Создательница теории малых радостей

Сегодня вряд ли найдется кто-то, возражающий против психологии оптимизма. И основополагающим в таком восприятии жизни является принцип малых радостей. То есть не нужно ожидать каждодневно огромной лавины счастья, но зато каждый день можно составить для самого себя пусть маленькую, но радость. Если таковой не найти вокруг, можно сделать самому себе хотя бы маленькие подарки. И тогда дни маленьких радостей сольются в годы большого счастья. А это и есть поток жизни.

Думаете, впервые такой подход к жизни обосновал и показал другим кто-то из великих философов? На самом деле о таком принципе жизни поведала скромная американская писательница Элинор Портер (1868–1920) на рубеже XIX–XX веков в своих книгах о девочке Поллианне.

Эти повествования о девочке, которая учит других находить радость даже там, где о ней трудно и подумать, разошлись по миру миллионными тиражами. Психологи и философы научно объясняли «эффект Поллианны», «теорию малых радостей», «эффект добрых мыслей». В начале XX века в мире открылись тысячи фан-клубов Поллианны, куда вошли 4 миллиона сторонников «жизни в радости». Так что именно творчество Элинор Портер положило начало фанатскому движению, которого не знал мир прошлых веков, но которое столь разрослось к концу века XX.

Миссис Элинор Портер вздохнула и вскрыла очередной конверт. Как много писем! Почтальон приносит их сумками. Но это письмо символично: «Нью-Йоркское отделение «Клуба Поллианны» сообщает, что на 1 мая 1920 года число членов клуба в Америке достигло одного миллиона». Да как же это возможно? Она всего лишь скромная писательница из небольшого американского городка Кембридж, что в штате Массачусетс, – не проповедник, не психолог и не учитель жизни. Она просто написала две книги об 11-летней девочке Поллианне, которая, чтобы выстоять и не сломаться в этой нелегкой жизни, выдумала необычную «игру в радость». И вдруг в эту «игру» стали играть и дети, и взрослые. Миллион человек в Америке, но ведь «Клубы Поллианны» есть и в Европе, Австралии, даже в Африке.

Элинор Портер

«И мы просим Почетную Председательницу рассказать о себе и о том, как Вы написали ЭТУ книгу. Может, вы напишите автобиографию?»

Элинор смутилась, читая. Она не любит говорить о себе. Да кто из писателей может внятно сказать, как создаются произведения? Сначала нужно прожить жизнь до книги, а потом взять побольше бумаги и начать писать. До «Поллианны» Портер прожила немало – 45 лет. Элинор Ходжмен (именно так звучало ее имя) родилась 19 декабря 1868 года в небольшом городке Литтлтон, что в штате Нью-Хэмпшир. Она вполне могла гордиться своими предками, ибо они приплыли в Америку в числе первых британских переселенцев. «А если вы – первые, приходится держать голову высоко и улыбаться, несмотря ни на что, – говаривал отец Элинор. – Уныние – тяжкий грех. Если бы наши предки предавались унынию, они никогда бы не выжили на Американском континенте!»

Элинор с детства мечтала о музыке. В 18 лет поступила в консерваторию в Бостоне. Мечтала стать одной из первых пианисток, ведь в то время мир был уверен, что профессиональная игра на рояле – занятие только мужское. Но Элинор занималась целыми днями. Да вот однажды поранила кисть руки. Началось воспаление. Играть стало невозможно…

Как выживают, когда мечта разбивается в прах? Находят новую. Как поступить, когда из жизни исчезает радость? Начать придумывать ее, играть в нее, находить крошечные радости. За ними придет и большая. «Раз я не смогу играть, я смогу заняться вокалом – это тоже музыка!» – решила Элинор. Голос у нее был не сильный, зато поставленный от природы. Но найти профессиональный ангажемент оказалось непросто. Пришлось ограничиться пением на званых вечерах и церковных праздниках. Однажды молодой бизнесмен из Вермонта Джон Лаймон Портер даже пожалел молодую певицу. Но оптимистка Элинор ответила: «Во всем есть хорошая сторона: когда я пою хоралы, то приближаюсь к Небесам!» Пораженный таким ответом, Джон не нашел ничего лучшего, как сделать неунывающей красавице предложение. И в 1892 году она его приняла – и тоже с радостью.

Но пришло и третье испытание: Элинор простудилась и потеряла голос. В 33 года ей опять пришлось начинать с нуля. Она не могла ни играть, ни петь, и тогда она начала писать о музыке. Элинор стала сотрудничать с местными газетами. Как-то незаметно статьи перешли в рассказы, те – в повести. И в 1907 году Элинор Портер опубликовала свой первый роман.

Больше всего писательницу привлекали герои, которые, как и она сама, прошли через черные полосы уныния и сумели их побороть. Как люди выживают? Рецепт один – не поддаваться унынию, учиться находить хоть что-то хорошее там, где его, казалось бы, заведомо не может быть. Но как?! Вот об этом она и написала в 1912 году книгу «Поллианна», а через три года – «Поллианна вырастает».

Худенькая веснушчатая девочка, оставшаяся сиротой, переезжает к тете, которая селит ее в холодную каморку под крышей. Но Поллианна не унывает. Обнаружив в каморке окно, она радуется хотя бы тому, что теперь ей виден весь город, и идет знакомиться с соседями. Те, конечно, решают, что девочка весьма странная, а может, и хуже того – дурочка. Но Поллианна, нисколько не смущаясь, начинает рассказывать, что она «играет в радость». Этой игре ее научил отец. Жили они небогато, и потому отец учил не горевать из-за того, что у них нет, а радоваться тому, что есть. Например, они не могли покупать деликатесы, но каждый день ели тушеные бобы, которые любили. И отец говорил: «Мы – богатеи! Можем позволить себе есть то, что любим!» Еще отец говорил: «Если у тебя завяли цветы, лучше не ворчать, а порадоваться, что завтра ты можешь купить другие – еще более красивые. Ведь главное – твое отношение к случившемуся. Как станешь относиться к событиям, такими они для тебя и окажутся».

Все это девочка и рассказала новым соседям, с которыми подружилась в городке. Многие попробовали «поиграть в странную игру» – и удивительно, их настроение улучшилось, они перестали вздыхать и жаловаться – ведь оказалось так интересно во всем находить повод для радости.

Конечно, это трудно. У людей нет привычки радоваться, потому что для радости трудно найти повод. Но при непредвзятом подходе можно порадоваться многому. Даже если вы простудились, всегда можно порадоваться, что не подхватили болячку похуже. И чем труднее находить повод для радости, тем интереснее игра – состязание с судьбой. Она подсовывает людям всякую дрянь, но они находят хорошее – светлый день, радугу в дождь, встречу с другом. И чем больше находится поводов для солнечного взгляда на происходящее, тем меньше дряни подсовывает судьба. «Привычка находить хорошее и думать о радостном становится второй натурой, – говорила Поллианна, – а ты – оптимистом, и в один прекрасный день понимаешь, что это не игра, это система жизни – более светлой и счастливой».

Читатели приняли «игру в радость» Поллианны как руководство к действию. Психологи взяли на вооружение ее «рецепт радостной жизни». Никогда еще книга, а тем более детская, не получала такого резонанса. Люди жили по Библии, по Корану, по заветам Вед. Но чтобы по рецепту детской книги?! Да ни один из авторов начала XX века не мог бы сказать, что его книга стала настолько культовой, что заставила читателей жить по своим законам. А скромная миссис Портер, получающая мешками письма из разных стран, вполне могла.

В тяжелые времена на сломе эпох книги о Поллианне давали читателям – детям и взрослым – надежду на то, что любые горести и препятствия можно преодолеть. И для этого не нужны ни деньги, ни связи, которых у большинства людей не было, а нужно только собственное усилие – перемена взгляда на мир. И конечно, читатели хотели знать: кто она сама, Элинор Портер, и как сумела создать их любимые книги. «Наверное, действительно, надо написать автобиографию», – подумала Элинор. Но выполнить свое намерение она не успела: 21 мая 1920 года писательница скоропостижно скончалась. Был ей всего 51 год. За свою короткую писательскую жизнь она создала 14 романов и 4 тома рассказов, но некролог в газете «Нью-Йорк тайме» был озаглавлен: «Умерла автор «Поллианны», а местная пресса Кембриджа отозвалась и еще проще, и потому горше: «Умерла мама нашей Поллианны».

И дети, и взрослые не хотели прощаться с Поллианной. Потребность в ней и ее поразительной жизнестойкости оказалась столь велика, что издательство стало публиковать новые книги о всенародной любимице в серии «Радостные книги Поллианны». Говорили, что книги писали четыре подруги Портер. Так это или нет, было уже не важно – книги расхватывали мгновенно.

В 1960 году вышел мультфильм Диснея. И снова – грандиозный успех. И экран и сцена еще не раз обращались к «Поллианне». Во времена перестройки книги Элинор Портер стали снова выходить и в России. Для нашей страны это были тяжелые времена. Но как писала Портер: «Я никогда не считала, что нам следует отрицать существование трудностей, страданий и зла. Просто я думала, что гораздо лучше приветствовать неизвестное бодро и радостно». Разве не так?

Фея лебединой стаи

У ее ног лежал весь мир. Ее называли «восхитительной» и «божественной». Но мало кто задумывался, что ей приходилось быть не просто великой балериной, но и педагогом, репетитором, популяризатором и даже хореографом. Многие танцовщицы вели гастрольный образ жизни. Но только ей впервые в мире удалось создать собственную балетную империю и личный «бренд»: «АННА ПАВЛОВА».

Тонюсенькая 8-летняя Аня Павлова завороженно смотрела на сцену Мариинского театра. Там, в волшебном мире музыки, кружилась в танце Спящая красавица. «Мама! – вдруг твердо сказала девочка. – Я вырасту и буду танцевать в этом театре!» Мать только вздохнула. Куда уж дочери прачки грезить о сцене – не умереть бы с голоду… Но всю неделю после спектакля дочка Анечка плакала, а потом и болеть начала. Пришлось сводить девочку в балетную школу. Мать подумала: выгонят прачкину дочку и дело с концом. Но директор, осмотрев Аню, сказал: «Привозите, когда стукнет 10 лет. Возьмем на казенный счет».

Анна Павлова в театральном костюме. 1910 г.

И вот в 1891 году 10-летняя Аня Павлова – воспитанница Императорской балетной школы, а с 1 июня 1899 года зачислена в труппу Мариинского театра. Конечно, пока ей далеко до партии Спящей красавицы, да и Мирту, предводительницу вилис в «Жизели», получила толстая Люба Петипа. Но на то она и дочь балетмейстера! Зато Аня станцует вилису Зюльму. Роль хоть и маленькая, но с весьма выигрышным «антре».

В тот памятный сентябрьский вечер балетные выпускники толпились стайкой у закрытого занавеса. И вдруг по кулисам понесся слух: «На спектакле старая ведьма!»

Аня ахнула – угораздило же графиню Бенкендорф притащиться на «Жизель»! Говорят, старуха любит предсказывать: скажет гадость и улыбается. А потом еще и интересуется: сбылось ли пророчество?

Аня перекрестилась и выпорхнула на сцену. На мгновение Люба Петипа оказалась рядом и прошептала завистливо: «Старуха тебя лорнирует!» Аня подняла голову: золотой лорнет, словно огромные выпученные глаза, уставился на нее из третьей ложи.

После спектакля Люба прижала Аню к кулисе и быстро зашептала: «Бенкендорфиха тебя похвалила, но сказала: «Эта от нас упорхнет! У нее крылья будут лебединые». Не иначе тебе, Анька, Одетту в «Лебедином озере» дадут! А еще старуха сказала: любовь ты свою найдешь через тюрьму. Представляешь? – И Люба жадно заглянула подружке в глаза, будто пытаясь высмотреть, за что посадят бедную Аню. – А потом старуха брякнула: тебе судьба знаки подавать станет. Даже перед смертью знак будет!» Аня опешила. Тюрьма, знаки, смерть – да старая ведьма рехнулась. Себе пусть такое предсказывает!

В тот день Аня летела домой к матери, сияя, как начищенный пятачок, – наконец-то ей повысили жалованье. Теперь она – полноправная солистка! Ей поручили станцевать Лизу в «Тщетной предосторожности», Нинию в «Баядерке», обещают и саму партию Жизели. Только Одетты-Одилии, о которой она так мечтала, не видать. В «Лебедином озере» блистает «царица» Мариинки – Матильда Кшесинская, бывшая фаворитка царя Николая II.

Впрочем, Аня готова танцевать все, что дают. Но дают мало, и потому она часто выступает в концертах, правда, все больше – благотворительных. Но для них так трудно сыскать партнеров. Вот и в тот январский вечер 1907 года пришла записка от коллеги: заболел. Конечно, не каждый готов выступать задаром. Аня кинулась к танцовщику Фокину, с которым дружила еще с училища. А тот вдруг предложил: «Хочешь, я сочиню для тебя танец-монолог?» Все знали: Фокин хоть и прекрасный танцовщик, но грезит хореографией. Неужели правда сочинит?

Уже наутро новоявленный хореограф показал вариацию Лебедя на музыку Сен-Санса: «Смотри – раскинулись руки-крылья. Лебедь поет прекрасную песню, качается на волне и застывает, пряча голову под крыло». Анна ахнула: «Как грустно. Он умер?» Фокин взвился: «Что за глупости? Он уснул!»

Милый Миша, он и сам не понимал, что сочинил, – шедевр, новое слово в балете. Публика приняла «Лебедя» восторженно. И когда зазвучал шквал аплодисментов, Павловой припомнилось пророчество старухи Бенкендорф: будут у Ани сильные крылья. Что ж, «Лебединое озеро» в Мариинке ей не удалось станцевать, но, может, графиня говорила об этом лебеде?..

На Масленице 1908 года Анна стала задерживаться после спектаклей. Прибегала домой чуть не под утро – щеки горят, глаза блестят. Мать тайком радовалась – кажется, у ее недотроги появился сердечный друг.

Виктор Эмильевич Дандре, обрусевший потомок французского аристократического рода, был образован, богат, влиятелен. Ну просто принц из сказки! А как потрясающе ухаживал! Однажды встретил после спектакля, лихорадочно блестя глазами: «Прошу вас выйти за меня замуж!» Анна окаменела. Ну разве он не понимает: балерина не может быть ничьей женой. Иначе – прощай, театр! А для Анны танец – жизнь…

Наверное, отказ прочелся на ее выразительном лице, потому что Дандре вдруг опустился на одно колено и протянул огромный букет: «Умоляю!» Анна машинально развернула букет… Розы. Огромные алые розы! Все поплыло перед глазами. Вспомнился первый выход на сцену Мариинки. Тогда она, трепещущая от ужаса ученица, не удержалась на ногах и грохнулась прямо на суфлерскую будку. Зал захохотал. А ей пришлось встать, вымученно улыбаясь, поклониться публике и повторить пируэт. Чуть живая, влетела она за кулисы, и кто-то протянул ей алую розу. В насмешку? Или специально? Ведь красный цвет – знак беды…

В начале 1909 года Фокин привел к Анне Сергея Дягилева. Плотный, вспотевший, похожий больше на пекаря-кондитера, чем на ценителя изящных искусств, тот начал уговаривать Павлову: «Уже несколько лет я устраиваю Русские сезоны в Париже. В мае – июне решил показать балет. Хочу познакомить Париж с вами!»

Аня встрепенулась. Конечно, она и раньше ездила на гастроли, но ведь тут – Париж!.. К тому же долгие гастроли – удобное решение затянувшегося романа с Дандре. Павлова приняла предложение. Только после ухода Дягилева спросила Фокина: нельзя ли показать «Лебедя»? Миша вздохнул. Конечно, в «Лебеде» Аня неподражаема, но Дягилев, не смущаясь, объяснил Фокину, что хочет показать в Париже своего протеже и нежного друга – Вацлава Нижинского. Все балеты поставлены специально для него, а Павлова выступит просто партнершей Вацлава в «Павильоне Армиды» и «Сильфидах». Словом, не она будет звездой. Но ей об этом говорить не надо…

Можно подумать, Анна и сама не поняла! Она безжалостно бросила труппу Дягилева и начала выступать самостоятельно. Теперь в Нью-Йорке и в Лондоне ее встречали огромные афиши: «Анна Павлова». Ее имя стало символом культового русского балета. Правда, в Лондоне пришлось выступать в мюзик-холле – прямо между номерами дрессированных обезьян и чечеточников. Ну и что? Главное – за границей Анна могла танцевать что хотела. И все чаще выбирала «Лебедя». А как-то, стоя за кулисами, вспомнила слова графини Бенкендорф: «Упорхнет она от нас!» Вспомнила и засмеялась. Сбылось: упорхнула. И крылья оказались сильными – лебедиными!

В феврале 1911 года Павлова гастролировала по Америке. Перед репетицией ей подали телеграмму. Открыла – не поверила. Сенатор Нейдгарт вызывает ее в Россию «для дачи показаний». Каких показаний?! У нее контракт с Метрополитен-опера. Она танцует «Жизель» и «Лебединое озеро». Зачем она поедет в Россию? Там «Лебединое» никто ей не предлагает! И что за длинная телеграмма… «показаний в связи с делом Виктора Дандре». Буквы поплыли перед глазами. «Немедленно! – закричала она секретарю. – Билет в Россию!»

Виктора арестовали 28 декабря 1910 года. Ревизия обнаружила растрату при постройке Охтинского моста, а Дандре эту стройку курировал. Ну а поскольку никаких денег у Дандре не обнаружилось, пресса раструбила, что он растратил их на свою заграничную любовницу, то есть ее, Павлову. Анна читала газеты и скрипела зубами. Идиоты! Денег у Виктора не обнаружилось потому, что он их не брал. А Павловой при ее фантастических заработках чужие деньги вообще не нужны. Ну погодите, черти, во главе с сенатором Нейдгартом – Анна найдет на вас управу!

Так и вышло. Анна внесла за Дандре колоссальный залог – 35 тысяч рублей – и убедила Виктора уехать в Европу. Нечего жить в стране, которая никого не ценит!

И как только она раньше обходилась без Виктора? Импресарио, администраторы, секретари – Дандре один заменил всех. И что за чушь Анна несла, когда говорила, что ни за кого не пойдет замуж? Да как она вообще жила без Виктора?! Права оказалась пророчица Бенкендорф: только увидев Дандре в тюрьме, Анна поняла, что любила, любит, не может не любить…

Говорят, разъездная жизнь трудна. Да Анне все равно, лишь бы танцевать! За год она изнашивает 2 тысячи пар балетных туфель. Она зарабатывает баснословные гонорары, но может выступать и задаром.

Одно плохо: ее – символ русского балета – ждет весь мир, но не ждет Россия. Чтобы не сойти с ума от ностальгии, Павлова свой типично английский дом в Лондоне – Айви-Хаус (Дом в Плюще) – превратила в русский: здесь ставили самоварчик, ели гречневую кашу, пекли черный хлеб. На пруду жили белые лебеди. И Анне казалось, что они прилетели из далекой России.

Однажды в Айви-Хаус приехал сам создатель музыки «Лебедя» – композитор Сен-Санс. Анна потащила его к пруду. Оторопелый композитор увидел, как хрупкая женщина обняла подплывшего на ее зов лебедя. И птица, способная ударом крыла перебить человеку руку, радостно заклекотав что-то, обвила голову Анны грациозной белой шеей. «Мы с вами из лебединой стаи, маэстро!» – прошептала балерина.

Вечером, когда Анна возвращалась после проводов дорогого гостя, ее остановил Тимофей, русский мужик, неизвестно как очутившийся в далекой Англии и приставленный теперь ухаживать за лебедями: «Барыня! Опять лебедь сдох. Четвертый за лето. Не приживаются они тут…»

Анна вскинула голову и вдруг закричала: «Но мы же прижились! Пусть и они стараются! Мы тоже не просились на чужую землю!» И, зарыдав, она кинулась в дом – прямо в объятия Дандре. Он-то всегда там, где нужен…

А через пару недель в Ковент-Гардене Анна танцевала «Лебедя». Уже вышла на сцену и тут вместо обычной жемчужной броши на груди обнаружила… алый рубин. Костюмерша, видно, напутала. Но Анна вдруг вспомнила, как Фокин убеждал ее когда-то: лебедь уснул. Нет, Миша был не прав – лебедь умер! На груди у него – кровавая рана. И она, Павлова, танцует теперь «Умирающего лебедя»…

Раз нет новой хореографии, Анна начала сочинять сама. Поставила несколько балетов, особенно удались «Осенние листья». Конечно, ей повезло – она сумела-таки создать свою труппу, свою школу. Но все это требует громаднейших денег. Приходится идти на рекламу. Но как это унизительно… В Нью-Йорке для рекламы какой-то пасты распечатали огромные плакаты, где Анна оказалась в пять раз больше самой себя – с пышными формами и бедрами как у рождественской индейки. Стыдно, но что делать – реклама помогает кормить труппу. К тому же каждый месяц, с тех пор как в 1917 году России случилась революция, Павлова отправляет в родную Мариинку огромные посылки с едой. Ведь говорят, там нечего есть. И вот, пожалуйста, – статья в «Правде». Вернувшаяся на Родину балерина Викторина Кригер рассказывает в газете, как жирует за границей «буржаузка» Павлова, и призывает ничего от нее не принимать. И голодные балетные отказались от Аниных посылок! «Им же надо хорошо питаться! – кричала Анна. – Иначе дистрофия. Они умрут! Как ты не понимаешь, Виктор!» И она била ни в чем не повинного Дандре балетными туфлями. А он, как всегда терпеливо, пытался сдержать ее в своих теплых объятиях.

По ночам Анне снился запах русского сена. Она даже приказала скосить траву в своем огромном парке. Но трава не пахла…

В 1929 году у Анны что-то стряслось с коленом. Лечилась – не помогло. Боль мучила постоянно. К тому же стало пропадать дыхание. Частенько после спектакля Анна падала прямо в кулисах. В гримерку ее несли на руках. Приходилось сокращать программу. Конечно, время уходит, забирая силы, ей уже под 50. Мало кто из балерин танцует в таком возрасте. Но ведь публика до сих пор обожает ее – билеты на новое мировое турне давно проданы. Надо просто отдохнуть, расслабиться.

Анна поехала отдохнуть к подруге Наталье Трухановой в предместье Парижа. Деятельная Наталья потащила ее в свою оранжерею: «Знаю, ты не любишь алых роз, но эти – белые!» Анна наклонилась над кустом и вскрикнула: в палец вонзился шип. Тонкое, измученное лицо Павловой стало совсем прозрачным: «Это знак, Ната. Тот самый, о котором говорила старуха Бенкендорф. Мы с этой розой теперь одной крови. И умрем вместе – она и я». Наталья руками замахала: «Глупости какие!»

Но через несколько месяцев Наталья с ужасом увидела, что куст белых роз покрывается какими-то пятнами, похожими на засохшую кровь. Наталья кинулась телеграфировать Дандре. Ответа не было. И только на другой день в газетах она прочла: «23 января 1931 года на гастролях в Гааге скончалась великая балерина Анна Павлова. Ей было 49 лет».

Анна простудилась в поезде. В Гааге пришлось отменить первый же спектакль: температура у Анны стремительно подскочила. На третий день болезни она уже бредила. Около полуночи открыла глаза, привычно перекрестилась и сказала: «Приготовьте мой костюм Лебедя!»

Кто знает, в какой волшебный мир она улетела?..

А лет десять назад в культурных кругах России начались разговоры – хорошо бы прах великой балерины вернуть на Родину. Пресса даже называла дату. Но видно, лебединая душа еще не нашла в себе сил вернуться в Россию. Разговоры затихли. Лебедь пока не прилетел…

Оклеветанная

В ее судьбе, как в капле воды, отразилась судьба целого поколения тех, в чью жизнь вторглась Октябрьская революция. Вторжение было разрушительным. По особому приказу сверху ее книги были уничтожены как «враги революции», ибо «проповедовали тенденции, не способствующие революционному развитию». Правда, саму писательницу не расстреляли и не посадили, ей просто запретили публиковаться и отняли ее имя, известное всей России, – Лидия Чарская.

В начале XX века ее называли «властительницей дум юного поколения». Ее книги выходили миллионными тиражами. Однажды детская библиотека опубликовала данные о ее фантастической популярности: за год книги Жюля Верна спрашивались 232 раза, а книги Чарской – 790 раз!

Хотя на лавры великого литератора она никогда не претендовала, считала себя рядовой детской писательницей. В ее книгах всегда много пылких детских чувств (взрослые называют их бурей в стакане), разочарований и слез (взрослые отмахиваются – пустое!), но всегда хороший конец. Критики ужасались – дидактика, нравоучение! Но дети читали взахлеб. Она получала мешки пылких писем со всей России, а потом, когда книги стали переводить на другие языки, и со всей Европы. Мало кто писал в Петербург на улицу Разъезжую, адресовали просто – Россия, Чарской. И письма доходили!

Лидия Чарская

И вот теперь она сидит на той же Разъезжей, но не в квартире на третьем этаже, направо от парадной лестницы, а в полуподвальной дворницкой, где дверь открывается прямо в комнату.

Да и ладно бы… Когда случаются перевороты, всегда являются новые властители дум. Но если бы этими властителями стали непризнанные до революции, мятежные поэты, писатели или актеры! Увы, свои порядки стали диктовать партийные функционеры, рвачи и стяжатели. Народ, как обычно, оказался у стола с общей раздачей. А эти у новой кормушки власти.

Весной 1926 года к Чарской неожиданно зашли три девочки из соседней школы. Сытенькие, ухоженные, вероятно, дети партработников. Потому и такие бойкие. Ничуть не стесняясь, рассказали, что в школе устраиваются литературные суды. Дети судят буржуазных героев – Онегина, Печорина, Чацкого. Вчера судили героинь ее книг – Люду Влассовскую и Нину Джаваху из «Записок институтки» и «Княжны Джавахи». Приговор вынесли по полной программе: дворянское происхождение, морально разлагающий буржуйский быт, недостойные строителей революции чувства. «Но ведь героини дружили, делились сокровенным, защищали друг друга, – попыталась вступиться Чарская. – Это же самые нужные чувства!» – «Нет! – хором отрезали две девочки. – Нужно было устраивать революцию!» Но третья, сконфузившись, промолчала.

Тут совсем некстати пришел с работы на обед муж Чарской. Стесняясь, торопливо проглотил пустую похлебку и ушел. «А что же вы не дали ему второе?» – поинтересовались девочки. Чарская виновато развела руками: «Я не успела…» Не говорить же детям про нищету. Но видно, девочки и сами это заподозрили, потому что быстро ушли.

Лидия Алексеевна в изнеможении оперлась о край стола и вдруг почувствовала, что под клеенкой что-то хрустнуло. Сунула руку – деньги. Выходит, пока одни обличают ее на «судах», другие все же помнят ее книги. Наверное, деньги сунула та самая, сконфузившаяся. Значит, когда-то и она зачитывалась ее книгами. Боже, неужто было это?! И она, писательница Чарская, помогала неимущим, устраивала благотворительные вечера? А вот теперь ей сунули милостыню…

Как непредсказуема жизнь! В детстве она казалась волшебной сказкой. Лида Воронова (именно такой была ее родовая фамилия) родилась в Царском Селе 19 января 1875 года и с восторгом обожала мир, наполненный поэзией Пушкина и волшебными историями, которые рассказывала мама. Но когда Лиде было 6 лет, сказка кончилась – мама умерла. Отец, военный инженер, перевелся на Кавказ, забрав дочь с собой. Но потом его вернули в Россию, в Шлиссельбург, и он вновь женился. Так у Лиды появилась мачеха, постоянно кричавшая на падчерицу: «Дрянь! Гордячка!» От ее злобы девочка убежала из дома. Конечно, ее нашли. Вердикт отца был суров: строптивицу отдали в Павловский женский институт в Петербурге. Семь лет, с 1886 по 1893 год, Лида провела там, не встречаясь с родными, не выходя в большой мир. Сначала считала институт тюрьмой, потом освоилась, привыкла к жестким законам, а под конец даже полюбила. Да и как не полюбить? Институт стал ее единственным домом, а подруги и учителя – семьей.

Потом был торжественный выпускной вечер, когда оробевшую Лиду отвезли в Зимний дворец, где государыня Мария Федоровна самолично вручила ей золотую медаль. А после выпуска предстояла большая жизнь. Но какая? Вернуться к отцу? Лида давно смирилась с его вторым браком, но жить в этой семье не хотела. И судьба смилостивилась над гордой девушкой: блестящий офицер, балагур-весельчак Борис Чурилов, сделал ей предложение. 18-летняя Лида его приняла. Отчего же брак не сложился? Может, блестящая, темпераментная красавица, вырвавшаяся на свободу из институтских стен, захотела веселой свободной жизни? Ничуть не бывало! У Лиды родился сын Юрий, и юная мать жила в постоянных хлопотах. А вот весельчак Чурилов этими свалившимися заботами был ошарашен. Вскоре он оформил перевод по службе и отбыл из Петербурга навсегда. Молодая мать осталась одна с ребенком на руках.

И что было делать? Просить денег у отца с мачехой? О нет, Лидия была горда, решив ни от кого не зависеть. Но у нее же не было никакой профессии. Оставалось одно – сцена. Конечно, дамы ее круга не шли в актрисы, но яркая, темпераментная сероглазая красавица Лида настояла на своем. Ее приняли на драматические курсы при Императорском театральном училище, потом и в Александринский театр. Вот только фамилию предложили сменить. Лидия не решалась, но однажды ночью в ее голове прозвучал чей-то голос, словно ее окликнули: «Чарская!» Девушка вздрогнула и поняла: она больше не Чурилова, она – Чарская, от слов «чары», «очарование». Уж с такой-то фамилией она станет чаровницей сцены!

Но опять – увы… Чтобы играть первые роли, необходим богатый и влиятельный покровитель. Однако первый же сановный старец, сунувшийся к Лидии, получил от ворот поворот. Словом, несмотря на талант и красоту, ей достались только вторые роли. Ну а на них трудно прожить с ребенком на руках…

Вот тогда-то Лидия и вспомнила свое детское увлечение – с 10 лет она сочиняла стихи и сказки, все время обучения в институте вела дневник, записывая туда все свои переживания. «Почему у других не бывает таких странных мечтаний, какие бывают у меня? – недоуменно написала она в дневнике в 15 лет. – Почему я переживаю все острее и болезненнее, чем другие?» Так пусть же теперь все эти переживания послужат на благо!

Словом, Лидия Чарская записала свои детские воспоминания и отнесла книгу «Записки институтки» в «Задушевное слово» – журнал для детей младшего и среднего возраста. «Записки» вышли в 1902 году и принесли молодой писательнице феерическую славу. Ну кто бы мог подумать, что закрытая жизнь институток будет столь интересна обычным юным читателям? Но с тех пор Чарская стала ведущим автором журнала. Она не выдумывала сюжетов, писала, о чем хорошо знала: о школьных годах и первых чувствах («Записки маленькой гимназистки», «Люда Влассовская»), о сиротской доле и одиночестве («Приютки», «Записки сиротки»), о Кавказе, где провела детские годы (цикл о княжне Джавахе). Она сочиняла сказки для маленьких и исторические романы для взрослых (например, о кавалерист-девице Дуровой). За 15 лет она написала больше 80 романов – почти по 6 шесть книг в год. К тому же приходилось играть, пусть и маленькие роли, но чуть не каждый вечер. Она была трудягой! И вот нахлынувшая революция объявила ее «буржуйкой, жирующей на теле трудящихся».

В 1924 году ее уволили из театра после 20 лет беспорочной службы. Но самое ужасное, ее книги изъяли из всех библиотек, ибо они «защищают устаревшие устои и не способствуют революции». Конечно, не способствуют! Они же о доброте, терпимости, простом житейском счастье. Но теперь все это объявлено пошлостью и мещанскими пережитками. Правдами и неправдами после революции ей удалось опубликовать только четыре романа, и то под псевдонимом «Н. Иванов». Она была самой востребованной детской писательницей России, а теперь стала безликим Ивановым, словно Лидии Чарской и не было!..

Конечно, ее ругали и до революции. Одна статья К. Чуковского чего стоит! Он жестоко иронизировал и над сентиментальными сюжетами, и над языком ее книг. Но ведь сюжеты о девочках не могут быть не сентиментальны. Ну а гладкость языка откуда взять при таком потоке? Ведь ей нужно было зарабатывать деньги! Издатели платили ей только за сдачу книги, никаких денег за переиздания (а их были тысячи!) она не получала. И между прочим, когда сказки самого Чуковского критики стали разбирать по косточкам, получилось, что и они – «безобразно не литературны».

Но теперь Чарская предана не просто литературной, но и гражданской анафеме. Ее книги оклеветаны, впрочем, как и весь тот мир, о котором она писала – мир институток и школьных балов, тихих семейных вечеров с чаепитием под мирно гудящий самовар, первой и робкой любви. Мир, развеявшийся как дым… Но вчера на трамвайной остановке Лидия Алексеевна, которой запрещено называться Чарской, вдруг увидела, как у девчушки лет четырнадцати из-под порвавшейся газетной обертки выглянула обложка ее старой книги. Значит, все-таки кто-то тайно хранит запрещенную литературу, читает про глупые чувства, хотя в стране уже давно провозглашена «свобода любви и нравов». Значит, кому-то еще дорог хрупкий ушедший мир любви и нежности.

Как Лидия Чарская прожила оставшиеся годы горя и нищеты – малоизвестно. Ее сын Юрий погиб на Гражданской войне в Красной (!) армии. О ее втором муже, с которым она прожила послереволюционные годы, ничего не известно, даже его имя. Из скупых воспоминаний современников мы знаем, что худая, старая писательница ходила зимой и летом в старомодном сером пальто, превратившемся с годами в черное. Она почти ничего не ела – еду отдавала мужу. Но у власти ничего не просила – так и осталась гордой. Иногда ее узнавали, удивляясь: «Неужели еще жива?» Но она выдержала еще 20 лет унижения, клеветы, а потом и полного забвения. Тихо умерла в 1937 году. День смерти известен не точно – скорее всего, 18 марта. Где похоронена, доподлинно неизвестно – кажется, на Смоленском кладбище в Петербурге. Но вот что удивительно: скромная могилка, ей приписываемая, не была забыта. Кто-то регулярно приносил цветы, ухаживал. Выходит, никакие запреты властей не способны стереть из памяти народа любимые имена.

Вернулись стихи Мандельштама, «маленькие песенки» Вертинского, «тихо-загадочные» картины Борисова-Мусатова. XXI век вспомнил и о Чарской. Ее книги вдруг стали печататься в огромном количестве. И как ни странно, их стали читать взрослые. Оказалось, что после всех революционных сломов люди истосковались по простым, светлым, сентиментальным чувствам. Может, ради этого Лидии Чарской и стоило преодолеть все ужасы своей судьбы?..

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: