Протоколы воспроизведения 1 страница

Матрицы близости

1 2

структурные модели семантической памяти

Рис. 6.4. Разновидности структурных моделей семантической памяти, создаваемых на основе анализа матриц близости/сходства.

в частности, показал, что если существует матрица порядковых оценок близости 20 городов, то применение многомерного шкалирования по­зволяет выявить имплицитно содержащуюся в этой матрице метричес­кую информацию о расстояниях между этими городами и даже об их взаимном положении. Действительно ли существуют подобные когни­тивные карты, и если существуют, то в какой форме — это уже другой вопрос, интенсивно обсуждаемый по сегодняшний день (см. ниже 6.3.2). Пространственные аспекты таких моделей сами по себе не могут прини­маться буквально, свидетельством чему служит тот факт, что всякую точ­ку и-мерного семантического пространства можно заменить без потери

Рис. 6.5. Иерархический кластерный анализ. А — пример обработки и соответствующая кластерная структура для условного набора из пяти объектов: Б — результаты оценки сходства 8 животных (б — бабочка, к — комар, кр — крокодил, крыс — крыса, крол — кролик, л — лебедь, лм — летучая мышь, ч — черепаха) девочкой четырех лет и взрос­лым образованным мужчиной (Michon, 1972).

общности представления вектором из η упорядоченных величин. Значе­ние при этом оказывается пучком семантических признаков, как оно и понималось обычно в компонентных теориях значения, например, в те­ории Катца и Фодора (см. 2.2.1 и 6.1.1). Многомерное шкалирование применялось для описания различных семантических областей: назва­ний оттенков цвета, терминов родства, местоимений, эмоций и черт личности, глаголов обладания и оценки, профессий и т.д.

Иногда преимущество отдается процедурам иерархического клас­терного анализа, являющимся простейшим способом описания катего­риальных структур. В одной из ранних работ были, например, показа­ны возрастные различия субъективной категоризации видов животных (Michon, 1972). При этом использовались изображения и названия восьми животных: бабочка, комар, черепаха, крыса, летучая мышь, крокодил, лебедь и кролик. Для каждой случайно выбранной из этого набора тройки животных нужно было определить двух самых похожих и двух самых непохожих. Через несколько дней эксперимент был по­вторен. Данные 2x56 проб были сведены для каждого испытуемого в матрицу сходства, причем каждой похожей паре приписывалось два балла, а нейтральной — один. Затем был проведен иерархический кла­стерный анализ (см. рис. 6.5А). Эта процедура отчетливо выявила возрастные различия классификационных схем: для ребенка существен­ными были аффективные атрибуты «хороший» и «кусается», а для взрос-

лого — формальная принадлежность к различным биологическим типам и классам (рис. 6.5Б)⁸.

Далеко не все авторы удовлетворены таким подходом к изучению категориальной структуры семантической памяти. Как пишут Эва и Герберт Кларк, «есть изрядная доля иронии в том, что как раз объектив­ность этих методов составляет их главный недостаток. Когда людей за­ставляют проецировать их знание семантических отношений на пяти-или десятибалльную шкалу сходства, они начинают игнорировать тон­кие различия в значениях слов. А усреднение результатов множества та­ких оценок лишь затемняет оттенки значения. Еще более серьезные трудности связаны с тем, что люди неизбежно меняют свои критерии "семантического сходства", когда переходят от одной пары слов к дру­гой» (Clark & Clark, 1977). Эти авторы отмечают и другие недостатки пространственных моделей, в частности, невозможность учета каче­ственной специфики семантических отношений между различными по­нятиями, а также трудности определения значения предложений на ос­новании одних только глобальных оценок семантического сходства входящих в него понятий.

Распространенным подходом к изучению семантической памяти является анализ хронометрических данных по верификации некоторых простых утверждений. При этом было получено огромное количество данных (см. 6.2.1). Так, оказалось, что за время порядка одной секун­ды, испытуемые могут установить правильность предложения «Дятел — это птица» или найти растение, название которого начинается с буквы «п». Столь небольшое время было бы невозможным, если бы не высо­кая эффективность доступа к лексическому знанию. Еще более удиви­тельно, что мы способны примерно за то же самое время определить отсутствие слова «мантинас» среди 10⁵ известных нам слов родного язы­ка⁹. Ведь если память понимается как некоторая емкость для размеще­ния репрезентаций, то использование ее содержаний предполагает про-

^s Следует отметить, что, согласно современным исследованиям познавательного раз­вития, дети очень рано (3—4 года) и без специального обучения оказываются способны к пониманию родовидового принципа классификации биологических объектов. В этой специфической предметной области можно, следовательно, констатировать известное сходство принципов организации развивающихся спонтанно наивных понятий и научных понятий, формирующихся несколько позже и под целенаправленным контролем взрос­лых (см. 6.4.3).

⁹ Речь идет здесь о задаче лексического решения. В большинстве психолингвистических
моделей внутренний лексикон, фиксирующий характеристики слов, а также некоторых
более дробных (например, корневые морфемы и суффиксы) и более крупных (идиомы)
единиц языка, описывается как сетевая структура, каждый узел которой связан по край­
ней мере с одним узлом семантической памяти. Близость узлов лексической сети опреде­
ляется сходством звучания и/или визуального облика соответствующих слов (см. 7.1.2).
В когнитивной лингвистике внутренний лексикон часто наделяется также функциями
26 грамматического структурирования высказывания (см. 7.3.2).

цессы поиска, и вопрос состоит в том, как такой поиск может быть в данном случае остановлен на раннем этапе (см. 6.2.1). Нам также уда­ется очень быстро определить, что мы чего-то не знаем — например, название центральной площади Сиены, столицы Тосканы, или атом­ный вес химического элемента рутения. Мы переходим к анализу отно­сительно новых исследований, которые позволяют разрешить некото­рые из этих парадоксов.

6.1.3 Нейропсихологические исследования

Как и все другие разделы когнитивной психологии, исследования се­мантической памяти испытывают сегодня особенно сильное влияние со стороны нейрофизиологических и нейропсихологических подходов. Эти новые данные не заменяют результаты собственно психологических работ, но позволяют в ряде случаев скорректировать устоявшиеся пред­ставления. Один из относительно стабильных нейропсихологических результатов, многократно подтверждавшийся в исследованиях пациен­тов со старческой двменцией и болезнью Альцгеймера, состоит в том, что нарушения в работе мозга (они затрагивают в данном случае главным образом ассоциативные области коры — см. 5.4.3) могут проявляться в ухудшении точности семантической категоризации при сравнительной сохранности собственно речи и чтения. Пациенты делают ошибки в на­зывании даже таких типичных объектов, как ложка или яблоко. Эти ошибки, однако, имеют характер парасемантического смешения, отражая таким образом правильное угадывание общей категориальной принад­лежности предметов: ложка вполне может быть названа «вилкой», а зуб­ная щетка — «расческой»¹⁰.

Относительная сохранность общих семантических категорий про­является и в том, что иногда пациенты с болезнью Альцгеймера как бы упрощают себе задачу, например называя чайку «птицей», а березу «дере­вом». Складывается впечатление, что селективно страдает именно конк­ретное знание, хотя этот вывод должен быть еще проверен в эксперимен­тах с семантическим праймингом — такие эксперименты могли бы исключить возможность имплицитного сохранения сведений о конкрет­ных понятиях. По мере развития заболевания затруднительной стано­вится и глобальная категоризация, так что в конце концов семантичес­кая оценка и сравнение объектов начинают все больше зависеть просто от их очевидных перцептивных характеристик, например признака

¹⁰ Ошибки парасемантического смешения наблюдаются и в ряде других случаев: у здо­
ровых испытуемых при жесткой обратной зрительной маскировке предъявляемых для уз­
навания слов (см. 3.1.3) и при попытках чтения пациентами с синдромом так называемой
глубокой дислексии, связанной с поражениями левых височно-затылочных областей коры
(см. 7.2.2). 27

«большой». В целом, данные об особой роли общих категорий соответ­ствуют предсказаниям моделей семантической памяти, построенных на базе нейронных сетей, поскольку в этом случае сохранение абстрактных понятий имеет более распределенный характер и обеспечивается макси­мальным числом узлов сети. Напротив, некоторые другие известные мо­дели (такие как теория понятий базового уровня — см. 6.2.2) испытыва­ют трудности в объяснении подобных клинических наблюдений.

Значительный вклад нейропсихология внесла в выявление разли­чий кортикальных представительств отдельных областей семантическо­го знания. Дело в том, что локальные поражения мозга могут приводить к селективным затруднением в использовании определенных семанти­ческих категорий. Наиболее частая общая диссоциация связана с про­цессами категоризации живых и неживых объектов. Это семантическое различение является фундаментальным: оно относительно рано, уже в первые месяцы жизни, становится доступным ребенку и даже специ­ально маркируется (например, особыми артиклями) во многих языках мира. Выпадение доступа к семантическим категориям может иметь и значительно более специфический характер. В нейропсихологической литературе описаны случаи, когда пациенты начинали испытывать трудности только с узнаванием и обозначением инструментов, частей тела или же классификацией фруктов и овощей.

Предварительный вывод, который можно сделать на основании этих результатов, заключается в том, что семантическая память связана с распределенным, но не вполне гомогенным хранением информации в различных структурах коры. Интерпретация конкретных данных, прав­да, вызывает оживленные споры. Дело в том, что в клинических иссле­дованиях очень трудно проконтролировать степень знакомости различ­ных объектов и их перцептивные признаки (см. 2.4.1). Так, например, живые существа обычно более подвижны, чем неодушевленные предме­ты. Быть может, выпадение способности к их обозначению как-то свя­зано с нарушениями восприятия биологического движения, а не с про­цессами семантической категоризации как таковой? С другой стороны, вполне возможно, что само подобное возражение сомнительно, так как работа с семантической категорией ЖИВОЕ СУЩЕСТВО с необходи­мостью предполагает активацию процессов (операций или процедур) восприятия биологического движения.

Принципиальный интерес имеют поэтому новые данные, получен­ные на здоровых испытуемых с помощью трехмерного мозгового кар­тирования (см. Schacter, Wagner & Buckner, 2000; Nyberg, 2002). Судя по всему, работа с концептуальной информацией вовлекает обширные об­ласти как левого, так и правого полушария, что отличает ее от репре­зентаций слов — «внутреннего лексикона», связанного в основном с левым полушарием. Далее, эти фрагментарные пока данные, похоже, говорят о том, что семантические категории и знания не только «хра-28

нятся» в различных областях коры, но «хранятся» там (или «примерно там», с небольшим сдвигом в переднем, антериорном направлении), где есть соответствующие средства обработки. Так, для идентификации примеров категории ИНСТРУМЕНТ существенной оказалась премо-торная кора, участвующая также и в регуляции рабочих движений. При категоризации и назывании изображений животных, напротив, активи­руются прежде всего затылочно-височные области, ответственные за сложные формы зрительной обработки и восприятие движения (в част­ности, зона V5 — см. 3.1.1). Для знания о пространственном окружении существенны теменные области, а для мысленного вращения образов предметов — премоторные и затылочно-теменные структуры преиму­щественно левого полушария. Хотя эти данные несомненно будут уточ­няться в ближайшие годы, уже сейчас они позволяют сделать вывод о важности рассмотрения понятий с точки зрения включенных в их со­став сенсомоторных и когнитивных операций.

Подобные результаты представляют собой неожиданно сильный ар­гумент в пользу теории уровней обработки Крэйка и Локарта (см. 5.2.2), рассматривающей память в качестве побочного продукта перцептивной и когнитивной активности. Эти результаты также соответствуют идеям процедурной семантики (см. 6.1.1). Концептуальные структуры, таким образом, могут получить процедурную, или процессуальную, интерпре­тацию, например, как кантианские «правила продуктивного воображе­ния». В работах по когнитивной лингвистике, которые мы рассмотрим в следующей главе (см. 7.3.2), в последние годы делается попытка близкой трактовки лингвистических компонентов концептуальных структур. Они выполняют, с этой точки зрения, роль средств «конвенционального воображения», позволяющих создать у слушателя/читателя более или менее определенный образ ситуации. Эти же средства управления пост­роением образа могут использоваться и в режиме внутренней речи — всякая попытка рефлексивного контроля собственного поведения или познавательных процессов неизбежно обнаруживает следы такого «диа­лога с самим собой».

В отношении более традиционных проблем когнитивной психоло­гии, процедурный подход к значению позволяет по-новому подойти к объяснению эффектов семантического прайминга и распространения активации. Если согласиться, что степень готовности различных когни­тивных процессов зависит от выполнявшихся перед этим действий и общего контекста деятельности, то эффекты активации в семантической памяти, трактуемые обычно как результат распространения возбуждения по узлам гипотетической квазипространственной сети, могут быть объяснены частичным перекрытием операций, выполняемых в последо­вательные моменты времени. В этом случае открывается возможность изучения связи внутренних и внешних форм действия (хотя, на наш взгляд, нет оснований заранее утверждать, что они должны быть струк­турно идентичны).

Наконец, преимущество процедурного подхода состоит в том, что он позволяет легко понять труднообъяснимые в рамках структурных моде­лей семантической памяти факты, такие как быстрое отрицание псевдо­слов в задаче лексического решения. Главное достоинство процедурной интерпретации концептуальных структур состоит в том, что она не тре­бует фиксированной организации памяти — сама организация материа­ла, с которым мы в данный момент работаем, может структурировать развертывание имеющихся перцептивных и когнитивных операций. Эта обработка будет продолжаться до тех пор, пока возможно осмысленное движение в материале. Ранняя остановка обработки свидетельствовала бы о незнакомости предмета, бессмысленности буквосочетания или ано­мальности фразы. Быть может, именно поэтому нам достаточно всего лишь доли секунды, чтобы с уверенностью установить, что слово «ман-тинас» не входит в число примерно 10⁵ известных слов русского языка, или что название главной площади Сиены давно забыто — хотя образ ее наклоненной от полуденного солнца эллиптической воронки все еще стоит перед глазами.

Знания не вещи, концептуальные структуры обладают продуктив­ным потенциалом. Это проще показать на примере внутреннего лекси­кона. Так, русский язык и язык индейцев навахо обладают системами суффиксов, многократно увеличивающими число лексических единиц и придающими им разные семантические оттенки. (Ср. производные су­ществительные от слова «муж»: «мужество», «мужчина», «мужик», «му­жичище», «мужлан», «муженек», «мужичок», «мужиченка» и т.д. Хотя многие из них фиксированы в памяти, другие могут создаваться «на лету», как едва ли существующее, но вполне возможное в некотором ироническом контексте слово «мужчинка».) Еще более богатой систе­мой суффиксов обладают тюркские языки, например татарский. На базе каждого глагола в них могут порождаться тысячи (!) новых терми­нов (Jackendoff, 2002). Неиссякаемую продуктивность демонстрирует английский язык, вот уже несколько десятилетий снабжающий осталь­ные языки все новыми терминами. Принцип слипания морфем в не­мецком языке позволяет ежегодно присуждать премии за лучшее и за худшее новое «слово года». Считать, что значения хранятся только в декларативной форме столь же нелепо, как думать, что все возможные грамматические конструкции лишь извлекаются нами в готовом виде из памяти.

6.2 Категориальная организация знаний

6.2.1 Семантические сети и пространства

Мы переходим теперь к рассмотрению психологических представле­ний об организации концептуальной информации внутри отдельных семантических категорий. Наиболее детальные исследования органи­зации семантической памяти были проведены с понятиями, строящи­мися по принципу иерархических родовидовых отношений. Основой для многих психологических работ по изучению родовидовых отноше­ний понятий послужили ранние исследования А. Коллинса и М. Ку-иллиана (Collins & Quillian, 1972). Эти авторы просили своих испыту­емых в хронометрических экспериментах определять истинность предложений типа «Канарейка имеет крылья» или «Молоко — синее». В качестве модели семантической памяти они использовали иерархи­ческую сеть, предположив, что главным принципом организации зна­ния является принцип когнитивной экономии. Так, например, свойства (атрибуты, предикаты) канареек могут быть приписаны либо узлу се­мантической сети, который репрезентирует понятие КАНАРЕЙКА, либо другим иерархически более высоким узлам — ПТИЦА, ЖИВОЕ СУЩЕСТВО и т.д., если речь идет о свойствах, общих для целой груп­пы понятий. Поскольку все птицы имеют крылья, то экономично было бы зафиксировать свойство ИМЕЕТ КРЫЛЬЯ только один раз — про­тив узла ПТИЦА.

При верификации предложения «Канарейка имеет крылья» мог­ло бы происходить движение от узла КАНАРЕЙКА вверх по связям семантической сети, в ходе которого вначале устанавливалось бы, что канарейка — это птица, а затем — что птица имеет крылья. Чем боль­ше дистанция между субъектом и предикатом верифицируемого выс­казывания (в смысле числа промежуточных узлов иерархии), тем больше должно было быть время верификации. Предложения «Кана­рейка желтая» и «Канарейка дышит» могут служить примерами воз­можных предельных случаев. Хотя хронометрические данные, казалось бы, подтвердили эту гипотезу, вскоре была обнаружена возможная ошибка в рассуждениях: три рассмотренных утверждения о канарей­ках отличаются не только расстоянием между субъектом и предикатом в некоторой гипотетической структуре, но и просто своей естествен­ностью для испытуемого. Поэтому «Собака — это животное» верифи­цируется быстрее, чем «Собака — это млекопитающее», хотя узел ЖИВОЕ СУЩЕСТВО должен быть расположен в иерархии над узлом МЛЕКОПИТАЮЩЕЕ. Принцип когнитивной экономии, очевидно, не распространяется на семантическую память в отмеченной крайней форме. Так как связи в некоторых локальных областях семантической памяти могут быть особенно значимы или привычны, свойства хра-

нятся там вместе с понятиями и извлекаются без дополнительного процесса вывода".

Очевидные трудности для этой модели связаны также с объяснением латентных времен отрицательных ответов. В целом ряде работ изучалось время реакций категоризации «одинаковые» и «разные» при предъявле­нии пар слов, обозначающих виды деревьев, цветов, птиц и млекопитаю­щих. Разные пары были либо семантически близки (например, «Ореш­ник — маргаритка»), либо семантически далеки («Орешник — попугай»). Наиболее естественным предположением в рамках модели Коллинса и Куиллиана было бы увеличение времени реакции «разные» в случае се­мантически далеких слов, так как для сравнения их свойств нужно было бы подняться на относительно более высокий уровень иерархии. Резуль­таты оказались прямо противоположными. Общее правило, выведенное на основании этих и ряда других экспериментов, можно было бы сфор­мулировать следующим образом: чем больше пересечение признаков значений слов, тем легче дать положительный и труднее — отрицатель­ный ответы.

На основе подобных соображений возникло целое семейство теоре­тико-множественных моделей, наиболее известной из которых является модель сравнения признаков Э. Смита, Э. Шобена и Л. Рипса (Smith, Shoben & Rips, 1974). Понятия трактуются в ней как наборы элементар­ных признаков (либо как точки в семантическом пространстве соответ­ствующей размерности). Перекрытие признаков определяет семантичес­кое сходство понятий. Среди признаков есть более существенные — «определительные» — и второстепенные, характерные лишь для данно­го понятия, но не для понятий более широкого класса. Последним при оценке сходства приписываются меньшие весовые коэффициенты. Сам процесс верификации имеет двухступенчатую структуру, аналогичную структуре узнавания в модели Аткинсона и-Джуолы (см. 5.2.1). Если об­щее сходство субъекта и предиката верифицируемого предложения заве­домо выше или ниже некоторых пороговых величин (как в случае утвер­ждений «Дятел — это птица» и «Дятел — это собака»), то испытуемый быстро дает положительный и, соответственно, отрицательный ответ.

¹¹ Аналогичные проблемы испытывает и модель ассоциативной памяти человека Дж.Р.
Андерсона и Г. Бауэра, популярная в 1970-е годы. Она постулирует свободную от субъек­
тивных стратегий семантическую память, где понятия образуют узлы, а грамматические
и логические отношения, такие как ВРЕМЯ и ПРЕДИКАТ, — связи между ними. Бауэр и
Андерсон выдвинули ряд предположений об эффективности словосочетаний в качестве
подсказок при воспроизведении вербальной информации. В основе этих предположений
лежит идея экономичной упаковки информации в памяти: предложение подвергается
анализу, и понятие, представленное в нескольких предложениях, записывается в память
только один раз. Если в двух заученных предложениях совпадает ОБЪЕКТ, то, согласно
модели, использование в качестве подсказки для воспроизведения СУБЪЕКТа и ПРЕ­
ДИКАТа из разных предложений должно быть более эффективным, чем использование
СУБЪЕКТа и ПРЕДИКАТа одного и того же предложения. Эмпирические данные на этот
счет оказались противоречивыми. В настоящее время допускается возможность много­
кратной избыточной записи информации в лексико-семантическую память, коль скоро
32 это упрощает процессы оперативной обработки (см. 7.3.2).

Когда общее сходство оказывается в некоторой промежуточной зоне, проводится второе сравнение, осуществляемое только среди «определи­тельных» признаков. Оно позволяет с некоторой задержкой, но правиль­но верифицировать высказывание «Пингвин — это птица». Семанти­ческая близость, которая может независимо определяться с помощью психофизического шкалирования, ускоряет верификацию правильных высказываний и замедляет фальсификацию ложных.

Но и эта модель наталкивается на серьезные трудности. Например, она предсказывает быстрое подтверждение правильности высказывания «Птицы — это дятлы». Авторы одной из работ изучали способы фальси­фикации предложений типа «Колли — это кошка» (Anderson & Reder, 1974). Хотя время реакции положительно коррелировало со степенью семантической близости, корреляция с другими переменными была выше. Полученные данные скорее свидетельствуют о том, что испытуе­мые сначала генерируют суждение «Колли — это собака», а затем «Со­бака — это не кошка», прибегая, таким образом, к процессу умозаклю­чения. Наконец, А. Гласе и К. Холиак (Glass & Holyoak, 1975) показали, что в некоторых случаях семантическое сходство ускоряет, а не замедля­ет отрицательные ответы: высказывание «Все фрукты — овощи» отвер­гается быстрее, чем «Все фрукты — цветы». В модели поиска маркеров, предложенной последними авторами, можно легко узнать некоторые характерные черты модели Коллинса и Куиллиана. Слова и группы слов репрезентированы в этой модели элементами значения, или «маркера­ми». Наиболее типичные понятия представлены одним маркером: ПТИ­ЦА - ПТИЧИЙ, КУРИЦА - КУРИНЫЙ, где КУРИНЫЙ означает «обладающий существенными признаками курицы». Маркеры образуют иерархическую сеть благодаря связям, которые могут быть нескольких основных типов: ИМЕЕТ, ЕСТЬ и НЕ ЕСТЬ. Порядок поиска маркеров определяет время реакции в задачах верификации и продуцирования, по которому можно восстановить информацию о структуре семантической памяти.

Методика продуцирования, предложенная Глассом и Холиаком, со­стоит в анализе легкости дополнения предложений типа «Все/некоторые А являются...». Частота продуцирования слов по инструкции найти пра­вильное или, напротив, ошибочное дополнение отражает, по их мне­нию, вероятность перехода от маркера подлежащего к маркеру сказуемо­го. Эмпирически было показано, в частности, что частота намеренно ложных дополнений коррелирует с легкостью фальсификации ошибоч­ных утверждений. Хотя данная модель представляет собой известный шаг вперед по сравнению с теоретико-множественными моделями, она, в свою очередь, испытывает трудности при объяснении таких фактов, как быстрая фальсификация предложения «Все птицы — это ромашки», ведь частота такого дополнения контекста «Все птицы — это...», надо думать, очень невелика.

Наконец, последняя модель, на которой мы кратко остановимся, — это модель распространения активации А. Коллинса и Э. Лофтус (Collins & Loftus, 1975). Речь вновь идет о сетевой конструкции, но она не пред­полагает иерархичности как основного принципа построения. Структу­рированность задается прочностью ассоциативных связей между репре-

зентациями понятий и атрибутов. Дистанция между узлами сети, соот­ветствующая семантической близости, определяется на основе незави­симых психофизических оценок. От ассоциативных теорий 19-го века и современных нейронных сетей модель отличается прежде всего каче­ственным характером связей между концептуальными узлами, среди ко­торых можно найти связи разного вида: ИМЕЕТ, ЕСТЬ, НЕ ЕСТЬ, МО­ЖЕТ, ДАЕТ, ДЫШИТ и т.д.¹² Данная модель в общих чертах объясняет те же факты, что и модель Гласса и Холиака. Акцент сделан на новой интерпретации фактов о различиях времени реакции — согласно данной модели, эти различия свидетельствуют прежде всего о распространении внутри семантической сети кратковременной «волны» активации (см. Андерсон, 2002).

Общий результат этих экспериментов заключается в доказатель­стве роли абстрактных категорий, а также в демонстрации зависимости процессов категоризации как от привычных ассоциаций, так и от свя­зей, которые имеют качественный характер. Вместе с тем, подобные традиционные подходы к описанию структуры семантических катего­рий обладают рядом недостатков. Для них — как в сетевом, так и в тео­ретико-множественном варианте — характерно понимание значения как суммы элементарных компонентов. Соответствующие модели ос­нованы на изучении семантики языка. Это исключает из рассмотрения невербальный опыт, который начинает формироваться с самого рожде­ния и специфически связан с восприятием и действиями. Возникшие в ходе этих исследований гипотезы довольно искусственны и больше го­ворят о различиях экспериментальных ситуаций, чем о представлении знаний. Как заметил один из критиков хронометрирования семанти­ческой памяти, «Попробуйте спросить вашего собеседника, есть ли у канарейки крылья, и он решит, что вы либо идиот, либо собираетесь рассказать анекдот».

6.2.2 Понятия базового уровня

Видное место в современных исследованиях категориальной организа­ции до сих пор занимают работы Элеоноры Рош¹³, обратившейся к ана­лизу естественных семантических категорий и их связи с восприятием и действием. Опираясь на более ранние этнографические исследова­ния, Рош выступила в 1970-е годы с критикой доминировавшего тогда

¹² Уже Отто Зельц подчеркивал, что родовидовые отношения между понятиями не сво­
дятся к гомогенным ассоциативным связям. В противном случае на вопрос о родовом тер­
мине к слову «собака» мы столь же часто говорили бы «кошка», как и «животное».

¹³ Эта американская исследовательница из Калифорнийского университета известна
также своими работами по проверке гипотезы лингвистической относительности Сэпира-

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: