Энрико Вуткасту, 37 лет, из Кейптауна, проводят электрошок в госпитале для ветеранов войны в Сиэтле 19 ноября 1946 г. Психиатр хочет доказать Рону, что его метод лучше (2 сессии).

На кровати в палате. Надо мной окно, но оно высокое. Я у стены, сплю, отвернувшись к стене. Сетка прогнулась подо мной. Подходит сестра, трогает за плечо.

- Рики, мальчик, вставай-вставай, дядя доктор тебя ждет. Пойдем, тебе полегчает сегодня.

Переворачиваюсь, встаю как во сне. Светло очень и бело. Вокруг много народа, кто с головой перевязанной, кто с рукой. Они у меня в глазах двоятся-троятся. Один сидит, а кажется их четверо. Мотаю головой, чтобы скинуть это видение. Сестричка-мулаточка небольшого роста. У нее в руках моя история болезни.

- Может быть, Салли, ты его полечишь, это будет полезней.

- Сейчас тебя в память приведут, крепись и, чего не было, вспомнишь, - возгласы.

- Эй, вы там, ребята, не пугайте мне парня, перестаньте, не доведу, в штаны наложит. Рики, пошли.

...

Выводит из палаты. Столы, проходы, коридоры, под ногами дорожки. С кем-то она по дороге разговаривает, историю несет.

...

Привела. Вхожу в комнату как будто не на своих ногах. Дверь задвинулась, как в бункере. Комната круглая почти. Окон нет. Рентгеновская установка, много кабелей. Столик со многими лекарствами. Каталка стоит. Кресло с приспособлениями. На потолке какая-то аппаратура. Стол как хирургический или рентгеновский.

- Спасибо, Салли. Заходи. Здоровый парень.

- Давай, приятель, садись. Посадите его.

В кресло сажают, как зубоврачебное. Читает мою историю болезни.

- Там контузия была 17 августа (на корабле в те дни, когда бомба была сброшена над Хиросимой, стычка была в море). В сознание не приходил.

Мигающая лампа направлена на меня.

- Смотри-смотри.

- Тяжелый случай. У него зрачки не реагируют. Сейчас попробуем. Готовь его.

Беспокойство, ощущение, что голова пустая.

- Ты же не хочешь умирать. Мы сейчас с тобой поговорим.

- Стив, ты же знаешь, Рон просил несколько таких больных с шоком. У него было две-три контузии.

- Зачем ему?

- Для его экспериментов.

- Кто ему разрешит?

- Разрешили.

- Таких больных много, отбери ему несколько по истории. Пускай пробует.

- Может, этого?

- Посмотрим. Этот мне самому нужен. Этого сейчас сами попробуем. Он мне для работы пригодится.

- Он просил чистых, без гипноза.

- Что он там ерундой занимается.

- Ты же знаешь, как он работает.

- Я не верю, что у него что-нибудь получится. Все это ерунда. Из шока можно вывести только направленным шоком. Нужен обратный шок. Клин клином. За моей методикой будущее. Я докажу, и этот случай мне поможет.

- Рон просил встретиться.

- Мне нужны доказательства. Сажай.

- Но Рон хотел с тобой поговорить.

- Мне нужен здесь положительный результат, чтобы было о чем говорить.

- Смотри, чтобы не получилось как вчера...

- Ладно, сейчас работаем. Эй, приятель, ты как?

Пристегивают. Ноги закрепляют в щиколотке и под коленом, руки в двух местах. На голову надевают кожаный обруч с металлической блямбой на лбу, за ушами. Кожей пахнет. Прижата голова, на всей голове датчики. Со спины прикладывают к чему-то холодному. Блямбы какие-то на позвоночнике и загривке. По поясу тоже пристегивают. По коленке стукнули, по груди провели.

Лампа направлена в глаза. Мне безразлично, что свет бьет в глаза.

- Никакой реакции, и здоровое тело. Посмотри, ни одной царапинки, то, что мне надо. Ладно, попробую. Рон обойдется, он мне самому нужен. Таких крепких еще поискать надо.

- Смотри, чтобы, как вчерашний, не загнулся.

- Тот хлюпик был.

Странное состояние, никакое...

- Придет в себя.

- Или придет, или совсем уйдет. Что у него сейчас в голове?

- А ничего, в кубики, небось, играет.

Прокручивается какое-то сражение - автоматы, самолеты.

- Постарайся вспомнить все. Сейчас будешь вспоминать. Мы тебе немножко поможем. Будет капельку больно, но ты ведь потерпишь?

Освободи ему руку. Ну ладно, вводи. Введи три кубика.

- Ты что, это очень много, опасно.

- Я знаю, что делаю. Ничего, он крепкий, попробуем.

Тело крепкое, хотя столько месяцев без движения. Часы на руке, но они их снимают. Руки не очень волосатые, грудь тоже. Волосы отросшие, светлые, лоб высокий, глаза ввалились. Обросший немножко, щетина. Обыкновенный. Белые рубашка с коротким рукавом и штаны. Разрез в рубашке на груди.

Укол делают в вену.

- Вены как надулись. Одно удовольствие в такие вены вводить.

Рука левая онемела. Расслабление мышц, ком в горле. Дышать напряженнее, не проглатывается. Проверяют по мышцам, что расслаблены.

- Ты не много ввел?

- Все будет нормально.

- Так, давай попробуем, готовься, маленький заряд. Ну по первому разу немножко, на три ампера. Дашь ровно на оба полушария, а потом резкий толчок на гипофиз.

- Понял, как всегда.

- Подожди, все проверил, все готово? Посмотри, ровно ус­тановил на обоих полушариях? Первый раз делаем ровно по всему.

- Все-все, чего ты тянешь?

- Готов, поехали. Включай!

Звездочки поплыли, включаются, на темном фоне то здесь, то там. Маленькие уколы по голове, маленькие гвоздики забиваются. Не по себе. На затылке, по позвоночнику ощущение неприятного ожидания. Томление до копчика доходит. Дыхание учащается.

- Смотри на меня. К тебе вернется сознание, ты сейчас все вспомнишь. Смотри мне в глаза. Все будет нормально. Ты вспомнишь себя, родных, девушку свою. Забыл? Давай-давай вспоминай, мы тебе поможем. Давай потихонечку так же, еще немножко.

- Смотри сюда, смотри на меня. Смотри, вспоминай. Смо­три мне в глаза.

Смотрит мне в глаза. Я его не вижу совсем, голова клонится, вижу только низ фигур.

- Откинь ему немножко кресло.

Откидывают спинку.

- Ну что еще у тебя? Внимание, запускай. Давай!

Опять пошли заряды.

Вспышка в глазах, удар в затылок, под затылок, резонанс от головы по всему позвоночнику до копчика. Тряхнуло, все тело передернуло под ремнями. Глаза полезли из орбит. Попо­лзла тошнота со стоном, звериный крик. Сердцебиение участилось, грудь сжимает, все тело сжимается. Затылок заболел, сжимается. Голова вниз склонена. Сверху навалилось.

- Стоп, хорошо, зрачки расширились. Хватит. Ну вот, не все потеряно.

Я стону, тошнота подкатывается, дрожь по всему телу, спазмы желудка. Учащенное дыхание, потуги к рвоте. Передергивает тело, пытаюсь пошевелить головой, руками, но все зафиксировано. Пытаюсь сказать:

- Пустите, уходите, пок сьют (ругательство по-английски).

Пытаюсь вырваться, обмяк, силы нету.

- Ничего, приятель, ничего. Что там с пульсом?

- Около 200.

- Введи ему камфору, а то еще загнется, сердце не выдержит.

- Напрямую?

- Давай напрямую. Он мне нужен живым, его нельзя потерять. Аккуратнее.

Вкалывают прямо в сердце. Теплая струйка, пустота в области груди, сердца. Онемела левая сторона тела. Расслабление немножко. Тепло. Пустота.

- Убирайтесь! Где я? Пустите!

- Успокаивайся. Все-все, ты в безопасности. Ничего, приятель, все будет хорошо. Посмотри на меня, посмотри мне в глаза.

На лица их смотрю: молодые. Один в очках, светлый, другой темный. Обычные. В белых халатах.

- Вспоминай! Имя? Давай!

От последнего удара тряхануло только. Обмяк.

- Уходите, выматывайтесь...

Тошнота, рвота.

- Я тебе приказываю! Ты все будешь вспоминать, все будешь называть. Ты все вспомнишь.

Лампа посередине яркая горит.

- Смотри на свет, смотри. Ты будешь вспоминать. Все вспомнишь, все сможешь. Что ты еще хочешь вспомнить? Как в первый раз девчонку трахал? Что тебе еще надо? Внимание.

Лица надо мной.

- Так, все хорошо. Что на приборах?

- Нормально. Синусоида в пределах нормы.

- Отлично, проход есть. Так, еще разочек. Смотри на меня... в глаза... Так, поехали, давай включай потихонечку. Посильнее. Давай!

Снова включил. Удар. Все тело задергалось. Удар, еще раз-раз. Тело дергается, стягивает, сжало все и голову. В висках заболело.

- Давай, давай, давай!

Заряд в голову. По всей голове искры, как салютинки, и вниз по телу пробежали. Все, как в кулак, собрало. Подбросило, посадило обратно. Опять тошнота пошла. Рвота. Хочется плюнуть ему в лицо с его вопросами. Больно, пытаюсь вырваться. Ругаюсь, кричу на него.

- Вашу мать, пустите. Убирайся, иди к черту, к черту.

Трясет, рвота выворачивает, озноб, стянутая голова.

- Имя, имя, быстро говори.

- Энрико Вуткаст.

- Возраст?

- 37.

- Где ты родился?

- В Кейптауне. Пустите.

- Часть, где служил?

- 11-й специальный полк. Не могу больше, пустите.

- Возвращайся в случай. Смотри, ощущай. Ты там? Я приказываю! Ты там? Ты видишь? Ты спишь и видишь. Я знаю, что делать. Смотри, я тебя поведу. Не смей отходить в сторону. Сон глубокий, ты не можешь пошевелиться. Он тебя охватил всего. Сон со всех сторон. Это все шарлатанство. Только я мо­гу тебя туда увести. Хаббард, дианетика - это все ерунда. Ты в моей власти. Уходи туда, в огонь, я буду с тобой. Ты меня видишь?

- Да. Иди к черту. Идите к черту, пустите меня.

- Хорошо, приятель, сейчас отдохнешь, все нормально. Ты молодец, хорошо поработал. Освобождай его.

Отстегнули, руки падают на кресло. Лечь хочется. Простукивают голову, ноги. Под обе руки взяли, переложили на каталку.

- Все, хватит, достаточно, отлично. Давление?

Давление меряют.

- Высокое.

- Ничего, так и положено. Сделай ему укол.

В другую руку делают.

- Пусть отдыхает, пусть сутки спит. Все. Не уходи, ты мне понадобишься.

Дверь открывают.

- В палату отдельную.

Голову перевязали. Сестры забирают, увозят.

Холодно, знобит, по телу мурашки. В голове гудит, как все сосуды сузились, затылок болит, гвозди в висках, все там сжало. Глухо в ушах.

Укрыт одеялом, подогнуто везде. Засыпаю по дороге, бормоча ругательства. Из полутьмы свет. Чувствую, что везут каталку, тело дергается на швах, колесики на переездах трясутся, в голове отдается. Темно. И по длинному-длинному коридору везут и везут.

...гул самолетов, автоматов...

Бесконечная дорога и сны военные.

Заметки одитора:

У преклира вся соматика из данного случая один к одному проигрывалась во время гипертонических кризов и приступов сильной мигрени в этой жизни и была знакома ей. Гипертонические кризы начались очень рано, в настоящее время у дос­таточно молодой женщины диагноз гипертонической болезни II степени. Бывали такие состояния, когда в четыре-пять часов дня наваливался сон от нее не зависящий. Ощущения, что всю голову захватывает, опустошает, голова как чужая, тяжелая. Знобит, чувство онемения спускается по горлу в грудь, вызывает тошноту, потом поднимается вверх. Типичны для нее были боли в груди, позвоночнике, за грудиной, в коленях. Двоилось изображение, возникало ощущение, что глаза по-разному видят, несопоставление картинок. В очках читать уже не могла: все начинало двоиться, тогда читала одним глазом, часто не могла вообще читать. Периодически бывали волнообразные головокружения, ощущения, что все плывет, как будто сошла с карусели, вестибулярный аппарат "никакой". Беспокоили ощу­щения онемения левой стороны груди и левой руки. Испытывала трудности поездок на всех видах транспорта, не могла ездить в метро. С огромным трудом выбиралась в город, поехать куда-то было проблемой.

Теоретические вопросы данного вида воздействия мы рассмотрели в четвертой главе данной книги. Делаю выписку из "Справочника по психиатрии" (138). "Для электросудорожной терапии (ЭСТ) выделяют специальное помещение. Ее недопустимо проводить в общих палатах. Сеанс проводится натощак, так как возможны тошнота и рвота... В помещении для ЭСТ должны быть шприцы, набор медикаментов, включающих сердечные средства и стимуляторы дыхания (перечисляются), а также кислородный баллон, шпатели, концы которых обернуты ватой и марлей, роторасширители, языкодержатели... аппарат для измерения артериального давления.

Для проведения ЭСТ пользуются переменным током из сети напряжения 127 и 220 В. Аппарат (электроконвульсатор) можно переключить на любые из этих двух напряжений... Минимальная судорожная доза определяется эмпирически, подбором напряжения и экспозиции. Минимальное напряжение тока 70 - 80 В, начальная экспозиция 0,5 с. Если первое включение тока не дает судорожного эффекта и сопровождается лишь кратковременной потерей сознания, необходимо через 2 - 3 мин. повторить процедуру, увеличив напряжение тока или вре­мя его действия... Чрезмерная экспозиция травмирует больше, чем высокий вольтаж... Если третье включение не приводит к полному судорожному припадку, то дальнейшие попытки на протяжении этого дня прекращаются. Лечение возобновляют через 2 - 3 суток с напряжения, повышенного еще на 10 В.

Перед началом сеанса больному накладывают на голову электроды... Во избежание прикусывания языка и щек медицинская сестра еще в самом начале припадка, когда больной ненадолго откроет рот, вставляет ему между коренными зу­бами шпатель. Шпатель удерживают до тех пор, пока больной не разомкнет челюсти после припадка... Во время припадка больного не удерживают. Удержание создает дополнительные предпосылки к переломам и вывихам... После припадка боль­ные приходят в сознание не сразу и могут совершать раз­личные нецелесообразные действия: бессмысленно оглядыва­ются по сторонам, что-то ищут, куда-то стремятся, рвут белье, разбрасывают постель... При воздействии достаточной судо­рожной дозы припадок начинается с мгновенной потери соз­нания и тонической судороги, охватывающей все тело... В пе­риод судорожного припадка зрачки расширяются и не реаги­руют на свет. Артериальное давление во время припадка повы­шается... Больной просыпается в полном сознании; период припадка амнезируется, что способствует уменьшению страха перед последующими сеансами... Хирургические осложнения при ЭСТ возникают наиболее часто; это переломы длинных трубчатых костей, позвонков, вывихов нижней челюсти, плече­вых и других суставов, травматические бурситы, грыжи. Наиболее тяжелые ос­ложнения - переломы грудных позвонков... Целость зубов нарушается при недостаточно тщательной санации полости рта или несвоевременном введении шпателя. Это осложнение чревато аспирацией обломков зубов с последующей аспирационной пневмонией или абсцессом легких...”

Простите, мой дорогой читатель, Вы устали читать, Вам не нравится, а каково это переживать ослабленному болезнью человеку. Теперь понимаете, почему врачи считают, что больной "забывает", знаете, куда идет запись, и видите, что эта запись хранится в инграммном банке не только на протяжении одной жизни, а может воздействовать на человека в следующем теле, приводя к тяжелым заболеваниям.

Как Вам кажется, это описание медицинской процедуры или напоминает нечто другое, что-то средневеково-дикое? Эта выписка из справочника для представителей самой гуманной профессии, как нас, врачей, привыкли называть в обществе, или инструкция "заплечных дел мастеров"? Врачи должны осознать и отказаться от использования электрических шоков на тело человека с любыми целями, ни при каких обстоятельствах это не может считаться гуманным. Это очень опасно и не проходит без следа для человека. За электрошоком всегда следует ухудшение здоровья, и это никогда не приводит ни к чему ино­му, кроме ускорения смерти человека. Так хочется верить, что наша книга дойдет до тех, кто сможет нечто переосмыслить, оценить и пересмотреть в подходах к лечению людей с психическими заболеваниями, и что в учебниках для врачей указание на этот метод останется лишь в исторических справках.

И еще вопрос для размышлений. Врачи, проводящие процедуру в случае, возможно, еще живы. Как Вам кажется, понравилось бы им, чтобы подобные свидетельства становились достоянием публики? Самое интересное, что и в следующей жизни они "подсознательно" этого не захотят. Вам известно, как психиатры США относились к создателю метода, в котором все тайное становится явным? Вам известны люди, которые активно сопротивляются пропаганде дианетики и саентологии? Вопросы, вопросы... Задавайте себе эти вопросы, когда читаете очередную статью про Л.Рона Хаббарда.

Относительно результатов работы с данной пациенткой должна Вас обрадовать. Недавно я ей позвонила, и она сообщила, что диагноз гипертонии у нее снят, она снята с учета как хронический больной.

Томми Хофман (Хартман?), сын исследователя-биолога Маргарет, проходит одитинг в одиннадцатилетнем возрасте; заболевает коревой краснухой 7 марта 1943 г., долго болеет; простудившись на рыбалке, заболевает двусторонним воспалением легких и умирает в двенадцатилетнем возрасте, 24 октября 1943 г. Лос-Анджелес, США (2 сессии).

- Какой бутуз хороший. Маргарет, какая ты молодец, второй сын, поздравляю. Мы с тобой не виделись...

Мне месяцев семь. Головку держу. Полосатые короткие шароварчики с нагрудником, перекрестно сзади бретельки. Ножки голенькие. Тепло. Пустили ползти по дивану. Ползу к нему на колени, переползаю через них.

- Родился 4200. Молока хватает, сама кормлю. Скоро выходить на работу, кормилицу подобрали, хочу минимум до года на естественном вскармливании подержать.

- Нам тебя не хватает.

- Трудно дома сидеть, хочется вырваться. Генри меня не пускает, он не разделяет моих намерений, считает, что я должна только детьми и домом заниматься. Я с этим не согласна, для чего мы получали образование. С домом справится и прислуга. Ты с этим согласен?

- Да, твое право выбора. Хотя я тоже не рекомендовал бы тебе спешить, несмотря на то, что тебя нам не хватает.

- А как твой?

- Тоже подрастает.

- Зачем ты это затеял, это ни в какие ворота.

- Я хотел с тобой посоветоваться, что ты по этому поводу думаешь.

- Давай в следующий раз, я подумаю. Мне пора кормить.

- Я уеду ненадолго. В редакции дали добро. Я думаю, справлюсь. Главное, найти средства, все упирается в это.

- Кто бы мог подумать... Нужны средства.

- Это вопрос будущего. Я вижу тебя соратницей.

- Нет, я пока ничего положительного сказать не могу. У меня другая тема, другое направление интереса. Не соблазняй, я не верю, не может этого быть. Я как биолог считаю: не может этого быть. И не уверяй меня, это все мистика. Это для меня не авторитет.

- Но ты этого просто не видела.

- И видеть не хочу. И не уговаривай, не может этого быть. Это фантастика. Это твоя фантазия, твое больное воображение, распаленное Востоком. Мало ли что у них, мы - цивилизованные люди. Чем ты докажешь?

- Ты только сама попробуешь, увидишь. Сама попробуй. Мегги, как хочешь, я тебя не уговариваю. Занимайся Томми, занимайся домом. Да, конечно.

- Фантастика, не может быть. Не может быть потому, что не может быть никогда. Фантазер. Не хочу знать.

Мама молодая совсем, волосы заколоты в пучок. Ей 27 лет. Ползаю по дивану, по ковру, все хорошо, приятно. Зимний день, неяркое освещение. Для этого возраста тут нет ничего интересного. Сижу стучу погремушкой. Скукотища тут в дет­стве.

- А как тетушка?

- Я у нее давно не был. Некогда родственные контакты поддерживать, некогда. Передавай от меня привет, когда увидишь. Целую ручки, я побежал.

- Ну забегай. Ты забыл перчатки. До скорого.

...

- Ты что думаешь, это впервые. Все законы давно определены, ты их как бы открываешь заново.

Светлая комната, стена с большим окном, за которым океан. Я - одиннадцатилетний мальчик, сижу за партой, ручки аккуратно сложены. Мы одни в комнате - я и он.

- Ты еще очень мал для осознания.

- Но я же это помню.

- Ну и умница, что это понимаешь, но тебе еще многому надо научиться. То, что ты проходишь одитинг, это еще не все. Это малая толика всего, что тебе предстоит узнать и услышать. Ты знаешь, что с детьми мы только начали работать, мы еще не знаем их возможностей. С Бобби мы начали в восемь лет, но технология работы с детьми должна быть иной.

- Но почему, если я это все понимаю.

- Не все дети так развиты, как ты. Тебе повезло с родителями, что они работают в нашей исследовательской группе.

- Я тоже хочу там работать.

- Подожди, и ты там будешь работать.

- Нет, я хочу сейчас. Мне скучно учить в школе то, что не нужно.

- Ты не можешь знать всего, что происходит в жизни. В школе ты получишь все, что нужно, только надо правильно обучаться. Ты же учишься по новой технологии. Все, что ты узнаешь, будет всегда с тобой. Не капризничай, ты же теперь понимаешь, что это проявления реактивного ума. Это стоит отследить на одитинге, попроси маму поработать с этим материалом. Можешь сказать, что я рекомендую.

...

Большая комната, узкий диван. Низко завалена голова. Рядом мама - молодая светловолосая женщина с пышной прической.

- Томми, не шали.

- А мне можно, это проявление моего реактивного ума. Это не я, это он.

- Это кто же он?

- А это дьявольские структуры.

Она хохочет.

- Все хорошее у тебя от Бога, а все плохое от дьявола. Все, Томми, пора работать.

- А когда ты мне разрешишь самому работать?

- Не спеши, всему свое время.

- Нет, я очень хочу. А ты мне разрешишь одитировать Роксану, когда она подрастет?

Сестричке пять лет, она очень похожа на маму. Брату Роберту четырнадцать лет.

- Да, конечно, ты будешь ее одитором.

- Как здорово.

- Закрой глаза. Вернись в этот случай.

...

- Все хорошо, открывай глаза.

Я потягиваюсь, зеваю, скатываюсь на край дивана, голова и рука свешиваются. Изображаю побитенького. Мама все пишет.

- Как ты себя чувствуешь?

- Я устал.

- Взбодрись.

- Я хочу чаю.

- Сейчас пойдешь выпьешь, но осторожнее, смотри, чтоб голова не закружилась, выпей сладкого чая.

Джем в баночке, сахарница синего стекла с металлической ручкой-скобочкой. Прислуга возится на кухне. В сад дверь закрыта, холодно, хотя все зеленое. Ветер с океана. Уроки сделаны, скучно, а одитинг - развлечение. Дети в гости не ходят, не принято. Книги, игры с сестрой. Отец занят в администрации штата, часто по командировкам. Он часть исследований финансировал.

Я вожусь с сестренкой.

- Томми, не таскай, она уже тяжелая.

Мы прыгаем. Я - лошадка.

- Иго-го, поехали.

Она смеется.

...

Лос-Анджелес, 1943 г., мне двенадцать лет. Утро. Мама заглядывает в комнату.

- Томми, Томми, пора вставать. Детка, в школу опоздаешь.

- Я еще хочу поспать, не выспался. Я сейчас, мамочка, еще немножко.

В моей комнате прибрано, убраны игрушки. День яркий, приятный.

- Мне нехорошо.

- Вставай, вставай, не задерживайся. Уже пора, завтрак на столе.

Я встаю, босыми ногами иду в туалет, ванную комнату, они рядом с моей комнатой. Ванная с окном. Чищу зубы. Холодновато босыми ногами на кафельном полу. Слабость, опираюсь рукой о раковину. Надеваю чулки в резиночку. К завтраку иду без галстука и пиджака. Тупо соображаю, какие сегодня уроки.

- Томми, что ты копаешься, давно пора идти в школу. Поторопись, иначе ты опоздаешь. Уже пора выходить. Что-то ты мне сегодня не нравишься. (У преклира в это время разламывающая боль в голове, головокружение, затрудненное дыхание, еле говорит.)

- Когда папа вернется из Вашингтона?

- Через три дня. Я уже тоже соскучилась.

Разговор с мамой в большой столовой, в которой мы одни. Это большое с низким потолком помещение, одна часть которого кухня, а вторая - столовая. Застекленная стена, выход в сад. Дорожка к океану. Шикарное место. Завтракаем. Брат Роберт уже позавтракал, на столе после него грязная посуда. Вижу, что он ел яйцо. Тарелка с синей каемочкой, вилки большие, тяжелые. Сестра еще не вставала. Сменные горничные, но сейчас с утра никого из них еще нет. У Роксаны - бонна. Они встают позже.

Мама очень занята работой. Она исследователь-биолог, преподает в университете, сейчас должна бежать на занятия. Она в темной ниже колен юбке, кремовой тонкой кофточке с ажурным воротничком. Волосы сзади заколоты, с пышным коком впереди. Мама на высоких каблуках суетливо носится по кухне, ей некогда посмотреть на меня. На ходу допивает чашку кофе.

- Будешь? - предлагает яйцо.

- Не хочу.

- Стакан джуса, оранжада? Выпей оранжад. Ну съешь хотя бы бутерброд. Сыр.

- Не хочу.

- Что с тобой? Ну тогда я тебе заверну с собой, съешь в школе. Поторапливайся, уже пора. Сьюзи придет, уберет.

Ноги ватные, голова кружится. Мама вскакивает.

- Ну я побежала. Не задерживайся.

Мне тяжело дышать. По лестнице наверх иду тяжело. Надеваю пиджак, беру сумку. На улицу выход с этажа моей комнаты. Дорожка выстлана природными камнями. В школу плетусь. В кепочке и костюме мне жарко. Расстегнулся нараспашку, снимаю пиджак. Становится холодно, снова его надеваю. Коленкоровый коричневый портфель, ручки к нему и длинная, и короткая. У башмаков тупые носы, "как морда бульдога". Улица из небольших частных домов. Ярко синее небо, жарко, хотя летом будет намного жарче. Песчаная разбитая дорога. Проехала машина, допотопная. Колея от машины. На улице никого нет. Из переулка выходят двое из старшеклассников. Навстречу господин с собакой типа колли.

Школа недалеко, это частный колледж - двухэтажное здание. Подхожу к ней, за ней поворот улицы. Детей около школы не видно, опаздываю. Мне бы надо поспешить, но не могу. Перед школой, как и перед домами, лужайка. Небольшие, ок­ругло подстриженные кустики-деревья образуют бордюр. За школой зелень и бейсбольная площадка. Огромные окна. Кры­ша очень далеко выходит за стены, как китайская. Плошадка с флагом, на ней в торжественных случаях выстраивается вся школа. Я окончил начальную школу, а это средняя, есть и более старший лицей. Мы считаемся малышами. Брат тоже здесь учится. Мы с ним разных интересов: он спортивный, я все больше в себе, у меня больше близости с папой и мамой, интересуют книги, история. Стучусь в класс.

- Томми, что с Вами, опаздываете. Проходите, садитесь.

Классная комната на первом этаже. Освещение слева из больших окон, которые выходят в сад за школой. Два ряда парт на двоих. Я сижу слева за предпоследней партой в правом ряду, который дальше от окна, у стены. Стена сверху почти до половины застеклена. В каждом ряду по пять парт. Парты и доска зеленые. Учительница средних лет в строгом темно-сером английском костюме с двумя рядами пуговиц. Волосы уложены коком спереди и подколоты сзади. Белая кофточка. У нее и стол, и высокий пюпитр, за которым она может стоять. Тепло, за окном яркая буйная растительность, округлые маслянистые листья. Океанское побережье рядом.

Я в бежево-коричневом клетчатом костюмчике с галстуком. Нас называют "джентльмены". Частная привилегированная школа, обращаются как со взрослыми. Мы - маленькие взрослые, такие чопорные.

Расстегиваю портфель, не могу сообразить, какой урок.

Идет урок английской словесности. (Преклир видит, что на доске написано по-английски). Учительница пишет на доске: Брет-Гарт... Чиви Крепс... сравнительный анализ. Это разные уроки, английской и американской словесности. Американской словесности - это как урок литературы. Голова раскалывается, все плывет перед глазами.

- Ты чего? - это сосед.

- Отстань.

- Томми, ты сегодня не внимателен. Что с тобой?

- У меня болит голова.

- Ты сможешь остаться на уроке или зайдешь к миссис Коломбан, она тебе что-нибудь даст.

- Нет, я не пью лекарств.

- Ну это твое дело. Если ты болен, то можешь идти домой. (Слышится что-то типа "If you are ill, you must go home".)

Голова болит, урок я этот не люблю. Писать люблю, но грамматика... Будущее продолженное время, упражнения, примеры привести, конструкция предложения в английском языке, староанглийский язык, романская группа языков, разбор происхождения слов и сравнение с другими языками, отличие американизированных форм, взаимовлияние культур cтарой Англии и Америки... Сохранение чистоты английского языка.

- Вы должны быть носителями старой доброй культуры, и красоты, и безупречной английской речи. Вы - будущий цвет нации, джентльмены. От вас потребуется много усилий.

- Сравнительные формы. Посмотрите в таблицу конструкции предложений. Признаки будущего времени. Кто даст определение?.. Как вы думаете, правильно ли это?.. Я тоже так думаю. Не спеши, подумай. Какое тогда здесь будет окончание? Правильные и неправильные глаголы, их надо заучить наизусть.

Мне ужасно скучно. У меня мысль: "Это надо понимать".

- А сейчас разберем, что хотел сказать писатель в этом произведении. Читаем вслух. Ланс, прочтите первый абзац, пожалуйста, с выражением.

- Продолжает Томми Хофман. Ах, прости, Томми, ты себя сегодня плохо чувствуешь, садись. Продолжай, Рамон.

Девочка читает за первой партой слева, потом встает мой сосед по парте. Замечаний ему не делается. Читает с напором, пытается декламировать с выражением.

- Хорошо, садись.

- Может быть, ты пойдешь домой? Потом узнаешь домашнее задание.

А я совсем плыву, кружится все перед глазами. Идти домой сил нет.

- Нет, я побуду здесь.

- К следующему разу параграф 32, все упражнения к нему. Урок окончен.

Все встали.

- Не забудьте проветрить класс, здесь душно, - говорит учительница уже у двери, выходя из класса. Дверь ярко-зеленая.

Перемена. Суетно. Дети выбегают на улицу. Жарко. Сейчас март, уже тепло. Мальчики в костюмчиках с галстуками. Драк не бывает. Есть надзиратель - это молодой мужчина. В его обязанности входит предложить игру. Он хлопает, призывает к каким-то соревнованиям. Мне скучно, слоняюсь, топчусь у двери.

...

На втором уроке преподаватель - энергичный мужчина.

- Хофман, что Вы хотели сказать? Мне передала миссис Мерфин, что Вам нездоровится. Не стоит ли Вам пойти домой? Если Вам сильно нездоровится, то я могу сообщить Вашей матери. Я бы Вам все-таки порекомендовал пойти домой, у Вас нездоровый вид.

- Нет, спасибо, сэр, не надо ее беспокоить, я смогу дойти сам.

- Вас могут проводить.

- Нет, я сам.

- Прощайте, до следующего раза.

Я собираюсь очень вяло, ухожу с урока. В коридоре портреты на стенах. Ступени. Тащусь по дороге. Еле иду, сумка очень тяжелая. Очень жарко. Снимаю пиджак, потом становится холодно, надеваю.

На улице все красивое, яркая зелень, цветы. Красивый вход на нашу виллу - невысокая ограда из диких камней и вход каменной аркой, дорожка из таких же камней между зарослями деревьев. Вхожу на основной этаж. Так как скала, то нижний этаж уступом. Внизу, на основном этаже, большой холл и спальни родителей, наши детские комнаты на первом этаже. У каждого своя комната.

Служанка пыль вытирает.

- Что-то ты сегодня рано.

- Меня отпустили.

- Есть будешь?

- Нет, я не хочу, я пойду к себе.

Вхожу в свою комнату. У меня угловая вытянутая комната. Стол, над ним полочка с книгами, кровать типа софы, на ней можно валяться днем. Закрытые платяной шкаф и книжный со стеклами, которые задрапированы занавесками. Много игрушек. Вешаю пиджак на вешалку в шкаф. Беру книжку, она мне кажется скучной. Книги: "Робинзон Крузо", "Великие путешествия", "История древних царств", большая книга "Глобус", Купер, Джек Лондон, фантастика, словари, детские красочные журналы с картинками "Юный испытатель", "Юным любителям природы", достаточно потрепанные.

Я люблю историю, географию, биологию, к математике отношусь спокойно. Учусь хорошо, без напряга. Литературу люблю, а структуру языка (письменный) не очень.

Смотрю, чем заняться, книги перебираю. Сьюзи заглядывает в комнату с ведром в руках. На голове наколка.

- Томми, переоденься. (Я в школьной рубашке и брюках.) Есть будешь?

- Ты меня уже спрашивала. Не хочу.

- Выпей хотя бы сока.

- Ладно.

Подхожу к окну. Два окна в разные стороны. В одну сторону высокий мыс с маяком. В другую сторону океан, крыша части нашего коттеджа, она плоская, залита гудроном. Вокруг много зелени. Чайка пролетела. Скучно, читать не хочется, не знаю, чем заняться, ничего не привлекает. На большом столе микроскоп, препараты к нему, большой пластмассовый прозрачный письменный прибор с двумя чернильницами, в одной чернила, на подставке прозрачная пластмассовая ручка, флакончик с перышками, пресс-папье, большая тяжелая металлическая настольная лампа с зеленым абажуром. На подоконнике мелкие предметы навалены. Нашел орех, колю на углу стола металлической ступкой. Пожевал. Скучно. Достаю игрушки: трамвайчик, вагончики, игрушка, надевающаяся на руку, типа клоуна, кубики, серенький, старенький, зализанный медвежонок, прыгалка. Тяну прыгалку. В навале старый, открытого типа, без верха автомобильчик. Красный конструктор, можно делать мосты. Сижу на ковре, роюсь в ящике с игрушками.

- У нас сегодня гости.

Это мама пришла.

Уже вечер. Гости сидят на диване в гостиной. Мужчина лет сорока и молодая женщина. Ричард Ахман из Оклахомы и Сьюзи Стайер с биологического факультета. Мама напротив них в кресле. На столе чашечки кофе, журналы, печатные материалы. Я подхожу, прервав их разговор.

- Исследования начались в конце тридцатых. Нас небольшая группа энтузиастов. Накапливаются очень интересные материалы. Методология очень простая, сейчас разрабатывается. Мы ищем подходы, идут исследования. Война перечеркнула наши планы, откинула на несколько лет. Рона призвали в армию, без него тут ничего не движется. Он - стержень, нерв всего дела. Когда приедет, я вас с ним обязательно познакомлю.

- Очень приятно.

- А это Томми, мой младший сын. Томми - средний ребенок.

Шаркаю ножкой. Такой зализанный, в костюмчике. Паинька.

- Томми тоже участвует в наших исследованиях пока в ранге подопытного кролика, но рвется в бой. Мы с ним уже проработали 56 часов. Это не мало, результаты уже сказываются. Да, стал лучше учиться, стал устойчивей. Знает, как работать со словарем. На это Рон обращает особое внимание в работе с детьми.

- Я не ребенок.

- Прости, Томми, это общее выражение. Ты у меня совсем взрослый. Мы проработали внутриутробный период.

- Вас это не смущает? - спрашивает женщина.

- Нет, отчего же, это не секрет. Он очень разумный мальчик. Мы с ним откровенны. Для него уже нет тайн внутриутробной жизни. Это очень интересный пласт исследований. Он имел на днях интересный опыт. Расскажи, что было на пос­ледней сессии.

- О, это было так интересно: я плавал эмбриончиком в мамочкином животике.

Прижался к маме, она смотрит ласково.

- И как ощущение?

- Все очень интересно. Мне хочется самому попробовать поработать.

- Мы говорим на все запрещенные для детей темы, от него нет секретов. Он участвует во всех наших разработках. И всюду нос сует. Вот рвется в бой.

Шлепает по носу. Я оскорбляюсь, надуваюсь.

- Уже пытается проводить эксперименты над сестричкой. Схватывает все на лету. Томми, может быть, ты пойдешь заниматься своими делами? Я тебя прошу выйти, нам надо поговорить.

- Ну, мамми, мне же это тоже интересно.

- Дай нам поговорить. Мы с тобой уже договаривались, не рассчитывай, что я пойду у тебя на поводу. Какой настырный. Томми, не капризничай. Извините нас, я сейчас приду.

У меня слезы на глазах. Мама встает, берет меня за плечи, подталкивает к двери и начинает выговаривать: "Томми, мы же с тобой договаривались".

- Но мне скучно. Разреши мне с вами посидеть.

- Делай уроки.

- Я уже.

- Не мог ты их сделать. Когда ты успел? Иди почитай.

- Но я хочу быть с вами, мне интересно.

- Но у нас тут свои дела. У взрослых свои разговоры, ты должен это понимать.

- Ну вот, сама, то взрослый-взрослый, а тут как с ребенком, не считаешься с моим желанием. Сама говоришь "само­определенность личности".

- Томми, не передергивай. Как с тобой стало сложно.

Я в состоянии обидчивости, расстроен, слезы.

- Но я же очень хочу.

- Ну что ты раскапризничался, у тебя никак горячая голова?

Трогает голову.

- У тебя температура.

Голова туманная, подташнивает, становится нехорошо, уп­лываю...

- Иди ляг в постель. Скажи Монике, чтобы дала тебе градусник. Что стоишь как вкопанный, иди к себе. Томми, милый, ты же видишь, я занята, я не могу тебе внимание уделить. Погоди немного, я освобожусь. Мальчик мой, ты заболел. Иди ляг, я приду к тебе позже. Сьюзи, отведи Томми в постель, он заболевает, измерь температуру. Что-то вид его мне не нравится. Что ты ел за обедом? Покажи глазки.

Оттягивает нижние веки, смотрит.

...

Лежу тихо. Попросил не зажигать верхнего света, резь в глазах.

...

- Доктор, что с ним? Он весь горит, всего обсыпало.

- Это коревая краснуха. Пролежит недели две. Не должно быть контакта с детьми. Брату и сестре нельзя с ним встречаться, это инфекционное заболевание. Не беспокойтесь, миссис, это обычное дело для детей. Все они переносят инфекционные детские заболевания. Не беспокойтесь, ничего не произойдет страшного. Да, высокая температура. Ставьте компрессы на голову, протирайте водой с уксусом. Препаратов никаких не надо. Побольше питья, живых соков, все, что ему хочется.

Мама говорит, что переложит в свою спальню, чтобы не было контактов. Я люблю лежать в маминой постели, она большая.

- Нет, я так не думаю, сидеть около него не обязательно. Он уже взрослый мистер, найдет, чем заняться. Да, первое время свет может раздражать глаза. Можно зашторить окна пока.

Стоит врач толстенький, как шарик, пожилой, остатки волос седых на голове. Мама рядом высокая. Кофта желтая, на шее черная ленточка, юбка длинная, черная, пышная, ткань переливчатая. (Мне кажется, юбка не характерная для того времени.) Я хнычу. Сьюзен зашторивает занавески, в комнате становится темно, зажигают маленькую настольную лампочку. Тумбочка ниже кровати. Градусник во рту, боюсь раздавить. Стоит под салфеткой чай в тонком гравированном стакане, дно в плетеной облатке. Чай с лимоном, другой стакан с оранжадом. Сахарница со щипчиками покрыта салфеткой. Почему-то тут лежат очки с кругленькими стеклами в тонкой металлической оправе. Не знаю, чьи очки. Газета сбоку "New Daily" или "Daily News".

...

Сил нет у меня. Я лежу в постели не в своей комнате, а в маминой спальне и стону. Кровать большая. Окна в комнате зашторены. Меня отделили от брата и сестры. Протирали, компресс на голове. Жар, губы обветренны, есть не хочу. Рядом кресло. Служанки крутятся, сменяясь, а сейчас пришла мама, трогает лоб.

- Мне скучно, посиди со мной, мамочка. Почему папа не едет?

- У него дела, он скоро будет. Он со дня на день будет.

- Почитай мне.

- Сынок, прости меня, мне некогда. Как головная боль пройдет, сам будешь читать. Можно попросить Сьюзи, но у нее много дел по дому. Не капризничай.

- Скучно.

- Ну поиграй во что-нибудь.

- Мне все надоело.

Играю с маленькими фигурками, разложил их на одеяле, в индейцев - завоевание, освобождение, война, вигвамы, войска, окружение, борьба, костры.

...

Долго болел, была высокая температура, держались высыпания, слабость. Ко мне никого не пускают, скучно, радио в доме нет.

- Скукотища, прямо умираю от скуки.

Прошу, чтобы мне почитали.

...

- Как мы сегодня, молодой человек?

Вкатился доктор с саквояжем. Мама рядом. Я полусидя, полулежа.

- Шторы уже можно открыть.

- Как, дорогой, тебя свет не беспокоит?

- Нет, я хочу солнышка.

- Покажи горло.

Доктор смотрит горло металлическим шпателем.

- Зев чистый, остались единичные высыпания, температура уже нормальная, появился аппетит. Дело идет на поправку.

Рядом разговор: "К власти придут консерваторы... Рузвельт был прав... Война затягивается. Америке придется вступить в войну". Обсуждают политические дела и мое здоровье.

- Я так беспокоюсь за Рона. В последний свой приезд брат так плохо выглядел.

У доктора энергичный голос: "Все будет в порядке". Прилетел, посмотрел, вылетел. Мне повеселей, скоро уже вставать можно будет. Приносят на большом металлическом подносе с резным краем обед.

- Куда ты босыми ногами, пол холодный.

Это я соскочил с кровати, что-то на мамином туалетном столике заинтересовало.

- Попроси, тебе подадут. Что тебе дать?

Там меня заинтересовал флакончик и раковина. Беру раковину, слушаю, как шумит.

- Что ты еще хочешь?

Играю с сантиметровой лентой, ножницами. Прошу клей. Составляю картинку из цветных кусков бумаги.

- Я напишу роман.

- О чем же?

- О путях становления взаимоотношений между индейцами и белыми.

- Не рановато ли сразу за роман?

- А чего там, у меня уже сложились главные герои, победят взаимопонимание и дружба, войн больше не будет. Там будет и любовная история между янки и девушкой из племени.

- Это ты из личного опыта? - мама смеется.

- Ну вот, не смейся. Он же пишет не все, что сам пережил.

- Он очень талантливый, многогранный человек.

- Ну и я таким буду.

- Это очень похвально. Что тебе принести?

- Перо и бумагу.

- В кровать? Это очень неудобно. Потерпи, уже скоро встанешь. В школу пойдешь не сразу, успеешь поработать над романом.

- А ты свою пишущую машинку мне дашь?

- Ну если ты ее окончательно не разломаешь. Ты с такой силой бьешь по клавиатуре.

- Я буду тише.

- Ну вот и славно, договорились.

- А дай мне сейчас машинку, тогда не надо будет ручки и чернил.

- Но ты же быстро устаешь.

- Не устану. Ну мамочка, ну пожалуйста, ну разреши, пусть принесут мне машинку.

- Ну хорошо, что с тобой сделаешь. Я вполне понимаю твое состояние.

...

- Дядя Рон приехал! Мамочка, мамочка, Рон приехал! Приехал, приехал!

- Томми, ты так подрос. Мы с тобой давно не виделись. Как успехи? Ты не бросаешь словарь больше, нет? Мне это нравится. Научился пользоваться? Чем ты сейчас занимаешься?

- Меня теперь интересует история Египта, история древних царств.

- Эко куда тебя занесло. Прошлый раз мы с тобой говорили о Китае, об Индонезии, а теперь тебя интересует Египет.

- А ты там не был, как жаль.

- Но мы с тобой еще там побываем. Подожди, не спеши, мы потом с тобой поговорим.

Дело происходит в холле. Я его тащу к себе в комнату.

- Я с дороги.

- Ты к нам надолго в этот раз?

- Не надолго, на пару дней.

- Ну вот, так мало. Почему ты так не надолго, мы с тобой не успеем поговорить.

- Обязательно успеем. Томми, ты же понимаешь, в Европе идет война.

- Но это же не у нас.

- Но и нам, Америке, приходится участвовать.

- Дядя, Салли говорит, что мы победим.

- Никто в этом не сомневается.

- Когда же мы с тобой пойдем порыбачить? Ты же обещал. И папе все время некогда. Ну вот, всем некогда, не с кем даже по-мужски поговорить.

- А Робби что же?

- Да ну его, с ним не интересно. А ты расскажешь что-нибудь новенькое?

- Я думаю, твоя мама расскажет нам больше, у нее должно быть больше новостей. Мегги, что скажешь?

- Исследования продолжаются. Какие структуры в клетке могут нести эту информацию? Все очень необычно, странно. Большинство нас не поймет. Ты же понимаешь, как к этому относится научная общественность. Нам приходится не обнародовать результаты. Все пока очень спорно. Ты никому ничего не сможешь доказать, пока не наберешь достаточное количество материала. Все очень спорно, фантастика какая-то, это не укладывается ни в какие научные парадигмы.

- А кто тебе сказал, что они истинны. Кто это проверял? Вот мы и проверим.

...

Воскресенье. За мной пришел старший приятель Ник Никольсон, живущий по соседству.

- Я тебе не разрешаю.

- Мамочка, мы не надолго, только немного порыбачим у мыса.

Раньше меня отпускали, дело знакомое.

- Сегодня погода не очень удачная для этого: накрапывает дождь, как бы море не разыгралось. Ну хорошо, оденься потеплее. Вы на катере?

- Да.

- А кто из старших?

- С нами будет Арчи.

- Ну хорошо. Последи за Томми. И не надолго, чтобы к обеду успели.

Осень, 24 октября 1943 г. Серый холодный день, ветер. Тащим весла на катер с мотором на всякий случай, мотор может заглохнуть. Я тащу большое неудобное весло, удочку, банку. Трудно, все рассыпается. Как-то неуютно, холодно, день серый, нехороший. Думаю: "Не нужна мне эта рыба". Иду как бы на поводу. Пришли на причал. Причал семьи моего приятеля, где стоит их небольшой катер, беленький, с синей полосой. В катере за рулем их темнокожий слуга Арчи в кепи морского типа. Залезаем в катер, его бьет о сваи.

- Осторожно, масса Том, - говорит Арчи (ассоциация с Томом Сойером).

Он встает, подает руку, второй рукой подтягивает за канат, чтобы лодку меньше било. Все, что притащил, положил на пирсе, Ник мне подает. Складываю сзади. Арчи тоже принимает. Ник спрыгивает.

- Садитесь, нельзя стоять. Волна, опасно. День не очень удачно выбран.

Арчи всю дорогу ворчит, что хозяин, Ник, настоял на поездке.

- День не для рыбалки.

- Арчибальд, перестань, - это уже Ник.

Строит из себя хозяина. Ему 16,5 лет, скоро 17. Я дорожу дружбой с ним, он взрослый, уже школу окончил, старше моего брата, а берет меня на рыбалку.

- Пойдем к мысу, там потише, встанем с подветренной стороны.

Мыс, на котором маяк, высокий, скалистый. Остановились.

- Бросай якорь... Не выдумывай, Арчи, все нормально. Кто тебе сказал?

- Если бы отец ваш был дома, он бы не разрешил.

Мотор заглох. Они берут веревку, чтобы его запустить. Возятся с мотором. Скалистые нехорошие камни, барашки волн, забрызгивает. Стало совсем холодно.

- Пора возвращаться, улова все равно не будет.

- Не торопись, весла в уключины. На весла поднажали.

Сначала Ник сел на весла один, потом Арчи его подвинул, сел рядом. Дождь, небо свинцовое. Замерзаю. Плывем. Ужасно продрог, зуб на зуб не попадает.

- Не ёжься, вовсе не холодно.

Я весь мокрый, на мне плащ-накидка вся промокла. Ведерко, в нем пара рыбок.

...

- Томми, что с тобой? Ты промок, срочно растереть.

...

- Пневмония - двустороннее воспаление легких. Хрипы.

Одышка, тяжело дышать.

- Он недавно перенес корь, а тут еще это. Доктор, это опасно?

- Да, состояние тяжелое, организм ослаблен.

- Сделайте что-нибудь, доктор. Не может быть, чтобы не было, чем помочь.

- Александер Флеминг... пенициллин. Надо доставать пенициллин.

Как тяжело дышать, воздуха нет, голова тяжелая.

- Томми, мальчик мой дорогой, как ты?

- Дышать нечем.

- Кислородную подушку. Срочно в клинику. Круглосуточный необходим надзор. Боюсь кризиса. Состояние крайне тяжелое, в любой момент может наступить отек легких.

...

В клинике. Задыхаюсь. Капельница, трубочка с кислородом к носу.

- Состояние крайней тяжести.

- Он умер.

- Не может быть.

- Мы делали все, что могли, большие дозы антибиотика. Сердце не выдержало. Отек легких. Сердечно-сосудистая недостаточность. Термический шок.

Лежу на постели. Голоса раздаются усиленно. Я их слышу из тела, но это как бы не про меня. Я провожу ревизию тела: пустое, тетан его покинул.

- А этот трус, слабак сбежал, покинул... Он не боролся.

Палата интенсивной терапии. Лежит голенький, худющий, ребрышки торчат, обметанные губы, слипшиеся волосы на по­душке. Рядом электростимулятор. След на теле в области сердца. Рядом врачи - заведующий отделением, анестезиолог, палатный врач, сестра со шприцем.

- Адреналин в сердце.

- Уже поздно, семь минут после остановки сердца.

Накрывают простыней.

...

Вскрытие. Эмоций никаких по этому поводу, так и должно быть. В морге чисто, квалифицированно готовят к похоронам.

- Кремация.

По этому поводу испытываю радостное оживление: "Кра­сота, эффективность, качество". Везут в зал на каталке. Мама в черной вуали. Папа очень красивый, мужественный, солидный, молодцеватый. Старший брат. Бабушка старенькая в гипюре - это мамина мама, мы у нее гостили в детстве в Филадельфии. Народу немного. Дети держатся стайкой.

- Попрощаемся.

Папа подводит маму. Она целует в лоб, прижалась щекой. Папа ее поддерживает.

- Маргарет, держись.

- Почему так несправедливо, мой любимый мальчик. Почему он? Столько надежд. Почему так рано ушел? Сколько горя, страдания.

- Попрощайтесь.

Католический священник в черном костюме и поверх в белой накидке. Все опустили головы, у мамы сложены руки на груди.

- Господи, прими его. Безгрешная душа... по воле господа... да пребудет в царствии твоем.

Я злюсь на эту безгрешную душу. Что там еще священник?

- Сегодня предается... Томми почил... Сейчас, дети, подойдите.

Но я высоко, они не дотягиваются. Гроб красного дерева, с металлическими ручками. В черном костюмчике. Цветы кладут. Уютно лежать, приятненько, не испытываю страха, радуюсь, что кремация. Эмоции приглушены.

Речи. Мама плачет, рядом испуганный брат.

...

Ногами вперед. Огонь охватывает. Очень приятно, не как когда на костер ведут. Не испытываю неприятных ощущений. Плавится, как восковая свеча, тельце, волосы сначала, костюм. Все нормально, культурно. Хорошее дело кремация, не зря хотел именно ее.

Азия

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: