Глава Четырнадцатая 8 страница

– Пей, дурак! Это все, что ты получишь до захода солнца. Пей! – Жан Ропер толкнул чашку обратно ему в руки. Винк не взглянул на него, но послушался с несчастным видом и ускользнул обратно в свой личный ад.

Жан Ропер взял свою чашку воды от Блэксорна, закрыл глаза и молча поблагодарил. Он был один из стоящих, мускулы его ног болели. Чашки едва хватило на два глотка.

И теперь, когда все они получили свою порцию, Блэксорн тоже зачерпнул и с удовольствием выпил. Его рот и язык болели, они горели и были в пыли. Мухи, пот и грязь покрывали его. Грудь и спина сильно ныли от ушибов.

Он наблюдал за самураем, который остался в погребе. Мужчина лежал напротив стены, между Сонком и Крууком, занимая как можно меньше места, и не двигался часами. Он мрачно смотрел в пространство, обнаженный, если не считать набедренной повязки, весь покрытый синяками, с толстым рубцом вокруг шеи.

Когда Блэксорн впервые пришел в сознание, погреб был погружен в полную темноту. Крики заполняли яму, и он подумал, что мертв и находится в ужасных глубинах преисподней. Он чувствовал себя так, как будто его засасывает в навоз, который был липким и текучим сверх всякой меры. Он закричал в страхе и забился в панике, неспособный дышать, до тех пор, пока не услышал: «Все нормально, кормчий, ты не умер, все нормально. Проснись, проснись, ради Бога, это не ад, хотя бы это и могло быть адом. О, Боже, помоги нам!»

Когда он полностью пришел в себя, ему рассказали о Пьетерсуне и бочках морской воды.

– О, Боже, забери нас отсюда, – простонал кто-то.

– Что они делают с бедным старым Пьетерсуном? Что они сделали с ним? О, Боже, помоги нам. Я не могу выдержать эти крики!

– О, Боже, пусть бедняга умрет. Помоги ему умереть.

– О, Боже, прекрати эти крики! Пожалуйста, останови эти вопли!

Эта яма и вопли Пьетерсуна устроили им проверку, вынудили их глубже заглянуть в себя. И ни одному не понравилось то, что он там увидел.

«Темнота еще усугубляет ситуацию», – подумал Блэксорн. Для тех, кто был в этой яме, ночь казалась бесконечной.

На рассвете вопли прекратились. Когда рассвет просочился к ним, они увидели забытого самурая.

– Что мы будем с ним делать? – спросил Ван-Некк.

– Я не знаю. Он выглядит таким же испуганным, как и мы, – сказал Блэксорн, его сердце забилось сильнее.

– Ему лучше ничего не делать, ей-богу.

– О, Боже мой, вытащи меня отсюда! – Голос Круука достиг крещендо. – Помоги!

Ван-Некк, который был около него, потряс его и успокоил.

– Все нормально, парень. Мы в руках Бога. Он смотрит на нас.

– Посмотри на мою руку, – простонал Маетсуккер. – Рана уже нагноилась.

Блэксорн стоял шатаясь.

– Мы все станем ненормальными, если не выберемся отсюда через день-два, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Воды почти нет, – сказал Ван-Некк.

– Мы определим норму на то, что есть. Немного сейчас – немного в полдень. Если повезет, этого хватит на три раза. Чертовы мухи!

После этого он нашел чашку и раздал всем по мерке воды и теперь пил ее, стараясь делать это помедленнее.

– Так что с этим японцем? – спросил Спилберген. Адмирал лучше, чем остальные, перенес ночь, потому что залепил уши комочками грязи, когда начались вопли, и, располагаясь около бочки, украдкой утолял жажду.

– Что нам делать с ним?

– Ему надо дать воды, – сказал Ван-Некк.

– Черта с два он получит воды, – сказал Сонк. Они все проголосовали и согласились на том, что воды он не получит.

– Я не согласен, – сказал Блэксорн.

– Ты не согласен со всем, что мы говорим? – сказал Жан Ропер. – Он враг. Он варвар, враг, и он чуть не убил тебя.

– Ты чуть не убил меня. Полдюжины раз. Если бы твой мушкет выстрелил тогда в Санта-Магдалене, ты разнес бы мне всю голову.

– Я в тебя не целился. Я целился в этих проклятых прихвостней Сатаны.

– Это были безоружные священники. И времени было достаточно.

– Я в тебя не целился.

– Ты чуть не убил меня дюжину раз, с твоей чертовой вспыльчивостью, с твоим проклятым фанатизмом и Богом проклятой глупостью.

– Богохульство – смертный грех. Поминание имени Господа Бога – грех. Мы в Его руках, не в твоих. Ты не король, и здесь не корабль. Ты не наш командир…

– Но ты будешь делать то, что я скажу!

Жан Ропер огляделся, напрасно ища поддержки среди сидящих в подвале.

– Делай, что хочешь, – сказал он уныло.

– И буду.

Самурай так же хотел пить, как и они, но он замотал головой, когда ему предложили чашку. Блэксорн заколебался, приложил чашку х распухшим губам самурая, но человек оттолкнул чашку, разлив воду, и что-то хрипло произнес. Блэксорн приготовился парировать новый удар. Но он не последовал. Он не делал больше ни одного движения, глядя в пространство.

– Он сумасшедший. Они все сумасшедшие, – сказал Спилберген.

– Тем больше воды останется для нас. Хорошо, – сказал Жан Ропер. – Пусть катится ко всем чертям, как он того заслуживает!

– Как твое имя? Наму? – спросил Блэксорн. Он произнес это еще несколько раз на разные лады, но самурай, казалось, не слышал.

Они оставили его в покое. Но следили за ним, как если бы это был скорпион. Он не смотрел ни на кого. Блэксорну показалось, что он пытается что-то решить для себя, но не мог и представить, что бы это могло быть.

«Что у него на уме? – спросил себя Блэксорн. – Почему он отказался от воды? Почему он остался здесь? Это ошибка Оми? Непохоже. План? Непохоже. Можно ли нам использовать его, чтобы выбраться отсюда? Весь этот мир непонятен, за исключением того, что мы, может быть, останемся здесь, пока они не позволят нам выйти отсюда… если они когда-нибудь позволят. А если они позволят нам выйти, что дальше? Что случилось с Пьетерсуном?»

По мере того как становилось теплее, появлялись новые рои мух.

«О, Боже, я хочу, чтобы я мог лечь, хочу, чтобы я мог опять попасть в ту ванну – теперь бы им не пришлось нести меня туда. Я никогда не понимал, как важна ванна. Этот старый слепой с его стальными пальцами! Я мог бы час или два принимать его массаж. Что за глупость! Все наши корабли и люди, и все усилия – и для этого. Кругом неудача. Ну, почти. Некоторые из нас пока еще живы».

– Кормчий! – Ван-Некк тряс его. – Ты спишь. Вот он – он уже минуту или больше кланяется перед тобой.

Блэксорн потер глаза, прогоняя усталость. Он сделал усилие над собой и поклонился в ответ.

– Хай? – спросил он коротко, вспомнив японское слово, означающее «да».

Самурай держал пояс от своего изорванного кимоно, обмотав его вокруг шеи. Все еще стоя на коленях, он дал один конец Блэксорну, другой Сонку, наклонил голову и показал им, что надо сильно тянуть.

– Он боится, что мы задушим его, – сказал Сонк.

– Боже мой, я думаю, что он хочет, чтобы мы сделали это, – Блэксорн отбросил пояс и покачал головой. – Киндзиру, – сказал он, думая, как полезно оказалось это слово. Как сказать человеку, который не говорит на твоем языке, что это против твоих правил – совершать убийство, убивать безоружного человека, что ты не палач, что убийство – это преступление перед Богом?

Самурай заговорил снова, явно прося его, но Блэксорн снова покачал головой: «Киндзиру». Мужчина оглянулся вокруг с диким видом. Вдруг он встал на ноги и затолкнул голову глубоко в парашу, пытаясь в ней утопиться. Жан Ропер и Сонк тут же оттащили его, толкая и борясь с ним.

– Пустите его, – приказал Блэксорн. Они послушались. Он указал на парашу. – Самурай, если ты хочешь этого, тогда давай!

Мужчину тошнило, но он понял. Он поглядел на полную бадью: нет, у него не хватит сил держать там голову достаточно долго. Ужасно несчастный, самурай вернулся на свое место у стены.

– Боже, – пробормотал кто-то.

Блэксорн зачерпнул полчашки воды из бочки, встал – его суставы плохо сгибались, – подошел к японцу и предложил ему. Самурай глядел мимо чашки.

– Хотел бы я знать, сколько он сможет выдержать, – сказал Блэксорн.

– Вечность, – сказал Жан Ропер. – Они животные. Они не люди.

– Боже мой, сколько они продержат нас здесь? – спросил Джинсель.

– Столько, сколько захотят.

– Нам следует делать все, что они захотят, – сказал Ван-Некк. – Мы должны, если мы хотим остаться в живых и выйти из этой адовой дыры. Разве не так, кормчий?

– Да, – Блэксорн с радостью мерил тень от солнца. – Самый полдень, часовые сменяются.

Спилберген, Маетсуккер и Сонк начали жаловаться, но он обругал их, заставил подняться на ноги, и, когда все заняли новые места, он с удовольствием улегся. Пол был грязный, мухи – хуже, чем когда-либо, но радость от возможности выпрямиться во весь рост была огромная.

«Что они сделали с Пьетерсуном? – спросил он себя, так как чувствовал смутную тревогу. – О, Боже, помоги нам выбраться отсюда. Я так беспокоюсь».

Наверху раздались шаги. Открылась крышка люка. Около него стоял священник, сбоку от него – самурай.

– Кормчий! Ты должен подняться. Ты должен идти один, – сказал он.

Глава Шестая

Взоры всех, кто был в яме, устремились на Блэксорна.

– Чего они хотят от меня?

– Я не знаю, – серьезно сказал отец Себастьян, – Но ты должен сразу же подняться.

Блэксорн знал, что у него нет выбора, но он не оставлял спасительной стены, пытаясь собраться с силами.

– Что случилось с Пьетерсуном?

Священник рассказал ему. Блэксорн перевел тем, кто не говорил по-португальски.

– Бог смилостивился над ним, – прошептал Ван-Некк после жуткого молчания. – Бедняга. Бедняга.

– Я сожалею. Я ничего не мог сделать, – священник говорил с большой печалью в голосе, – Я не думаю, что он узнал меня или мог узнать кого-нибудь, когда его опускали в воду. Он потерял разум. Я дал ему отпущение грехов и молился за него. Может быть, с Божьей милостью… Во имя отца и сына и святого духа. Аминь. – Он перекрестил погреб. – Я прошу вас всех отказаться от ваших ересей и вступить обратно в веру Бога. Кормчий, ты должен подняться.

– Не покидай нас, кормчий, ради Бога! – выкрикнул Круук. Винк, спотыкаясь, подошел к лестнице и начал взбираться по ней.

– Они могут взять меня – не кормчего. Меня, а не его. Скажите ему. – Он остановился беспомощно, обеими ногами упираясь в перекладину. Длинное копье остановилось в дюйме от его сердца. Он пытался схватить его, но самурай был готов к этому, и, если бы Винк не отпрыгнул обратно, его проткнули бы копьем.

Этот самурай указал на Блэксорна и сделал знак, чтобы он поднимался. Очень грубо. Блэксорн еще не двигался. Другой самурай всунул в погреб длинный колючий шест и пытался выгнать его.

Никто не двинулся, чтобы помочь Блэксорну, кроме самурая в погребе. Он быстро схватился за острие шеста и что-то резко сказал мужчине наверху, который колебался, потом поглядел на Блэксорна, пожал плечами и что-то произнес.

– Что он говорит? Священник ответил:

– Этот японец говорит: «Судьба человека – это судьба человека, а жизнь – только иллюзия».

Блэксорн кивнул самураю, подошел к лестнице и не оглядываясь поднялся по ней. Он отвернулся от болезненно-яркого света, колени согнулись, и он упал на песок.

Рядом с собой он увидел Оми. Священник и Мура стояли около четырех самураев. В стороне толпилось несколько жителей деревни, они посмотрели на Блэксорна и отвернулись. Никто ему не помог.

«О, Боже, дай мне силы, – молился Блэксорн. – Я должен встать на ноги и сделать вид, что я сильный. Это единственная вещь, которую они уважают. Будь сильным. Не показывай страха. Пожалуйста, помоги мне».

Он заскрежетал зубами, оттолкнулся от земли и встал, слегка качаясь.

– Какого дьявола вы от меня хотите, грязный маленький негодяй? – сказал он, обращаясь к Оми. Потом добавил для священника:

– Скажи этому негодяю: я дайме в моей собственной стране. И что это за обращение? Скажи ему, что мы с ним не ссорились. Скажи ему, пусть выпустит нас или ему будет хуже. Скажи ему, что я дайме, ей-богу. Я наследник сэра Вильяма Великого, – может, негодяй сразу помрет. Скажи ему!

Ночь была ужасной для отца Себастьяна. Но во время своего бодрствования он ощущал присутствие Бога и почувствовал озарение, которого никогда не испытывал раньше. Теперь он знал, что может быть инструментом Бога против язычников и пиратского коварства. Он знал каким-то образом, что эта ночь была подготовкой для него, он стоял как бы на распутье.

– Скажи же ему!

Священник произнес по-японски:

– Пират говорит, что он господин в своей стране. – Потом выслушал ответ Оми. – Оми-сан говорит, его не интересует, будь ты хоть королем в своей стране. Здесь ты живешь по воле господина Ябу – ты и все твои люди.

– Скажи ему, что он мерзавец.

– Старайся не оскорблять его. Оми снова начал говорить.

– Оми-сан обещает, что тебе дадут вымыться, будут кормить и поить. Если ты будешь себя хорошо вести, тебя не посадят обратно в яму.

– А что с моими людьми? Священник спросил Оми.

– Они останутся там.

– Тогда скажи ему, пусть отправляется к черту. – Блэксорн пошел к лестнице, чтобы спуститься опять вниз. Двое из самураев преградили ему путь и, хотя он сопротивлялся, легко удержали его.

Оми поговорил со священником, потом со своими людьми. Они отпустили его, и Блэксорн чуть не упал.

– Оми-сан предупреждает, если ты не будешь осторожней, они заберут еще одного человека. У них много дров и много воды.

«Если я соглашусь, – подумал Блэксорн, – они найдут способ управлять мной, и я навсегда окажусь в их власти, отныне и навсегда. Я буду должен делать то, что они захотят. Ван-Некк был прав, я должен что-то сделать».

– Что он хочет, чтобы я делал, что значит «быть осторожней»?

– Оми-сан говорит, это означает повиноваться ему. Делать, что они тебе скажут. Есть дерьмо, если они прикажут.

– Скажи ему, пусть идет к черту. Скажи ссать я хотел на него и на всю его страну – и на его дайме.

– Я рекомендую вам согласиться с тем…

– Скажи ему, что я сказал, точно, ради Бога!

– Очень хорошо, но я предупреждал тебя, кормчий.

Оми выслушал священника. Суставы на руке, держащей меч, побелели. Все его люди тяжело переминались, их глаза вонзились в Блэксорна. Потом Оми отдал спокойным голосом распоряжение.

Два самурая мгновенно спустились в яму и вытащили Круука. Они подтащили его к котлу, связали ему руки и ноги, пока другие носили дрова и воду. Они положили оцепеневшего мальчика в залитый водой котел и подожгли дрова.

Блэксорн следил за беззвучными гримасами Круука, и ужас переполнял его.

«Жизнь совсем не имеет цены для этих людей, – подумал он. – Бог проклял их, они наверняка сварят Круука, это так же верно, как то, что я стою на этой покинутой Богом земле».

Дым волнами несся по песку. Морские чайки с кошачьим мяуканьем вились вокруг рыбацких лодок. Кусок дерева выпал из огня и был задвинут самураем обратно.

– Скажи ему, пусть перестанут, – сказал Блэксорн. – Попроси его перестать.

– Оми-сан спрашивает: вы согласились хорошо себя вести?

– Да.

– Он спрашивает: вы будете выполнять все его приказы?

– Насколько смогу – да.

– Он хочет, чтобы вы ответили непосредственно ему. В японском языке слово «да» звучит как «хай». Он спрашивает: вы будете выполнять все приказы?

– Насколько я смогу – хай.

Огонь начал нагревать воду, и ужасный вопль вырвался изо рта юноши. Языки пламени от горящих дров, которые горели в кирпичной кладке внизу, лизали металл. Дров добавили еще.

– Оми-сан говорит, ложись. Немедленно. Блэксорн сделал, как ему приказали.

– Оми-сан говорит, что он не оскорблял тебя лично и у тебя не было повода оскорблять его. Поскольку ты варвар и не знаешь, как себя вести, тебя не убьют. Но тебя поучат хорошему поведению. Ты понимаешь? Он хочет, чтобы ты отвечал непосредственно ему.

Донеслись рыдания мальчика. Они терзали слух, пока юноша не потерял сознание. Один из самураев держал его голову над водой.

Блэксорн посмотрел на Оми. «Помни, – приказал он себе, – помни, что жизнь мальчика только в твоих руках. Да, жизнь всей твоей команды в твоих руках. Да, началась ужасная полоса в твоей жизни, но нет никакой гарантии, что у негодяя хватит совести соблюдать сделку».

– Ты понимаешь?

– Хай.

Он увидел, как Оми подтянул свое кимоно, освободив пенис из набедренной повязки. Он ожидал, что тот помочится ему в лицо. Но Оми этого не сделал, а помочился на его спину. «Ей-богу, – поклялся себе Блэксорн, – я запомню этот день и когда-нибудь Оми заплатит за это».

– Оми-сан говорит, это плохие манеры – говорить, что ты будешь ссать на кого-нибудь. Очень плохие. И очень глупо говорить, что ты будешь ссать на кого-нибудь, когда ты безоружен, слаб и не готов позволить своим друзьям или родственникам погибнуть первыми.

Блэксорн ничего не сказал. Он не сводил глаз с Оми.

– Вакаримас ка? – сказал Оми.

– Он говорит: ты понял?

– Хай

– Окиро.

– Он говорит, чтобы ты встал.

Блэксорн встал, боль стучала в висках. Он смотрел на Оми, и тот, обернувшись, посмотрел на него.

– Ты пойдешь с Мурой и будешь выполнять его приказания.

Блэксорн не ответил.

– Вакаримас ка? – резко сказал Оми.

– Хай, – Блэксорн измерил расстояние между собой и Оми. Он представил себе свои пальцы на горле Оми и его лице и молился, чтобы он мог успеть вырвать ему глаза, прежде чем кто-нибудь сумеет оторвать его от этого человека.

– Что с мальчиком? – спросил он. Священник, запинаясь, что-то сказал Оми. Оми глянул на котел. Вода была еще чуть теплой. Мальчик был в обмороке, но невредим.

– Выньте его оттуда, – приказал он. – Приведите доктора, если надо.

Его люди выполнили приказание. Блэксорн подошел к мальчику и приник к его груди.

Оми поманил священника.

– Скажи главарю, что юноша тоже может остаться наверху. Если главарь и юноша будут вести себя хорошо, еще один из варваров сможет выйти завтра из ямы. Потом другой. Может быть. Или не только один. Может быть. Это зависит от того, как будут вести себя те, что наверху. Но ты, – он глянул прямо на Блэксорна, – ты отвечаешь за малейшее нарушение любого правила или приказа. Ты понимаешь?

После того как священник перевел ему все это, Оми услышал, как варвар говорит «да», и увидел, что часть леденящего кровь гнева уходит у того из глаз. Но ненависть осталась. «Как глупо, – подумал Оми, – и как наивно быть столь открытым. Хотел бы я знать, что он сделает, если я буду играть с ним дальше – притворюсь, что нарушаю соглашение».

– Священник, как его имя? Говори медленно. Он послушал, как священник несколько раз произнес его, но оно все еще звучало как тарабарщина.

– Ты можешь произнести это? – спросил он одного из своих людей.

– Нет, Оми-сан.

– Священник, скажи ему, что с этого времени его имя будет Анджин-кормчий. Когда он заслужит, он будет называться Анджин-сан. Объясни ему, что в нашем языке нет звуков, чтобы правильно назвать его имя. – Оми сухо добавил: – Объясни ему, что это не будет звучать оскорбительно. До свиданья, Анджин, пока.

Они все поклонились ему. Он вежливо ответил на поклон и ушел. Когда он удостоверился, что за ним никто не наблюдает, он позволил себе широко улыбнуться. Так быстро приручить главаря варваров! Сразу раскусить, как управлять им и ими!

«Как необычны эти варвары, – подумал он. – Э, чем скорее Анджин заговорит на нашем языке, тем лучше. Тогда мы узнаем, как сокрушить христианских варваров раз и навсегда!»

* * *

– Почему ты не помочился ему в лицо? – спросил Ябу.

– Сначала я так и хотел, господин, но кормчий – все еще неприрученное животное, вообще опасное. А в лицо… ну, для нас трогать лицо человека – самое сильное оскорбление, не так ли? Поэтому я подумал, что и так я могу столь глубоко оскорбить его, что он потеряет контроль над собой. Поэтому я помочился ему на спину – я подумал, что этого будет достаточно.

Они сидели на веранде его дома, на шелковых подушках. Мать Оми приготовила им чай со всеми церемониями, которые она могла соблюсти, а она была хорошо обучена в молодости. Она с поклоном предложила чай Ябу. Он поклонился и вежливо предложил его Оми, который, конечно, отказался с глубоким поклоном; тогда он принял его и потягивал чай с большим наслаждением, чувствуя полное удовлетворение.

– Я очень доволен тобой, Оми-сан, – сказал он. – Твоя рассудительность исключительна. Твоя подготовка и руководство этим делом превосходны.

– Вы слишком добры, господин. Мои усилия могли быть много больше, намного больше.

– Откуда ты так много узнал про варваров и их характер?

– Когда мне было четырнадцать лет, у меня в течение года был учитель – монах по имени Джиро. Когда-то он был христианским священником, по крайней мере он был учеником священника, но, к счастью, он понял, что это была ошибка. Я всегда помню одну вещь, которую он сказал мне. Он сказал, что христианская религия уязвима, потому что их главный бог, Иисус, сказал, что все люди должны «любить» друг друга; он ничего не говорит о чести или обязанностях, – только о любви. А также, что жизнь священна; «Не убий»! Каково? И другие глупости. Эти новые варвары заявляют, что они тоже христиане, хотя священник и отрицает это, как я понял, они, может быть, только другой секты, и это проявление их вражды, совсем как буддийские секты ненавидят одна другую. Я подумал, что, если они «любят друг друга», может быть, мы сможем управлять их вожаком, убив или угрожая убить одного из его людей.

Оми знал, что этот разговор опасен из-за той мучительной оскверняющей смерти. Он чувствовал, как невысказанное предупреждение его матери пересекло пространство между ними.

– Хотите еще чаю, Ябу-сама? – спросила его мать.

– Спасибо, – сказал Ябу. – Все очень, очень хорошо.

– Спасибо, господин. Но, Оми-сан, варвар погиб ради полезного дела? – спросила его мать, переводя разговор. – Может быть, тебе надо сказать нашему господину, как ты думаешь – постоянно это или временно.

Оми поколебался.

– Временно. Но я думаю, его следует обучить нашему языку как можно быстрее. Это очень важно для вас, господин. Вам, возможно, придется убить одного или двух, чтобы держать его и остальных в повиновении, но к этому времени он поймет, как нужно вести себя. С того времени, как вы сможете непосредственно разговаривать с ним, Ябу-сама, вы сможете использовать его знания. Если то, что сказал Священник, верно – что он вел корабль десять тысяч ри, – он должен быть больше, чем просто умелец.

– Ты сам больше, чем просто умелец, – засмеялся Ябу. – Ты обучаешь животных. Оми-сан – дрессировщик людей, учитель мужчин!

Оми засмеялся вместе с ним.

– Я попытаюсь, господин.

– Твой надел увеличивается с пятисот коку до трех тысяч. Ты будешь управлять площадью в пределах двадцати ри[4]. Как дальнейший знак моего расположения, когда я вернусь в Эдо, я пошлю тебе двух лошадей, двадцать шелковых кимоно, один комплект брони, два меча и достаточно оружия, чтобы обмундировать еще сто самураев, которых ты наберешь. В случае войны ты немедленно вступаешь в мое личное войско хатамото.

Ябу чувствовал наплыв откровения. Хатамото было специальное войско дайме, которое имело право доступа к своему хозяину и могло носить мечи в присутствии хозяина. Он был доволен Оми и чувствовал себя отдохнувшим, как бы заново рожденным. Спал он хорошо. Когда он проснулся, то был один, как и ожидал, потому что не приказал девушке или мальчику остаться. Он выпил чаю и съел немного рисовой каши. Потом ванна и массаж Суво.

«Это был изумительный эксперимент, – подумал он. – Никогда я не чувствовал себя так близко к природе, деревьям, горам и земле, неизмеримой печали жизни и ее мимолетности. Вопли придавали всему совершенство».

– Оми-сан, в моем саду в Мисима есть камень, который я бы хотел, чтобы вы приняли в дар, также в память этого события и этой чудной ночи и нашего доброго состояния, – сказал он. – Камень привезен из Кюсю. Я пошлю его вам с другими вещами. Я назвал его «Ждущий камень», потому что мы ждали приказа господина Тайко, чтобы атаковать, когда я его нашел. Это было… о, пятнадцать лет назад. Я был в его армии, когда мы разгромили мятежников и подчинили себе весь остров.

– Вы оказываете мне большую честь.

– Почему не поместить его здесь, в вашем саду, и не переименовать его? Почему бы не назвать его «Камень мира с варварами» – в память о ночи и его бесконечном ожидании мира.

– Может быть, вы позволите мне назвать его «Камень счастья», чтобы напоминать мне и моим потомкам о почестях, которыми вы одарили меня, дядюшка?

– Нет, лучше просто назови его «Ожидающий варвар». Да, мне нравится такое название. Это соединит нас вместе – его и меня. Он ждал, как я ждал. Я жив, он умер. – Ябу посмотрел в сад, наслаждаясь. – Хорошо. «Ожидающий варвар»! Это мне нравится. Там у него интересные пятна с одной стороны, которые напоминают мне о слезах, и жилки голубого цвета с примесью красноватого кварца, которые напоминают мне мясо – непостоянство всего этого! – Ябу вздохнул, наслаждаясь своей меланхолией. Потом он добавил: – Это хорошо для мужчины – поставить камень и назвать его. Варвару потребовалось много времени, чтобы умереть, правда? Может быть, он родится заново японцем, – это компенсирует его страдания. Разве это не удивительно. Потом однажды его потомки, может быть, увидят этот камень и будут довольны.

Оми выразил свою сердечную благодарность и возразил, что не заслуживает такого щедрого подарка. Ябу знал, что щедрость была не более той, что тот заслужил. Он легко мог дать больше, но помнил старую поговорку, что можно легко увеличить владение, но уменьшение его вызывает вражду. И предательство.

– Оку-сан, – сказал он женщине, давая ей титул Почетной Матери. – Мой брат должен был раньше рассказать мне о хороших качествах вашего младшего сына. Тогда Оми-сан намного больше преуспел бы к настоящему времени. Мой брат слишком скромен, слишком легкомыслен.

– Мой муж слишком много думает о вас, мой господин, слишком заботится о вас, – ответила она, отдавая себе отчет в скрытом смысле слов. – Я рада, что мой сын имел возможность порадовать вас. Ведь он только выполнял свои обязанности, не так ли? Это обязанность всех нас, Мицуно-сан и всех нас, – служить.

Лошади застучали копытами на подъеме. Игураши, главный слуга Ябу, быстро прошел через сад.

– Все готово, господин. Если вы хотите быстро вернуться в Эдо, мы должны сейчас выехать.

– Хорошо. Оми-сан, ты и твои люди поедут с конвоем и помогут Игураши-сан проследить, чтобы все было безопасно доставлено в замок, – Ябу заметил, как по лицу Оми прошла тень, – В чем дело?

– Я просто думаю, как быть с варварами?

– Оставь несколько человек, чтобы охранять их. По сравнению с конвоем они не так важны. Делайте с ним, что хотите – бросьте их опять в яму, как тебе удобней. Если получишь от них что-нибудь полезное, извести меня.

– Да, господин, – ответил Оми. – Я оставлю десять самураев и особые инструкции для Муры – они не смогут причинить никому вреда за пять или шесть дней. Что вы думаете делать с самим кораблем?

– Храни его здесь в безопасности. Ты отвечаешь за него, конечно. Зукимото послал письмо продавцу в Нагасаки, предложив ему продать его португальцам. Португальцы могут приехать и забрать его.

Оми колебался.

– Может быть, вам следует подержать корабль, господин, и пусть варвары обучат наших моряков обращаться с ним.

– Зачем мне нужно варварское судно? – засмеялся Ябу. – Разве я буду грязным торговцем?

– Конечно, нет, господин, – быстро сказал Оми. – Я только подумал, что Зукимото может найти применение для такого корабля.

– Зачем мне нужен торговый корабль?

– Священник сказал, что это был военный корабль, господин. Он, кажется, боится его. Когда начнется война, военный корабль может…

– Наша война будет идти на суше. Море для торговцев, все они презренные ростовщики, пираты или рыбаки.

Ябу встал и начал спускаться по ступеням к садовой калитке, где самурай держал поводья его лошади. Он остановился и посмотрел на море. Колени его ослабли.

Оми проследил за направлением его взгляда. Он увидел корабль, который огибал мыс. Это была большая галера с множеством весел, самое быстрое из японских прибрежных судов, потому что оно не зависело от ветра или прилива. Флаг на вершине мачты нес изображение шлема Торанаги.

Глава Седьмая

Тода Хиро-Мацу, верховный владыка провинций Сагами и Коцуке, самый доверенный генерал Торанаги и его советник, а также верховный главнокомандующий всех его армий, в одиночестве крупно шагал по замусоренной щепками верфи. Он был высок для японца, под шесть футов, бычьего облика человек с тяжелыми челюстями, который с усилием носил свое шестидесятисемилетнее тело. Его военное кимоно из коричневого шелка было с пятью гербами Торанаги – три ветвящихся бамбуковых побега. Он носил блестящую нагрудную пластину и стальные защитные наручи[5]. У его пояса висел только короткий меч. Другой, боевой меч он носил в руке и постоянно был готов его обнажить и убивать, чтобы защитить своего господина. Это было его обычаем с пятнадцати лет.

Никто, даже Тайко, не мог изменить его. Год назад, когда Тайко умер, Хиро-Мацу стал вассалом Торанаги. Торанага отдал ему владения провинции Сагами и Коцуке – две из восьми своих провинций с годовым доходом в пять тысяч коку, а также сохранил за ним его ремесло: Хиро-Мацу был очень хорош для убийств.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: