ПРЕКРАСНОЕ ЕДИНЕНИЕ 4 страница

Но цветы не растут на льду. Для создания новой эры необходимо, чтобы общество следовало за художниками; люди должны стать их сотрудниками. Общественное мнение, помогающее художественному творчеству, воздействует на произведения через требование к организациям выставок, художественных галерей и частных коллекций, оно и будет тем теплом, без которого из корней не прорастут побеги. К счастью, как я уже говорил, интерес образованной публики отходит от сумрака прошлых веков, среди которого сверкают поистине драгоценные камни: дорогие или скромные, но равновеликие по чистоте замысла, давшего им материальные формы. Постараемся распознать то, что могли бы увидеть, перенесясь в глубь прошедших веков: удивились ли бы мы мудрости врожденного художественного инстинкта или бы обнаружили вокруг себя просто талантливых детей? Нет: мы обнаружили бы не детей, а мудрецов.

Не станем детально рассматривать различные древние произведения искусства; такие измерения и объяснения могут оскорбить их создателей и настоящих владельцев. Впечатление гармонии присуще искусству; и то, что несет очарование красоты и чистоты, благородство и своеобразие, следует рассматривать как искусство, и не надо бояться клеветы. При оценке современных произведений творчества многие из нас останавливают внимание на их недостатках. В этих порицаниях чувствуется молодость страны.

Давайте обратимся к тридцатым годам прошлого столетия и еще дальше. Многое из того времени затронет струны наших душ: благородный расцвет в эпоху Александра I, истинно декоративный блеск во времена Екатерины Великой и Елизаветы (XVIII) и восхитительный конгломерат искусства в период Петра Великого. К счастью, большая часть его избежала разрушения и живо говорит за себя.

Что еще гораздо менее известно и понято, так это допетровские времена. Наше представление о них долгое время было хаотичным из-за примеси собственных домыслов, которые всегда являются результатом поверхностных знаний. Самый верный способ изучить постройки и церкви допетровской эпохи — это мысленно перенести в них сокровища наших музеев, ювелирные изделия, ткани, иконы и т. д.

Самое достойное место среди произведений древнерусского искусства следует отвести иконам, оценивая их по самым высоким меркам. Лики этих чудотворных картин производят магическое впечатление. В них отразилось величайшее понимание приемов силуэтной живописи и глубокое чувство пропорции в написании фона. Кажется, что лики Христа, Девы Марии, некоторых любимых святых действительно излучают энергию, приписываемую им: Лик — грозный, Лик — благостный, Лик — радостный, Лик — печальный, Лик — милостивый, Лик — всемогущий. Все тот же лик, спокойный чертами, неизмерим по глубине выражений: чудотворный Лик.

До настоящего времени никто не отваживался отнестись к иконам чисто с художественной точки зрения, ведь только в этом случае в них открывается мощный декоративный дух вместо наивности и грубости, которые им приписывали до сих пор. Гениальное декоративное чутье их безызвестных создателей вылилось в совершенное для того времени мастерство, отразившееся на огромных плоскостях церковных стен. Мы все еще в неведении о родственной связи этого чутья с настоящей техникой и знанием, а посредственные “специалисты” описаний этих стен и иконных полотен часто вызывают сильное чувство боли и обиды за художественные произведения.

Разве мало почувствовать ликующую смелость красочных выражений в настенной росписи церквей Ярославля и Ростова? — Достаточно просто взглянуть на интерьер храма Иоанна Предтечи... Какая гармония в сочетании прозрачнейшей лазури с яркой охрой! Какая легкость и покой в серовато-изумрудной зелени, и как уместны на ней красновато-коричневатые одежды! По тепловатому светлому фону летят прозрачные архангелы с густыми желтыми нимбами вокруг голов, и их белые одежды против него выглядят более холодными тенями. А золото: оно нигде не беспокоит глаз, оно наложено так совершенно и так обдуманно. Воистину, эти изысканнейшие картины — тончайшая шелковая ткань, приличествующая облачению стен храма Иоанна Предтечи.

В лабиринте церковных переходов в Ростове каждая из крошечных дверок поражает вас неожиданно красивым цветовым аккордом. Сквозь поразительно прозрачную бледность пепельно-серых стен просвечивают мягко очерченные образы. В некоторых местах вдруг ощущаешь горячий жар раскаленно-красных и коричневых тонов; в других веет покоем от синей прозелени; и вдруг, внезапно останавливаешься, как от строгого слова из Писания, натолкнувшись на призрачный образ цвета охры.

Чувствуешь, что все это делалось не случайно; и что не случайно приведен в этот храм, и что будешь хранить память об этой красоте и извлекать пользу из нее более чем когда-либо до сих пор.

Эти произведения искусств, извлеченные из старины семнадцатого века, создавались “с честной совестью и подобающей целью, с благородной любовью к украшательству, для того, чтобы люди чувствовали себя здесь стоящими перед лицом Высшего”.

Когда позже писалась знаменитая чудотворная икона Иверской Божьей Матери, доску обливали святой водой, с великой ревностностью служили божественную литургию, мешали святую воду и святые мощи с красками, а художник принимал пищу только по субботам и воскресеньям. В те дни велик был экстаз при написании икон, и счастье, когда выпадал он подлинному художнику, вдохновленному вечной красотой векового образа.

В русской настенной росписи прослеживаются прекрасные законы итальянской живописи, примененные чисто декоративно. С другой стороны, татары привнесли оттенок капризности Дальнего Востока в работы наших старых мастеров. В царский период русской истории декоративность вошла в повседневную жизнь и достигла своего расцвета. И храмы, и дворцы, и частные домики являются образцами совершенной пропорции, благодаря которой постройка и ее декоративное убранство образуют единое целое. Здесь спорить не о чем!

Благородный характер искусства, которое процветало в Новгороде и Пскове — “Великом водном пути”, ведущем из Балтийского моря в Черное, насыщался наилучшими элементами ганзейской культуры. Львиная голова на монетах Новгородской республики чрезвычайно напоминает голову Святого Марка... Не была ли это мечта северного великана о далекой южной королеве морей Венеции? Современные белокаменные стены Новгорода — “Великого города, который был сам себе хозяином” (цитирую полностью его древнее название), выглядят так, как если бы они были украшены ганзейской росписью. Новгороду, знаменитому и мудрому от бесконечных набегов его вольницы, очевидно пришлось спрятать лик свой от случайных прохожих из-за каприза, а не от стыда: никаких темных пятен не лежит на репутации знаменитого старого города; даже особенности старины сохранились в нем до девятнадцатого столетия.

Совсем другое влияние оказал Дальний Восток, ибо татарские набеги посеяли такую ненависть, что его произведения искусства остались в небрежении. Забыто, что таинственная колыбель Азии вскормила этих странных людей и повила их великолепными дарами Китая, Тибета и Индостана. Россия не только страдала от татарских мечей, но сквозь их звон слушала чудесные сказки умных греков и смышленых арабов, странствующих по Великому Пути.

Монгольские манускрипты и летописи иностранных послов тех дней повествуют нам о необъяснимом смешении жестокости и утонченности у великих кочевников. В ставках татарских ханов можно было встретить самых лучших художников и мастеров.

Существует и другая точка зрения на сущность татар, кроме той, что указана в учебниках:

Татарское презрение и жестокость заставили русских князей отказаться от кровной вражды и сплотиться против общего поработителя; татары проучили их всемогуществом безжалостных побед; но они же принесли из Азии древнюю культуру и распространили ее по всей опустошенной ими земле русской.

Труднее вспоминать о варварских способах, которыми русские в междоусобицах разрушали города друг друга прежде, чем татары вторглись на их землю. Белые стены русских храмов и башен, “сияющие белизной, будто сыр”, как написано в древних летописях, много страдали от страшных таранов родственных кланов.

ГОРЬКИЙ

Восемнадцатого июня в Горках, около Москвы, скончался великий русский писатель Максим Горький.

За последние месяцы ушли трое великих русских: физиолог Павлов, композитор Глазунов и теперь Горький. Всех троих знал весь мир. Кто же не слышал о рефлексах Павлова? Кто наряду с Чайковским и Римским-Корсаковым не восхищался Глазуновым? Кто же в ряду корифеев русской литературы не читал Горького, запечатлевшего неувядающие русские образы?

Более полумиллиона людей пришло поклониться праху великого писателя, а в день похорон гроб сопровождали семьсот тысяч почитателей. Представители государства держали почетный караул и несли, после сожжения праха, урну для установки ее в стене Московского Кремля. Присутствовал весь дипломатический корпус. Пушечный салют проводил знаменитого писателя. Некоторые французские газеты были поражены, что писателю всею нацией были оказаны такие высокие почести. Были венки от французского и чехословацкого правительств. Иностранная пресса единодушно откликнулась, достойным словом почтив память Горького.

В Москве постановлено воздвигнуть на государственный счет памятники М. Горькому в Москве, Ленинграде и Нижнем Новгороде, который теперь именуется именем Горького. Муниципальный совет Праги постановил присвоить одной из улиц столицы Чехословакии имя Максима Горького...

Бенеш, президент Чехословакии, отправил следующую телеграмму в Москву: “Смерть Максима Горького заставит весь мир, и Чехословацкую республику в частности, задуматься о развитии русского народа за последние пятьдесят лет и Советского Союза со времени революции. Участие Горького в этом процессе было в духовном отношении чрезвычайно велико и убедительно. Для меня лично Горький, как и все русские классики, был учителем во многих отношениях, и вспоминаю я о нем с благодарностью”.

Ромен Роллан по телефону из Швейцарии прислал следующее письмо, почтив память умершего: “В этот мучительный час расставанья я вспоминаю о Горьком не как о великом писателе и даже не о его ярком жизненном пути и могучем творчестве. Мне вспоминается его полноводная жизнь, подобная его родной Волге, жизнь, которая неслась в его творениях потоками мыслей и образов. Горький был первым высочайшим из мировых художников слова, расчищавшим пути для пролетарской революции, отдавшим ей свои силы, престиж своей славы и богатый жизненный опыт... Подобно Данте, Горький вышел из ада. Но он ушел оттуда не один. Он увел с собой, он спас своих товарищей по страданиям”.

В парижских газетах, дошедших в Гималаи, сообщается много показательных знаков повсеместного почитания умершего писателя. Почтили его и друзья, почтили все страны и секторы. Даже в самых сдержанных отзывах высоко вспоминаются произведения Горького: “На дне”, “Буревестник”, “Городок Окуров”, “Мещане”, “Мать” и его последние произведения: “Дело Артамоновых” и “Клим Самгин”. И, в конце концов, добавляется: “Умер человек и художник, которого мы все любили”. Итак, искусство объединило и врагов и друзей. От самого начала своей яркой писательской деятельности Горький (его имя было Алексей Максимович Пешков, но все его знали по псевдониму) занял выдающееся место в ряду русских классиков. Как о всяком большом человеке и великом таланте, около Горького собралось много легенд, а с ними и много наветов. Кто-то хотел его представить бездушным материалистом, кто-то вырывал из жизни отдельные словечки, по которым нельзя судить ни человека, ни произведение. Но история в своей неподкупности выявит в полной мере этот большой облик, и люди найдут в нем черты, для многих совсем неожиданные.

Доктор Л.Левин в “Известиях” (20 июня) рассказывает о последних днях М. Горького:

“Алексей Максимович умирал, как и жил, великим человеком. В эти тяжелые дни болезни он ни разу не говорил о себе. В короткие, светлые промежутки болезни он говорил на свои любимые темы: о литературе, о так волновавшей его грядущей войне. Последние день и ночь он был в бреду. Находясь неотступно у постели, я разбирал короткие, отрывочные фразы: “Будет война... Надо готовиться... Надо быть застегнутыми на все пуговицы”.

Н. Берберова, работавшая с Горьким, сообщает о характерном эпизоде его жизни: “Это было в день прихода очередной книжки “Современных записок”, с окончанием “Митиной любви” Бунина. Все было отставлено. Работа, корреспонденция, чтение газет. Горький заперся у себя в кабинете, к завтраку пришел с опозданием и в рассеянности... И только к чаю выяснилось. “Понимаете... Замечательная вещь... Замечательная...” — и больше ничего не мог сказать о “Митиной любви”. Трудно поверить, что этот человек мог плакать настоящими слезами от стихов Лермонтова, Блока и многих других. Вот что однажды написал он мне — в этой цитате отразилось все его отношение к поэтам и поэзии: “Очень прельщает меня широта и разнообразие тем и сюжетов поэзии. Я считаю это качество признаком добрым, оно намекает на обширное поле зрения автора, на его внутреннюю свободу, на отсутствие скованности с тем или иным настроением, той или иной идеей. Мне кажется, что определение “поэт — эхо мировой жизни” — самое верное. Конечно, есть и должны быть уши, воспринимающие только басовые крики жизни, души, которые слышат лишь лирику ее... Но А.С.Пушкин слышал все, чувствовал все и потому не имеет равных... Разве есть что-нибудь лучше литературы — искусства слова? Ничего нет. Это самое удивительное, таинственное и прекрасное в мире сем”.

Упоминание о похвале Горького повести Бунина характерно для широты взглядов Горького, тем более что Бунин принадлежит к другой группе литературной, и потому такая похвала особенно ценна.

Многие ценные черты Горького выяснятся со временем. Мне приходилось встречаться с ним многократно как в частных беседах, так и среди всяких заседаний комитетов, собраний. Во всем этом многообразии вспыхивали постоянно новые, замечательные черты характера Горького, подчас совершенно не совпадавшие с суровой наружностью писателя. Помню, как однажды, когда в одной большой литературной организации нужно было найти спешное решение, я спросил Горького о его мнении. Он же улыбнулся и ответил: “Да о чем тут рассуждать, вот лучше вы, как художник, почувствуйте, что и как надо. Да, да, именно почувствуйте, ведь вы интуитивист. Иногда поверх рассудка нужно хватить самою сущностью”.

Помню и другой случай, когда в дружеском кругу Горький проявил еще одну, неожиданную для многих, сторону. Говорили о йогах, о всяких необычайных явлениях, родиной которых была Индия. Многие из присутствовавших поглядывали на молчавшего Горького, очевидно ожидая, что он как-нибудь очень сурово резюмирует беседу. Но его заключение было для многих совсем неожиданным. Он сказал, внутренне осветившись: “А все-таки, замечательные люди эти индусы”.

Он очень хотел иметь мою картину. Из бывших тогда у меня он выбрал не реалистический пейзаж, но именно одну из так называемой “предвоенной” серии — “Город обреченный”, именно такую, которая ответила бы прежде всего поэту. Да, автор “Буревестника” и не мог не быть большим поэтом. Через все уклоны жизни, всеми путями своего разностороннего таланта Горький шел путем русского народа, вмещая всю многогранность и богатство души народной.

Парижские газеты сообщают любопытное сведение: “Горький в роли Гаруна эль-Рашида”. “Известия” (21 июня) печатают фотографию М. Горького в облике бродяги. Было это в 1928 году. Горькому захотелось посмотреть, что делается в новых пивных, что за люди сидят там, нет ли среди них его старых типов со “дна”, что с ними сталось, каковы новые посетители и т. д. Но как реализовать такую экспедицию? Горький решил тряхнуть стариной, побродяжничать. Он пристраивает бороду — волосатый, заросший, как медведь, искусно загримированный — ведет задушевные беседы. В результате этого бродяжничества появился очерк, включенный в книгу “По Союзу Советов”.

Знающие Горького понимают, что этот эпизод вполне для него характерен. Будучи истинным реалистом во всей вместимости, он считал нужным убеждаться на деле не только для внесения в свою записную книгу новых типов, но для установления синтеза для истинного расширения своего сознания.

“Он был доверчив, он доверял, он любил доверять, его обманывали... Однажды он вышел из своего кабинета, напевая и выражая лицом такое сияние восторга, что все остолбенели. Оказывается, он прочел очередную газетную заметку об открытом кем-то где-то каком-то микробе”.

Пришлось мне встретиться с Горьким и в деле издательства Сытина (Москва), и в издательстве “Нива”. Предполагались огромные литературные обобщения и просветительные программы. Нужно было видеть, как каждая условность и формальность коробила Горького, которому хотелось сразу превозмочь обычные формальные затруднения. Он мог строить в широких размерах. Взять хотя бы выдвинутые им три мощных культурных построения. Имею в виду Дом Всемирной Литературы, Дом Ученых и Дом Искусств. Все три идеи показывают размах мысли Горького, стремившегося через все трудности найти слова вечные, слова просвещения и культуры. Нерасплесканной он пронес свою чашу служения человечеству. От имени Лиги Культуры принесем наши искренние чувства памяти Горького, которая прочно и ярко утвердится в Пантеоне Всемирной Славы.

СЛАВА

“Зачем я шел в тебя, Россия?” — пели германские пленные офицеры, проходя по улицам Сталинграда. Так передавало Московское радио. Победа, огромная победа! Вспоминали мой листок “Не замай!”, писанный до войны. Поистине “Не замай!” Россию. Каждый посягнувший на нашу Родину погибнет с несмываемым позором.

В истории запечатлены потрясающие примеры, как были поражаемы враги русского народа. Разнообразны бывали эти поражения. Одни сказывались мгновенно, другие постепенно отстукивались на разложении стран, поднявшихся против России. И об этом можно бы написать целую поучительную книгу.

И другая книга должна быть написана — о том, как великодушно, геройски вставал весь народ русский на защиту Родины. Самые многочисленные враги земли русской бывали посрамлены несломимым духом воинства русского и жертвенным самоотвержением всего народа. Александр Невский, Сергий Радонежский и Дмитрий Донской, Минин и Пожарский, Суворов и Кутузов — сколько славнейших вех, сколько победных восхождений?...Каждое всенародное испытание вливало новые, неисчерпаемые силы в русские сердца. После бури еще приветливей светило солнце. Горя много, но горе преходяще, а радость нетленна. Знает русский народ священную радость любви к Родине. Знает неустанный, преуспевающий труд. Полон народ смекалки и творчества. Помнит, что “промедление смерти подобно”...

Не найдется более безумца, который бы дерзнул ополчиться на Русскую землю, на союзную семью народов, дружно слившихся на священной единой целине. От бойца до вождя — все трудятся. Рождаются новые силы. Крепнет сотрудничество. Исполняется сужденная слава народа русского. Бывали всякие недоверы, бывали трусливые “перелеты”, бывали “нетовцы” — отрицатели. И вся эта пыльная труха исчезала, когда восходило бодрое яркое солнце народного преуспеяния. Спорили мы со многими шатунами, сомневающимися. Лжепророки предрекали всякие беды, но всегда говорили мы: “Москва устоит!”, “Ленинград устоит!”, “Сталинград устоит!” Вот и устояли! На диво всему миру выросло непобедимое русское воинство! Жертвенно несет русский народ все свое достояние во славу Родины! Слава, слава, слава!

IV

PAX PER CULTURA

ОХРАНА КУЛЬТУРЫ

“Культура есть почитание Света. Культура есть любовь к человеку. Культура есть благоухание, сочетание жизни и Красоты. Культура есть синтез возвышенных и утонченных достижений. Культура есть оружие Света. Культура есть спасение. Культура есть двигатель. Культура есть Сердце.

Если соберем все определения Культуры, мы найдем синтез действенного Блага, очаг просвещения и созидательной Красоты”.

Осуждение, умаление, загрязнение, уныние, разложение, все порождения невежества не приличны Культуре. Ее великое древо питается неограниченным познаванием, просвещенным трудом, неустанным творчеством и подвигом благородным.

Камни великих цивилизаций укрепляют твердыню Культуры. Но на башне Культуры сияет алмаз-адамант любящего, познающего бесстрашного Сердца.

Любовь открывает эти Врата прекрасные. Как всякий настоящий ключ, и любовь эта должна быть подлинная, самоотверженная, отважная, горячая. Там, где истоки Культуры, там источники горячи, и бьют они из самых недр. Где зародилась Культура, там ее уже нельзя умертвить. Можно убить цивилизацию. Но Культура, как истинная духовная ценность, бессмертна.

Потому и радостна пашня Культуры. Радостна даже в самых крайних трудах. Радостна даже в напряженных битвах с самым темным невежеством. Зажженное сердце не ограничено в великой Беспредельности.

Праздник труда и созидания. Звать на праздник этот — значит лишь напомнить о нескончаемом труде и о радости ответственности, как о достоинстве человеческом.

Труд работника Культуры подобен работе врача. Не одну болезнь знает истинный врач. Не только врач спасает от уже случившегося, но он мудро предусматривает на будущее. Не только изгоняет болезнь врач, но он работает над оздоровлением всей жизни. Сходит врач во все подвалы темнейшие, чтобы помочь осветить и отеплить их.

Не забывает врач о всех улучшениях, украшениях жизни, чтобы порадовать дух поникающий. Знает врач не только старые эпидемии, но готов распознать и симптомы новых несчастий, вызванных гниением устоев.

Имеет здоровое слово врач и к ребенку, и к старцу, для каждого готов его совет одобряющий. Не прекратит врач познавания свои, иначе он не ответит действительности. Не утеряет врач терпение и терпимость, ибо ограниченность чувств оттолкнет от него болящих.

Не устрашится врач видом язв человеческих, ибо он мыслит лишь об исцелении. Собирает врач всяческие травы и камни целебные, знает он об изыскании их благого применения. Не утомится врач поспешить на помощь к больному во все часы дня и ночи.

Работнику Культуры присущи те же качества. Так же точно готов он на помощь во благо в любой час дня и ночи. Подобно скаутскому зову, работник Культуры доброжелательно отвечает: “Всегда готов”. Он открыт сердцем ко всему, где опыт и знание его могут быть полезны. Помогая, и сам он вечно учится, ибо “в даянии мы получаем”. Он не устрашается, ибо знает, что страх открывает врата тьмы.

Работник Культуры всегда молод, ибо не дряхлеет сердце его. Он подвижен, ибо в движении сила. Он зорок на постоянном дозоре во Благо, в Познание, в Красоту. Знает он, что есть сотрудничество.

Нитями сердечными объединены работники Культуры. Горы и океаны не препятствия для этих сердец возжженных. И не мечтатели они, но строители и пахари улыбающиеся.

Посылая привет о Культуре, нельзя послать его без улыбки, без зова дружбы. Так и сойдемся, так и соберемся и потрудимся во Благо, во Знание, во Красоту. И сделаем это неотложно, не упустив ни дня, ни часа для строительства доброго”.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: