Врожденные преступницы.

1. Между антропологией и психологией преступницы суще­ствует полная аналогия. Подобно тому как от массы преступниц, у которых обыкновенно наблюдаются лишь немногие и незначительные признаки вырождения, отщеп­ляется группа с более резко и богато выраженными, чем у мужчин-преступников, признаками, точно так же из обще­го числа их выделяется небольшой кружок лиц, отличаю­щихся более интенсивной испорченностью, чем мужчины, и сильно превосходящих в этом прочих преступников, ко­торых до преступления доводит в большинстве случаев постороннее внушение и у которых обыкновенно нравст­венное чувство более или менее сохранено. Группа эта и есть врожденные преступницы, испорченность которых на­ходится в обратном отношении к их числу.

"Всевозможные наказания не в состоянии воспрепятст­вовать этим женщинам нагромождать одни преступления на другие, и их испорченный ум гораздо находчивее в изо­бретении новых преступлений, чем суд в придумывании новых наказаний" (Conrad Celtes); "женская преступность имеет более циничный, жестокий, испорченный и ужасный характер, чем мужская" (Rykére); "женщина, — говорит итальянская поговорка, — сердится редко, но более мет­ко, чем мужчина" (Di rado la donna écettiva, ma quando lo é lo è più dell'uomo). Конфуций когда-то сказал, что "на све­те нет ничего, что более портит других и само подвергается порче, чем женщина". Известно изречение Эврипида: "Страшна сила волн, пожирающего пламени, ужасна ни­щета, но страшнее всего женщина".

Испорченность женщины преимущественно сказывает­ся в двух особенностях ее преступлений: в их множест­венности и жестокости.

2. Множественность преступлений. Многие врожден­ные преступницы отличаются совершением преступлений не одной, но нескольких категорий, а некоторые из них являются исполни­тельницами двух родов преступлений, которые у мужчин взаимно исключают друг друга, именно отравления и убийства.

Маркиза de Brinvilliers обвинялась в одно и то же вре­мя в отцеубийстве, отравлении из жадности и мести, клеве­те, детоубийстве, воровстве, кровосмешении и поджоге. Enjalbert была осуждена за клевету, нарушение супруже­ской верности, сводничество, кровосмешение и убийство. Она отдала на растление свою дочь собственному сыну для того, чтобы сделать его помощником в убийстве своего мужа. Goglet была проститутка, воровка, мошенница, убийца и поджигательница, a F. занималась проституцией, сводни­чеством и обвинялась в воровстве, клевете и кровосмеше­нии; G. Bompard была осуждена за проституцию, воровст­во, мошенничество, клевету и убийство, a Trossarello — за проституцию, воровство, нарушение супружеской верности и убийство. История приписывает Агриппине следующие преступления: нарушение супружеской верности, кровосме­шение и побуждение к убийству, а Мессалине — супруже­скую неверность, проституцию, побуждение к убийству и воровству.

Одна 17-летняя проститутка, которую наблюдал Ottolenghi, была осуждена за воровство, укрывательство, сов­ращение и разврат малолетних, отравление и убийство, а другая — за нарушение супружеской верности, отравле­ние и побуждение к убийству. Последняя занималась в то же время и трибадией.

3. Жестокость. Врожденная преступница превосходит преступ­ника в другом отношении, именно в рафинирован­ной жестокости, с которой она совершает свои преступле­ния. Ей недостаточно, что враг ее умирает; она должна еще насладиться его смертью. В итальянской шайке раз­бойников "la Taille", возникшей на юге Франции, женщины обнаруживали большую, нежели мужчины, жестокость при истязании пленников и особенно пленниц. Tiburzio убила свою товарку во время ее беременности, бросилась затем на труп ее, рвала зубами ее мясо и бросала откушенные куски своей собаке. Chevalier убила одну свою беременную родственницу, загнав ей в голову через слуховой ход вилку. Р. не удовлетворилась ранами, которые она наносила своим вероломным любовникам, находя это слишком лег­ким наказанием для них: она ослепляла их, засыпая их глаза мелким стеклянным порошком, который она приго­тавливала, разгрызая собственными зубами стеклянные ве­щи. Известная Д. облила своего любовника, изменившего ей, серной кислотой. Когда ее на суде спросили, отчего она не прибегла для мести к ножу, она ответила: "Для того, чтобы лучше дать ему почувствовать всю горечь смерти". София Ganthier замучила насмерть медленными истяза­ниями семь мальчиков, доверенных ей для воспитания. Мы находим в истории всех времен многочисленные при­меры жестокости, соединенной со сладострастным темпе­раментом, у женщин, находившихся на высоте власти. Кроме всем известных Агриппины, Фульвии, Мессалины и Ели­заветы мы приведем еще следующие случаи. Аместрис вы­просила себе у Ксеркса, обещавшего исполнить ее просьбу, выдачу матери своей соперницы. Когда это было исполне­но, она отрезала несчастной женщине грудные железы, уши, губы и язык, бросила отрезанные части на съедение соба­кам и в таком виде отослала ее домой.

Парисатида, мать Артаксеркса, приказала разрезать на части свою соперницу, а мать и сестру ее зарыть в землю живыми. Кориана, хваставшего, что он убил Кира, она ис­тязала и мучила в продолжение десяти дней.

Возлюбленная китайского императора Кион-Син (1147 г.) приказывала разрезать на части всякую женщину, кото­рая удостаивалась ласк ее развратного любовника, варила их и отсылала к отцу своей жертвы, которого потом по­стигала такая же участь. Беременных женщин она прика­зывала разрывать на части живыми.

Но высшую степень жестокости мы находим у жен­щин-матерей, у которых наиболее глубоко коренящееся в человеческой натуре чувство перерождается в ненависть. Hoegeli погружала в воду головку своей девочки во время наказания ее, чтобы заглушить ее крики. Однажды она ногой столкнула ее со всех лестниц, вследствие чего у ре­бенка сделалось искривление позвоночного столба. В другой раз она ударила ее по плечу с такой силой, что причи­нила вывих его. Превратив таким образом постепенно свою дочь в урода, она стала ее звать в насмешку верблю­дом. Во время болезни ее, чтобы унять ее плач, она лила ей на голову ледяную воду, клала на лицо тряпки, испачкан­ные испражнениями, и заставляла в течение многих часов вслух повторять: "Дважды два — четыре".

Kelsch также погружала лицо своего сына в испражне­ния, заставляла проводить его на балконе холодные зимние ночи в одной сорочке. Екатерина Hajes, убив своего мужа, отрезала голову его перочинным ножом (Griffith North American Review, 1895); Smith отравила восемь детей.

Кокотка Stakenburg начала истязать свою дочь на 42-м году, когда поклонники покинули ее. "Я терпеть не могу девочек", — говорила она. Она подвешивала ее под руки на одеяле, била молотком по голове, прижигала утюгом и однажды, избив ее палкой досиня, стала насмехаться над ней, говоря: "Теперь ты маленькая негритянка".

Rulfi заставляла голодать свою маленькую девочку и, чтобы усилить ее мучения, принуждала ее присутствовать за столом во время своих обедов. Она пригласила для нее учителя с единственной целью иметь возможность бранить и бить ее, когда та не знала своих уроков, что при таком содержании ребенка было, конечно, не редкостью. Она свя­зывала ее и заставляла младших братьев колоть ее булав­ками, чтобы к физической боли присоединить еще чувство унижения.

Каким же образом объяснить себе подобное зверство в характере преступниц?

Мы уже видели, что даже у нормальной женщины боле­вая чувствительность меньше развита, чем у мужчины, а сочувствие чужому страданию находится, как известно, в прямой зависимости именно от нее, так что оно не имеет места там, где чувствительность эта совершенно отсутству­ет. Далее мы выяснили, что у женщины много общего с ребенком: она обладает слабо развитым нравственным чув­ством, ревнива, злопамятна и старается выразить свою месть в рафинированной, жестокой форме — все это недостатки, которые у нормальной женщины более или менее уравно­вешиваются и нейтрализуются чувством сострадания, ма­теринством, меньшей страстностью в половом отношении, физической слабостью и более слабой интеллигентностью ее.

Но если болезненное раздражение психических центров возбуждает дурные инстинкты и требует себе какого-ни­будь исхода, если способность сочувствовать чужому стра­данию и материнская любовь отсутствуют, если, наконец, сюда еще присоединяются, с одной стороны, сильные стра­сти и потребности, являющиеся следствием чрезмерной по­хотливости, а с другой — развитой ум и физическая сила, дающие возможность приводить в исполнение дурные за­мыслы, то ясно, что полупреступница — существо, каким является нормальная женщина, — должна легко превра­титься во врожденную преступницу, более страшную, не­жели любой преступный мужчина. Какими ужасными пре­ступниками были бы дети, если бы им были знакомы сильные страсти, если бы они обладали физической силой и развитым умом и если бы, наконец, их тяготение ко злу усиливалось бы еще вследствие болезненного возбуждения! Женщины — взрослые дети: дурные инстинкты их много­численнее и разнообразнее, чем наклонности ко злу муж­чин, но они находятся у них почти в латентном, скрытом состоянии; если же они возбуждаются и просыпаются, то последствия этого, конечно, должны быть самые ужасные.

Врожденная преступница представляет собою, кроме то­го, исключение в двойном отношении: как преступница и как женщина. Преступник сам по себе является ненор­мальностью в современном обществе, а преступная женщи­на есть еще исключение и среди преступников, ибо естест­венная атавистическая форма преступности у женщины есть не преступление, а проституция, так как примитивная жен­щина более проститутка, чем преступница. Поэтому пре­ступница, как двойное исключение, должна быть вдвое бо­лее чудовищной. Мы уже видели, как многочисленны причины, предохраняющие ее от преступления (материнство, состра­дание, физическая слабость и пр. и пр.); если поэтому жен­щина, несмотря на все это, совершает все-таки преступления, то ее нравственная испорченность, побеждающая все эти препятствия, должна быть поистине чудовищна.

4. Чувствительность и мужские черты характера. Мы видели, что у преступниц наблюдается усиленная чувст­венность — черта, также приближающая их к мужчинам. Этим объясняется, почему у всех подобных женщин ко всем их преступлениям обязательно присоединяется про­ституция. Эротизм является у них центром, вокруг кото­рого группируются обыкновенно прочие особенности их преступной натуры. Так, например, у Р. М., Марии Вr., Dacquignié, Béridot и Aveline'ы чувственность их связана с большой импульсивностью желаний и поступков; у Star, Zeile и Bouhors она комбинируется с такими мужскими чертами характера, как мужество, энергия и пр., а у Марии В. — с мужскими вкусами и наклонностью к употребле­нию спиртных напитков и курению табака. У Gras эро­тизм уживается рядом с полумистической религиозностью, так как на ее аналое найдены книги духовного содержа­ния вместе с рукописями самого грязного и циничного со­держания. Наконец, у Cagnoni, Stakenburg и Hoegeli мы находим вместе с сильной чувственностью отвращение к материнским функциям, что напоминает нам некоторых животных, которые ожесточаются во время течки против своих собственных детенышей: у таких женщин течка длится, так сказать, круглый год.

Очень часто мы встречаем у чувственных натур наклон­ность к праздной жизни, полной приключений, и к самым необузданным удовольствиям. Так, Bompard призналась, что лучше готова была идти на каторгу, чем взяться за какой-нибудь труд. То же самое мы можем сказать отно­сительно Traikin, Star и многих других преступниц. У Lafarge эта страсть выражена в более тонкой форме — именно в виде стремления жить роскошно в большом го­роде и быть окруженной толпой поклонников. Это жела­ние и породило в ней план убить своего мужа, который взял ее с собой в деревню, в одиночество, и вернуться в Париж богатой вдовой. Достигшая такой силы чувствен­ность многих преступниц, являющаяся ненормальной для обыкновенной женщины, становится у них источником пороков и преступлений и причиной того, что они превра­щаются в негодные к общественной жизни существа, стре­мящиеся только к удовлетворению своих сильных страстей и напоминающие собою необузданных дикарей, половой ин­стинкт которых еще не дисциплинирован цивилизацией.

5. Аффекты и страсти. Особенно тяжким признаком вырож­дения является у многих преступниц полное отсут­ствие у них материнской любви. Знаменитая американ­ская воровка и обманщица Lyons убежала из Америки и оставила на произвол судьбы, несмотря на то что была очень богата, своих детей, которые без общественной бла­готворительности умерли бы от голода. Bertrand совер­шенно забросила своего ребенка в раннем возрасте его, нисколько не заботясь о его пропитании и одежде. Enjalbert отдала на растление свою дочь собственному сыну. Fallaix, с целью удержать около себя своего любовника Dubon'a, содержавшего ее и всю семью ее и желавшего порвать это отношение, заставила свою собственную дочь отдаться ему, после того как последняя сопротивлялась этому в течение пяти дней. Когда же Fallaix заметила, что любовнику при­шлась очень по вкусу ее дочь, она воспылала к последней ревностью и истязала ее до тех пор, пока та не умерла. Boges, любовник которой изнасиловал ее дочь, спокойно присутствовала при их половых сношениях и принудила последнюю, когда та забеременела, произвести себе выки­дыш. Маркиза Brinvilliers пыталась отравить свою 16-лет­нюю дочь из ревности и зависти к ее красоте. Gaaikema отравила свою дочь с целью воспользоваться ее капита­лом в 20 000 франков. F., шпионка, проститутка, воровка и утайщица, обвинявшаяся также в клевете и сводничест­ве, женила своего любовника на своей предварительно про-ституированной дочери, но воспретила им всякое половое общение. Когда же супруги ослушались ее и провели вме­сте одну ночь в гостинице, она устроила так, что они были арестованы полицией, что ей было нетрудно ввиду ее близ­ких отношений к последней. Trossarello призналась, что любила детей своих не более, чем котят.

Другим доказательством отсутствия материнской любви у большинства преступниц служит то обстоятельство, что они очень часто делают соучастниками своих преступле­ний своих собственных детей. Это тем более поразитель­но, что проститутки, наоборот, всеми силами стараются обес­печить своим дочерям честное, незапятнанное существо­вание. О Enjalbert мы уже говорили. Léger в сообщничестве со своим сыном убила соседку свою с целью ограбления ее. D'Alessio заставила дочь свою помочь ей в убийстве своего отца, a Meille навела сына на мысль умертвить сво­его отца. Из этих фактов следует, что для подобных жен­щин их собственные дети чужды им и что они, вместо того чтобы окружить их любовью и защитой, смотрят на них как на орудия своих страстей, подвергая их тем опасно­стям, которых сами боятся.

Один из нас знавал содержавшуюся в тюрьме некую Marengo, воровку с habitus'oM кретина, которой передали в камеру ее грудное дитя. Однако, несмотря на то что ей было решительно нечего делать, она не захотела кормить своего ребенка, говоря, что "ей это скучно", и последний чуть не погиб от голода, так что его пришлось отлучить от груди и кормить искусственно.

Это полное отсутствие всякого материнского чувства возможно понять, если припомнить, что врожденные пре­ступницы наполовину мужчины благодаря целому ряду чисто мужских черт в их характере и что влечение их к жизни, полной наслаждений, несовместимо с функцией ма­теринства, состоящей из одних жертв. Женщины эти не чувствуют, как матери, ибо антропологически и психологи­чески они более принадлежат к мужскому, чем к женско­му, полу. Они были бы отвратительными матерями из-за своей очень сильной чувственности, которая находится, как мы это только что заметили, в противоречии с материнст­вом. Как могли бы они, вполне одержимые своею страстью удовлетворения своим многочисленным желаниям и низ­менным, похотливым инстинктам, быть способны на само­отверженность, терпеливость и преданность, которые ле­жат в основе материнства? В то время как у нормальной женщины половой инстинкт всецело подчинен материн­скому и она, будучи матерью, отказывается от ласк лю­бовника или мужа из боязни повредить своему ребенку, у преступниц, напротив, мы наблюдаем совершенно обратное явление: здесь мать, чтобы удержать при себе любовника, не задумывается принести ему в жертву честь родной дочери.

Органическая аномалия — moral insanity, или эпилеп-тоидный невроз, — составляющая основу врожденной пре­ступности, обусловливает собою такое извращение чувств, благодаря которому женщина теряет прежде всего свое материнское чувство, подобно тому как монахиня в таких случаях перестает быть религиозной, а солдат — подчи­няться дисциплине, причем у первой это выражается бого­хульством, а у второго — стремлением оскорбить свое бли­жайшее начальство (случай Misdea).

Материнское чувство встречается в парадоксальной фор­ме слитым с чувственностью вместо того, чтобы подавить ее, в тех случаях, где мать становится любовницей своего собственного сына и безумно любит его в одно и то же время, как сына и любовника. Так, Maensdotter находи­лась в связи со своим 16-летним сыном и женила его по расчету на одной девушке, но не позволяла им отправлять супружеских обязанностей. Однако, несмотря на это, она убила все-таки из ревности свою невестку и, арестованная вместе с сыном, всячески старалась выгородить его, прини­мая всю вину на себя. Подобное совмещение материнской и чувственной любви можно объяснить себе тем, что в люб­ви матери к ребенку содержится всегда известный намек на чувственное наслаждение, каким является, например, то нежное удовольствие, которое испытывает она при корм­лении его. Если при нормальных условиях это едва уло­вимое чувство усиливается у женщины очень страстным темпераментом, то из него происходит кровосмесительная материнская любовь, подобная той, какую питала Maensdotter к своему сыну и в которой женщина жертвует собой как мать и любовница.

Материнство оказывает благодетельное противопреступ-ное влияние на женщину — и там, где преступница является матерью, чувство ее к своему ребенку служит, по край­ней мере, в течение более или менее продолжительного вре­мени могучим нравственным противоядием для нее. Так, мы видим, что Thomas, погрязшая с раннего детства в по­роках и разврате, преобразилась и жила честной жизнью в течение всего времени, пока жил ее ребенок, но как только последний умер, она опять впала в прежнюю жизнь.

Вот почему у настоящих врожденных преступниц мате­ринская любовь никогда не является мотивом к соверше­нию преступления, ибо это благородное чувство несовмес­тимо с вырождением, и оно отсутствует у них так же, как у психических больных и самоубийц.

6. Мстительность. Главнейшим мотивом преступлений явля­ется у врожденных преступниц мстительность, кото­рая свойственна уже нормальной женщине, а у них дости­гает крайних степеней развития и выражается очень силь­ной несоответственной реакцией на малейшее раздражение. Jegado отравила своих господ вследствие злобы против них за сделанное ей замечание, а своих товарок по служ­бе — за какую-то ничтожную обиду. Closset точно так же отравила своих господ, когда те за что-то выбранили ее и отказали от места, a Ronsoux, служившая у одного откуп­щика, подожгла его дом после того, как он не позволил ей полакомиться вишнями из корз­ины, предварительно при­грозив ему, что он будет сожалеть о своем поступке. По­добное же преступление и при почти аналогичных обстоя­тельствах совершила в июне месяце 1890 года одна служанка в Backendorf'e. M. пыталась убить свою знако­мую за то, что та оклеветала ее, a Trossarello выразилась однажды, угрожая своим товаркам, следующим образом: "Я ношу в своем сердце мысль о мести и советую вам подумать об этом". Pitcherel отравила своего соседа из мести за то, что он не позволил сыну своему жениться на ней. Суд приговорил ее к смертной казни, и, когда ей был про­читан приговор, к ней обратились с увещеванием простить окружающим их прегрешения, как это сделал Спаситель. "Господь, — ответила она на это, — поступил, как ему было угодно, а я никогда не прощу". Обыкновенно преступница удовлетворяет своему чувству мести не так ско­ро, как преступник, а спустя дни, месяцы, даже годы, ибо страх и физическая слабость являются обстоятельствами, на первых порах тормозящими ее мстительность. У нее месть является не рефлекторным актом, как у мужчин, но своего рода любимым удовольствием, о котором она меч­тает в продолжение месяцев и годов и которое насыщает ее, но не удовлетворяет.

Очень часто преступления, совершаемые женщинами из ненависти и мести, имеют очень сложную подкладку. Пре­ступницы, подобно детям, болезненно чувствительны ко вся-кого рода замечаниям. Они необыкновенно легко подда­ются чувству ненависти, и малейшее препятствие или не­удача в жизни возбуждают в них ярость, толкающую их на путь преступления. Всякое разочарование озлобляет их против причины, вызвавшей его, и каждое неудовлетво­ренное желание вселяет им ненависть к окружающим да­же в том случае, когда придраться решительно не к чему. Неудача вызывает в душе их страшную злобу против того, кто счастливее их, особенно если неудача эта зависит от их личной неспособности. То же самое, но в более резкой форме наблюдается и у детей, которые часто бьют кулака­ми предмет, толкнувшись о который они причинили себе боль. В этом видно ничтожное психическое развитие пре­ступниц, остаток свойственной детям и животным спо­собности слепо реагировать на боль, бросаясь на ближай­шую причину ее, даже если она является в форме неоду­шевленного предмета. Так, Morin слепо возненавидела и покушалась даже отравить адвоката, ведшего против нее дело, которое он выиграл, а она проиграла, потеряв при этом громадную сумму денег. Rondest убила свою преста­релую мать непосредственно после того, как получила от нее в наследство все состояние ее и когда ей приходилось содержать ее, по всей вероятности, лишь весьма короткое время. Давно лелеянная ею мысль об этом наследстве на­полнила ее такою ненавистью к матери, что она, рискуя собственной жизнью, убила ее в то время, когда это было для нее по меньшей мере бесполезно. Levaillant возненавидела свою свекровь за то, что та не давала ей средств бли­стать в обществе, и покушалась на жизнь ее, хотя не могла надеяться сделаться ее наследницей. Plancher убила одно­го родственника только потому, что он был богат и извес­тен, а она с мужем — бедна. Еще сильнее проявляются ненависть и мстительность, если затрагивается одна из спе­цифических женских страстей, к которым примешивается половой элемент, как, например, ревность. Кокотка М. уби­ла одну из своих подруг за то, что та, будучи очень краси­вой, имела огромный успех у мужчин.

Так называемые любовные драмы, покушения облить серной кислотой или убить вероломного любовника явля­ются часто только последствиями задетого тщеславия или неудавшегося расчета. Героиней такого рода преступлений является обыкновенно какая-нибудь кокотка, вознамерив­шаяся женить на себе какого-нибудь наивного юнца или выжившего из ума старичка и неожиданно натолкнувшаяся на непреодолимые препятствия. Так, например, Arnaud по­кушалась облить серной кислотой своего 15-летнего по­клонника, с которым она находилась в связи, после того как он вздумал порвать связь эту благодаря настояниям своих родных. Défrise после многолетней распутной жиз­ни вовлекла в любовную связь купца, у которого служила кассиршей, и уговорила его затеять бракоразводный про­цесс со своей женой. Она пустила в ход все, чтобы добить­ся расторжения этого брака, но когда купец в последнюю минуту одумался и отказался от своего плана, она поку­шалась на его жизнь.

Bourget следующим образом описывает женщин, при­бегающих к серной кислоте (les vitrioleuses) как к орудию своей мести: "Обыкновенно это лицемерные комедиантки, чрезвычайно тщеславные и необыкновенно гордые, боль­шею частью освистанные актрисы, не нашедшие для себя издателей, или полукокотки, неудачно пытавшиеся выйти замуж; все они стараются утолить свою злость при помо­щи серной кислоты..."

Сюда же принадлежат и содержанки, хоть и не имею­щие видов на замужество, но мстящие своим любовникам, если те бросают их, после того как убедятся, что они не сохраняют по отношению к ним той относительной доли верности, на которую они имеют право за свои деньги.

Faure, например, покинутая по этой причине своим лю­бовником, облила его серной кислотой, a Mattheron поэто­му же хладнокровно застрелила своего обожателя. Злоба и гнев этих женщин являются здесь не вследствие страда­ний, причиненных им тем, что их покинули, но вследствие сознания, что они лишаются своих доходов, так как обман их обнаружен и проделки раскрыты, т.е. вследствие ос­корбленного самолюбия. Вот почему они ненавидят ста­рых любовников, если последние не дают себя далее благо­душно обманывать, что, по мнению этих женщин, долг и обязанность их.

Сюда же относится случай Prager, которая направила своего брата с револьвером в руках против своего мужа, когда тот возмутился наконец ее постоянными изменами и потребовал во время бракоразводного процесса, чтобы она оставила его дом. Prager действовала так, как будто муж ее, прощавший ей много раз ее обманы, причинил ей вопиющую несправедливость тем, что вздумал наконец по­ложить конец своей бесполезной снисходительности.

Подобные проституированные женщины обращают обык­новенно свой гнев против самых добрых и великодушных своих любовников, точно доброта последних не обязывает их лучше относиться к ним, а дает им право требовать от них исполнения самых прихотливых желаний своих. Чем добрее и мягче их покровители, тем более они их эксплуа­тируют и возмущаются, если те, наконец, не позволяют этого проделывать над собой. Женщин, подобных Faure и Mattheron, бесчисленное множество раз бросали их любов­ники, обращавшиеся с ними не столь мягко, как их жерт­вы, но это, однако, не вызывало их ярости. Toussaint нача­ла преследовать единственного по-человечески обращав­шегося с ней любовника d'Es. после того, как последний поймал ее на месте преступления с одним знакомым и бросил за это. Она пыталась угрозами добыть от него деньги, обвинила его в воровстве и, наконец, когда он женился, прислала его молодой жене три письма в один день, сооб­щая ей в самой грубой форме, что ее муж до женитьбы находился с ней в любовной связи. Надлежащим образом третируют этих женщин их сутенеры, которые безжалост­но колотят и истязают их.

В каждой оказанной им ласке эти женщины усматри­вают право требовать исполнения тысячи своих капризов и приходят в неистовство при первой попытке отказать им в этом*.

Им можно импонировать только насилием и жестоко­стью, мягкость же в обращении с ними делает их каприз­ными и слишком требовательными. Здесь мы видим, ста­ло быть, повторение, но в более сильной степени, чем у дегенерированных, того культа грубой силы, на который мы уже указывали у нормальной женщины.

7. Ненависть. Некоторые преступницы проявляют по отношению к окружающим ненависть, для которой нель­зя найти никакой даже отдаленной причины и которая может быть объяснена только разве какой-то врожденной, слепой злостью их. Так, многие нарушительницы супру­жеской верности и отравительницы совершают свои пре­ступления с непонятной бесцельностью. Женщины эти, бу­дучи по натуре своей властолюбивыми и склонными к насилиям, обыкновенно импонируют своим слабым мужь­ям, которые из боязни чего-нибудь более худого уступают им во всем. Но это ведет, однако, только к тому, что они начинают тем более ненавидеть своих мужей, чем более последние покладисты и уступчивы по отношению к ним. Муж Fraikin, бывший значительно старше ее годами, смот­рел совершенно сквозь пальцы на распутное поведение своей жены, тем более что он был серьезно болен и ему остава­лось уже, по-видимому, недолго жить; но даже и этих не­скольких месяцев до смерти его жена не могла выждать и подговорила любовника убить его. Таков же случай Simon и Moulin. Последняя из них была против воли своей вы­дана замуж за неотесанного, но очень доброго человека. Она совершенно не хотела признавать его своим мужем, вступила чуть ли не с первого же дня после свадьбы своей в связь с одним человеком, и добрый муж мирился с этим, обращался с ней кротко, как с сестрой, и признал даже своим сыном ребенка, прижитого ею от своего любовника. Но, несмотря на все это, Moulin ненавидела его все более и более с каждым днем, постоянно повторяла, что он должен умереть, и действительно в конце концов убила его.

Муж Enjalbert также молча терпел в течение двадцати лет развратное поведение своей жены. Когда он однажды попробовал выразить против этого слабый протест, жена так возненавидела его, что в скором времени убила его. Jegado часто отравляла людей без всякой, по-видимому, цели. Stakenburg начала преследовать свою маленькую дочь после того, как доходы ее, как кокотки, сильно умень­шились. Свою злость она вымещала на своем несчастном ребенке.

У врожденных преступниц замечается страсть ко злу для зла, которая характеризует эпилептиков и истерич­ных больных. В них зарождается ненависть автоматиче­ски, без видимой внешней причины, просто вследствие бо­лезненного возбуждения психических центров, которое должно получить выход в совершении того или другого преступного деяния. Женщины эти, одержимые таким по­стоянным возбуждением, нуждаются всегда в жертве, на которой они могли бы вымещать свою ярость, и тот несча­стный, с кем они чаще всего приходят в соприкосновение, скоро превращается для них в предмет их ненависти и в жертву их злобы из-за какого-нибудь пустяка, из-за само­го ничтожного проступка, нередко из-за простого несогла­сия в чем-нибудь с их мнением.

8. Любовь. Любовь редко является у подобных женщин мотивом их преступлений, несмотря даже на усиленную их половую чувствительность. Как и ненависть, любовь их яв­ляется постоянно выражением только их ненасытного эгоизма: в них нет ни капли альтруизма, самоотверженности; они признают только страсть к наслаждениям и удовле­творение своего самолюбия. Замечательна импульсивность и быстрота их страсти. Если они влюбляются, то чувство их должно быть удовлетворено сейчас же, если б даже для этого нужно было совершить преступление. Одержимые, точ­но загипнотизированные своим желанием, они ни о чем другом не думают, как только о средствах осуществить его, не замечая совершенно угрожающей им опасности и поку­пая тут же наслаждение ценою преступления, хотя немного спустя при некотором терпении они могли бы удовлетво­рить своей страсти без всякой для себя опасности.

Ardilouze, отец которой не соглашался на ее выход за­муж за любимого ею человека, оставалось ждать всего не­сколько месяцев, чтобы сделаться совершеннолетней и иметь право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Но она не имела терпения выждать даже и это короткое вре­мя и убила своего отца. Письма Aveline'ы и Béridot свиде­тельствуют об отчаянном нетерпении их. Очень часто си­ла страсти у преступниц зависит от того сопротивления, какое им оказывают в достижении их цели. Так, напри­мер, Buscemi влюбилась в хромого, горбатого парикмахера, и чем больше родные противодействовали любви ее, тем сильнее последняя разгоралась. Страсть ее росла по мере увеличения сопротивления и, закончившись преступлени­ем, быстро испарилась. Очевидно, в таких случаях дело идет не столько об истинном чувстве, сколько об уязвлен­ном самолюбии, сильно реагирующем на препятствия.

Вначале кажется, что мир должен будет провалиться, если желания этих женщин будут исполнены хотя бы од­ним днем позже, но потом, как только цель их достигнута, страсть их угасает необыкновенно быстро. Кого они вчера еще боготворили, к тому они сегодня относятся равнодуш­но, и прихотливые желания их направлены уже совершен­но в другую сторону.

Béridot убегает со своим будущим мужем из дома роди­телей, не дающих своего согласия на этот брак, а два года спустя она подговаривает своего любовника убить его.

Арестованные врожденные преступницы во время су­дебного разбирательства дел их думают и мечтают только об одном — как бы спастись от ожидающего их наказа­ния. Мысль об этом настолько поглощает все существо их, и они так полны ужаса в ожидании возмездия за со­вершенное преступление, что, не задумываясь, выдают даже своего сообщника, т.е. то лицо, для которого в большинст­ве случаев они незадолго перед тем рисковали и компро­метировали себя. Таковы случаи Queyron, Béridot, Buscemi, Sarceni и G. Bompard.

Любовь и ненависть являются у них только двумя фор­мами одного и того же ненасытного самолюбия, и первое чувство немедленно превращается во второе при малейшей неудаче и разочаровании или при первых признаках вновь загоревшейся страсти. Так, Béridot, недавно еще так сильно обожавшая своего мужа, возненавидела его, как только влю­билась в другого, а проститутка Cabit, безумно любившая своего сутенера Leroux и отдававшая ему все заработанные деньги, убила его, убедившись, что он ей неверен и делит свою любовь с другой женщиной. Графиня Challant убила своего любовника, которого она содержала во время его студенчест­ва, когда он женился на другой, и призналась на суде, что она готова его убить еще раз, еще сто раз, но не примириться с мыслью, что он в объятиях другой женщины. Weiss питала страстную любовь к своему мужу и жила с ним почти в полном уединении от света в течение двух лет. Но стоило ей воспылать страстью к другому мужчине, как она возненави­дела своего мужа и пыталась даже отравить его. Lévaillant, мечтавшая о замужестве с любимым человеком, начала не­навидеть, издеваться и насмехаться над ним, когда он, благо­даря легкомыслию своему, попал в такое положение, при ко­тором невозможно стало блистать в обществе.

Напоминая свойственную детям сильную привязанность, не способную, однако, на жертвы, и благородную решимость, их страсть не лишена той жестокости, которой нет в люб­ви обыкновенной женщины.

Pran., очень ревниво любившая своего любовника и бо­явшаяся измены с его стороны, разослала чуть ли не всем дамам города, где она жила, циркулярное письмо, в кото­ром извещала, что господин такой-то принадлежит толь­ко ей и что плохо будет всякой, кто осмелится принимать его у себя. Однажды ее любовник принял приглашение к обеду в одном доме, но она явилась тотчас же туда и про­извела страшный скандал. Когда она, спустя известное время, обзавелась новым любовником, то опять объявила цирку-лярно, что с прежним господином они могут поступать отныне как им угодно, потому что она порвала с ним бывшие между ними отношения. Точно речь идет о ка­ком-то неодушевленном предмете или животном, принад­лежавшем ей!

9. Жадность и скупость. Другим мотивом преступле­ний этих женщин является их жадность, выражающаяся у них несколько в иной форме, чем у мужчин. У развратных преступниц, для удовлетворения своих чудовищных инстинк­тов нуждающихся в огромных средствах и отказывающих­ся заработать их, алчность выражается, как и у мужчин, в форме стремления добыть большие деньги, чтобы потом быть в состоянии тратить их без всякой меры. Поэтому они сами или с помощью других пускаются в преступные деяния, ко­торые обещают доставить большие суммы денег или ценные вещи. Так, G. Bompard натолкнула сутенера своего Eyraud на убийство судебного пристава Gouffé в надежде пожи­виться богатой добычей, a Lavoitte с таким же расчетом побудила своего любовника убить и ограбить одну старую, богатую женщину. Такая же жадность была мотивом пре­ступлений, совершенных Bouhors и Brinvilliers. M. сдела­лась только благодаря своей алчности проституткой и сов­ратительницей в разврат несовершеннолетних девочек и прокучивала добытые таким образом деньги. Наконец, ис­торическими примерами этой черты у преступниц могут слу­жить Мессалина, которая добилась осуждения на смерть многих знатных римлян с целью завладеть их виллами и богатствами, и Фульвия, совершившая множество убийств отчасти из жадности, отчасти из мести.

Гораздо чаще, чем у мужчин, встречаются у женщин преступления из-за скупости — черты, родственной жадности, которую, однако, не должно с ней смешивать. Gaaikema отравила свою дочь с целью воспользоваться ее капита­лом в 20000 франков, а С. убила своего сына только потому, что он ей стоил слишком много денег. Одна дама, принадлежавшая к высшим слоям общества, жестоко об­ращалась со своим ребенком, ибо расходы на содержание его казались ей очень обременительными, и совсем заму­чила бы его, если б родители ее, боясь скандала, не отняли у нее дитяти. Жестокая мать заметила при этом: "Очень нужен мне еще этот щенок!"

Своеобразный вид преступлений из-за скупости можно чаще всего наблюдать в деревнях, согласно Соrrе и Rijkére, преимущественно между женщинами, именно убийство ро­дителей, которые по болезни или старости становятся не способными к работе и ложатся бременем на домашний бюджет. Из-за таких мотивов Lebon сожгла живою с по­мощью мужа свою старуху мать, a Lafarge в 1886 году убила своего престарелого, не способного к работе мужа с помощью своей невестки, что особенно характерно. Тако­вы же преступления, совершенные Faure и Chevalier. Одна русская убила свою старую свекровь за то, что та была болезненна и неспособна к труду. Во всех этих преступле­ниях дело Сводится к сильному развитию свойственной женщинам расчетливости и экономности, которая у пре­ступниц достигает, как и все эгоистические страсти их, не­обыкновенной степени. Для таких женщин бесполезный расход по дому имеет такое же значение, как потеря боль­шой суммы денег или опасность банкротства для мужчин. Домашнее хозяйство — это сфера безграничного царство­вания женщины: оно для нее то же, что для мужа его занятие, для профессора — кафедра, для депутата — пар­ламент и для правителя — его царство, и именно в этой сфере и зарождаются лютая ненависть и всевозможные тяжелые преступления.

10. Страсть к нарядам. Мотивом преступлений у жен­щин является довольно часто их страсть к нарядам и украшеньям. Dubosc, когда ее на суде спросили о причине, заставившей ее принять участие в убийстве одной богатой вдовы, отвечала: "Я хотела иметь красивую шляпу". Ма­рия Вr. украла 1000 франков и накупила себе всяких на­рядов. М. и S., осужденные за воровство в магазине, пред­почли держать при себе похищенные наряды, чтобы щеголять в них хоть пару дней, так как иначе, не сделай они этой неосторожности, они были бы оправданы за не­достатком улик. Lafarge украла у одной знакомой ее брил­лианты, но не с целью продать их, а носить, несмотря на всю опасность, связанную с этим. D. заколола кинжалом одного кредитора мужа своего, когда тот в обеспечение долга требовал ее драгоценное колье. Vir. мотивом убийства сво­его любовника выставила свой гнев на него за то, что он заложил ее вещи; однако впоследствии оказалось, что лю­бовник сделал это с ее согласия, но она не могла уже сдер­жать своей ярости. Тарновская отмечает, что многие ис­следованные ею преступницы совершали воровство не из-за нужды, так как они находились на службе и достаточно зарабатывали денег, но исключительно из желания обза­вестись дорогими и роскошными нарядами и украшения­ми. Точно так же Guillot и Rijkere того мнения, что воров­ство женщин или участие их в кражах почти всегда имеет подкладкой стремление к роскоши и нарядам.

Мы уже раньше указали на то, какое огромное психо­логическое значение имеют платье и наряды, во-первых, в глазах нормальной женщины, которая судит об окружаю­щих по их платьям, и, во-вторых, у детей и дикарей, видя­щих в одежде свою первую действительную собственность. Понятно поэтому, что при таком взгляде женщины на одеяние оно может служить для нее источником многих преступлений: женщина крадет или убивает с целью хоро­шо одеться, подобно тому как недобросовестный купец де­лает дутые операции, чтобы поднять свой кредит.

11. Религиозность. У врожденных преступниц религи­озность далеко не редкое явление. Parеncy, в то время как муж ее убивал одного старика, молилась Богу, чтобы все сошло хорошо и гладко. G. подожгла дом своего любов­ника со словами: "Пусть Бог и Матерь Божия довершат остальное". Brinvilliers была настолько ревностной католичкой, что написала покаянную записку с перечислением всех своих преступлений, каковая записка и послужила против нее главным обличительным документом на суде. Aveline ставила в церкви свечи "pour la réalisation de nos projets"*, как писала она в одном письме своему любовни­ку. В другом письме она сообщала ему о болезни мужа в следующих словах: "II (т.е. ее. муж) était malade hier, je pensais, que Dieu commençait son oeuvre"**. Pompilia Zambeccari обещала поставить Мадонне свечку, если ей уда­стся отравить своего мужа.

Mercier принадлежала к семейству, все члены которого (пять сестер и один брат) страдали религиозным помеша­тельством. Она видела в своих видениях духов, а во время слуховых галлюцинаций ей казалось, что она общается с Богом. У нее помешательство было не столь резко выра­жено, как у ее сестер.

Когда Марии Forlini, задушившей из мести к своим родителям и разорвавшей на части свою девочку, прочи­тали на суде смертный приговор, она обратилась к своему адвокату и сказала: "Смерть — это ничего; все заключа­ется в спасении души; если душа спасена, все осталь­ное — пустяки". V. Вr., прежде чем убить своего мужа, бросилась на колени и долго молилась Пресвятой Деве о даровании ей сил для приведения в исполнение своего плана. Знаменитые отравительницы в Париже в 1670 го­ду, принадлежавшие к высшим клас.сам населения, ста­рались отправить на тот свет своих мужей и добиться верности своих любовников при помощи "порошка для получения наследства" и посредством разного колдовст­ва. Во время его молитвы и заклинания читались обык­новенно над чревом беременной девушки, после чего за­калывали грудное дитя, кровь и пепел которого употреб­лялись на приготовление любовных напитков. Говорят, что знаменитая Voisin сама погубила таким образом око­ло 250 младенцев. Torssarello видела в Боге помощника своего преступления и на суде объяснила убийство Gariglio, своей жертвы, указанием свыше, в силу которого любов­ник ее должен был быть наказан за свое вероломство. В доказательство такого предопределения она указывала и на смерть его товарища.

12. Противоречия. Нередко можно наблюдать у врож­денных преступниц порывы чрезмерной доброты, которая составляет такой резкий контраст с их обыкновенной зло­стью и черствостью.

Lafarge, например, относилась с редким вниманием к жиль­цам того дома, где она жила, посещала и утешала больных, так что во всем околотке ее называли не иначе, как "утеше­ние бедных". Jegado наружно отличалась всегда ласково­стью в обращении с товарками своими по службе, но потом отравляла их за малейшую обиду. Dalessio спасала от смер­ти самоотверженным и заботливым уходом во время тяже­лой болезни своего мужа, которого она потом подговорила убить. F., которая в сообществе с любовником убила мужа своего, воспитала и усыновила ребенка, взятого из воспита­тельного дома. Dumaire, разбогатевшая благодаря проститу­ции, великодушно помогала всем своим бедным родствен­никам и дала любовнику своему средства для окончания его образования, но убила его потом, когда убедилась в его веро­ломности. Thomas помогала многим бедным, проливая сле­зы при виде их нищеты, и покупала на собственные деньги платья и подарки для бедных детей. Р. Т., одна из самых ужасных виденных нами преступниц, была очень сострада­тельна к своим товаркам и страстно любила детей. Trossarello проводила целые ночи у изголовья бедных больных.

В действительности мы имеем здесь дело с временным, преходящим альтруизмом. Женщины эти сострадательны к несчастным, так как последние находятся в худшем по­ложении, чем они сами, благодаря чему они имеют возмож­ность вследствие контраста сильнее чувствовать свое собст­венное относительное благополучие. Но они ненавидят всех, кто им кажется счастливее их. Далее, в их благотворитель­ности большую роль играет то удовольствие, которое они испытывают, видя у ног своих лицо, которому они благодетельствуют. Это стремление видеть других в зависимости от себя получает удовлетворение в добрых делах.

Одним словом, здесь все сводится к низшей форме доб­роты сердечной, которая, в сущности, есть не что иное, как несколько осложненный эгоизм.

Эта же перемежающаяся доброта их объясняет нам их доступность сентиментальным внушениям и то присутст­вие духа, которое нередко проявляют в виду эшафота даже самые закоренелые преступницы. Поверхностному наблю­дателю подобное присутствие духа кажется героизмом и христианской решимостью и наводит на мысль о чудес­ном превращении их милостью Божией в существа крот­кие и всепрощающие.

Маркиза Brinvilliers умерла, по словам духовника ее Pirot, как истая христианка. Она письменно попросила проще­ния у всех людей, которым она причинила в своей жизни столько зла, обращалась с трогательным уважением со свои­ми сторожами, оставив им на память все имевшиеся у нее вещицы, и написала своему мужу письмо, завещая ему вос­питать детей в честности и страхе Божием. Tiquet слушала с величайшей набожностью проповедь священника, жало­валась при обезглавлении своего соучастника на слишком строгую постигшую его кару, считая себя главной виновни­цей совершенного злодеяния, и перед смертью поцеловала палача в знак того, что она прощает его. Jegado после од­ной беседы со священником сказала, что охотно умерла бы, ибо лучше она уже не может чувствовать себя подготовлен­ной к новой жизни, a Guillaume согласилась, что преступле­ние ее заслуживает быть наказанным смертной казнью. Balaguer также отличалась набожностью. То немногое, что еще осталось у нее, она отдала на память жене своего за­щитника и сумела даже в эти последние дни своей жизни так расположить к себе своих товарок по заключению, что все они плакали, когда ее повели на эшафот. Она также простила своего палача, поцеловав его перед смертью.

Во всех этих примерах не видно особенно глубокого чув­ства, но это также и не комедия. Очень может быть, что это сентиментальное внушение, которое большею частью исходит от духовного лица и которому легко подпадают пре­ступницы при известных условиях. Именно будучи совер­шенно одинокими, вдали от всяких злых искушений, ли­шенные всякого общества, кроме священников, они легко поддаются опять всем тем добрым побуждениям, которые никогда у них совершенно не отсутствуют, и тяготение их к добру сказывается у них с интенсивностью, совершенно не свойственной им при обычных условиях. Все это тем более вероятно, что, в сущности, дело сводится здесь к религиоз­ным внушениям, которым они в высшей степени доступ­ны. Сюда присоединяется также, кроме того, потребность женщины в постороннем сочувствии и чужой, хоть и нрав­ственной, защите, которая для них тем более важна, что весь свет их презирает и они находятся на пороге смерти. Если вспомнить, что они в это время никого, кроме духовен­ства, не видят, то станет понятным, каким образом благо­даря особенной, чисто женской способности удается им ус­воить себе идеи и чувства лиц, старающихся обратить их на путь истины, и как они в течение всего лишь нескольких дней укрепляются во всех христианских добро­детелях, да­же во всепрощении, которое им труднее всего удается.

13. Сентиментальность. У преступниц мы наблюдаем обыкновенно вместо настоящего, крепкого, здорового чув­ства сладковато-притворную сентиментальность, которая резче всего выступает в их письмах.

Aveline писала своему возлюбленному: "Je suis jalouse de la nature, qui a l'air de nous faire enrager, tant elle est belle. Ne trouves-tu pas, mon cher, que ce beau temps est fait pour les amoareux et qu'il parle d'amour?" В другом месте она выража­лась: "Que je voudrais être au bout de l'entreprise (т. е. убийства мужа) qui nous fera libres et heureux! il faut, que j'y arrive, le paradis est au bout. Au détour du chemin il y a des rosés"*.

Точно так же писала своему любовнику и Trossarello письма, полные сентиментальных уверений в верности, ко­торые, однако, были теорией, потому что на практике она его обманывала бесконечное число раз. Одна из самых лов­ких мошенниц, так называемая баронесса Gravay de Livergnière, писала в своем дневнике следующее об одном 18-летнем молодом человеке, которого она увлекла, не­смотря на свои 48 лет, и которого хотела женить на себе: "Черствый, бездушный человек! Он только делает вид, что любит меня, чтобы заручиться протекцией моих друзей! О, воспоминания! Когда я думаю о нем, мне припоминается галантный кавалер, который пел:

Pour avoir de noble dame

Obtenu le doux baiser,

Je veux brûlant d'une flamme

Que rien ne peut apaiser"*.

Именно потому, что преступницы лишены всяких бла­городных и глубоких чувств, они стараются симулировать их разными софиз­мами, подобно тому как трус любит обык­новенно хвастать своей химерической храбростью.

14. Ум. Относительно умственных способностей мы на­ходим здесь величайшие колебания: с одной стороны, встре­чаются очень интеллигентные преступницы, а с другой — такие, способности которых более чем посредственны. В общем, однако, можно сказать, что у преступниц чаще все­го наблюдается интеллигентность выше средней, что зави­сит, быть может, от того, что у них импульсивные преступ­ления довольно редки. Чтобы убить в припадке животной ярости — для этого достаточны умственные способности какого-нибудь готтентота, но чтобы составить и привести в исполнение какой-нибудь более или менее сложный план отравления — для этого требуются известная хитрость и ловкость. У преступниц замечается всегда некоторая об­думанность их поступков.

Конечно, нельзя найти особенного ума у импульсивных преступниц, которые мстят за небольшое причиненное им огорчение несоразмерно жестоко, как, например, Glosset и Ronsoux, но некоторые закоренелые преступницы, совер­шившие по нескольку преступлений, положительно пора­жают своими замечательными умственными способностя­ми. Ottolenghi наблюдал у одной 17-летней девушки очень богатое воображение и быструю сообразительность, несмот­ря на ее более чем скудное образование. Кроме того, де­вушка эта обладала настоящей манией писания, и всякую мысль, приходившую ей в голову, она старалась, насколько могла, сама записать или же диктовала ее кому-нибудь из своих товарок. Наконец, ее ловкая спекуляция с собствен­ной проституцией и развратом других также указывает на более чем среднюю одаренность ее в умственном отно­шении.

Особенной интеллигентностью отличались знаменитые отравительницы, как, например, Brinvilliers, Lafarge и Weiss, прекрасно владевшие пером, равно как и Jegado, о которой один свидетель выразился, что "она только с виду глупа, но на самом деле дьявольски умна". Tiquet всегда счита­лась очень умной особой в том аристократическом кругу, в котором она вращалась. Точно так же и преступницы, совершающие преступления из-за жадности и алчности, отличаются, в общем, хорошими умственными способно­стями. Mercier, например, несмотря на свое религиозное помешательство, обладала отличной коммерческой смет­кой: она в короткое время составила себе своими делами значительный капитал, потеряла его, но потом опять вер­нула.

Еще большим умом отличалась знаменитая американ­ская воровка, Lyons, которая, накрав в Америке целое со­стояние, отправилась в Европу с единственною целью по­казать свое искусство и там. Однако в Париже она была поймана в одном воровстве на месте преступления, но су­мела так ловко поставить дело и выпутать себя, что благо­даря вмешательству английского и североамериканского посланников полиция поспешила отпустить ее на волю со всевозможными извинениями. Другой образчик подобной же интеллигентности представляла мошенница, выдавав­шая себя за графа Sandor'a. Особа эта сотрудничала в нескольких газетах и сделалась женихом дочери одного венгерского магната. Она сумела выманить у будущего тестя своего значительные суммы денег и скрыть свой пол до последней минуты, т.е. до тех пор, пока была арестована. Далеко недюжинным умом отличалась и начальница раз­бойничьей шайки в Техасе, знаменитая Bell-Star, держав­шая долгое время в страхе население целого округа и на­носившая вред своими разбоями даже самому правительству Соединенных Штатов. Затем так называемая Gravay de Livergnière, обманщица, известная под шестью или восе­мью именами, настоящее имя которой все-таки осталось тайной, сумевшая в свои 48 лет так влюбить в себя одного 18-летнего юношу, что даже осуждение ее не могло его охладить к ней, симулировавшая в этом возрасте роды и долго выдававшая себя за кузину испанской королевы, так­же была, по-видимому, далеко не глупой женщиной. А зна­менитая P.W., осужденная за нанесение ран и виновная, вероятно, в отравлении, редактировала газеты, стояла во главе политического движения и сочиняла романы и поэмы!

Тарновская точно так же при описании Феодосии Вол., известной петербургской ростовщицы и утайщицы воро­ванных вещей, отмечает, что при такого рода занятиях требуются большая хитрость и сообразительность, а осо­бенно нюх, чтобы с первого раза узнать, с кем имеешь дело: с голышом ли, закладывающим свою последнюю "движимость", с вором ли или же с шпионом полиции.

Доказательством значительной интеллигентности не­которых врожденных преступниц служат оригинальность их преступлений и своеобразная комбинация их. Так, на­пример, упомянутая нами 17-летняя девушка, находившаяся под наблюдением у Ottolenghi, сумела добыть комбинаци­ей сводничества, проституции и вымогательства большие деньги. Lacassagne, убившая своего незаконнорожденного ребенка с помощью одного знакомого, убедила последнего взять всю вину на себя, обещая ему выйти за него замуж, после того как он отбудет наказание. Когда же доверчи­вый поклонник ее, отбыв наказание, вернулся к ней с тре­бованием исполнить обещанное, она в сообщничестве со своим братом убила его. Gras создала для своего преступ­ления чрезвычайно сложный план, который она отчасти и осуществила. Она нуждалась именно в деньгах, чтобы выйти замуж за своего любовника, одного рабочего. С целью до­быть их она подговорила его облить серной кислотой од­ного старого болезненного господина с тем расчетом, что последний будет благодаря этому так обезображен, что за него не согласится выйти замуж ни одна женщина. Она имела в виду женить его в таком случае на себе, разру­шить его и без того слабое здоровье различными эксцесса­ми, а затем, оставшись после смерти его богатой вдовой, выйти наконец замуж за своего дружка. Такой более или менее высокий уровень умственных способностей у врож­денных преступниц объясняется отчасти тем, что многие из них часто физически совершенно слабые субъекты, ре­шительно не способные силой удовлетворять своим дур­ным инстинктам. Поэтому они стараются пустить в ход весь свой ум и всю хитрость, на какую только способны. Без этого они сделались бы проститутками.

15. Письмом и рисованием преступницы почти совер­шенно не занимаются. Я никогда не встречал среди них ни одного рисунка, ни малейшей татуировки с намеком на совершенное преступление, никакой, наконец, вышиваль­ной работы, словом, ничего из того, что можно было бы ожидать найти у них. Один только раз мне привелось видеть кое-что, что напоминало собою символические ри­сунки преступников, именно у Рr. я нашел фотографию ее любовника с двумя крестами на ней, мертвой головой и числом дня, в который она имела в виду убить его, как она и пыталась в действительности сделать это. Портрет этот она очень заботливо хранила в своей камере как воспоми­нание о своем покушении.

Точно так же редки среди них и письменные воспоми­нания об их преступлении. Только у трех преступниц мы нашли заметки, свидетельствовавшие о том, что они занимались составлением своих мемуаров, между тем как сре­ди мужчин этот род эгоистической, так сказать, литерату­ры очень распространен. Две из этих составительниц ме­муаров, Lafarge и Bell-Star, отличались, как известно, далеко недюжинными умственными способностями, между тем как среди преступников субъекты даже с более чем посредст­венной интеллигентностью также пускаются в подобного рода авторство. Очень редки среди преступниц поэтессы, какой была, например, возлюбленная разбойника Cerrato, посвятившая ему свои стихи. Но самым характерным и любопытным документом из всех, когда-либо оставлен­ных после себя преступницами, является замечательная покаянная записка маркизы Brinvilliers, которая потом послужила против нее же уликой к обвинению. По ней можно судить о ее интенсивном религиозном чувстве, за­ставившем ее излить свое состояние на бумаге, далее, о характерной беспечности преступной натуры ее и о таком извращении ее нравственного чувства, благодаря которому она легкие погрешности против чисто формальных рели­гиозных обрядов ставит рядом с наиболее ужасными пре­ступлениями, как отцеубийство и кровосмешение.

Мы приводим здесь целиком этот любопытный документ, передавая наиболее характерные места его по-латыни:

"Сознаюсь, что я совершила поджог".

"Я пыталась иметь сношение с родным братом, думая об одном из своих знакомых".

"Сознаюсь, что дала яд одной женщине для отравления ее мужа".

"Сознаюсь, что не почитала и не относилась с должным уважением к своему отцу".

"Сознаюсь, что три раза в неделю совершала грех кро­восмешения, в общем, быть может, раз триста, а онанирова­ла четыреста или пятьсот раз".

"Я писала любовные письма и сознаюсь, что причинила ими большой скандал сестре и своей родственнице; я была в то время еще молодой девушкой, а он — молодым юношей".

"Я находилась долго, в течение 14 лет, в любовной свя­зи с одним женатым господином. Сознаюсь, что я передала ему много денег и всякого добра, так что это меня разо­рило".

"Bis peccavi immundum peccatum cum isto".

"Я сознаюсь, что хотя отец мой, видя скандал этот, ве­лел заключить его в темницу, но я тем не менее продолжа­ла видеться с ним".

"Из числа детей моих двое — плод этой любви. Вы увидите, как я устрою их".

"Сознаюсь, что я имела половые сношения раз двести со своим двоюродным братом. Он был холост, и один из моих детей прижит от него".

"С двоюродным братом мужа моего я имела также око­ло трехсот сношений. Он был женат".

"Сознаюсь, что один молодой человек me stupravit, когда мне было семь лет".

"Сознаюсь, что manu peccavisse cum fratre meo еще до семилетнего возраста".

"Сознаюсь, что posuisse virgunculam super me и прижи­малась к нему... (sic)".

"Я сознаюсь, что отравила своего отца. Яд преподнес ему один из слуг. Меня терзали угрызения совести, когда слуга этот был схвачен и посажен в тюрьму; я имела в виду поскорей унаследовать от отца его богатства".

"Я отравила своих двух братьев. Один молодой человек был за это колесован".

"Я часто желала смерти моему отцу и брату".

"Я имела желание отравить мою сестру, которая назы­вала ужасным мой образ жизни".

"Я приняла один раз лекарство, чтобы произвести себе выкидыш".

"Сознаюсь, что раз пять или шесть давала яд своему му­жу. Но мне становилось жаль его, я начинала хорошо уха­живать за ним, и он выздоравливал. С тех пор он постоянно, однако, болеет. Все это я делала, чтобы быть свободной".

"Сознаюсь, что принимала сама яд и дала его своей дочери, потому что она была красива".

"Я исповедовалась и приобщалась перед Пасхой в тече­ние семи лет, не имея при этом никакого желания исправиться, затем я продолжала вести тот же образ жизни и совершать те же преступления, не исповедуясь уже в них".

"Я подожгла в одном из наших имений дом с целью отомстить".

Weiss также оставила нам несколько сентименталь­ных страниц своих мемуаров, не представляющих, впрочем, никакого интереса.

Итак, мы должны признать и у преступниц недостаточ­ную деятельность графических центров, которую мы на­блюдали уже у нормальной женщины.

16. Приведение в исполнение преступлений. Сложные планы. Ум врожденных преступниц виден, между прочим, также и в том, что преступления их часто замечательно сложны. Причина этого — отчасти их физическая сла­бость, отчасти — возбужденная чтением романов фанта­зия. Во всяком случае, для приведения в исполнение пла­нов их часто требуются далеко не дюжинные умственные способности. Иногда они употребляют очень сложные прие­мы для разрешения относительно простых задач, напоми­ная в этом отношении человека, который делает большой крюк, чтобы достигнуть близлежащего пункта. Мы уже раньше познакомились с чрезвычайно запутанным пла­ном, который составила себе Gras с целью сделаться бога­той вдовой и выйти замуж за своего любовника: равным образом мы упоминали и про своеобразный план княгини R., и про то письмо, в котором ее любовница должна была сознаться, что сама лишила себя жизни. Некая Minna, хо­тевшая во что бы то ни стало поступить прислугой вместо своей знакомой в один дом, пыталась сперва оклеветать ее перед господами, когда это не удалось, уверить свою знако­мую, что последние обманывают ее, обсчитывая на жалова­нье. Но когда и это не помогло, Minna украла у нее ключ от дверей, прокралась вечером в комнату ее и спряталась под ее кроватью. Ночью она напала на подругу свою, когда та спала, ранила ее и убежала, замкнув за собой двери. На следующий день после этого она преспокойно явилась к господам своей жертвы, предлагая заместить свою боль­ную подругу. Когда же барыня не решилась взять ее, она обещала ей, если она возьмет ее, указать то лицо, которое нанесло рану ее прислуге. Rosa Bent с целью лишить жиз­ни мужа поставила перед кроватью его, когда он спал, ко­тел с кипятком, затем разбудила его, говоря, что его кто-то кличет на улице, и, когда он поднялся с постели, она толк­нула его, полусонного, в этот котел.

Очевидно, для создания таких сложных планов нужна более или менее развитая фантазия: такие запутанные ком­бинации придумываются обыкновенно там, где нельзя пус­тить в ход физическую силу за отсутствием ее. Поэтому-то именно преступницы, обладающие большой физической силой, никогда не прибегают к таким сложным приемам, а обыкновенно решают свои задачи просто ударом кинжа­ла или топора. Примером может служить Bouhors, кото­рая находила удовольствие в том, чтобы, переодевшись в мужское платье, вступать в бой с мужчинами, имея посто­янным оружием увесистый молоток.

Но нередко эти же сложные, запутанные планы обнару­живают замечательную несостоятельность ума даже у са­мых интеллигентных преступниц: хитроумные комбина­ции их оказываются, в сущности, невозможными абсурдами, порою даже чистым безумием. Так, например, Morin заду­мала следующим образом ограбить и потом убить своего врага. Она хотела завлечь его на виллу в одно из предмес­тий Парижа, которую она специально с этой целью наняла, заманить его там в погреб и привязать к колу. В этом же погребе были приготовлены веревки, пистолеты, ружья, шпа­ги и кинжалы с целью напугать несчастного и заставить его подписать векселя на изрядную сумму. В то же время два помощника ее, переодетые привидениями, должны бы­ли дополнить сцену различными движениями и диким воем, — словом, все было задумано во вкусе какого-ни­будь романа г-жи Redcliffe. Очень часто преступницы пре­дусмотрительно заботятся о том, чтобы подготовить себе alibi или иное доказательство своей невиновности, но ком­бинации их обыкновенно, несмотря на все свое остроумие, бывают неудачны. Так, например, Lafarge, угощавшая сво­его больного мужа во время болезни его вместо камеди мышьяком, возилась постоянно при всяком постороннем человеке с камедью. Buisson, получившая при убийстве од­ного старика несколько царапин на лице, повесила свою кошку и затем рассказала всем знакомым с самым сви­репым видом, что животное это прыгнуло ей в лицо. Queyron вместе со своим любовником заколола кинжа­лом своего мужа на его постели, после чего, оправив по­следнюю, подняла плач и созвала соседей, говоря, что муж ее умер внезапно от кровавой рвоты.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: