журналистике поднимает проблему «самоцветного быта».

М.Булгакова тревожило сознание того, что изменения, произошедшие и происходящие в жизни всей страны, не затрагивают обывательского сознания, застывшего в самодовольном невежестве, гордого сознанием своего «происхождения», которым оправдывается решительно все. Для раскрытия этой проблемы фельетонист прибегает к сказовым формам повествования. Хотя этот прием характерен скорее для гудковских фельетонов, а в «московских хрониках» встречается значительно реже. Сказчик и здесь, как и в гудковских фельетонах, - простак, не столько саморазоблачающийся, сколько нечаянно проговаривающийся. Персонаж как бы сам разоблачается, раскрывает свою отрицательную натуру, свое неприглядное лицо. Огромную роль в таких случаях играет сама речь персонажа, стыковка реплик, выделение ударных фраз, точно характеризующих героя. Они становятся иносказательными в общем контексте сюжетных ситуаций. Как и тудковским фельетонам Булгакова, фельетонам-очеркам из «Накануне» свойственна высокая индивидуализация речи персонажей.

Через поток повествовательных фраз героя Булгаков в фельетоне «Белобрысова книжка» (1924) создает тип «выдвиженца», ставшего директором банка «кругосветных операций». Внутренняя ирония автора убийственна. Белобрысов сам не знает, что творит, нагромождает одну нелепость над другой. Булгаков резко снижает образ этого фельетонного героя, показывая, что он не некстати и почти без всякого повода ссылается на Маркса, которого в жизни не читал. Кроме того, в фельетоне, опять-таки с

помощью потока фраз, возникает образ брата Белобрысова - Яши, коммерсанта из Одессы, который «соблазняет» брата, женит его на «красотке» с парижскими запросами, устраивает кутежи. С помощью брата Яша добывает кредиты под несуществующие предприятия. Булгаков показывает полное крушение Белобрысова, растратившего огромную сумму казенных денег. И пролетарское происхождение не помогло. Наоборот: «... принимая во внимание мое происхождение, могут меня так шандарахнуть... И шандарахнули!».

В лучших своих фельетонах-очерках Булгаков достигает удивительной достоверности, как бы фиксируя случай таким, каким он был в жизни, и неожиданным поворотом ситуации раскрывает подноготную. Он мастерски использует эффект неожиданности. При этом он зачастую создает фразеологический портрет персонажа, образ-маску, имитируя речь героя.

Не только речь, но и каждая деталь при описании нэпмана пронизана ядом неприязни, обличает его дикое бескультурье, становится типически значимой. «Вошел некто, перед которым все поблекло и даже серебряные ложки съежились и сделались похожими на подержанное фраже. На пальце у вошедшего сидело что-то напоминающее крест на храме Христа

Спасителя на закате.___По камню, от которого сыпались во все стороны

разноцветные лучи, по тому, как на плечах у толстой жены вошедшего сидел рыжий палантин, по тому, как у вошедшего юрко бегали глаза, я догадался, что передо мной всем нэпманам - нэпман, да еще, вероятно, из треста» (Булгаков М., 1989. Т. 2. С. 278).

Особо хотелось бы отметить и еще один прием, характерный для всего творчества Булгакова. Писатель часто использует известные литературные типы, их нарицательный смысл для усиления своей сатиры, создания фантастической картины, отражающей реальные недостатки. Чаще всего Булгаков прибегает к гоголевской традиции, как в гудковских, так и в накануньевских фельетонах. О первых мы говорили в предыдущем параграфе, а что касается фельетонов-очерков, то самым ярким примером

135 -

тому может служить фельетон «Похождение Чичикова», занимающий особое место в «московских хрониках». Булгаков заставил въехать в нэповскую Москву из царства теней, царства «мертвых душ» вереницу гоголевских персонажей во главе с Чичиковым. Фантастичны похождения Чичикова в Москве. Он умудрился поступить на службу, заняться аферами. Чичикова окружают хапуги типа Собакевича, врали Ноздревы, невежды Кувшиное Рыло и Неуважай Корыто, которые занимают важные посты.

Произведение написано как стилизация, почти имитация Гоголя: название произведение, имена персонажей, пестрящий гоголевскими выражениями язык... Но Булгаков, как настоящий мастер, не был просто подражателем. Естественно, что он вносит в произведение и много своего: стремительный темп, насыщенность, лаконизм. У Булгакова было совершенно удивительное чувство стиля во времени. «Похождения Чичикова» написаны словно бы в ритме Ильфа и Петрова, хотя до их возникновения оставалось еще несколько лет. И воскрешенный Булгаковым Чичиков - уже не гоголевский, булгаковский Чичиков - отразился у Ильфа и Петрова в подпольном миллионере Корёйко, который совершил свою аферу по электрификации «небольшой виноградной республики» примерно тогда же, когда герой Булгакова занимался электрификацией города, «от которого в три года никуда не доскачешь», и хотя Корейко не арендовал «Пампуш» на Тверском бульваре, но зато по соседству на Сретенском, переливал из бочки в бочку обыкновенную воду — это называлось «Химическая артель «Реванш»». И в мадам Грицацуевой, как будто ничем не похожую на гоголевскую Коробочку, обозначится явственная связь с Коробочкой булгаковской.

Итак, выбор Булгаковым жанра фельетона-очерка для своих публикаций в газете «Накануне», объединение их в цикл можно с уверенностью назвать журналистской находкой публициста. Накануньевским фельетонам-очеркам Булгакова, кроме того, свойственен хроникальный характер. Все фельетоны-очерки цикла объединены основной темой — это

послереволюционная Москва, Москва новая, с ее просчетами и достижениями, достоинствами и недостатками, с ее такими разными жителями, с ее нравами. В накануньевских фельетонах-очерках наиболее яркое воплощение находит философская концепция Михаила Булгакова. «Великая Эволюция» осязаемо присутствует во всем цикле, читатель видит ее достижения и убеждается в ее реальности. Вера публициста в победу цивилизации и гуманизма настолько велика, что заражает и читателя. Философичность фельетонов-очерков во многом определяется спецификой жанра. Фельетон-очерк давал возможность исследовать, анализировать современную Булгакову действительность, делать определенные выводы, которые укладывались в его концепцию Дальнейшего развития России.

137 -

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, можно с уверенностью сказать, что М.Булгаков был не только талантливым писателем, но и замечательно ярко проявил себя на журналистском поприще. Причем, создавая свои фельетоны, он максимально использовал возможности жанра, освоил существовавшие традиции и участвовал в дальнейшем развитии фельетона, пик которого пришелся как раз на 20-е годы ХХ-го века.

В данном исследовании была предпринята попытка проследить, как и когда появлялись те характерные чертьц которые образовали интересующее нас явление в отечественной журналистике 20-х годов ХХ-го века, какая часть их была результатом поступательного развития, основанного на преемственности, и какая часть стала завоеванием фельетонистов новой, послереволюционной эпохи. На основе анализа основных свойств фельетона, которые он приобретал в ходе своего полутора векового развития, мы пришли к следующим выводам.

Прежде всего, мы согласны с теми исследователями, которые призывают разделять историю рубрики и историю собственно жанра (Л.Ф.Ершов, Б.И.Есин, Е.И.Журбина). Действительно, единственным качеством фельетона-раздела, перешедшим в фельетон-жанр (за исключением, конечно, расположения на газетной полосе), был первоначальный характер материалов. Аполитичность, развлекательность, ставшие когда-то отправной точкой создания рубрики, являлись чертами жанра многие годы и обусловили существование так называемого «легкого» фельетона. Конечно, с ходом эволюции фельетона черты эти перестали быть принципиальными, безусловно необходимыми.

В русской газете раздел «Фельетон» просто вытеснил постепенно «Смесь». Но, естественно, жанр, родившийся из раздела, приобрел новые черты. Из новой рубрики уходит безличностный, информирующий тон «Смеси». Вместе с подписью под «Фельетоном», хотя бы и псевдонимной, начинает появляться дидактическая интонация. Кроме того, некоторые свои черты, за исключением отвлеченной абстрактности, русский жанр фельетона черпает из сатиры второй половины XVIII века — журналов Новикова, «Почты духов» Крылова и других сатирических изданий той эпохи. Первые русские фельетоны, по убеждению многих исследователей, принадлежат перу А.С.Пушкина. По их мнению, первый поэт России сообщил жанру «стиль публицистически насыщенного иносказания, принявшего яркую литературную форму» (Журбина Е. И, 1969. С. 239). Критические описания нравов эпохи, картины быта, впечатления о литературно-театральной жизни, политические и философские наблюдения над текущей действительностью приходят в русский фельетон в 40 - 50-е годы XIX века в произведениях Ф. Достоевского, И. Гончарова, И. Тургенева, Н. Некрасова, И. Панаева. Эти фельетоны скорее можно назвать информационно-критическими, нежели сатирическими или новеллистическими.

В следующем периоде развития русского фельетона (60 - 70-е годы XIX века), пути двух видов фельетона - разоблачительного и развлекательного -окончательно расходятся. В фельетон приходит углубленный анализ недостатков общественного устройства, ставится вопрос об ответственности каждого отдельного человека за эти недостатки. Информационность уходит на второй план, место ее занимает все более четко обозначаемая авторская позиция, личность фельетониста воплощается теперь, прежде всего в сатирической, иронической интонации. В фельетон впервые приходит вторая, ассоциативная тема (простая многотемность остается в прошлом). На рубеже веков М. Горький вносит много нового в развитие фельетонного жанра - возможность отбирать характерные факты современной действительности и обобщать их по-фёльетонному, с сильным элементом

сатирической образности, придавать им острое социальное звучание, высокий гражданский пафос, возможность переключения конкретных фактов в социально-типический план. В. Дорошевич в это же время использует самые различные жанровые разновидности, он имитирует трагедию, прибегает к форме новеллы, дневника, лекции, письма, стихотворения в прозе и т.п. Кроме того, с именем Дорошевича связано возникновение и такого классического в своем роде приема русского фельетона конца XIX -начала XX века, как «короткая строка».

Революция 1917 года коренным образом повлияла на дальнейшее развитие жанра. В изменившемся обществе перед фельетоном были поставлены совсем другие задачи, но существенную роль сыграло и то, что поступательное развитие жанра отрицалось. На газетную полосу пришел так называемый «маленький» фельетон. Советский фельетон 20-х годов XX века вобрал, на наш взгляд, некоторые черты этой модификации жанра, а также в творчестве М.Булгакова, И.Ильфа и Е.Петрова и др. нашли свое отражение традиции русского классического фельетона XIX века.

Установить, что в фельетонах М. Булгакова стало действительно новаторством, было привнесено именно им и повлияло на дальнейшее развитие жанра, а что укладывалось в общую схему фельетонов рассматриваемого нами периода невозможно было без рассмотрения явления «большого» советского фельетона.

Анализ существовавших в интересующий нас период наиболее значимых теоретических представлений о жанре (наиболее глубоким и разносторонним исследованием, представившим целый спектр взглядов на теорию фельетона той эпохи, стал сборник статей, вышедший в Ленинграде в 1927 году - «Фельетон») и наиболее ярких произведений 20-х годов XX века привел к выводу, что уже на том этапе своего развития фельетон вполне справедливо заслуживает определения', художественно-публицистического жанра. Так, целый ряд его характерных-черт, поставленные и выполняемые им задачи, используемые приемы сделали его явлением, существующим

Что касается М. Булгакова, то его сотрудничество в двух крупных и столь разных изданиях того времени, как уже упомянутый «Гудок» и берлинская газета «Накануне», его фельетоны, опубликованные в них, редко удостаиваются внимания и специалистов, и широкой публики. Более того, художественно-публицистические выступления писателя, представляющие в большинстве своем замечательное явление в истории отечественной журналистики, в творческой биографии самого М. Булгакова, в силу определенных причин предаются сегодня незаслуженному забвению.

Во-первых, фельетоны оказались «затененными» «большой» художественной прозой писателя. Во-вторых, среди исследователей-литературоведов прочно утвердилось мнение об их несовершенстве. Публицистика Булгакова рассматривается как вторичная по отношению к его романам, повестям, пьесам. М.О. Чудакова пишет: «Примитивно было бы думать, что в двадцатые годы был один единственный путь в литературу - через газетный фельетон. То, что могло быть и становилось хорошей школой для начинающих, имело совсем иное значение для такого литератора, каким был Михаил Булгаков в начале 1920-х годов. Если рассмотреть всю его работу этих лет в целом, легко увидеть, что в многочисленных фельетонах «Гудка» - не лаборатория его больших вещей, не предуготовление к большим замыслам, а скорее, наоборот, «отходы» от них, легкая эксплуатация уже найденного, уже с законченностью воплощенного в его повестях и в романе». Подобное мнение высказывает и В.И. Немцев: «Освоенный им (Булгаковым) в начале 20-х гг. жанр — скажем, фельетон - как чистая сатира, согласитесь, произведение невысокого эстетического звучания».

Такого рода оценки, на наш взгляд, во многом были вызваны тем, что сам писатель низко ценил собственную публицистику. В неоконченной повести «Тайному другу» Булгаков описывает процесс создания фельетона: «...сочинение фельетона строк в семьдесят пять - сто занимало у меня, включая сюда курение и посвистывание, от 18 до 22 минут. Переписка его на машинке, включая сюда и хихиканье с машинисткой, - 8 минут. Словом, в полчаса все заканчивалось...» Тем не менее, журналистике Булгаков отдал 6 лет жизни. В период с 1921 по 1926 год писатель сотрудничал в газетах: «Торгово-промышленный вестник» (конец 1921 - середина января 1922 г.); «Гудок» (начало апреля 1922 - август 1926); «Накануне» (июля 1922 - июнь 1924). Кроме этого, Булгаков публиковал свои, фельетоны и в газете «Известия», в «Красном журнале для всех», «Занозе», в журнале «Медицинский работник».

Оставаясь малоизученными, они лишаются и права быть частью творческого наследия Мастера. Об этом более чем красноречиво свидетельствует последнее «полное» собрание сочинений М. Булгакова в 8-ми томах. Составитель его, В.И. Лосев, пишет, что в Собрание «не включены лишь некоторые из их общего числа: прежде всего те, которые с уверенностью можно отнести к «вымученным» и незначительным и в которых авторство писателя почти никак не проявилось...» (Лосев В.И. // Булгаков М.А., 2002, Т. 1. С. 13). Сохраняя глубокое уважение к мнению В.И. Лосева, позволим себе не согласится с ним и с полной ответственностью заявить, что художественно-публицистические выступления писателя и в «Гудке», и в «Накануне» внесли значительный вклад в развитие «большого» советского фельетона, непосредственным образом отразились на литературных творениях М. Булгакова. Пусть фельетоны М. Булгакова не стали столь значимой страницей в истории литературы, как «Мастер и Маргарита», «Белая гвардия», «Собачье сердце» и другие, но в истории журналистики они являются выдающимися образцами жанра.

Работа в этих двух газетах занимала особое место в жизни и творчестве писателя. С «Гудка» началась журналистская деятельность Михаила Булгакова, а «Накануне» «принесла ему международную славу».

Как известно, «Гудок» в 1920-е годы был не просто газетой советских железнодорожников, но и поистине уникальным изданием, объединившим талантливых молодых авторов. Первый номер его вышел в свет в декабре 1917 года, и с этого времени газета была в гуще событий. На ее полосах ярко освещалась жизнь железнодорожного транспорта. В ней работали авторы, многие из которых впоследствии стали гордостью отечественной журналистики и литературы. Кроме М. Булгакова, школу мастерства в стенах редакции «Гудка» прошли такие замечательные писатели, как Константин Паустовский, Валентин Катаев, Илья Ильф и Евгений Петров и др. Помимо самой газеты издавались приложения: «Смехач» (1924-1928 гг.), иллюстрированный ежемесячник «30 дней» (1925-1941гг.), двухнедельный «Красный журнал». Материалы этих изданий с точностью отображали атмосферу времени, при этом использовались различные жанры: от фельетонов, высмеивающих бюрократов на местах, до «соленых» частушек, и все это выделяло газету из ряда многочисленных наркомовских изданий. Именно в такую редакцию и попал в 1922 году нуждающийся в постоянном заработке Михаил Булгаков. Начав с должности обработчика, или, иначе, литправщика, он уже к осени 1923 года стал штатным фельетонистом, публикую на страницах газеты 4-5 материалов в месяц.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: