Предают только свои 1 страница

Александр Щелоков

Роману Киму и Алексею Коробицыну, божьей милостью писателям, монаршим повелением разведчикам, по случайному счастью моим приятелям, посвящаю.

Андрей лежал на горячем песке, подставив солнцу прокаленную до цвета бронзы спину. С океана на берег тянул легкий ласковый бриз. Пахло йодом и преющими водорослями, которые на сушу выбросил ночной шторм. У самых ног, набегая на песок, умиротворенно шипели утратившие ярость волны. Солнце приятно согревало кожу.

«Значит, сегодня, — в который раз подумал Андрей, не в силах унять волнение, хорошо знакомое спортсменам, ждущим старта. — Что ж, может быть, даже лучше. Неизвестность часто бывает страшнее самой опасности. А тут сразу либо пан, либо пропал. Больше не придется переживать, волноваться…»

Андрей перевернулся на спину, запрокинул голову на руки и закрыл глаза, стараясь успокоиться. И все же ожидаемое успокоение не приходило.

Тогда он сел, расправил плечи. Зачерпнул полную пригоршню сухого, горячего песка и стал осторожно тонкой струёй пересыпать его на левую ладонь. Песок тек между пальцев как струйка воды. Песчинки, прилипшие к пальцам, сверкали на солнце золотыми чешуйками…

Стараясь отвлечься, Андрей попытался вспомнить Профессора — своего наставника полковника Корицкого. Постарался и не смог. Образ Профессора подрагивал, рвался и расплывался, как туман на ветру. Зато ясно вспоминались вещи Корицкого, его случайные слова, жесты. Андрей с удивительной точностью представил трубку Профессора, вырезанную в форме головы черта. Корицкий курил только у себя в кабинете, и трубка была единственным предметом на его рабочем столе. Этот стол всегда оказывался пустым, едва только кто-то входил к Корицкому.

Когда они виделись в последний раз? Кажется, давным-давно, а ведь по календарю всего только три года назад. Три года и восемь тысяч километров разделяли теперь Ученика и Профессора. Далеко, давно… Стоит ли вспоминать? Есть дела более близкие и более важные…

Андрей лениво перевернулся на живот, из-под руки внимательно оглядел пляж, потом мельком — море. Косой парус яхты маячил у самого горизонта. Это был легкий поворотливый швертбот. Андрей уже дважды видел его с достаточно близкого расстояния и хорошо запомнил приметы. Изящные обводы яхты сверкали коричневым свежим лаком, от кормы до носа по бортам тянулись ломаные линии фосфоресцирующих молний. У их оконечностей белела аккуратная надпись: «Moth» — «Мотылек».

Быстрый взгляд на часы. Стрелки почти сошлись на двенадцати.

Полдень. Начало самой жары.

Андрей вскочил, отряхнул песчинки с ладоней и ленивой походкой двинулся к лодке. Подошел. Взял в руки тяжелое весло, как штангу, расправил грудь, присел несколько раз, разминая ноги. Делая в упражнения, зорко огляделся по сторонам, замечая каждый пустяк, маломальскую мелочь.

Пляж выглядел пустынным. Только у редкого соснячка вдалеке от места, где начинался коренной берег, стоял белый спортивный автомобиль с откидным верхом.

Андрей сел в лодку и в два гребка отогнал ее от берега. Волнение прошло, его томило лишь ожидание.

Даже на экзаменах Андрей волновался сильнее. Сейчас он держался спокойно, уверенно. Только во рту сделалось сухо, и язык стал непомерно большим и шершавым. Но это могло произойти и от жажды, хотя пить он совсем не хотел.

Андрей судорожно сглотнул слюну и по-спортивному лихо, будто брал старт в регате, налег на весла. Примерно кабельтов гнал лодку резкими упругими толчками, потом сбавил темп.

Торопиться незачем. Все его действия расписаны по секундам. Только через десять минут (ни раньше, ни позже) он должен пройти мимо буйка, отмечавшего песчаную банку.

Кто разрабатывал детали плана операции, Андрей не знал, а раз ему это не сообщили, то интересоваться не следовало. Главное — выполнить все, как предписано. Об этом не раз предупреждал Корицкий. А он-то знал тех, с кем Андрею предстояло столкнуться, знал, какие трудности встанут на пути подопечного.

Корицкий… Этот человек всегда интересовал Андрея, но спросить о чем-либо личном Профессора никогда не хватало решимости. Да и не хотелось прослыть слишком уж любопытным. А сам Корицкий не касался своего прошлого. Вспоминал о каких-то деталях лишь изредка, когда его сердил Андрей, не выполнивший одно из каких-либо пустяковых заданий.

— Память нельзя терять! — говорил Профессор с чувством. — Память в нашем деле — и победа, и поражение.

Однажды, произнеся эту нравоучительную фразу, Корицкий замолчал, словно споткнулся на слове. Несколько раз пыхнул трубкой, посмотрел на Андрея пристально и сказал:

— Был со мной глупый случай. Проснулся в Женеве в отеле «У озера» и чувствую — все, пропал. У меня три паспорта. Три легенды. И вот вдруг забыл, кем был вчера вечером, когда снимал номер. Забыл, на каком языке разговаривал. День тогда выдался напряженный, трудный. Вымотался до предела, до края физических сил. Едва добрался до постели — рухнул в сон, как в могилу. Не зря говорят — бегу, значит, жив. Упал — пропал. Упал и я. Трудно поверить, но память отрезало как ножом. Что пережил, не опишешь. Лежу, вставать нет желания. Потом вошла о горничная. Произнесла «Гутен морген», и я воскрес…

Корицкий постучал пальцем по лбу.

— Берегите машинку, молодой человек. Берегите и тренируйте.

Андрей чувствовал, что Профессор любит его, заботится о нем, думает постоянно, но большего, чем обращение «молодой человек», в своих отношениях с учеником Корицкий себе не позволял.

Мельком взглянув на часы, Андрей похлопал веслами по воде, поднял их на борт и лег поперек банок, подставив живот и грудь солнцу.

Лежал, прислушивался к тиканью часов.

Потом вдруг сел, резкими гребками отогнал лодку мористее. Неподалеку от него, как спелый большой помидор на зеленой тарелке моря, покачивалась красная головка буйка.

Швертбот, склонив косой парус к самой воде, легко скользил по волнам, игравшим солнечными зайчиками, и контуры яхты подрагивали в зыбком мареве.

Еще несколько энергичных гребков. И опять взгляд на часы. Мимо, распушив седые усы бурунов, пронеслась моторка. Андрея обдало перегаром бензина, лодку качнуло набежавшей волной.

Андрей поправил темные очки, прикрыл ладонью подбородок и посмотрел вслед моторке. Увидел только загорелые плечи рулевого и белый шарфик на его шее.

«Наши», — подумал Андрей, во множественном числе определив своего единственного помощника, ко всему ему не известного, и сразу приналег на весла.

Медлить было нельзя.

Лодка шла вперед, легкая и послушная, как девушка в танце.

Андрей гнал ее туда, где только что виднелся парус. Сейчас море до самого горизонта было пустынным. И след моторки растаял, будто ничего не произошло, ничего не случилось.

А он знал — случилось.

Андрею стоило закрыть глаза, чтобы с кинематографической точностью представить, как и что именно произошло. Моторка с ходу рубанула желтый, покрытый лаком борт швертбота, исковеркала его, как яичную скорлупу, и умчалась так же внезапно, как появилась. В море теперь плавал яхтсмен — крепкий, спортивного склада мужчина средних лет. Андрей еще никогда не встречался с ним лицом к лицу, но мог узнать его даже среди толпы при случайной встрече.

Необычный способ знакомства люди предприимчивые избрали для того, чтобы у потерпевшего крушение в море не оставалось ни условий для выбора спасателя, ни возможности уклониться от встречи с ним.

Правда, именно обилие элементов случайности в операции больше всего тревожило самого Андрея. И тогда он высказал свое беспокойство Корицкому. Высказал, хотя опасался заметить в глазах Профессора блеск насмешки.

К удивлению, Корицкий отнесся к его тревоге на редкость серьезно.

— Много случайностей? — сказал он. — Что ж, давайте еще разок взвесим все действия вместе. Итак, нам известно, что большую часть своего отдыха интересующий нас человек — назовем его мистер Н. — проводит на спортивной яхте. Этот джентльмен регулярно, то есть каждый день в течение определенного месяца, часа на три-четыре уходит в море и остается там в одиночестве. Эти прогулки для мистера Н. стали делом привычным, и он относится к ним чрезвычайно спокойно. Значит, место встречи фактор не случайный, а закономерный. Далее. Телохранители, сопровождающие хозяина на суше и не отступающие от него ни на шаг, остаются во время морских прогулок на берегу. Пляж «Арена Рохас», откуда мистер Н. уходит на яхте в плавание, место пустынное и хорошо просматриваемое. Считается, что появление подозрительных о лиц там будет сразу замечено охраной. При этом в расчет берется только побережье. У охраны нет ни моторки, ни весельной лодки. Таким образом, что ж вы здесь, молодой человек, считаете случайностью? Столкновение моторки с яхтой? Вам не должно быть известно, случайность это или акт преднамеренный. Короче, вы просто окажетесь неподалеку от места аварии. В таких случаях это называется счастливой случайностью, разве не так?

«Случайность» для швертбота оказалась роковой. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: катер сделал дело со всей основательностью. Яхта уже почти затонула. На поверхности виднелся только ее окованный медью румпель, плавали мелкие щепки и несколько шкаторин, выбитых из паруса при столкновении.

— Хэллоу! — крикнул Андрей и налег на весла изо всех сил. — Что тут произошло?

Мужчина, плававший неподалеку, приподнялся над водой и помахал рукой.

— Давайте сюда! Со мной женщина!

Появление на месте происшествия третьего лица — женщины — планами не предусматривалось. Однако с этим уже ничего нельзя было поделать.

Андрей перегнулся через борт и помог мужчине втолкнуть в лодку испуганную до крайности женщину. Затем через борт перевалился и сам мужчина. Он был бледен и, морщась от боли, потирал левое плечо. На щеке кожа была слегка поцарапана. Тонкая струйка крови, мешаясь с морской водой, стекала по подбородку.

— Я видел, как исчез парус, — сказал Андрей — И подумал, здесь не все ладно.

— Вы подоспели в самый раз, — сказал мужчина. — Моя сестра очень испугалась и уже начала сдавать.

«Сестра, — подумал Андрей, — кто бы мог предположить такой оборот».

Он работал веслами что было мочи. Лодка с разгона вылетела на песчаную косу. Андрей выскочил на берег и протянул руку женщине.

— Прошу вас, не волнуйтесь. Все окончилось благополучно.

Мужчина проводил сестру к машине и сразу вернулся к лодке.

— Извините, — сказал он. — Я хотел выяснить, как вас зовут.

— Какая разница? — спросил Андрей и столкнул лодку в воду. Всем видом он показывал нежелание заводить знакомство со спасенным. — Может, обойдемся без формальностей?

Он уселся на банку и взялся за весла. Мужчина легко вскочил в лодку, так же демонстрируя нежелание отступаться.

— Я должен узнать, как вас зовут! — Фраза прозвучала твердо и властно. Чувствовалось, что мистер Н. уже полностью оправился от потрясения. Лицо его порозовело, движения обрели плавность, голос — силу.

— Слушай, парень! — нарочито грубо, не скрывая раздражения, проговорил Андрей. — Я не спрашивал никаких имен перед тем, как тащить вас из воды. Верно? Так оставьте меня в покое на суше. Договорились?

Он сделал вид, что разговор окончен, и начал усиленно массировать голень, сжимая и растирая ее пальцами.

— И все же, где я могу найти вас? — спросил мужчина мягко. В его голосе вдруг послышалось дружелюбие. — Вы можете пренебречь мной, моими желаниями, но сделайте снисхождение к женщине. Моя сестра просила узнать о вас…

Андрей взглянул на мистера Н. внимательно и, сдаваясь, изменил тон:

— Я не горю желанием встречаться с кем либо, но если угодно женщине, я бываю здесь все дни, кроме вторника и пятницы. С десяти до двух…

— Благодарю вас! — сказал мужчина.

Андрей рывком сдвинул лодку с косы. Уже покачиваясь на волнах, он видел, как спортивный автомобиль сорвался с места, взял полную скорость и исчез за редкими деревьями.

Четверть часа спустя Андрей добрался до Черного мыса, где оставлял свою машину под наблюдением старого лодочника Аугусто-Карлоса. Вытянув лодку на берег, он лег на песок и устало закрыл глаза. Кто бы знал, сколько сил и нервного напряжения стоила эта внешне простая и на первый взгляд пустячная игра!

Еще в самом начале учебы Корицкий сказал Андрею:

— То, что о разведчиках пишут в книгах, заранее рассчитано на увлекательность. Преследование, погони — все это нравится читателям, волнует их, заставляет переживать за героя. Между тем разведчик, которого догоняют и ловят, уже не разведчик…

Профессор остановился у окна и долго смотрел через зелень сада на шумную улицу, на путепровод, перекинутый через рельсы железной дороги, по которому бесконечной чередой двигался поток автомашин.

— Труднее всего не с погонями, а с тем, что внутри нас. От своих чувств никуда не уйти, их нельзя отложить, заставить молчать, они всегда с тобой. Они в тебе повсюду…

— Ощущение как над пропастью? — спросил Андрей, на ум которому невесть откуда пришел этот образ.

— Над пропастью? Не знаю, — очень серьезно ответил Корицкий и пыхнул трубкой. Синий дым окутал его лицо. — Не знаю. Я, молодой человек, никогда по скалам не лазал. Не довелось. Поэтому у меня иное определение. Представьте, что перед вами оголенный провод. Есть в нем напряжение или нет — вы не знаете. А по условиям этот провод надо обязательно схватить голой рукой. Так вот, чего ждать? Убьет вас сразу или отшвырнет подальше, а может, вообще все обойдется удачно — на это может ответить только опыт. Ток невидим. Именно такое ощущение оголенного провода разведчик носит с собой постоянно.

Андрей тогда улыбнулся, желая показать Профессору, что оценил найденный им образ. А сам подумал, что ощущение человека, стоящего над бездной, ему понятнее и ближе. Трудно сказать, кто придумал лепить в домах балконы от пятнадцатого этажа и выше, но всякий раз, выходя на узкую площадку, повисшую в пустоте над городом, Андрей испытывал неприятное, тревожное чувство. Было жутковато, и вместе с тем какое-то озорное желание подталкивало к пустоте. Его так и подмывало шагнуть вниз. Усилием воли он сдерживал себя, спокойно смотрел вниз, перегибался через перила, а потом уходил с балкона с чувством явного облегчения.

Проходя специальную подготовку, Андрей прыгал с парашютом — днем и ночью, с аэростата, вертолета и реактивного транспортного самолета. Прыгал с удивительной радостью, ощущая щекочущий холодок опасности у самого сердца, но даже и после парашютного курса не перестал испытывать волнение перед обычной балконной высотой.

И вот теперь, годы спустя после того разговора с Корицким, Андрей вдруг ощутил, что не пропасть, не бездна, разверзнувшаяся под его ногами, заставляла его в последние дни испытывать нервное напряжение. Это было именно то чувство оголенного провода, о котором рассказывал Корицкий. Оно и только оно. И Андрей с благодарностью думал о Профессоре, который помог ему сформулировать нужный образ. Сейчас причина волнения, обнаруженная с большой точностью, помогла ему вернуть душевное равновесие.

На следующий день, как это бывало и раньше, ровно в десять Андрей подплыл к пляжу на лодке со стороны мыса и устроился на своем давно облюбованном месте. Едва улегшись, он вдруг заметил, как из-за сосен к нему направились двое. Они приближались спокойными неторопливыми шагами, словно нарочно представляя возможность как следует разглядеть себя.

Тот, кто шел впереди, был высокий, широкоплечий, краснолицый, с тяжелым подбородком профессионального боксера и бесцветными холодными глазами. Андрей заметил, что у него неестественно огромные и толстые уши. Будто кто-то шутки ради приклеил человеку к лицу два разбрюзгших вареника, да так и оставил навечно. Владелец ушей-вареников перекатывал во рту жевательную резинку и ритмично ворочал увесистой бульдожьей челюстью. Его спутник — ростом пониже, складом пожиже, с бледным лицом и острыми глазками, прикрытыми толстыми стеклами очков, выглядел процветающим маклером или содержателем подпольного тотализатора.

— Мистер Стоун, если я не ошибаюсь? — спросил он, подойдя к Андрею вплотную.

Тяжеловес остановился в двух шагах позади, уши-вареники его устало повисли, как корабельные флаги в штиль.

Сердце Андрея замерло и вдруг бешено заколотилось. Есть в служащих полиции нечто такое, чего нельзя прикрыть ни модными костюмами, ни изысканными манерами.

«Неужто конец? — подумал Андрей. — Киндер-мат в четыре хода. Кто бы мог ожидать такое?» Но тут же, подавив волнение, перевернулся на спину, сел.

— Допустим, это я. А кто вы, джентльмены?

— Я Джон Мейхью, поверенный в делах его величества Генри Третьего. Вы имели честь встретиться с ним день назад на этом пляже.

— Так он король?! — воскликнул Андрей и вскочил, отряхивая песок с синих плавок. — Вот уж не знал!

Мейхью засмеялся, открыв ровный ряд белых аккуратных зубов, явно искусственного происхождения.

— Два миллиарда сэра Генри, я думаю, дают ему право на такой титул. Есть короли, царства которых и сравниться не могут с империей Диллера.

— Так это был Генри Диллер?! — Удивление у Андрея снова получилось вполне натуральным, и он тут же смущенно улыбнулся. — А я его назвал парнем.

Мейхью засмеялся.

— Трудно бывает угадать, где потеряешь, где найдешь. Именно это и понравилось сэру Генри больше всего. Его уже сто лет никто так не называл.

— Значит, я что-то нашел? — спросил Андрей.

— И немало.

Мейхью вынул из большого кожаного портфеля продолговатый листок банковского чека. Взглянув на Андрея, помахал бумажкой в воздухе.

— Это вам, сэр. Десять тысяч до единого цента.

Верзила стоял рядом, не спуская глаз с Андрея, и с безразличным видом переминал челюстями резинку. Уши его мерно двигались.

Андрей сел на песок.

— Простите, джентльмены, я не люблю шуток.

— Мистер Стоун, — обиженно сказал Мейхью, — я не шучу.

— Тем труднее мое положение, — отозвался Андрей. — Вряд ли мистер Диллер делает такой щедрый подарок только за одну понравившуюся ему фразу. А если нет? Тогда за что?

Мейхью пристально посмотрел на Андрея и почтительно склонил голову.

— Ваша проницательность, сэр, делает вам честь. Прежде чем вручить вам чек, я обязан оговорить два условия. Первое — история с яхтой не должна попасть в прессу. Ни сейчас, ни год, ни два спустя. Ее просто никогда не случалось.

— Меня это вполне устраивает, джентльмены. Можете передать его величеству: никто никогда ничего не узнает. Я не намерен основывать компанию спасения утопающих и совсем не нуждаюсь в рекламе.

— Спасибо! — воскликнул Мейхью иронически. Он понимал шутки. — Второе условие не труднее. Вы поможете мне провести небольшое расследование.

— Извините, мистер Мейхью, я не частный детектив и участвовать в ваших расследованиях не намерен. Мне проще сделать вам ручкой и уплыть отсюда.

— Вы не так меня поняли, сэр. Я просто попрошу вас ответить на мои вопросы. Расскажите, что здесь произошло вчера?

— Я вам уже ответил: у меня нет желания участвовать в вашем деле. Доложите об этом своему величеству, и дело с концом.

Мейхью усмехнулся,

— Дорогой мистер Стоун, ваше желание в данном случае мало что значит. Совершено покушение на влиятельного человека этой страны. Вопросами безопасности сэра Генри занимаюсь я…

— Очень приятно, но при чем тут я?

Ушастый костолом, прислушиваясь к перепалке, перестал двигать челюстями и заулыбался. Видимо, ему было в диковинку, что нашелся кто-то, способный спорить с его шефом.

— Участвовать вам придется, — сказал Мейхью тоном, не допускавшим возражений. — Иначе я вынужден буду привлечь к делу полицию. Думаю, вам это не доставит большого удовольствия, зато прибавит хлопот.

Андрей понял: его прижимали к стене. Вежливо, но жестко. Нормальный и уважающий себя человек с полицией связываться не станет. Но соглашаться — значило принять условия Мейхью. Этого Андрею не хотелось.

— Хорошо, мистер Большой Сыщик. Я согласен. Буду ждать официального вызова в полицию. Пока он придет, я свяжусь с прессой. Мне кажется, сюжет с крушением яхты и вашими угрозами внимание журналистов привлечет. Между тем вначале мне показалось, что дело требует деликатности. Но коль скоро оно войдет в протоколы…

— Сэр! — воскликнул Мейхью, и в голосе его прозвучала плохо скрытая растерянность. — Вы нашли хорошее слово: «деликатность». Я его и стараюсь придерживаться. Поймите, речь идет о двух-трех вопросах, которые мне просто необходимо выяснить. Для дела, сэр, для дела. И я прошу вас: помогите мне.

— Одно условие: подписывать я ничего не стану.

— Ради бога! — Мейхью засуетился. — Разве я говорил о подписях? Мне надо только уточнить некоторые детали.

— Пожалуйста, — сказал Андрей. — И давайте раздевайтесь.

Мейхью удивленно вскинул брови, не поняв, в чем дело. Зато верзила весело захохотал.

— Босс, а парень не промах! Он боится магнитофона.

Теперь и Мейхью догадался, в чем дело. Не произнося ни слова, он дернул молнию и сбросил на песок брюки. Потом стал расстегивать пуговицы рубашки.

Раздевшись, поднял руки вверх.

— Так вас устроит?

Андрей удовлетворенно кивнул, и они отошли в сторону. Верзила, поглядев им вслед, вернулся к машине.

— Мистер Стоун, — задал вопрос Мейхью, — прошу вас, расскажите, что здесь произошло вчера? Подробно, с деталями.

— Вряд ли деталей будет много. Цельной картины у меня не сложилось. Поэтому лучше задавайте вопросы.

— Вы заметили катер?

— Да. Он прошел в кабельтове от меня. Лодку качнуло.

— Что представлял собой этот катер?

— Боюсь ошибиться, я его видел мельком. Похоже, корыто типа «Атлантик». Впрочем, могу промахнуться. Цвет — белый. Голубая лента по борту и надпись «Полиция».

— Вел его полицейский?

— Человек был раздет. Я видел его со спины. На плечах полотенце или шарфик. Скорее полотенце. Белое с красной каймой.

— Мы нашли катер, — сказал Мейхью, выслушав. — Вы определили точно: полицейский «Атлантик». Его угнали от административного причала за три часа до происшествия.

— И полиция не хватилась? — Андрей не скрыл презрения к местным блюстителям порядка.

— Катер стоял на профилактике и был исключен из расчета дежурств. Нашли его у Черного мыса. Там же оказалось и полотенце с красной каймой. Вы многое заметили, мистер Стоун. Особенно цвета.

— Я художник, мистер Мейхъю.

— О, сдаюсь! — воскликнул Мейхью, но тут же задал новый вопрос: — Как давно вы облюбовали этот пляж?

— Разве это имеет отношение к делу? Катер, яхта мистера Диллера и я… Какая связь?

Мейхью усмехнулся и потер ладонями плечи; о поросшие густыми космами седых волос.

— Припекает, — сказал он. — Разрешите накинуть рубаху?

— Да, пожалуйста, — милостиво распорядился Андрей.

Мейхью сходил к месту, где оставил одежду, и вернулся в рубахе, накинутой на плечи.

— Вы спрашивали о связи, мистер Стоун. Она есть. Почему три разные линии — путь моего хозяина, катера и вашей лодки сошлись в одной точке в одно время?

— Случайность, — сказал Андрей убежденно. — Тот, кто таранил яхту, мог иметь зуб на мистера Диллера. Или его просто наняли. Я подошел к яхте, когда она исчезла под водой…

— Если все так, — начал Мейхью, но Андрей перебил его. Он зло пнул ногой кучку песка, которую незадолго до того сам же и нагреб.

— Черт меня дернул влезть в эту лужу со своим гуманизмом! Пусть бы ваш Диллер сам выбирался на берег, как мог!

— Вы поступили правильно, — оправдываясь начал Мейхью. — Мистер Диллер вам очень благодарен. За себя, за свою сестру. Он верит, что ваше появление — счастливый случай. Я другое дело. Я старый циник и ни во что не верю без доказательств. Вы уж меня простите.

Разговор шел легкий, почти шутливый, но вместе с тем Андрей ощущал и железную хватку собеседника. Это был опытный и неугомонный контрразведчик. Он вел беседу серьезно и целенаправленно. Андрей знал, что каждое его слово будет перепроверено самым тщательным образом. Об этом свидетельствовало все поведение Мейхью, патологически недоверчивое.

— Простите, Стоун, нескромность. Вы давно живете на Побережье?

— Уже два года.

— Откуда сами?

— Не хотелось бы говорить на эту тему.

— Почему?

— Так старался приглянуться вам, а это обстоятельство вам не очень понравится.

Мейхью усмехнулся.

— Я привык, мистер Стоун, знать о людях и вещах многое, что мне не нравится. Итак, надеюсь, не из России?

Андрей засмеялся.

— Вы потрясающе проницательны, русская мафия. Верно? Но, увы, я с юга Африки.

— Йоханнесбург?

— Нет, мистер Мейхью. Мы из глубинки. Люкхофф. Слыхали?

— О да, конечно. Только что от вас.

— Вы мало потеряли. Дыра изрядная.

— Я туда не собираюсь.

— А стоило бы. Взглянули бы на мой отчий дом.

— Вы африканер?

— Англичанин.

— Уехали потому, что не любите черных?

— Скорее всего потому, что с какой-то поры черные не очень любят нас. Но давайте не будем на темы красок. Сегодня опасно признаваться в пристрастиях к определенному цвету. Красный и коричневый не любят демократы. Эти цвета вызывают у них ужас. Зеленый раздражает бизнесменов, загрязняющих окружающую среду. Черный провоцирует ненависть у белых, белый — у черных. Голубой — рождает брезгливость у женщин. А я художник, сэр. Что мне делать, если стану бойкотировать тот или иной цвет?

— Резонно, — сказал Мейхью. — Ко всему вы очень осторожный художник. Или, может быть, очень хитрый?

— Бесхитростны в наш век только новорожденные. Теперь хитрят даже дураки. Правда, по-дурацки.

Мейхью пропустил обидный намек мимо ушей.

— И долго вы жили в… в Люкхоффе?

— До десяти лет после рождения. Стоило бы вам все же туда смотаться. Чего там стоит один климат.

— Родители?

— Отец. Он помер там же всего пять лет назад.

— И откуда же вы перебрались на Побережье?

— Из Мельбурна, сэр. Не желаете там побывать?

Ответив, Андрей нагнулся, поднял со своей рубашки часы и взглянул на них.

— Торопитесь? — спросил Мейхью и улыбнулся. — Замотал я вас вопросами?

— Насчет тороплюсь — да, что касается вопросов — нет.

— Тогда на сегодня кончим, мистер Ловкий Художник. Главное — мы с вами познакомились. Верно? Берите чек и до следующей встречи.

— Вы ничего не поняли, мистер Проницательный Сыщик. Я ставил условие: никаких чеков, никаких расписок. Все — бесплатно. И мы с вами больше не встречаемся. Адью!

— Сэр! — взмолился Мейхъю. — Мистер Диллер спустит с меня три шкуры. Он убежден, что вы должны взять чек.

— Извините, — развел руками Андрей. — Я уважаю убеждения мистера Диллера, но имею свои. Это вам, подданным его величества, приходится делать то, что пожелал король.

Мейхью ничем не выдал своей ярости. Только поклонился Андрею.

— Хорошо, сэр. Мы найдем вас, когда понадобится.

— Лучше бы этого не случилось.

— Идемте, Янгблад, — обратился Мейхью к спутнику с ушами-варениками.

Они удалились, тяжело ступая по сухому сыпучему песку, унося с собой тяжелый портфель.

Пошел уже третий год, как Андрей поселился в доме на Оушн-роуд — в тихом загородном квартале. Его особняк — обширное двухэтажное здание — был построен лет десять назад, но выглядел весьма современно. Архитектор, готовивший проект, сумел заглянуть в будущее и выжал немало пользы из стекла и бетона. Чуть скошенные книзу стены придавали дому вид усеченной пирамидальной призмы, стоявшей на меньшей грани. Это делало особняк по-своему красивым и запоминающимся. Широкие скаты крыши, выступавшие далеко за стены, затеняли окна от полуденных лучей и помогали сохранять прохладу в самый жаркий период года. В то же время огромные проемы окон пропускали внутрь комнат массу света, создавая прекрасные условия для работы.

Рядом с коттеджем находилась теннисная площадка, за ней раскинулся буйно разросшийся сад. С одного взгляда можно было понять, что в особняке живет человек обеспеченный и преуспевающий. Этот дом для Андрея стал своеобразной визитной карточкой, рассчитанной на то, чтобы вызвать доверие окружающих: на Оушн-роуд селились только люди имущие, состоятельные.

Художник Чарльз Стоун, англичанин с паспортом Южно-Африканской Республики, жил одиноко, много ездил и еще больше работал.

Третье лето, встреченное Андреем на Оушн-роуд, стало фактически первым, которое он сумел разглядеть во всей красе не как турист, случайно занесенный в этот экзотический край, а спокойно, словно крестьянин, наблюдающий природу один на один с близкого расстояния.

Богатство красок, щедрость земли и беспокойная даль океана — все это дарило Андрею массу впечатлений, от которых он отвык за годы, проведенные в каменных мешках индустриальных, прокопченных дымом и пропахших химикалиями городов. И он жил, преисполненный жаждой творчества. Этюды рождались под его кистью один за другом. Он не просто работал. Он тяжело и упорно вкалывал. Исследователи живописи, которым, возможно, еще придется описывать творчество Чарльза Стоуна, неизбежно придут к выводу, что именно в тот год художник написал наибольшее число своих лучших картин. Именно эти полотна украшают частные собрания семейств Диллера, Хупера, Корды. Кое-что из его работ попало в музеи Америки и Европы.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: