Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Монастырский остров 13 страница




Даже в этом суровом северном краю весеннее тепло становилось все ощутимее, так что Сергей, устроившись в малодоступной части леса, построил себе шалаш среди вековых, покрытых мхами стволов и уже пробивавшихся первоцветов. В последующие дни он обошел весь остров вдоль и поперек, отметив для себя, где находится небольшая ферма, что снабжала монастырь молоком и овощами, где уединенные скиты и жилища отшельников, разбросанные по всему лесу.

Проходила неделя за неделей, и Сергей старался использовать любую возможность, чтобы присмотреться к монахам, одетым в одинаковые черные рясы. Если выдавалась возможность, он старался наблюдать за отшельниками на тот случай, если один из них и был тот человек, которого он искал.

Разин, по его словам, видел этого воина много лет назад. Следовательно, нужный Сергею человек должен быть приблизительно среднего возраста, около сорока или пятидесяти лет, возможно, старше. Но, где бы он сейчас ни находился, среди монашеской братии, в скиту или даже в затворе, он все равно не может оставаться незамеченным. Сергей сможет отличить его от остальных хотя бы по тому, как он двигается.

Шли недели, и Сергей стал узнавать знакомые лица среди послушников и монастырской братии, и кое-кого из старших священников, которые большую часть времени проводили в привычном монастырском служении. Один из таких пожилых монахов особенно запомнился ему. Сергей был в главном монастырском корпусе, когда заметил одного священника, уже в преклонных годах, со снежно-белой бородой и длинными седыми волосами, который соборовал больного монаха в монастырском госпитале, очевидно, готовя того к последнему причастию.

Спустя несколько минут, когда Сергей шел обратно по коридору, он увидел того же старика-священника. Его глаза были сосредоточенно полуприкрыты, а рука лежала на груди другого больного. В какой-то момент он поднял глаза и посмотрел прямо на Сергея. Сколько длился этот взгляд, Сергей не мог сказать, возможно, минуту, а может, долю мгновения, но Сергей замер, как громом пораженный...

 

Он пришел в себя от чьего-то прикосновения. Сергей вздрогнул — какой-то молодой послушник легонько тряс его за плечо. Он хотел войти в больничную палату, но не мог протиснуться мимо Сергея, застывшего в дверях. Заметив выражение лица Сергея, тот только улыбнулся:

— Это отец Серафим, сильный наш батюшка. Не всякому дано старчествовать, а вот он сподобился...

Сергей уже знал, что старцами называли монахов преклонного возраста, отличавшихся мудростью и особой силой духа. Нужно запомнить этого отца Серафима, сказал себе Сергей, чтобы при случае расспросить его. Он достаточно стар, чтобы помнить, когда в монастыре мог появиться тот мастер-боец, которого он искал. Тем временем он не переставал расспрашивать и других монахов. Правда, открыто на этом острове монахов, добровольно удалившихся от мира зла и насилия, спрашивать о мастере- бойце было невозможно. Поэтому, стараясь разговорить их, Сергей, словно невзначай, вставлял:

— Я как-то слышал об одном человеке, который жил здесь. До того, как он обрел мир в монастыре, он был известным воином. Кто это может быть, не знаете?

Но ответом были только удивленные взгляды монахов. Похоже, о таком человеке здесь даже не слышали. Сам же он никак не мог напасть на след загадочного бойца.

Время шло, лето перевалило в осень, студеные ветры снова задули над озером, и сомнения, было утихшие, с новой силой овладели Сергеем. Есть ли вообще на свете такой мастер? И если есть, то где? Может, зря приехал сюда, на Валаам?

Однако не только Сергей изучал насельников монастыря — они сами приглядывались к необычному паломнику с молодым лицом, но седовласому и длиннобородому. До поры до времени они только отвечали на его расспросы. Пришло время, и отвечать уже пришлось Сергею. В один из дней к его срубу подошел молодой монах, который представился братом Евгением.

— Вот что отцы мне велели передать, — сказал он. — Им ведомо, что ты прибыл как паломник, но духовная цель твоего паломничества им не известна. Если чувствуешь в себе некое духовное призвание, можешь пожить пока на острове. Рабочие руки тут нужны. Так что, если не отказываешься работать, тогда оставайся. Что решишь?

— Я согласен, — отвечал Сергей. Удовлетворенно кивнув, брат Евгений продолжал:

— Оставаться тебе здесь в такую негоду ни к чему, сам понимаешь. Пока поживи несколько дней в монастырском скиту. Том, что в версте отсюда, через пролив...

— Я знаю, где это, — в нетерпении перебил Сергей.

— Ну и добре, — брат Евгений улыбнулся. Он посмотрел на Сергея спокойными светлыми глазами. — Через неделю возвращается на остров настоятель скита, и тогда будешь просить у него, чтобы он лично дозволил остаться и зимовать с остальной братией в скиту. Если откажет, тогда собирайся в дорогу. Еще несколько недель, и по озеру совсем никакого хода не будет. Ветер, торосы — уплыть отсюда можно будет разве что весной.

У Сергея был только один вопрос:

— Отец, у которого мне следует испросить дозволения... как его имя?

— Отец Серафим.

Кивнув, монах простился, а Сергей стал собирать свои пожитки. Убрав за собой все на поляне, где стоял его шалаш, он двинулся вдоль скалистого берега, затем спустился по вырубленным в камне ступеням. Далее на лодке его перевезли через пролив. Прибыл он в скит уже совсем вечером, когда монахи после вечерней молитвы разошлись по своим кельям. Сергей тихо прошелся по скитскому помещению: маленькая кухня, темные коридоры, трапезная. Везде было пусто и тихо. Лучшего места для тренировок и не сыскать, подумалось ему.

На пятое утро после прибытия в скит Сергей во время уборки спросил у одного из монахов, когда он сможет по говорить с отцом Серафимом.

— Он задержался еще на несколько дней, — ответил тот и отправился по своим делам. Весь остаток дня Сергей провел в работе, к которой его приставили. Когда же братия разошлась по кельям, он решил, что может потренироваться, никого не беспокоя.

В неровном свете освещавшей коридор керосиновой лампы Сергей постарался найти выход к трапезной, и неожиданно оказался перед кельей отца Серафима. К своему удивлению, он обнаружил, что дверь в келью приоткрыта. Не в силах сдержать любопытство, он заглянул в темную келью. Она была почти пуста, если не считать маленького стола и стула. А в углу, где обычно ставят кровать, стоял пустой гроб.

Вздрогнув, Сергей быстро ушел от кельи.

Лишь предвещавшие скорый шторм отдаленные раскаты грома нарушали тишину в скиту — такую глубокую, что само дыхание Сергея казалось ему неестественно громким. Неясный свет в помещении придавал еще больше сходства происходящему со сном.

Сергей начал с разминки, затем перешел к отработке ударов руками, ногами. Его удары со свистом прорезали воздух, как вдруг он заметил в тускло освещенном дверном проеме одиноко стоявшую фигуру со свечей в руках. Это невесть откуда взявшееся видение заставило его вздрогнуть. Но, присмотревшись, он узнал лицо отца Серафима. Сергей хотел обратиться к нему, но, казалось, голос отказался его слушаться.

Глядя на неподвижную фигуру старого монаха, что наблюдал за ним, Сергею неожиданно вспомнился изготовившийся к прыжку снежный барс. Внезапно вспышка молнии наполнила комнату ослепительным, жгучим светом, и вместо бледного лица монаха он уже видел голову мертвеца — череп с жидкими пасмами белых волос, с зияющими глазницами, смотревшими в пустоту.

Какой-то первобытный страх сжал Сергеево сердце, но тот лишь поднял свечу повыше, и Сергей снова видел старого монаха, строгое лицо которого освещал лишь мерцающий огонек свечи.

В следующий миг в дверях уже никого не было. Но Сергей мог поклясться, что не видел, как монах обернулся, чтобы уйти, или хотя бы отступил во тьму. Еще мгновение назад он был здесь — и в следующий миг исчез. Сергей был уверен, что не слышал звука удаляющихся шагов в коридоре.

Должно быть, я закрыл глаза или на мгновение отвернулся, — успокоил он себя. Но в глубине души он знал, что все было не так.

Спустя несколько часов он уже накрывал на стол в трапезной, все еще при свете керосиновой лампы. К столу сели шесть братьев, что неотлучно были в скиту. Сергей ожидал увидеть и отца Серафима, но его место за столом пустовало.

Когда трапеза подошла к концу, он прошептал

сидевшему рядом с ним брату Евгению:

— Сегодня вечером я видел отца Серафима. Почему он не позвал меня на беседу?

— Ты видел его? Не может быть!

— Да, он стоял в дверях трапезной. Покачав головой, брат Евгений ответил:

— Наверное, это был кто-то другой. Отца Серафима нет на острове. Его ждут только к завтрему.

 

Когда старец, как и ожидалось, на следующий день вернулся, он первым же делом вызвал Сергея в свою маленькую келью, жестом пригласил его сесть на единственный стул. Казалось, вся фигура монаха светилась мягким, едва заметным сиянием. Пышные белые волосы и окладистая седая борода делали его выше. Прежде Сергею никогда не доводилось встречать людей такой духовной силы. Он был весь охвачен чувством благоговения и духовного трепета.

— Отец Серафим, возвращения которого ты так ждешь, — это я, — мягко сказал старец и улыбнулся. — Но, по-моему, мы уже виделись... в лазарете, не так ли?

Сергей прокашлялся, с трудом справляясь с голосом:

— Да... да, уже виделись. Рад вас снова видеть, отче. Я хочу просить вашего позволения остаться в этом скиту на зиму.

Отец Серафим закрыл глаза, сделал глубокий медленный вдох и оставался в таком состоянии почти минуту. Наконец он открыл глаза и сказал:

— Обычно у нас так не заведено, чтобы миряне надолго оставались в скиту. Но я обдумал твою просьбу.

Можешь оставаться у нас на зиму... возможно, не только на зиму.

Заметив, что Сергей украдкой поглядывает на гроб, старец улыбнулся и сказал:

— Это ложе служит мне постелью, но также напоминанием, что время, отпущенное нам Богом, должно проходить в трудах и молитве, а не в праздности.

Сергей же решил, что это был не самый подходящий момент, чтобы расспрашивать отца Серафима о великих бойцах, которые могли найти приют в этом монастыре.

 

.28.

 

 

Получив разрешение остаться среди насельников уединенного скита, Сергей стал жить одной с ними жизнью, аскетической и созерцательной, питался простой растительной пищей, выполнял свои несложные обязанности в скиту и дальше искал человека, который никак не хотел объявиться первым. Случай продолжить разговор с отцом Серафимом тоже никак не выпадал. Тот часто отлучался из скита, врачуя больных в монастырском лазарете, принимал в монастыре монахов для духовной беседы или молился в уединении. Но даже в те нечастые дни, когда настоятель выходил в общую трапезную, Сергей не смел обратиться к нему с вопросом — так было заведено, чтобы в трапезной читалось Евангелие, и Сергей не смел нарушить тишину. А другой возможности побыть рядом с отцом Серафимом у него просто не было.

В те же редкие случаи, когда его отправляли с поручениями на остров, Сергей продолжал присматриваться к монахам, расспрашивать их о воине, который так умело скрывался — или которого здесь не было вовсе.

Прошло еще шесть недель после их первой беседы с отцом Серафимом, когда неожиданно для себя Сергей застал его в скиту одного. Старец стоял в общей комнате и глядел в окно, за которым открывался заснеженный лес. Сергей неслышно, чтобы не потревожить раздумья старца, подошел к нему. Не решаясь заговорить первым, он посмотрел в окно и тоже застыл в молчании, словно глядя глазами старого монаха на изумрудно-зеленые ели, мелкий кустарник с ярко-красными ягодками, присыпанный белым снегом...

Вздрогнув, он увидел, что монах уже удаляется.

— Отче! Отец Серафим! — окликнул он его, поразившись, как звонко на этот раз звучал его голос.

Старый монах обернулся:

— Да, Сережа?

— Я все хотел спросить вас, да только не знал как. Вы ведь здесь уже довольно давно, правда?

Монах кивнул.

— Что ж, раз так... возможно, какое-то время назад... год или больше... Может, вам встречался на этом острове человек, паломник или монах, который некогда был великим бойцом? Человек, которого можно было назвать Мастером?

Под непонимающим взглядом старого монаха Сергей внезапно почувствовал себя полным глупцом.

— Боец, ты говоришь? Солдат? — наконец переспросил старец. — Я стараюсь не иметь ничего общего с такими людьми.

Извинившись, он поспешил уйти.

После этого разговора Сергей окончательно отчаялся найти на острове того, кого так долго и упорно искал. Тем не менее весь остаток зимы он провел в скиту, прилежно исполняя свои обязанности и стараясь по возможности прислужиться братии. Вместе с ними, как было заведено, дважды в день садился за стол в трапезной, разделяя их нехитрую снедь — хлеб, овсянку, картошку и овощи, иногда рыбу и травяной чай. По праздникам у них бывал настоящий чай или квас, который монахи делали из черных сухарей. Это была простая жизнь, простая и суровая, но как нельзя лучше подходившая для созерцания и тренировок.

В один из таких спокойных дней, размышляя о своей жизни, Сергей вдруг с раскаянием осознал, что он так и не нашел времени написать еще одно письмо своему дяде Владимиру. Упущение тем более непростительное, что все это время дядя так и не знал о его судьбе, ведь Закольев уничтожил ту прощальную записку. Вполне возможно, что и до сего дня он продолжал верить, что его племянник погиб.

Собравшись с мыслями, он решительно взялся за перо:

Уважаемый господин директор!Мне давно следовало отправить вам это письмо с извинениями за то, что я покинул школу без вашего на то согласия. Прошу простить меня и за то, что не нашел времени отписать вам раньше. Я сделал, что счел нужным сделать, и не прошу за это прощения. Примите мою благодарность за теплоту и заботу, которыми вы окружали меня все мои ранние годы. Я буду помнить об этом всегда. И вас также никогда не забуду.

 

Возвращаю Вам в этом письме карту, которую я, не спросясь, взял из Вашей библиотеки. Она потрепана, это правда, но она сослужила мне добрую службу в свое время. За это «одолжение» Вам тоже спасибо. Касательно же ножа, лопатки, компаса и прочего, что я без спроса взял с собой, обещаю вернуть или заплатить, как только представится такая возможность.

К сегодняшнему дню мне уже исполнилось двадцать три года. За время моих долгих странствий по России меня не раз выручали все те навыки выживания, которым я был обучен в Невской военной школе. Возможно, обстоятельства моего ухода не вызывают у Вас ничего, кроме негодования. Но я хочу, чтобы Вы знали: и воспитанию Вашему, и обучению еще случится послужить некоему высшему благу. Ваше положение директора школы обязывает меня обращаться к Вам с наиболее возможным почтением, но знайте – для меня Вы прежде всего дядя и член семьи. После отца вы были для меня ближе всех. Обещаю всегда хранить память о Вас и поминать Вас в своих молитвах.

Ваш племянник Сергей Сергеевич.

Он сложил лист и запечатал письмо свечным воском, на миг представив себе строгое и внимательное дядино лицо. Сергей больше не ощущал трепета и благоговения перед этим человеком, как тогда, в детстве. Но им на смену пришла глубокая признательность этому человеку, его доброму дядюшке, Владимиру Борисовичу Иванову.

Этим письмом он словно закрыл долг перед какой-то частью своего прошлого. Частью малой — долги куда большие еще ждали своего часа.

Сергеева жизнь этими короткими студеными днями следовала одному и тому же заведенному в скиту распорядку: работа, еда, сон, уединение. Единственное, что он прибавил для себя к этому, были его тренировки, тоже ставшие регулярными. Словно и не было тех лет, что отделяли его от Невской военной школы с ее уставом и ежедневными занятиями. Порой ему даже казалось, будто бы он и не убегал никуда, лишь подрос и сменил одежду. С каждым днем его уныние становилось все глубже.

Прошло уже более трех месяцев с того дня, как Сергей получил прибежище в монастырском скиту. Временами он только качал головой, думая о перипетиях своей судьбы. В свое время он мечтал обрести мир и покой в военной школе, среди людей военных. Теперь он здесь, в самом мирном и покойном месте на земле. Но пришел сюда, чтобы найти своего воина.

Он продолжал тренироваться, хотя и тренировки тоже давно не давали разрядки. Одни и те же движения, одни и те же приемы, никакого развития, никакого продвижения вперед. Холод снаружи, внутри, везде. Сергей не хотел признаваться себе самому: скоро на Ладоге тронется лед и начнется судоходство, а с ним настанет пора покидать монастырь. Покидать ни с чем. Эти бесплодные поиски стоили ему еще одного года его жизни.

 

Но неожиданно для Сергея судьба его изменилась еще раз.

Почему так случилось, так и осталось для Сергея

загадкой. Возможно, пришло его время. А возможно, ему

улыбнулась удача. Или настроение Мастера изменилось. Но в последний день мая 1897 года, когда Сергей приступил к своему привычному разминочному комплексу, он заметил, что отец Серафим наблюдает за его тренировкой.

Руки монаха были скрещены на широкой груди. Он молча покачал головой, словно желая сказать, что все Сергеевы потуги напрасны — уйдут, словно вода в песок.

— Чем ты тут занимаешься? — с удивлением в голосе спросил отец Серафим.

— Тренируюсь… чтобы не потерять форму, — ответил Сергей, стараясь побороть неловкость.

— Когда дело доходит до боя, — сказал отец Серафим, — некогда разминаться, отрабатывать технику. Да и правил, в общем-то, тоже нет. — Он снова покачал головой. — Не думаю, что эти движения помогут тебе подготовиться к встрече с людьми, которых ты преследуешь.

Целый рой вопросов тут же заклубился у него в голове. Откуда старцу известно об этих людях? Так неужели же он — это и есть…

— Да, — сказал отец Серафим, словно отвечая на его немой вопрос. — Я — тот, кого ты ищешь. И мне известно, почему ты здесь. Правда, сам ты этого еще не знаешь.

— То есть?

— Ты все еще считаешь, что тебя направил сюда Разин. Но это не так. Придет время, и ты сам в этом убедишься. Уйдет отсюда совершенно другой человек, чем тот, что пришел сюда.

В его словах звучала сила, казавшаяся незыблемой, как сама вечность. С этого-то и началась для Сергея новая жизнь и новые тренировки, каких Сергей никогда не видел и даже не мог себе представить.

 

Ни слова более не говоря, отец Серафим взял на себя роль его учителя, словно бы такой шаг был одновременно неизбежным и само собой разумеющимся. Он стал появляться каждый вечер в трапезной, чтобы наблюдать за его практикой. В один из таких дней Сергей обратился к нему с вопросом:

— Отец Серафим...

Старец поднял руку, заставив Сергея умолкнуть:

— Не зови меня больше отцом, разве только в присутствии других монахов. Для тебя я Серафим, и только.

Прежде чем Сергей успел спросить почему, старец пояснил:

— То, что я учу тебя побеждать других людей, не имеет ничего общего с моим монашеским призванием. Я дал обет не причинять зла и скорее дам себя убить, чем сделаю что-то во вред другому человеку. В моей жизни и без того было довольно убийств.

Он замолчал, давая понять, что больше возвращаться к этой теме не намерен. Вместо этого он пристально посмотрел на Сергея, который внезапно почувствовал себя перед его взглядом сначала голым, потом прозрачным. Серафим же сказал:

— Я вижу, что и у тебя есть другое имя... Так что, оставаясь наедине с тобой, я буду звать тебя... Сократес.

Сергей от неожиданности едва не лишился дара речи.

— От-откуда вам это известно? — запинаясь, произнес он.

— Откуда? Посмотрел на тебя и увидел, — ответил Серафим.

— Если вы в состоянии видеть такое... и если вам было известно, что я здесь, тогда зачем вы заставили меня ждать, прежде чем открыться?

Серафим ответил не сразу.

— Чтобы присмотреться к тебе, заглянуть в глубину твоего сердца, мне нужно было время. Так что я ждал подходящего часа.

Теперь старый монах предстал перед Сергеем в совершенно новом облике. Его спокойные слова и бесстрастное лицо скрывали непостижимую глубинную силу. С тем же успехом Сергей мог догадываться, как глубоко Ладожское озеро, не видя дна под его спокойной гладью.

 

И все же, несмотря на всю проницательность и духовную мощь Серафима, Сергей никак не мог представить его великим бойцом. В прошлом — возможно, когда тот был моложе и сильнее физически. Но сейчас, несмотря на силу его слов, Серафим был больше похож на старичка из русской сказки, чем на мастера рукопашного боя.

Сомнения Сергея не укрылись от Серафима. На следующей тренировке он сказал:

— Нападай на меня. Но нападай по-настоящему. Бей как хочешь, лишь бы попасть в меня.

Тон, каким были сказаны эти слова, ясно давал понять, что ни о какой снисходительности не может быть и речи. И Сергей что было сил обрушился на старца.

Но оказалось, что он даже не может приблизиться к старику-монаху. Более того, Сергей никак не мог понять, как именно тому удается отражать его удары и уходить с линии атаки. Он лишь знал, что не только не может нанести удар, но не может даже коснуться старого монаха.

Какими бы приемами ни пытался Сергей атаковать, наносить удары руками или ногами, делать подсечки или захваты, он постоянно оказывался на земле, снова и снова, совершенно не представляя, как это могло случиться. Серафим же, если хотел, удерживал его в лежачем положении одной рукой, одним пальцем. И Сергей просто физически не был способен встать. В момент одного из таких падений он осознал, что Серафим в этот раз даже не коснулся его.

Разин был прав. Сергей нашел Мастера, которого искал так долго. Но эта встреча заронила в его душе такое сомнение в своих силах, какое он никогда не испытывал прежде. Когда старый монах приказывал ему сдвинуть себя с места, он пытался много раз, прикладывая все силы, и безуспешно. Ему вдруг вспомнилось, как он так же пытался сдвинуть Алексея- Казака. С таким же успехом можно было заставить подвинуться гору. Но с Серафимом разочарование было еще сильнее – перед ним была не гора, а перышко, но результат был все тот же.

Старику же ничего не стоило уклониться от его атаки и бросить его на землю – рукой, ступней или даже, казалось, одной мыслью. За все время, что Серафим вел тренировку, он ни разу не нанес удар сам. Лишь под конец занятия он показал ему легкий, как казалось, почти неощутимый удар, который парализовал Сергея на несколько минут. Первое, что подумалось Сергею, когда он пришел в себя: хорошо, что он имеет дело со стариком. Если бы такой удар был весомее…

 

На следующий день Серафим предложил прогуляться к небольшому саду по дорожке, которую Сергей незадолго до того расчистил после недавнего снегопада. По пути Серафим впервые заговорил с ним о том, с чем приехал Сергей на Валаам:

— Я думал о тебе и о том, ради чего ты взвалил на себя эту нелегкую ношу. Но помнишь ли ты, что сказано об этом в Писании? «Мне отмщение, и Аз воздам», говорит Господь.

Сергей лишь молча кивнул.

— Так кто дал тебе право быть карающей дланью?

— Такого права у меня нет, — ответил Сергей. — И я знаю, что едва ли с возмездием придет упокоение душе моей жены. Только знаю одно — моей душе так будет спокойнее…

— И ты решил?

— Да. Это мое решение.

— Того, что натворили эти люди, ты не в силах поправить...

— Но я могу спасти жизнь другим, до которых они еще не добрались.

Сергей не стал говорить, что с радостью и сам бы погиб в поединке с ними, чтобы соединиться со своей женой и сыном в лучшем мире, если такой вообще существует.

— Возможно ли это, чтобы ты послушал меня и отказался от задуманного?

Сергей отрицательно покачал головой. Старый монах вздохнул.

— Хорошо, я введу тебя в тень. Я дам тебе то, что ты просишь... Чтобы однажды пришел такой день... когда тебе захочется и того, что я хочу тебе дать.

— Что же это? Что вы хотите мне дать?

— Покой.

— Есть только одно, что может успокоить меня.

— Смерть?

— Их или моя. Или наша, — ответил Сергей. — И ждать больше я не могу. Я должен найти их как можно скорее, через три месяца, шесть, самое большее — год.

Серафим снова пристально посмотрел на Сергея.

— Не нам устанавливать сроки, когда и чему должно случиться.

— Вы хотите сказать: мне не стоит надеяться... что все закончится так быстро?

Серафим утвердительно кивнул. Затем пояснил:

— В единый миг жизнь человека может измениться. И прикосновение благодати способно заставить любое сердце открыться. Но порой, чтобы встретить этот миг, нужно готовиться всю жизнь...

Серафим вдруг остановился.

— Научиться чему-то дело нехитрое. Отучиться куда сложнее. Если хочешь все начать заново... что ж, гляди, и вложимся с тобой... в десяток годков.

— Но я не могу ждать так долго! Глаза Серафима сверкнули.

— Да ты, должно быть, важная птица, чтобы ставить условия самому Творцу! Откуда тебе знать, сколько и на что отпущено времени...

Они дошли до края тропинки и повернули обратно в скит. Пристыженный Сергей поспешил сменить тему:

— Скажите, сколько у вас еще было учеников? Серафим лишь улыбнулся.

— Никто из них не просил у меня о том, чего ищешь ты.

— Почему же тогда вы согласились? Может быть, мне следует пройти некое посвящение?

— Такое посвящение ты уже принял от Разина... да и от жизни тоже, в общем-то...

— А что вам известно о моей жизни?

— Достаточно, чтобы принять решение.

Сергей только покачал головой. Этот старый монах продолжал оставаться для него загадкой.

— И вы согласны научить меня, за так, ничего не требуя взамен?

— Хочу сразу сказать тебе... Сократес. Не думай, что мои наставления — это знак какого-то моего особого благоволения к тебе как к ученику. Не ты заставил меня согласиться, я подчиняюсь Божьей воле. И делаю это по той причине... ты еще можешь послужить некоему высшему добру, которое пока что остается скрытым от нас обоих.

 

 

.29.

 

 

Пришло время, и большинству мужчин, что были в закольевском отряде, и всем женщинам, которых они собрали по пути, захотелось постоянного пристанища наподобие тех деревень, которые в свое время оставили некоторые из них. Но на все их уговоры у вожака был по прежнему один ответ: «По движущейся цели сложнее нанести удар».

Велико же было их удивление, когда однажды атаман собрал своих людей вокруг костра в их временном лагере у румынской границы и объявил торжественно:

— Будьте готовы — завтра настает наш час! Завтра мы выступаем на север, чтобы стать там — не лагерем на этот раз, а настоящим поселком. Давно уже я присмотрел для этого одно подходящее местечко в лесах под Киевом. Никаких времянок больше не будет — только настоящее жилье. И запомните мои слова, придет время — и вы убедитесь, что мое пророчество было истинно: вскоре нас будет так много — и женщин, и детей, — чтобы с нас началось новое казачество. Из нашего укрытия мы будем совершать вылазки и бить евреев, чтобы затем исчезнуть незамеченными. Не оставлять в живых никого, будем брать в год только по одному младенцу, достаточно юному, чтобы не мог ничего запомнить. С возрастом станет одним из нас, таким, как мы. Придет время, и о нас будут слагать легенды. Завтра же и выступаем, во имя Церкви и Царя!

Эту последнюю фразу, которую его люди встретили одобрительными возгласами, а некоторые и шашками наголо, Закольев произнес ради тех немногих верующих, что еще оставались в его рядах. Сам же он служил своей воле, и только ей одной.

С этого и начался поход будущего казачества, ряды которого и без того постоянно росли, к их новой стоянке, спрятанной в лесной чаще. Давно мужчинам не приходилось заниматься такой работой, как валить лес и строить настоящие дома, поэтому работа на первых порах шла тяжело. Но занятие это, тем не менее, оказалось очень полезным для здорового духа в их новом поселении. Женщины радовались, дети веселились, и какое-то время никто даже не помышлял о грабежах или разбое. Это и в самом деле было время, когда закольевский народ осел и пустил корни. Даже неугомонный Королёв — и тот получал удовольствие от нехитрой работы.

Вскоре после того, как со строительством домов было покончено, Закольев поставил всех в известность, что Елена вместе с Павлиной со всеми своими пожитками перебирается в его избу и будет жить с ним так, как положено жить с женой по закону, и любые поползновения в ее сторону он будет пресекать лично. Елена беспрекословно подчинилась приказу.

То, что атаман приблизил к себе женщину и даже поселил ее рядом с собой, совершенно не вязалось с его характером. Но Закольев, впервые в своей жизни, испытывал нечто похожее на любовь — не к Елене, к ребенку. Елена в его жизни значила не больше, чем любой другой предмет обстановки в доме, еще пахнувшем свежей живицей. И речи не было о том, чтобы он позволил ей делить с ним ложе, — она спала на соломенном матрасе в одной комнате с ребенком, которая так и называлась — «комната Павлины». Ей, и еще Константину, Закольев безраздельно дарил внимание и заботу.

Как настоящий отец, он рассказывал своей дочери разные истории. Однажды вечером, подсев на кровать к Павлине, которая уже начала засыпать, он, словно сказку, стал рассказывать девочке о том, как она появилась на свет.

— Жили-были в тридевятом царстве муж со своей женой, — покачивая головой в такт своим словам, начал он.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных