О ЧИСТОМ ПОЗНАВАНИИ 13 страница

Второе, что мы увидим в страсти этого человека, — это усиление движения его воли ко благу, обладанию которым хочет помешать его действительный или воображаемый враг; и это усиление тем большее, чем сильнее представляется ему противодействие, которое хотят оказать ему. Он сначала ненавидит своего врага только потому, что любит благо; и его ненависть тем больше, чем сильнее его любовь, потому что движение его воли в ненависти на самом деле есть здесь только движение любви; ибо движение души ко благу не различается от движения, в силу которого мы избегаем лишения его, как это было уже сказано.

В-третьих, мы увидим чувство, соответствующее страсти; в данном случае это будет чувство ненависти. Движение ненависти одинаково с движением любви, но чувство ненависти совершенно отлично от чувства любви; это каждый может знать по собственному опыту. Движения суть действия воли; чувства суть модификации духа. Движения воли суть естественные причины чувств духа, а эти чувства поддерживают, в свою очередь, движение воли в их определении. Чувство ненависти в этом человеке есть естественное следствие движений его воли, которое возбудилось при виде зла, а это движение затем поддерживалось чувством, которому послужило причиною.

То, что мы сейчас сказали об этом человеке, могло бы случиться с ним, если бы даже у него не было тела; но так как он состоит из двух частей, по природе связанных, то движения его духа

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

сообщаются его телу, а движения его тела — его духу. И потому новое определение движения его воли естественно вызывает новое определение в движении жизненных духов, которое всегда при всех страстях бывает различно, хотя движение души почти всегда одно и то же.

Итак, жизненные духи устремляются с силою в руки, ноги и лицо, чтобы сообщить телу состояние, необходимое для страсти, а лицу придать то выражение, которое должен иметь оскорбляемый человек, соответственно всем обстоятельствам получаемого им оскорбления, — достоинству или силе того, кто наносит его, и того, кто терпит его; и это разлитие жизненных духов будет тем сильнее, обильнее и быстрее, чем больше благо, чем сильнее противодействие и чем сильнее поражен им мозг.

Так что когда лицо, о котором мы говорим, получает какое-нибудь оскорбление только в воображении или терпит действительное оскорбление, но легкое, не производящее значительного потрясения в его мозгу, тогда разлитие жизненных духов бывает слабо и медленно и, быть может, не будет достаточно сильным, чтобы изменить обычное и природное состояние тела. Если же оскорбление было тяжким, а воображение возбуждено, тогда мозг его будет сильно потрясен, а жизненные духи разольются с такою силою, что в одно мгновение придадут лицу и телу его выражение и положение страсти, охватившей его. Если он настолько силен, чтобы взять верх, то вид его будет угрожающим и гордым; если он слаб и не может противостоять злу, которое угрожает ему, вид его будет смиренным и покорным; его стоны и слезы, естественно вызывая в присутствующих и даже во враге его движения сострадания, помогут ему, на что он не мог надеяться своими собственными силами. Правда, если жизненные духи и мозговые фибры у присутствующих и у врага этого несчастного уже потрясены сильным движением, обратным тому, какое порождает в душе сострадание, тогда вопли этого человека только усилят это движение, и гибель его будет неизбежной, если он будет оставаться все в том же положении и с тем же выражением. Но природа предусмотрела это; при виде предстоящей потери большого блага на лице естественно запечатлевается столь живое и удивительное выражение отчаяния и ярости, что оно обезоруживает самых страстных людей и делает их как бы неподвижными. Ужасное и внезапное выражение, говорящее о смерти и запечатлеваемое природою на лице несчастного, останавливает даже во враге, пораженном им, движение жизненных духов и крови, которое побуждало его к мести; и в эту минуту пощады и снисхождения природа вновь сообщает прежнее выражение покорности и смирения лицу несчастного, который начинает надеяться, по причине неподвижности своего врага и изменения его выражения, а потому жизненные духи последнего получают то направление, к которому были неспособны за минуту перед тем, и он машинально поддается побуждениям

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

сострадания, которые, естественно, склоняют его душу поддаться доводам любви к ближнему и милосердия.

Страстный человек не может, не обладая изобилием жизненных духов, ни вызвать, ни удержать в своем мозгу настолько яркий образ своего несчастия и настолько сильное потрясение, чтобы сообщить телу насильственное и необычное положение; и потому нервы, соответствующие внутренним частям тела этого человека, воспринимают при виде какого-нибудь бедствия сотрясение и колебание, необходимые для того, чтобы во всех сосудах, имеющих сообщение с сердцем, потекли соки, способные вызвать жизненные духи, требуемые страстью. Ибо жизненные духи, разливаясь по нервам, идущим к печени, селезенке, поджелудочной железе и вообще ко всем внутренностям, возбуждают и потрясают их и вызывают своим движением соки, сохраняемые этими частями для нужд машины.

Если бы эти соки всегда одинаковым образом циркулировали в сердце, если бы во всякое время они имели в нем одинаковое брожение, если бы жизненные духи, образовавшиеся из них, равномерно поднимались в мозг, — то мы не видели бы столь быстрых изменений в движениях страстей. Вид судьи, например, не останавливал бы ни на минуту порыва человека, охваченного яростью и бегущего, чтобы отомстить, и лицо его, пылающее от крови и жизненных духов, не становилось бы разом бледным и мертвенным от страха наказания.

Чтобы воспрепятствовать этим сокам, смешанным с кровью, всегда одинаковым образом входить в сердце, существуют нервы, окружающие его артерии; сжимаясь и расширяясь вследствие воздействия, произведенного видом предмета и силою воображения на жизненных духов, они открывают и закрывают доступ этим сокам. Для того же, чтобы эти соки не имели в различное время одинакового движения и брожения в сердце, есть другие нервы, причиняющие биение его; эти нервы, колеблясь неодинаково при различных движениях жизненных духов, толкают кровь не с одинаковою силою в артерии. Другие нервы, разветвляющиеся в легком, передают воздух сердцу, сжимая и расширяя ветви дыхательного канала, и таким образом управляют брожением крови соответственно господствующей страсти.

Наконец, чтобы управлять с большею правильностью и быстротою течением жизненных духов, существуют нервы, окружающие артерии, которые восходят к мозгу, а также артерии, которые проводят кровь во все остальные части тела. Так что потрясение мозга, сопровождающее внезапный вид какого-нибудь обстоятельства, по причине которого приходится изменить все движения страсти, направляет разом течение жизненных духов по нервам, окружающим эти артерии, чтобы сокращением их закрыть доступ крови, поднимающейся к мозгу, а ослаблением их открыть доступ той крови, которая расходится по всем остальным частям тела.

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

Когда артерии, несущие кровь к мозгу, свободны, а те артерии, которые разносят ее по остальному телу, сильно сжаты этими нервами, тогда вся голова наполняется кровью и все лицо краснеет от нее. Но какое-нибудь обстоятельство изменяет сотрясение мозга, причиняющее это состояние нервов, и сжатые артерии расширяются, другие же, напротив, сильно сокращаются. Тогда кровь отливает от головы, бледность покрывает лицо, и лишь небольшое, необходимое для поддержания жизни количество крови, выходящей из сердца, пропускается в голову нервами, о которых мы только что говорили;

почти вся кровь спускается в нижние части тела, в мозгу не хватает жизненных духов, и все остальное тело становится слабым и дрожащим.

Чтобы подробно разъяснить и доказать только что сказанное нами, пришлось бы необходимо дать общее понятие о физике, и в частности о человеческом теле. Но обе эти науки еще слишком несовершенны, чтобы иметь ту точность, которую я бы желал;

помимо того, если бы я еще больше распространился об этом предмете, я уклонился бы скоро от своей задачи; ибо здесь мне достаточно дать общую и первоначальную идею о страстях, лишь бы эта идея не была ложной.

Это потрясение мозга и движение крови и жизненных духов составляют четвертую сторону каждой нашей страсти, и они вызывают пятую, которая есть движение души.

В ту минуту, когда жизненные духи устремляются от мозга в остальное тело, чтобы произвести в нем движения, способные поддерживать страсть, душа устремляется ко благу, которое она созерцает, и тем сильнее, чем с большею силою выходят жизненные духи из мозга, потому что одно и то же потрясение мозга волнует и душу, и жизненных духов.

Движение души ко благу тем больше, чем нагляднее вид блага;

и движение жизненных духов, выходящих из мозга, чтобы разлиться в остальном теле, тем сильнее, чем сильнее потрясение мозговых фибр, причиненное воздействием предмета или воображением.

Итак, это самое потрясение мозга делает созерцание блага более ощутимым, а потому и волнение души при страстях необходимо усиливается в той же самой пропорции, как движение жизненных духов.

Эти эмоции души не различаются от тех эмоций, которые непосредственно следуют из интеллектуального созерцания блага и о которых мы уже говорили; они только сильнее и живее по причине связи души и тела, а также потому, что то созерцание, которое вызывает их, есть созерцание чувственное.

В-шестых, в страстях мы видим чувство страсти: чувство любви, отвращения, желания, радости, грусти. Это чувство не отличается от того, о котором мы уже говорили; оно лишь живее, потому что тело принимает в нем большее участие. Но оно всегда сопровождается известным чувством сладости, которое делает все наши

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

страсти приятными; и эта последняя сторона имеет место в каждой нашей страсти, как мы это уже сказали.

Причина этого последнего чувства следующая. При виде объекта страсти или при каком-нибудь новом обстоятельстве, часть жизненных духов устремляется от головы ко внешним частям тела, чтобы привести его в положение, требуемое страстью; другие же жизненные духи быстро опускаются в сердце, легкие и внутренности, чтобы извлечь из них необходимое подкрепление, как мы это уже достаточно разъяснили. Всегда же, когда тело находится в том состоянии, в каком должно быть, душа получает от того большое удовлетворение; а когда тело находится в состоянии, противоположном тому, которое нужно для его блага и поддержания, душа сильно страдает от того. Вот почему, когда мы следуем движениям своих страстей и не останавливаем течения жизненных духов, причиняемого в нашем теле видом объекта страсти и приводящего его в то состояние, в каком оно должно быть по отношению к этому предмету, — тогда душа в силу законов природы получает чувство сладости и внутреннего удовлетворения по причине того, что тело находится в том состоянии, в каком должно быть. Обратно, когда душа, следуя предписаниям разума, останавливает это течение жизненных духов и противостоит этим страстям, она страдает соразмерно злу, которое могло случиться от того с телом.

Ибо подобно тому как размышление души о самой себе необходимо сопровождается радостью или грустью духовною, а затем радостью или грустью чувств, когда, выполняя свой долг и подчиняясь повелениям Божиим, она сознает, что находится в том состоянии, в каком должна быть, или же когда, предаваясь своим страстям, она испытывает угрызения совести, которые говорят ей, что настроение ее дурно, — так и течение жизненных духов, возбужденное благом | телесным, сопровождается чувственною радостью или грустью, а;| затем радостью или грустью духовною, сообразно тому, поскольку | воля благоприятствует или удерживает это течение жизненных духов, :.

Но между интеллектуальной радостью, сопровождающей ясное;

познание доброго состояния души, и чувственным удовольствием,;

сопровождающим смутное чувство хорошего состояния тела, есть та I заметная разница, что интеллектуальная радость прочна, чужда;

угрызений совести, а также неизменна, как истина, вызывающая ее;;

чувственная же радость почти всегда сопровождается грустью духовною или угрызением совести, она тревожна и так же непостоянна, | как страсть или волнение крови, которое ее вызывает. Наконец,' первая почти всегда сопровождается очень сильною радостью чувств, \ когда она бывает следствием познания великого блага, которым I обладает душа; а вторая почти никогда не сопровождается какою- | либо радостью духовною, хотя бы была следствием большого бла-*| гополучия для тела, но противного благу души. I

Впрочем, верно, что без благодати Иисуса Христа сладость,,] испытываемая душою, когда она предается своим страстям, приятнее;]

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

той сладости, которую она испытывает, следуя предписаниям рассудка. И эта-то сладость и есть корень всего того беззакония, которое воспоследовало из первородного греха, и она всех нас сделала бы рабами наших страстей, если бы Сын Божий не избавил нас от рабства страстям силою высшей радости своей благодати. Ибо то, что я только что говорил про преимущество духовной радости перед радостью чувств, верно лишь для христиан; оно было бы безусловно ложно в устах Сенеки, даже Эпикура, и наконец всех философов, которые, по-видимому, были самыми рассудительными;

ибо иго Иисуса Христа сладко лишь для тех, кто принадлежит Иисусу Христу, и бремя Его кажется нам легким лишь тогда, когда благодать Его несет его вместе с нами.

ГЛАВА IV

О том, что удовольствия и движения страстей вводят нас в заблуждение относительно блага, и им должно противиться непрестанно. Каким способом бороться с распутством.

Все, что мы указали выше в страстях вообще, несвободно; оно происходит в нас помимо нас, и лишь одно утверждение нашей воли безусловно зависит от нас. Вид блага по природе сопровождается движением любви, чувством любви, потрясением мозга и движением жизненных духов, новою эмоциею души, усиливающею первое движение любви, новым чувством души, усиливающим первое чувство любви и, наконец, чувством сладости, вознаграждающим душу за то, что тело находится в том состоянии, в каком оно должно быть. Все это происходит в душе и в теле по природе и механически, я хочу сказать, что душа не принимает в этом участия, и одно наше согласие, действительно, исходит от нас. Этим-то согласием и должно управлять, его должно сохранять свободным, несмотря на все усилия страстей. Одному только Богу должно подчинять свою свободу; должно повиноваться только голосу Творца природы, внутренней очевидности, тайным укорам своего разума. Должно давать свое согласие лишь тогда, когда мы ясно видим, что нежелание дать утверждение, было бы злоупотреблением своею свободою; вот то главное правило, которое должно соблюдать, чтобы избежать заблуждения и греха.

Один только Бог показывает нам с очевидностью, что мы должны подчиниться тому, чего Он желает от нас; следовательно, должно быть рабом лишь Его одного. Нет очевидности в прелестях и приманках, в угрозах и страхах, вызываемых в нас страстями; все это одни смутные и темные чувства, и им не следует повиноваться. Должно ждать, чтобы более чистый свет просветил нас, чтобы этот ложный свет страстей исчез и заговорил бы Господь. Должно

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

углубиться в самих себя и в себе искать Того, Кто никогда не оставляет и всегда просвещает нас. Он говорит тихо, но голос Его внятен; Он светит мало, но свет Его чист. Нет, голос Его и внятен, и силен; свет Его столь же ярок и ослепителен, сколь чист; но наши страсти всегда отвлекают нас от нас самих; своим громким голосом и своею тьмою они мешают нам внимать Его голосу и просвещаться Его светом. Он говорит даже тем, кто не вопрошает Его; даже те, кто наиболее увлечен страстями, слышат некоторые Его слова; но это — слова сильные, грозные и ужасные, «острее всякого меча обоюдоострого: они проникают до разделения души и духа, суставов и мозгов и судят помышления и намерения сердечные»; «ибо все обнажено и открыто перед очами Его», и Он не может видеть беззаконий грешников, не делая им внутренне тяжелых укоров.' Итак, должно углубиться в самих себя и приблизиться к Нему. Должно вопрошать Его, внимать и повиноваться Ему; ибо, если мы всегда будем внимать Ему, мы никогда не обманемся; если мы всегда будем повиноваться Ему, мы никогда не будем порабощены непостоянством страстей и заслуженными бедствиями греха.

Не следует воображать, подобно известным вольнодумцам, которых гордыня страстей привела в состояние скотское и которые, в долгом презрении закона Божия, по-видимому, не знают под конец иного закона, кроме закона своих постыдных страстей, — не следует, говорю я, воображать, подобно этим людям, плоти и крови, что следовать побуждениям своих страстей и повиноваться тайным желаниям своего сердца — значит следовать Богу и повиноваться голосу Творца природы. Это самое последнее ослепление; это, по словам апостола Павла, временное наказание за идолослужение и нечестие, т. е. наказание за величайшие грехи.2В самом деле, это наказание тем сильнее, что вместо того, чтобы умерять гнев Божий, как это делают все остальные кары в этом мире, оно постоянно только раздражает и усиливает Его гнев вплоть до того ужасного дня, когда Его справедливый гнев разразится над грешниками.

Однако их рассуждения не чужды вероятности; они кажутся весьма согласными со здравым смыслом, им благоприятствуют страсти, и вся философия Зенона, несомненно, бессильна ниспровергнуть их. Следует любить благо, говорят они; удовольствие есть признак, связанный природою с благом, и по этому именно признаку, который не может быть ложным, так как он происходит от Бога, мы различаем благо от зла. Должно избегать зла, как говорят они опять; страдание есть признак, который природа связала со злом, и именно по этому признаку, который не может быть ложным, так как он исходит от Бога, мы различаем зло от блага. Мы испытываем удовольствие, когда предаемся своим страстям; нам тягостно и мы страдаем, когда противимся им. Следова-

1 Поел. к Евр., 4.

2Поел. к Римл., 1.

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

тельно. Творец природы хочет, чтобы мы предавались своим страстям и никогда не противились им, потому что удовольствие и страдание, которые Он заставляет нас чувствовать в этих случаях, служат верными показаниями Его воли относительно нас. Итак, следовать желаниям своего сердца — значит следовать Богу; повиноваться тому инстинкту природы, который побуждает нас удовлетворять свои чувства и страсти, — значит повиноваться Его голосу. Вот как рассуждают они и как утверждаются в своих нечестивых мнениях. Вот как стараются они избежать тайных укоров своего разума, и Бог позволяет им, в наказание за их преступление, ослепляться этим ложным светом. Ложный свет ослепляет их вместо того, чтобы просвещать, но ослепляет таким ослеплением, которого они не чувствуют и от которого даже не желают исцелиться. Бог предает их превратному уму, предает похотям сердец, их постыдным страстям, делам, недостойным человека, — как говорит Писание, — чтобы, погрязнув в своих пороках, они навеки были обречены Его гневу.

Но нужно разъяснить то затруднение, которое они выставляют. Не будучи в состоянии разрешить его, школа Зенона разрубила узел, прибегнув к отрицанию того, что удовольствие есть благо, а страдание есть зло. Но такая уловка слишком вольна для философов, и я не думаю, чтобы она заставила изменить свое мнение тех, кто по опыту знает, что сильное страдание есть большое бедствие. Так что Зенон и вся языческая философия не могли разрешить затруднения, выставленного эпикурейцами, и следует прибегнуть к другой философии, более основательной и просвещенной.

Верно, что удовольствие хорошо, а страдание дурно, что удовольствие и страдание Творец природы связал с пользованием известными, вещами, и это заставляет нас решать, что вещи хороши или дурны; верно, что мы должны пользоваться хорошими и избегать дурных вещей и следовать почти всегда побуждениям своих страстей. Все это верно, но это относится к телу. Чтобы поддержать свое тело и пользоваться долгою жизнью, жизнью животною, должно почти всегда руководиться своими страстями и своими желаниями. Чувства и страсти нам даны лишь ради блага тела. Чувственное удовольствие есть признак, который природа связала с пользованием известными вещами для того, чтобы, не трудясь, рассматривать их рассудком, чтобы мы пользовались ими для поддержания тела, а не для того, чтобы мы любили их. Итак, мы должны любить лишь то, что несомненно познаем рассудком как наше благо.

Мы разумны, и Бог, который есть наше благо, хочет от нас не слепой любви, любви инстинкта, любви так сказать вынужденной, но любви сознательной, просвещенной, любви, которая подчиняла бы Ему наш разум и наше сердце. Он побуждает нас любить Его, открывая нам через просвещение, сопровождающее высшую радость Его благодати, что Он есть наше благо; но Он влечет нас ко благу телесному только инстинктом и смутным чувством удовольствия,

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

потому что благо телесное не заслуживает ни прилежания нашего духа, ни прилежания нашего разума.

Далее, наше тело не есть мы сами; оно принадлежит нам, но, говоря безусловно, мы могли бы существовать без него. Следовательно, благо нашего тела не есть наше благо. Тела могут быть благом только для тел. Мы можем пользоваться ими для нашего тела, но мы не должны привязываться к ним. Наша душа также имеет свое благо, именно то единственное благо, которое выше ее, которое одно поддерживает ее и одно вызывает в ней чувства удовольствия или страдания. Ибо ведь все объекты наших чувств сами по себе не способны заставить нас ощущать их, и лишь один Бог дает нам знать, что они находятся налицо, ощущениями, которые дает нам о них. Вот чего не понимали языческие философы.

Мы можем и должны любить то, что способно возбудить в нас чувство удовольствия, я признаю это. Но в силу того же основания мы должны любить только Бога, потому что только Бог может действовать в нашей душе, а чувственные предметы самое большее могут привести в движение наши органы чувств. Но не все ли равно, скажете вы, откуда приходят эти приятные чувства! я хочу наслаждаться ими. Неблагодарные! узнайте руку, преисполняющую вас благ. Вы требуете от справедливого Бога наград несправедливых; вы хотите, чтобы Он награждал вас за преступления, которые вы совершаете против Него, и в то самое время, когда совершаете их. Вы пользуетесь Его неизменною волею, составляющею естественный порядок и закон, чтобы вырвать у Него милости, которых вы не заслуживаете, ибо вы вызываете с преступною хитростью в вашем теле движения, принуждающие Его заставлять вас наслаждаться всякими удовольствиями. Но смерть обратит в тлен ваше тело, и Бог, которого вы заставляли служить вашим нечестивым желаниям, заставит вас служить Его праведному гневу, и насмеется над Вами в свою очередь.

Правда, довольно прискорбно, что обладание телесным благом сопровождается удовольствием, а обладание благом духовным часто связано со скорбью и страданием. Можно думать, что это большая неправильность; раз удовольствие есть признак блага, а страдание — признак зла, то мы должны были бы чувствовать бесконечно больше сладости в любви к Богу, чем в пользовании чувственными вещами, потому что Бог есть истинное или, вернее, единственное благо духа. Оно, конечно, и станет так когда-нибудь, и есть вероятность, что так оно было до грехопадения. По крайней мере, несомненно, что до грехопадения человек не испытывал страдания при выполнении своего долга.

Но Бог удалился от нас после падения первого человека. Он не составляет больше нашего блага по природе и бывает им лишь по благодати; ибо мы не чувствуем более от природы сладости в любви к Нему, Он не только не побуждает нас любить Его, Он удаляет нас от Себя. Если мы идем за Ним, Он отталкивает нас; если мы

РАЗЫСКАНИЯ ИСТИНЫ

бежим за Ним, Он поражает нас. Если мы упорствуем, следуя за Ним, Он продолжает отталкивать нас, Он заставляет нас испытывать очень живые и ощутительные страдания. Когда же, устав идти за Ним тяжелым и трудным путем добродетели, не будучи поддерживаемы наслаждением благом, не будучи укрепляемы какою-нибудь пищею, мы начинаем услаждаться чувственными благами, — тогда Он привязывает нас к ним удовольствием и, по-видимому, стремится вознаградить нас за то, что мы отвернулись от Него, чтобы устремиться за этими ложными благами. Словом, после грехопадения Бог, по-видимому, не хочет, чтобы мы любили Его, думали о Нем и считали Его нашим единственным и исключительным благом. Лишь благодаря сладости благодати нашего ходатая Иисуса Христа чувствуем мы, что Бог есть наше благо; ибо удовольствие есть видимый признак блага, и потому мы чувствуем, что Бог есть наше благо, так как благодатью Иисуса Христа мы любим Бога с удовольствием.

Таким образом, душа, не познавая своего блага ни ясным созерцанием, ни чувством, без благодати Иисуса Христа принимает благо тела за свое собственное; она любит его и привязывается к нему еще теснее своею волею, чем была привязана первым установлением природы. Ибо благо телесное, дающее одно себя чувствовать, теперь, неизбежно действует на человека с большею силою. Мозг сильнее поражается им, а следовательно, душа чувствует и воображает его живее. Жизненные духи волнуются им с большею силою, а следовательно, воля любить его с ббльшею горячностью и удовольствием.

До грехопадения душа могла изгладить из мозга слишком живой образ телесного блага и заставить исчезнуть чувственное удовольствие, сопровождающее этот образ. Так как тело было подчинено духу, то душа могла в одно мгновение остановить потрясение мозговых фибр и эмоцию жизненных духов во имя долга. Но после грехопадения это более не в ее власти. Следы, оставляемые воображением и движением жизненных духов, не зависят более от нее, вследствие этого удовольствие, связанное порядком природы с этими следами и этими движениями, необходимо становится единственным властелином сердца. Человек не может противостоять долго своими собственными силами этому удовольствию; одна лишь благодать может победить его всецело; один разум этого не может, потому что один лишь Бог как творец благодати может, так сказать, победить Себя как творца природы, или, вернее, может умилостивить Себя как мстителя за непослушание Адама.

Стоики, которые имели только смутное представление о беззаконии первородного греха, не могли ответить эпикурейцам. Их блаженство было одна фантазия; ибо нет блаженства без удовольствия, а они не могли находить удовольствия в делах прочной добродетели. Правда, они чувствовали некоторую радость, следуя правилам своей мнимой добродетели, потому что радость есть естественное следствие сознания нашей души, что она находится в наилучшем состоянии, в каком может быть. Эта духовная радость

НИКОЛАЙ МАЛЬБРАНШ

могла поддерживать их мужество на некоторое время, но она не была достаточно сильна, чтобы противостоять страданию и победить удовольствие. Тайная гордость, а не радость, внушала им твердость;

когда же они не были на виду у других, они теряли всю свою мудрость и всю свою силу, как те театральные короли, которые в одно мгновение утрачивают все свое величие.

Не то с христианами, следующими точно заповедям Евангелия. Их радость прочна, потому что они весьма достоверно знают, что находятся в наилучшем состоянии, в каком могут быть. Их радость велика, потому что благо, которым наслаждаются они, благодаря вере и надежде, бесконечно. Ибо надежда на великое благо всегда сопровождается большою радостью, и эта радость тем живее, чем сильнее надежда, потому что сильная надежда, заставляя представлять благо как присутствующее, неизбежно вызывает радость и даже чувственное удовольствие, всегда сопровождающее присутствие блага. Их радость не тревожна, потому что она основывается на обетованиях Бога, запечатлена кровью Сына Божия, подкрепляется внутренним миром и неизречимою сладостью любви, которою Дух Святой наполняет сердце их. Ничто не может отдалить их от их истинного блага, когда они вкушают его и наслаждаются им в силу высшей радости благодати. Удовольствия телесных благ не так велики, как удовольствия, которые они чувствуют в любви к Богу. Они любят презрение и страдание, они подвергают себя бесчестию, но удовольствие, которое они находят в страданиях или, вернее, удовольствие, которое они находят в Боге, когда презирают все остальное, чтобы соединиться с Ним, столь сильно, что оно увлекает их, заставляет их говорить на новых языках и радоваться даже, подобно апостолам, претерпеваемым бедствиям и поношениям. «Апостолы же пошли из синедриона, — говорит Писание, — радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие».' Таково настроение духа у настоящих христиан, когда они понесли последние поношения ради защиты истины.

Иисус Христос пришел, чтобы восстановить порядок, нарушенный грехом, а порядок требовал, чтобы величайшие блага сопровождались бы прочнейшими удовольствиями, вот почему очевидно, что все должно совершаться так, как мы сейчас сказали. Но, помимо рассудка, мы имеем еще опыт; и опыт говорит: как только кто-нибудь примет решение презреть все ради Бога, он обыкновенно испытывает удовольствие или внутреннюю радость, которая заставляет его так же живо чувствовать, что Бог есть его благо, как ясно он познавал это.

Истинные христиане убеждают нас постоянно, что радость, которую они находят в любви и служении только Богу, невыразима, и справедливо верить им касательно того, что происходит в них самих. Нечестивые, напротив, постоянно находятся в смертельной

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: