Попытки приспособиться к реальности

Трудно дать точное научное определение «реальности». Философы издавна бились над этой проблемой, а сейчас физики пытаются определить, что такое реальность. Однако, из практических соображений, мы будем называть реальностью то, что все мы ощущаем, как реальность, хотя сущность этого понятия почти невозможно ухватить. Существует «внутренняя» реальность и «внешняя» реальность. Желания, чувства, эмоции, мысли — это часть внутренней реальности, а все, что происходит во внешнем мире и воздействует на наши органы чувств, принадлежит к внешней реальности. Обе реальности зависят от изменений, которые происходят внутри или вовне.

Пока между эго и ид царит абсолютное согласие и свободно используется магия, очевидно, что человек не приспособлен к реальности. На стадии всемогущества и магии эго еще очень слабо отделено от ид; внутренние раздражители обладают невероятной силой и им невозможно сопротивляться. Некоторые шизофреники воспринимают натиск инстинктов как силу, которой невозможно сопротивляться, и безоговорочно подчиняются ей, а компульсивные невротики, тоже чувствующие принуждение, не подчиняются ему. Многие душевнобольные и первобытные люди верят, что нужно использовать магию для обуздания своих инстинктов и раздражителей из внешнего мира. Здоровый человек обходится без магии, он отвечает на требования внутреннего и внешнего мира действиями, приспособленными к реальности. Когда состояние шизофреника улучшается, можно заметить, как параллельно с усилением связей с объектами и укреплением эго, его собственное всемогущество и магия перемещаются на объекты. Однако при аналитическом лечении ощущение всемогущества перемещается на аналитика. Больные и дети лишь временно отказываются от всемогущества. Дети надеются, что вновь обретут всемогущество, когда вырастут. Невротики думают, что возвратят его с помощью лечения; они полагают, что благодаря лечению обретут все, что только можно себе представить — станут велики артистами, учеными, короче говоря, станут людьми, в чьем распоряжении находятся неисчислимые средства для того, чтобы покорить мир и исполнить все желания. Вера в собственное всемогущество так сильна оттого, что человек не желает полностью расставаться со своим нарциссическим идеальным эго. Например шизофреники, у которых многие психические процессы протекают сознательно (в то время как у других они остаются в бессознательном), сознательно стремятся всеми возможными способами вернуть свое идеальное эго, которое, по их мнению, было утеряно во время болезни.

Каким же образом люди все-таки отказываются от нарциссического идеального эго и от свойственного ему всемогущества?

Идеальное эго живет по принципу удовольствия. Это эго удовольствия. Все. что приносит удовольствие, притягивается к эго и входит в него; все неприятное отвергается и проецируется на враждебный внешний мир. Однако невозможно поддерживать такую реакцию на приятное-неприятное. Прежде всего, невозможно уничтожить все неприятное лишь с помощью галлюцинаций (например, неприятное чувство голода), невозможно достичь удовлетворения лишь с помощью магии. Вместо этого эго бывает вынуждено совершать действия, которые действительно удовлетворяют потребность и устраняют неприятное чувство. Во вторых, невозможно вечно защищаться от внешнего мира с помощью отрицания, галлюцинаций и проекций. Несмотря на то, что внешний мир содержит в себе много неприятного, его невозможно полностью отвергнуть или навсегда от него убежать. Таким образом необходим механизм, воспринимающий неприятные раздражители. Накапливая опыт (следы в памяти), человек учится узнавать, какой раздражитель вызывает удовольствие, а какой — боль. Это знание, основанное на проверке реальности, позволяет совершать целенаправленные действия. Чтобы действовать в соответствии с требованиями жизни, человеку необходимо перейти от безудержного принципа удовольствия к принципу реальности.

Между восприятием и действием, приспособленным к реальности, возникает мышление, которое направляет действие и может даже занять его место. Постепенно накапливается жизненный опыт, в системе подсознания скапливаются следы-воспоминания, которые иногда могут достигать остроты настоящего восприятия, и, благодаря этому, в эго формируется образ внешнего мира, который не очень сильно отличается от самого мира. Все эти процессы, чья природа еще не вполне ясна, функционирующие в следах-воспоминаниях, протекают внутри, и хотя создается впечатление, что они направлены на объекты внешнего мира, на самом деле они от них не зависят.

Изменения, происходящие в сыром материале мышления («мыслительный процесс») — возможно, бессознательные математические вычисления, согласно Ференци — могут до определенной степени соответствовать желаемым реальным изменениям во внешнем мире. На анимистической стадии развития внешний мир является образом внутреннего мира, а на стадии последовательного мышления - наоборот. Как только, благодаря восприятию, результат мышления приходит в соответствие с внешней реальностью, может начаться целенаправленное действие. Таким образом, постепенно развивается «орган мышления», который доносит до системы восприятия результат мышления, бессознательно полученный в системе подсознания, точно так же. как мускулатура доносит до эго объекты из внешнего мира. Если человек хочет увидеть, почувствовать, понюхать объект из внешнего мира, он должен задействовать мускулатуру, чтобы дотянуться до объекта или привести его в контакт со своими органами чувств. Точно также результат мышления должен быть донесен до сферы «органа чувств», до сознания.

Особой формой мышления является суждение, интеллектуальная функция, готовящая действие, адаптированное к реальности. Согласно Фрейду, отрицательное суждение — это переходная фаза от игнорирования к признанию. Признание возможно только тогда, когда раздражители из внешнего мира разыскиваются и направляются в воспринимающую систему для сознательного восприятия, то есть тогда, когда эго соглашается с внешним миром. Следовательно, акт признания находится под влиянием импульсов, стремящихся к контакту и объединению с объектами внешнего мира. Его питает энергия сохраняющих жизнь сексуальных инстинктов, энергия Эроса. Игнорирование же, напротив, возникает из состояния, в котором раздражители из внешнего мира воспринимаются, как нечто неприятное, поскольку они препятствуют наступлению покоя. Эго не обращает на них внимания и закрывает от них систему восприятия. Отрицание заходит еще дальше. Оно соответствует общей тенденции эго ликвидировать, отторгать, уничтожать неприятные раздражители, точно также, как признание и согласие следует тенденции вобрать в себя, объединить с эго все приятное. Таким образом, истоки этой функции — это инстинкты, а результат может быть как положительным, так и отрицательным Согласие и признание возникают из инстинктов жизни, а игнорирование и отрицание — из деструктивных инстинктов.

Негативизм шизофреника является крайним проявлением деструктивности. Нам известно, что шизофреник стремится освободиться от всего опыта, приобретенного в течение жизни, и поэтому его либидо отходит от находящихся в его сознании образов объектов. По мере того, как прогрессирует болезнь, шизофреник начинает избавляться и от упорядоченного подсознательного мышления, от следов-воспоминаний, оставленных раздражителями из внешнего мира, и находящихся в эго в виде сырого материала. Одновременно г этим происходит регрессия либидо и разделение инстинктов. Из этого можно сделать вывод, что при шизофрении функция отрицательного суждения регрессирует до негативизма, и инстинкты смерти или деструктивные инстинкты получают прямой доступ к двигательным и воспринимающим системам эго.

Похоже, что такое отрицательное и деструктивное отношение к «чужому и неизвестному миру» является первичным. И в самом деле, дети и первобытные люди часто убегают от новых раздражителей или уничтожают источник этих раздражителей. Как же человек преодолевает такое отрицательное отношение к внешнему миру? Мы сможем без труда ответить на этот вопрос, если посмотрим, как человек отворачивается от внешнего мира при патологических состояниях.

У пациента в кататоническом ступоре открыты глаза, но у него пустой взгляд, и когда к нему обращаются, он не реагирует, так что создается впечатление, что он активно не замечает внешний мир. Похоже, что такие пациенты временами не осознают, что их окружает, потому что они «смотрят сквозь» находящийся перед ними объект, словно его и нет вовсе, они смотрят на некую галлюцинацию, которую они «видят позади него». Они часто не реагируют, когда к ним обращаются другие люди, однако они слышат голоса-галлюцинации и реагируют на них. То есть эти пациенты воспринимают внутренние раздражители таким образом, словно получают их через органы чувств. Вместо того, чтобы воспринимать внешние раздражители, они реагируют на них негативной галлюцинацией. Система сознательного восприятия почти полностью закрыта от внешнего мира. Самая примитивная функция эго, способность сознательно воспринимать раздражители из реального, внешнего мира, короче говоря, способность к восприятию, нарушена. Прежде всего это проявляется в «безразличном отношении» к миру, которое указывает на то, что стремления либидо не направлены наружу; другими словами, органы чувств не получают энергию для того, чтобы воспринимать внешний мир.

Если мы стимулируем такого пациента, он либо начинает защищаться, либо становится агрессивным. Пациент отвергает внешний мир, который он считает враждебным, и уничтожает его, чтобы защититься. Единственные проявления жизни, которые мы можем заметить у таких пациентов, это выполнение вегетативных функций. Они признают то, что дает им удовольствие, например, удовлетворение самых примитивных сексуальных инстинктов и функций эго; а все, что не приносит немедленного удовольствия и происходит из внешнего мира отвергается с такой силой, что дело доходит даже до негативных галлюцинаций, а если и это не помогает, тогда в ход идет ненависть и ярость. Эго признает только внутренний мир; все остальное отвергается или уничтожается.

Если такие пациенты обращают внимание на внешний мир, они не вполне понимают, что они воспринимают. Они часто путаются не только в том, как два объекта связаны между собой, но и в том, как они сами связаны с объектом. Иногда они сомневаются, являются ли они собой или кем-то другим. Такое путанное представление о внешнем мире и о его связях с субъектом часто сопровождается еще одним явлением, которое называется транзивитизмом.

Транзитивизм возникает оттого, что «границы эго» размыты. В нормальном состоянии мы можем отличить внутренние переживания от происходящего во внешнем мире. При транзивитизме эта способность теряется. В этом случае все психические процессы движутся в обоих направлениях: от внутреннего мира к внешнему и от внешнего к внутреннему. Пациент принимает внутренние переживания за события внешнего мира, а внешние изменения кажутся ему изменениями внутреннего мира. Это величайший триумф анимизма, всемогущества и магии. В отличии от кататонического ступора, для которого характерно негативное отношение к внешнему миру — мир отвергается, уничтожается, заменяется негативной галлюцинацией — при транзивизме царит амбивалентный конфликт, с которым тесно связана борьба за существование объективного мира. Вот жалоба одного пациента: «Я хочу любить тебя, но, в то же время, я должен ненавидеть тебя, кусать тебя и бить. Я не знаю, что заставляет меня делать то, чего я совсем не хочу.» В этом случае особенно ясно виден конфликт между инстинктами жизни (Эросом) и деструктивными инстинктами (инстинктами смерти). Но если в состоянии ступора объективный мир полностью отвергается, то при транзивитизме делаются попытки признать его; однако деструктивные инстинкты раз за разом губят эти попытки на корню.

Но как же освобождаются от этого конфликта шизофреники, стремящиеся к выздоровлению? Каким образом они не только находят недвусмысленное подтверждение существования внешнего мира, но и приспосабливаются к нему?

Шизофрения начинается с ощущения, что наступил «конец света». Это ощущение катастрофы, при котором мир кажется пациенту тусклым, мутным, даже мертвым, пустым; реальность оказывается для него потерянной. «Конец света» можно объяснить тем, что либидо отходит от объектов внешнего мира и происходит разделение инстинктов. Ведь результатом отхода либидо является регрессия, в ходе которой деструктивные инстинкты вырываются на свободу. Вместо либидозного отношения к внешнему миру возникает садистское отношение, и окружение больного оказывается в реальной опасности. Похоже, что пациенты вполне понимают это, ведь для них «мир умирает». Ощущение катастрофы вызывает желание вернуть потерянный мир, вновь направить либидо на объекты. Поэтому следующая стадия болезни характеризуется так называемым восстановлением, воссозданием реальности. Хотя известны не все фазы этого воссоздания реальности, их до определенной степени можно реконструировать, изучая течение болезни.

Либидо отходит от внешнего мира и направляется к эго; эго захлестывают потоки либидо, которые прежде были связаны с объектами. В результате возникают всемогущество и магия (анимизм), мания величия, потеря границ эго и проверки реальности. Когда либидо отходит, начинается разделение инстинктов, и деструктивные инстинкты вырываются на свободу. Теперь не только либидо не направляется к объектам, но и сами объекты агрессивно отвергаются. Однако агрессия направлена не только на объекты, но и на эго, что демонстрирует отказ от пищи и приступы ярости, при которых пациенты наносят себе увечья. Однако несомненно, что все еще сохраняются либидозные связи с объектами. Это очевидно при психическом контакте, который иногда удается установить с такими пациентами. Но жестокий амбивалентный конфликт вскоре с помощью деструктивных инстинктов уничтожает эти связи. Если болезнь не останавливается на этой фазе, то за ней идет следующая фаза, которая также может зафиксироваться; на этой стадии деструктивные импульсы, скопившиеся в эго, перемещаются на внешний мир; они проецируются. Развиваются параноидальные, ипохондрические галлюцинации и мания преследования. Содержание этой мании таково: и одушевленные и неодушевленные объекты преследуют пациента и мучают его всеми мыслимыми и немыслимыми способами с сексуальной целью, и пациент самыми фантастическими методами пытается от этого защититься. Одушевленные объекты, как правило, гомосексуальны; неодушевленные объекты, скорее всего, символизируют гениталии пациента. Как мы уже узнали, пациент отождествляет себя с гомосексуальным объектом и, в то же время, проецирует себя на него. Таким образом, гомосексуальный преследователь — это объект, выбранный на нарциссической основе, а гениталии проецируются на объекты внешнего мира тоже в качестве нарциссического объекта.

На «транзитивной» фазе внешний мир и эго смешиваются друг с другом. Болезнь начинается, когда либидо отходит от объектов, а дальнейшее развитие показывает, что объекты тоже попадают в эго; они интроецируются в эго в процессе идентификации. Итак, при кататоническом ступоре полностью отсутствуют либидозные связи с объектами; на транзитивной фазе появляются попытки установить эти связи, которые однако пресекаются деструктивными тенденциями; а в параноидальном, нарциссическом состоянии либидозное отношение к внешнему миру формируется на мазохистской основе. (Преследователи мучают пациентов.) Хотя мир все еще кажется пациенту полным опасностей, которые он, вероятно, видит лучше, чем здоровый человек, однако он уже сделал важный шаг к признанию мира, ведь он соглашается с тем, что мир. правда нарциссически окрашенный и крайне враждебный, существует.

Я наблюдал, как при шизофрении, все те люди, которые «вливались» в эго пациента — другие пациенты, медсестры, врач — когда начиналось выздоровление, проецировались в форме враждебной, но эротически заряженной силы. Вскоре пациент полюбил один из объектов, врача. Пациент подчинился его руководству и лидерству; он даже пошел дальше и наделил врача собственным всемогуществом и магией. Пациент стал дружелюбнее относиться к своему окружению. «Примирение» с врачом (с отцом) выразилось в форме признания его высшим существом и в форме мазохистского подчинения его влиянию.

Хотя «процесс исцеления», процесс восстановления разрушенного объективного мира, может остановиться на этой стадии, это все равно прогресс, ведь потерянная реальность была во многом реконструирована. Более того, очевидно, что. благодаря проекции, исчезнувшая дистанция между эго и объектами возникла вновь, поскольку объекты снова находятся во внешнем мире и воспринимаются как явления внешнего мира. Таким образом снова начали работать самые примитивные функции эго: восприятие, отделение внутреннего мира от внешнего, признание реальности, существующей вне эго.

Восприятие объекта уже не вызывает страха перед надвигающейся угрозой, а превращается в мазохистское удовольствие. Поскольку собственное всемогущество пациента переносится на объект и появляется тенденция оценивать объекта, мы можем рассматривать этот процесс, как начало попыток приспособиться к реальности. В процессе постепенного приспособления к реальности, агрессия превращается в пассивно-терпимое отношение к миру; неприятное воспринимается и принимается, согласно Ференци. Поскольку садизм обращается на личность самого пациента и смешивается с мазохизмом эго, страдание превращается в удовольствие. Если же, в ходе дальнейшего развития, мазохизм обуздывается, тогда преодоление страдания приносит нарциссическое удовольствие. Процесс превращения садизма ид в мазохизм эго обычно начинается, когда либидо пациента вновь направляется на объекты; этот процесс обычно заканчивается хотя бы частичным воссозданием реальности. Мы можем сделать вывод, что происходит новое смешение разделенных инстинктов и повторное подчинение деструктивных инстинктов. Согласно Ференци, это любовь в самом широком смысле этого слова; таким образом Эрос, благодаря ограничению агрессии, приводит к признанию реальности к адаптации к реальности.

Постепенное приспособление к реальности в процессе выздоровления сопровождается либидозным катексисом объектов; судя по всему, этот процесс аналогичен развитию выбора объекта у ребенка, который мы и пытаемся воссоздать. Отсутствие объектов и скопившееся в эго заблокированное либидо порождают стремление к объекту, которое, в свою очередь, влечет либидо к объектам и направляет внимание на реальность. Эго первоначально было всего лишь органом восприятия и разрядки. Адаптируясь к реальности, эго доходит до той стадии, когда агрессивное отношение к внешнему миру оказывается в самом эго; садизм ид превращается в мазохизм эго. Но мазохистское признание болезненного восприятия внешнего мира — это всего лишь признание реальности, но вовсе не приспособление к ней; для того, чтобы приспособиться к реальности необходимо действовать в соответствии с принципом реальности.

Такая форма болезни, как деперсонализация, показывает, что признание реальности восприятии органов чувств зависит от еще одного фактора, от особой структуры в самом эго.

Деперсонализация — это такая форма болезни, при которой мир и все, что воспринимается, кажется воспринимающему эго искаженным и чужим. Это состояние можно сравнить с «концом света» при шизофрении, ведь в обоих случаях не только мир, но и собственное тело субъекта кажется ему измененным и чужим.

Мы пришли к выводу, что потеря реальности при шизофрении возникает в результате отступления либидо от объектов и разделения инстинктов. Состояние деперсонализации возникает примерно также, ведь оно часто появляется после потери объекта или после потери любви. Восприятие потери объекта любви или понижение уровня либидо сопровождается ощущением, что все ощущения, которые воспринимает эго — нереальны. То, что деструктивные инстинкты вырвались на свободу, можно понять по болезненным жалобам пациентов, находящихся о этом состоянии. Это можно понять только следующим образом: поскольку жалобы пациентов можно интерпретировать, как жалобы на кастрацию и поскольку пациенты страдают крайне тяжелыми состояниями деперсонализации и выказывают другие признаки усиливающегося нарциссизма, можно сделать вывод, что происходит отождествление эго с гениталиями. Когда либидо, накопленное в эго, теряется, деструктивные инстинкты выходят и угрожают эго, воспринимая его, как гениталии. Поскольку при внезапной утрате любви почти всегда на какое-то время наступает деперсонализация, можно сказать, что чувство отстраненности является прямым результатом внезапного перехода либидо от объекта к эго. Каковы бы ни были конкретные детали, в любом случае, потеря объекта либидо сопровождается потерей чувства реальности сенсорного восприятия и ощущений эго. Мы только что упоминали о том, что на самой тяжелой стадии шизофрении реальность потеряна, а во время выздоровления, когда либидо снова обращается к объектам, реальность признается. Из этого можно сделать два вывода: во-первых, для восприятия внешнего мира необходимо, чтобы эго было способно направлять либидо на объекты. Эта мысль уже напрашивалась, когда мы обсуждали развитие эго, постепенный переход от отторжения внешних раздражителей к принятию (в позитивном смысле). Второй вывод заставляет нас взглянуть на ситуацию по-новому: при деперсонализации эго воспринимает, но реальность этого восприятия каким-то образом не признается другой частью эго. Возникает ощущение, что эта часть стремится полностью игнорировать это восприятие. Воспринимающее эго страдает от такого отторжения.

Таким образом, признание реальности и адаптация к ней зависит не только от природы воспринимающего и действующего эго, но и от механизма, находящегося в самом эго, который рассматривает переживания эго и признает их реальными или нереальными. Вероятно, это отчасти объясняет, почему отрицание реальности, сокрытие правды, считается аморальным. Тут нам придется прервать эту тему и обратить внимание на этот механизм. Вскоре мы увидим, как он влияет на приспособление к реальности.

Самонаблюдение

Что это за механизм? На первый взгляд кажется, что он ничем не отличается от первичного самонаблюдения, но, на самом деле, он способен на большее. Мы уже встречались с этим механизмом в сновидениях, где он проявляется в двух формах: во-первых, как эндопсихическое восприятие идей и ощущений, то есть в форме воспринимающей системы эго; а во-вторых, в качестве запрещающей, сортирующей и критикующей структуры, которая наблюдает за нашими мыслями, желаниями и эмоциями и влияет на них. Вторая форма размещается в подсознании и называется цензором сновидений.

При деперсонализации самонаблюдение подчиняется этому новому механизму. Вначале внешние и внутренние впечатления воспринимает эго; затем воспринятый материал оценивает другой механизм эго и одобряет его или не одобряет. Это «внутреннее наблюдение» также связано с определенным видом восприятия, но сильно отличается от живости сенсорных восприятии эго. Это нечто другое, но почти невозможно дать этому механизму точное определение. Возможно, эту трудность можно объяснить тем, что этот внутренний механизм стимулируется только раздражителями, уже прошедшими через сенсорные органы эго; а сенсорный аппарат эго входит в прямой контакт с внешними, реальными впечатлениями, а также с внутренними инстинктивными силами ид. Этот новый механизм воспринимает только следы впечатлений, а не сами впечатления.

Впечатление, которое регистрирует этот механизм, не соответствует настоящему чувственному восприятию. Из этого мы можем сделать вывод, что этот критикующий и наблюдающий механизм постепенно отделяется от пер-

⁸ Конечно же, мы далеко не исчерпали проблему приспособления к реальности. Тем, кто хочет глубже ознакомиться с этой проблемой, я рекомендую статьи Хайнца Хартманна на эту тему, п особенности «Ich-Psychologie und Anpassungsproblem». Internationale Zeitschnft fur Psychoanalyse und Imago, Vol. XXIV, 1939. Частично переведена на английский в книге Organization and Pathology of Thought, под редакцией Давида Рапопорта. New York: Columbia University Press, 1951.

вичного самонаблюдения, — от механизма, не наделенного сенсорными качествами. Следующие рассуждения подтверждают наш вывод младенец в первые дни своей жизни почти не воспринимает внешний мир активно. Но он очень живо выражает чувства удовольствия и неудовольствия, и у нас нет никаких сомнений. что он очень хорошо воспринимает внутренние процессы. Известно, что при шизофрении нарушается активное внимание, для того, чтобы активно общаться с внешним миром и принимать его, даже тогда, когда он неприятен, необходимо, чтобы на объекты было направленно либидо. Когда уменьшается интерес к внешнему миру, увеличивается самонаблюдение (шизофрения и деперсонализация).

При самонаблюдении либидо отходит от внешних объектов и направляется на процессы внутри эго. Самонаблюдение особенно усиливается на ипохондрической стадии шизофрении. Тревога, сопровождающая ипохондрические ощущения, побуждает эго положить конец их болезненному присутствию. Таким образом, задача самонаблюдения. состоит в том, чтобы указать на боль и отрегулировать приятные и неприятные чувства. Самонаблюдение — это примитивная функция эго и она наиболее активна, когда в эго скапливается либидо Эго, пропитанное либидо, другими словами, крайне нарциссичное эго, не реагирует на внешние раздражители. Например, животные ничего не видят и не слышат во время течки, человек во время оргазма воспринимает только свое удовольствие, но не воспринимает ничего из внешнего мира. В сновидениях (и при шизофрении) активное внимание направлено на внутреннее восприятие, ч о есть на самонаблюдение. Хотя при неврозе самонаблюдение также становиться более чувствительным, оно не всегда достигает сознания, потому что импульсы, которые могут вызвать неприятные чувства часто пресекаются на корню. Можно сказать, что душевнобольной гиперчувствителен к неприятным ощущениям

Суперэго (идеал эго)

Было бы неправильно сделать вывод, что самонаблюдение полностью трансформировалось во внимание. Отчасти самонаблюдение осталось в своей изначальной форме, а другая его часть превратилось в критикующий, сортирующий, сдерживающий механизм, который наблюдает, регистрирует и подвергает цензуре все процессы, протекающие в эго, то есть все восприятия, ощущения и чувства. Из этого механизма развивается логическая и моральная самокритика.

У нормального среднего человека самонаблюдение и критикующее эго переплетены друг с другом; они относительно гармонично работают вместе. То, что делает один механизм, не противоречит тому, что делает другой, желания одного реализуются, не встречаю препятствий со стороны другого. Обычно, два этих компонента эго невозможно отделить друг от друга Только когда возникает очень сильный конфликт, становится видно, что это разные механизмы.

Например, при деперсонализации эго явно расколото. Человек уже не чувствует, что восприятие, мысли и ощущения принадлежат эго, они кажется совершенно чужими В сновидениях этот раскол часто бывает еще сильнее. Наблюдающий механизм часто представлен в сновидении в виде некой фигуры, он отколот от эго сновидца и спроецирован на другого человека. Психический механизм, который обычно находится внутри эго, внезапно переносится во внешний мир. При шизофрении такое явное расщепление эго — обычное явление. Например, когда человек галлюцинирует, что за ним следят, наблюдающая функция проецируется на людей, которые повсюду шпионят за пациентом, поджидают его, знают все, о чем он думает и чего хочет, и обладают зловещей силой, от которой пациент не может скрыться.

Здоровый человек тоже подчиняется такой силе. Пока эта сила находится в эго, ее почти невозможно увидеть, однако, ее можно увидеть, если она спроецирована на внешний мир. Параноик, использующий проекцию в большей степени, чем здоровый человек, с ее помощью узнает о своем наблюдающем и критикующем механизме. То, что внутренние процессы воспринимаются именно так, легко продемонстрировать на примере ежедневной аналитической практики. Например, если пациент безо всяких на то оснований, жалуется, что аналитик сердится на него и ведет себя недружелюбно, можно с уверенностью сказать, что пациент проецирует на врача собственные враждебные импульсы, или, точнее, он чувствует в себе определенные запретные импульсы, которые становятся сознательными, только когда он проецирует их на другого человека.

Эта сила является внутренней у здорового человека и у невротика, а у психотика, особенно у шизофреника, принимает вид внешней силы, поскольку она переносится во внешний мир. Для шизофреников эта сила обычно является чем-то нежелательным, даже враждебным. Мы помним, что первоначально все раздражители, приходящие из внешнего мира, воспринимаются, как нечто враждебное и отвергаются с помощью проекции. Поскольку эго шизофреника регрессирует на раннюю стадию развития, мы можем понять проекцию внутренних импульсов, если сможем допустить, что они действительно ощущаются, как враждебные силы. Мы часто сравнивали шизофреника с ребенком. Мы знаем, что ребенок, воспринимающий заботящегося о нем человека как источник удовольствия, в другое время может воспринять его как источник боли, как врага, если этот человек не удовлетворит его инстинктивные нужды. При нормальном развитии первичное сопротивление воспитанному влиянию не только преодолевается, но эго еще и принимает и впитывает это влияние и оно оказывает свое воздействие на протяжении всей жизни; влияние становится бессознательным. При паранойе оно врывается в сознание в виде проекции, но отвергается: оно принимает форму преследователей из внешнего мира, откуда оно и пришло первоначально. Следовательно, мы делаем вывод, что наблюдающий и критикующий механизм, возникший в эго, развивается, впитывая определенные внешние, по большей части болезненные, впечатления. При шизофрении этот механизм снова становиться сознательным и отвергается с помощью проекции.

Опыт работы с шизофрениками показывает, что чувство, будто за тобой постоянно наблюдают, происходит из скоптофилии, то есть из эротизированной функции эго, которая превратилась в эксбиционизм и была спроецирована на внешний мир.

Пациент-непсихотик с раннего детства верил, что просто взглянув на своего отца, братьев и на других мужчин, он может их кастрировать, а также боялся, что другие могут его кастрировать одним взглядом. Этот же человек мучил себя самонаблюдением и жестокой самокритикой. Исторический анализ показал, что вначале он боялся осуждающих (и, возможно, сердитых) взглядов матери, человека, ассоциировавшегося с кастрацией. (Хорошо известно, что существуют взгляды, полные ненависти. Вера в магическую силу взгляда видна, например, в суевериях о сглазе.). Ребенком пациент явно идентифицировался с этим взглядом; и в самом деле, обычная реакция человека на внешние неприятности — внутренняя враждебность.

Таким образом, при идентификации садизм деструктивных инстинктов направляется на субъекта и, смешиваясь с эксбиционистским инстинктивных компонентом, проявляется, как мазохизм. Взгляд, направленный внутрь, превращается в критикующий и шпионящий механизм. Первичное самонаблюдение (регулятор чувств удовольствия-неудовольствия) теперь соединяется с новым шпионящим механизмом, который оказывается в оппозиции к тому, что осталось от эго. Источником послужили родители или те, кто исполнял их роль. Это очень хорошо заметно при деперсонализации: этот механизм все еще остается внутренним, но ценность реальности, которую воспринимает эго, отрицается. Отрицание, как уже упоминалось, происходит от деструктивных инстинктов.

Хотя попытка связать этот механизм с индивидуальными эрогенными зонами может показаться несколько рискованной, фактически нельзя отрицать, что помимо элементов визуальной сферы, в нем содержаться и элементы из слуховой сферы. Хорошо известны слуховые галлюцинации параноиков, в которых им слышатся обвинения во всевозможных злых делах; на них валятся обвинения и оскорбления. Над ними насмехаются и словами побуждают к злых делам. (Положительные голоса мы еще будет обсуждать в другой связи.) Если слушать внимательно, часто можно обнаружить, что эти слова приходят из раннего детства пациента и их произносили люди, с которыми у него были либидозные отношения. «Голоса» приказывают ему и предостерегают его; слуховые галлюцинации явно выражают родительскую критику. Ощущение, что за тобой следят, и голоса при мании преследования формируют часть этого механизма, который при паранойе проецируется на внешний мир, а у здорового человека остается внутри, и сознательное эго его почти не замечает. В сновидениях он называется цензором и представляет собой психический механизм, который в состоянии бодрствования сортирует, воспрещает и оказывает критическое влияние на намерения, желания и импульсы личности. Топографически мы поместили его в систему подсознания. Во сне критикующие слова редко становятся сознательными, и в состоянии бодрствования самокритика также крайне редко выражается в словах, а если она все же становится сознательной, она не бывает столь же нестерпимо мощной, как слуховые галлюцинации параноика. Самокритика не воспринимается сознательно; она остается в подсознание. Таким образом личность растворила в себе чужеродное существо не только с помощью зрения, но и с помощью слуха. Человек развил в себе особый механизм, который как бы видит и слышит изнутри, но (если душевное здоровье в порядке) не достигает прямого восприятия. Этот механизм получает неограниченную власть над эго, от которого он отделяется только при параноидальной мании преследования. Контроль и критику, которые человек, почти этого не замечая, направляет на себя, все более или менее сознательные самоупреки, параноик приписывает объекту из внешнего мира. Это своего рода спроецированная совесть больного.

Потерю совести у шизофреников следует считать явлением, сопровождающим потерю социальных связей и отказ от этических и эстетических ограничений. Поскольку, в то же время, шизофреник чувствует, что его наказывают, мучают и влияют на него с помощью магии, нет сомнений, что в спроецированной совести присутствуют садистские тенденции. Пытки и мучения представляют собой реализованные наказания и удовлетворяют чувство вины; они, до определенной степени являются противоположностью совести. Характерно, что на фазе идентификации чувство вины особенно сильно, скорее всего потому, что объекты физически уничтожаются. При попытках воссоздания мира на стадии проекции чувство вины слабеет, ведь, благодаря проекции, объекты возвращаются во внешний мир; они наделяются садистскими импульсами пациента и воспринимаются через призму мазохизма. Но шизофреник защищается от возвращения объектов, ведь они принадлежат внешнему миру и могут снова вызвать болезненные чувства. Эго стало более примитивным и отвергает любые внешние раздражители. Эго потеряло свою организацию; оно распалось на части и механизм, который раньше был внутри, оказался снаружи и объявил войну эго.

Таким образом, мы раскрыли истоки контролирующего механизма совести. Он развивается по мере того, как эго вбирает в себя авторитеты раннего детства. Поэтому манию преследования следует рассматривать, как попытку освободиться от мучающей совести. Однако совесть проявляется отчасти, как угроза наказания, отчасти, как само наказание. Слово «совесть» («conscience») означает «сознание» («coknowledge»), участие в знании внутренним знанием, то есть с помощью внутреннего зрения и слуха. Как уже отмечалось, у совести нет сенсорных органов, она воспринимает только то, что прошло через эго, в распоряжении которого находится механизм восприятия.

Эта новая, отделившаяся от эго чисто психическая структура называется суперэго. Она возникает из внешних раздражителей, растворившихся в эго, с помощью органов чувств (зрения, слуха и так далее). Потом она отделяется от эго (от телесного эго). В предыдущей главе мы узнали, что суперэго зарождается в ходе идентификаций, связанных с принятием пищи. Теперь мы должны расширить понятие идентификации, ведь эго поглощает впечатления об объектах с помощью всех органов чувств. Они отрываются от телесного (воспринимающего) эго, переплетаются друг с другом и таким образом формируется независимая структура, суперэго.

В начале эдиповой ситуации еще нельзя говорить о суперэго. Оно является реакцией на эдипов комплекс. Мальчик ментально поглощает своего отца; он как бы становится своим собственным отцом. Перемена в эго занимает место прежней связи с объектом (то есть любви и ненависти к отцу), перемена, позволяющая мальчику сдержать чувственные стремления к материи и агрессивное отношение к отцу. Чувственная любовь к матери трансформируется в нежную любовь: агрессивное отношение к отцу превращается в признание отцовского авторитета; садизм модифицируется и проявляется в активности; короче говоря, мальчик начинает сублимироваться и приспосабливаться к реальности.

В идеальном эго импульсы ид безоговорочно принимаются и удовлетворяются, но появление суперэго нарушает такие гармоничные отношения между эго и ид. Суперэго вклинивается между эго и ид. Оно уничтожает гармонию, царившую в их отношениях, и влияет и на стремления ид, и на стремления эго. Суперэго получает власть над эго. Вследствие этого эго приходится приспосабливаться к требованиям общества. Поскольку общество не может рассматривать потребности отдельного человека, а суперэго становится внутренним представителем общества (Александр называет эго «жестким законом всех времен, погребенным в каждой личности»), то суперэго, как и общество, весьма сурово и даже жестоко. Оно требует от человека отречься от своих нужд, вплоть до самопожертвования. Суперэго — это судья, высший авторитет, оно не только принуждает человека отказываться от удовольствий (особенно, от чувственных удовольствий), но и определяет меру наказания за нарушение этих идеалистических требований. Эго, в распоряжении которого находятся реальные силы, либо приводит приговор в исполнение, либо нет, в зависимости от своей способности к сопротивлению.

Как суперэго стало таким строгим? Мы знаем, что оно сформировалось в ходе идентификации. Мы уже обсуждали, что идентификация является психическим эквивалентом оральной фазы и амбивалентна, то есть может одновременно выражать и любовь и ненависть. В эдиповой ситуации мальчику легче всего защититься, идентифицировавшись с отцом, которого он одновременно и ненавидит и любит. Когда эго поглощает отца, либидо от него отходит. Мы уже указывали на то, что когда либидо отходит, наступает разделение инстинктов, и деструктивные инстинкты вырываются на свободу. В результате этого, либидо десексуализируется. Затем деструктивные инстинкты направляются к эго и размещаются в нем. Идеи об отце, поглощенном эго, не распадаются на части благодаря садизму, который первоначально был направлен во внешний мир, на отца, а теперь находится в эго. Развившаяся таким образом психическая структура отделяется от эго, становится более или менее независимой и превращается в суперэго. Таким образом, садизм ид, направленный на объекты помогает формированию суперэго. А садизм суперэго, чья мощность зависит от конкретной личности, избирает своим объектом эго. Эго впитало в себя реальную или предполагаемую строгость авторитетов, и эта строгость продолжает существовать, но из внешней она превращается но внутреннюю.

В эдиповой ситуации настоящего суперэго еще нет. Оно развивается в качестве ответа на импульсы, которые возникают из этой ситуации и у которых нет шансов на успех. Эго приспосабливается к требованиям реальной жизни и, вместо бесполезного катексиса объектов, происходит полезное изменение в самом эго. Суперэго является следствием успешного преодоления эдипова комплекса. Стремления ид, которые могли бы представлять опасность, если бы оставались неизменными, были подчинены, втянуты в эго и десексуализированны. Их энергия, свободно протекавшая в ид, теперь сконцентрировалась в суперэго, которое помогает эго в его борьбе против запретных импульсов. Следовательно, суперэго возникло в ходе идентификации и, после отхода либидо, к нему перешла энергия, прежде принадлежавшая объектам. Но, поскольку источник этой энергии находится в ид, суперэго окольным путем черпает свои силы из ид. Вследствие этого, оно связано и с ид, и с эго. И ид, и эго могут влиять на него, так же как и оно может влиять на возбуждения, возникающие в них. В соответствии со своим происхождением, суперэго одновременно является представителем и внешнего мира. и ид. Из-за того, что оно находится между двумя мирами, ему приходится исполнять роль посредника, то есть координировать стремления эго и ид таким образом, чтобы не было ни внутренних, психических, конфликтов, ни внешних, реальных.

Но такое идеальное соотношение едва возможно даже у здорового человека, не говоря уже о больном. Суперэго душевнобольных часто требует от эго невозможного. Меланхолия является ярким примером реакции на такие требования суперэго. При этом заболевании совесть, функция суперэго, играет особую роль. Пациент, страдающий меланхолией, постоянно упрекает себя; он чувствует себя жалким, недостойным, подвергает себя всевозможным наказаниям, иногда дело доходит даже до самоубийства. Создается впечатление, что меланхоликом правит сила, цель которой — уничтожить его. Меланхолик отказывается от пищи, становиться скупым и жадным и боится, что погубит свою семью. Если не считать изредка появляющихся галлюцинаций, меланхолия похожа на траур.

Но, в отличии от траура нормального человека, оплакивающего потерю любимых, которому через какое-то время удается оторвать либидо от потерянного объекта и вернуться в нормальное состояние, для патологического траура при меланхолии характерна крайняя жестокость. Эта жестокость направлена главным образом на самого меланхолика, хотя можно без труда заметить замаскированные следы жестокости по отношению к окружающим. И в самом деле, человек в состоянии сильнейшей депрессии может совершить преступление, и оно будет для него освобождением и искуплением. И при трауре, и при меланхолии объект, насыщенный либидо, был потерян. Но при нормальном оплакивании либидо отходит от объекта и используется где-то еще и при этом не происходит разделение инстинктов (то есть либидо просто перемещается на другой объект), а при меланхолии это невозможно, так как суперэго меланхолика требует слишком многого. Болезнь начинается после разочарования в любви в самом широком смысле этого слова.

Такой человек очень нарциссичен, он не может вынести удара по своей самооценке и отводит либидо от объекта. Если человек крайне амбивалентен — а мы знаем, что меланхолик амбивалентен — отход либидо сопровождается разделением инстинктов и деструктивные инстинкты вырываются на свободу. Хотя амбивалентность заставляет его в ответ На разочарование в объекте, отказаться от него, он, в то же время идентифицируется с объектом. Поскольку эго поглощает объект, исчезает расстояние между образом объекта и суперэго, и объект становится доступным агрессии эго. Садизм чрезмерно сурового суперэго теперь направлен исключительно на человека, которого меланхолик любил, и с которым, благодаря идентификации, объединилось его эго. Стремясь к самоубийству, меланхолик хочет смерти кого-то другого, но идентификация с объектом приводит его к самоуничтожению. Конечно же, чрезмерно суровое •суперэго встречается не только при меланхолии; мы выбрали меланхолию только для того, чтобы показать, насколько серьезными могут быть последствия чрезмерного садизма суперэго.

Меланхолия не всегда появляется после настоящей потери любви. Я наблюдал случаи, при которых меланхолия возникала после профессиональных разочарований или после того, как пациент отказался от цели, которой посвятил всю свою жизнь. В целом, у этого типа пациентов слабые связи с объектами, а требования и идеалы — чрезмерные, и если он теряет единственную цель, которая была у него в жизни, немедленно пробуждаются постоянная готовность к идентификации и изначально сильный садизм суперэго. Крайне острая и требовательная совесть определенного типа людей коренится в этом садизме, а не в подлинных либидозных отношениях с объектами. Существуют, например, фанатичные реформаторы, моралисты и аскеты, которые, прежде всего, не являются «хорошими» людьми. В качестве примеров можно упомянуть истории жизни Св. Игнатиуса Лойолы и Толстого.

Чрезмерно критичное суперэго влияет на отношение эго и при других формах душевных заболеваний. Например, при компульсивном неврозе либидо регрессирует до анально-садистской стадии. Но компульсивные невротики не демонстрируют в своем поведении анальные и садистские черты. Наоборот, они крайне чистые, совестливые и внимательные к другим, они мучают себя всевозможными обвинениями и упреками. Создается впечатление, что эго, на которое влияет критика суперэго, формирует реакции, чтобы защититься от стремлений ид. Эти пациенты делают совсем не то, что сделало бы эго под влиянием ид, они наказывают себя, мучают и отказываются от удовольствий. Повинуясь требованиям суперэго, эго отказывается от стремлений ид, изменяя себя с помощью формирования реакции. Суперэго воюет на два фронта: во-первых, оно пытается сдержать стремления ид (с помощью эго); во-вторых, оно заставляет эго служить себе.

Несмотря на сходство структуры суперэго меланхолика и компульсивного невротика, картины заболевания у них совершенно различные, и тому есть две причины. Меланхолик склонен к нарциссической идентификации (эго поглощает объект и объект исчезает); компульсивный невротик, с другой стороны, несмотря на свою явную амбивалентность, никогда полностью не отказывается от объекта. Во-вторых, у меланхолика регрессия и разделение инстинктов глубже, чем у компульсивного невротика, поэтому у меланхолика большее количество деструктивных инстинктов вырывается на свободу; эти деструктивные инстинкты затем попадают на службу к суперэго и укрепляют его садизм.

Мания, чередующаяся с меланхолией или следующая за ней, является самым ярким доказательством ограничивающего и подавляющего влияния суперэго, поскольку она демонстрирует личность, свободную от этого влияния. Мания — это эйфорическое состояние, в котором не существует социальных ограничений, или, используя нашу терминологию, можно сказать, что все идентификации растворились. Освободившись от необходимости считаться с окружающими, пациент постоянно стремится удовлетворить свои инстинктивные желания. Маньяк не подчиняется никаким приказам, запретам и ограничениям. Он чувствует себя свободным во всех отношениях. В нем ничто не сопротивляется стремлениям ид, эго реализует эти стремления безо всяких ограничений. Маниакальное состояние — это настоящая противоположность меланхолическому состоянию. При чисто маниакальном состоянии нет и следа влияния суперэго. Поскольку очень часто мания возникает после меланхолии, создается впечатление, что мания представляет собой протест против того, как суперэго обращается с эго при меланхолии. Мания показывает, что отказ от идентификаций, в результате которых сформировалось суперэго, сопровождается разрушением социальных ограничений и запретов.

При обссесивном неврозе влияние суперэго сдерживает анально-садистские стремления и вызывает формирование реакции, в то время как при истерии они проявляется в отрицании генитального либидо.

Было бы несправедливо утверждать, что суперэго присущи лишь анально-садистские намерения. Изучив его развитие, нетрудно заметить, что в его формировании участвуют и либидозные силы. Маленький ребенок не сам учится контролировать вегетативные функции, его этому учат. Чужой человек не может заставить его контролировать сфинктер. Лишь ради знакомого и любимого человека он будет стараться испражняться в определенное время. Он так делает, потому что этого хочет любимый человек. Желание объекта, на которого направлено либидо, он принимает так же близко к сердцу, как и свое собственное желание; он идентифицируется с объектом и действует в соответствии с этим. Его за это хвалят и, кроме того, он чувствует нарциссическое удовлетворения от того, что совершил нечто достойное Ференци называет это «моралью сфинктера». Скорее всего, у каждой стадии развития — соответствующая «этика». Если ребенок, находящийся на более высокой стадии развития, заметит, что причинил любимому человеку боль, он постарается больше этого не делать.

Хотя нельзя отрицать, что удачное обучение часто достигается с помощью угрозы наказания, все же следует подчеркнуть, что первое согласие с ограничением инстинктивной жизни, особенно инстинктивных компонентов, обычно основывается на любви. Когда инстинктивное удовлетворение отвергается из страха потерять любовь объекта, тогда эго поглощает этот объект и катектирует его либидо; он становится частью эго. По контрасту с идеальным эго, мы называет это эго-идеалом. Из-за любви к этому идеалу человек цепляется за него и подчиняется его требованиям Эго подчиняется суперэго под страхом наказания, но эго-идеалу оно подчиняется из-за любви. Однако это не чувственная любовь, потому что когда объективное либидо превращается в эго-либидо, происходит десексуаличация, за которой может последовать сублимация. Нарциссизм этого эго является вторычныл!

Если эго-идеал и суперэго являются представителями внешнего мира в эго, тогда нетрудно понять, что социальные действия и отказ от инстинктов происходят не только из страха перед наказанием, но и из любви. Идентификация действительно амбивалентна

Более того, если эго-идел - это образ любимых объектов в эго, а суперэго — образ объектов, вызывающих страх и ненависть, тогда почему же эти понятия часто путают и одно используют вместо другого? За это в ответе историческое развитие эгих понятий. Когда Фрейд впервые сформулировал концепцию эго-идеала, он подчеркнул его либидозный аспект, вероятно из-за того, что эго-идеал окружает нежная идеальная любовь. Позднее он стал больше подчеркивать садисчскую сторону, суровую и требовательную, «стоящую-над-эго» — суперэго.

На практике трудно отделить эти понятия друг от друга. Эго-идеал содержит в себе больше материнского либидо, суперэго — отцовского; на деле они смешаны. Более того, либидо эго-идеала десексуализированно и в нем можно найти некоторые деструктивные элементы, в а суперэго действуют либидозные силы, поскольку суперэго возникает из идентификации с амбивалентно любимым отцом. Эго-идеал, где доминирует материнское либидо, начинает развиваться на догенитальных стадиях, а суперэго, где доминирует отцовское либидо, впервые появляется только на генитальной стадии. Стимул к формированию суперэго — это опасность кастрации, опасность, угрожающая всему эго, потому что эго идентифицировано с гениталиями. Всасывая отца в свое эго, мальчик не только избегает опасности кастрации, но и получает защитника в образе отца, которого поглотило эго. Суперэго формируется не только из-за ненависти, но и из-за любви и страха за нарциссическое эго, которому грозит опасность.

Точно также, как эго любит эго-идеал (суперэго), также и суперэго любит эго (вторичный нарциссизм эго). Тут становится понятно, почему эго позволяет суперэго многое делать по-своему Эго часто позволяет суперэго мучать себя, потому что за это оно получает любовь и защиту Эго соглашается с ограничением инстинктов, которого сначала требуют объекты, а потом — суперэго, потому что в виде компенсации оно получает нарциссическое удовлетворение. (Например, удовлетворение от того, что являешься порядочным человеком.) Если же нарушены связи с объектами и формирование связанных с ними идей, как это бывает при паранойе, тогда предпринимаются попытки компенсировать недостаток любви с помощью проекций и галлюцинации. Идеи о преследованиях и галлюцинации не всегда содержат в себе отрицание в форме запретов, критики, оскорблении и тому подобного, бывают также одобрительные, соблазняющие «голоса», которые хвалят пациента и восхищаются его красотой, добротой и совершенством.

Люди, выросшие без любви, становятся необщительными, недоступными, невнимательными к другим и удовлетворяют свои инстинктивные потребности почти без ограничений. Один тип асоциального человека — это человек, которого не любили в детстве. И, наконец, люди с хорошо развитым суперэго часто меняются после разочарования в своем идеале или после того, как он теряет ценность. Они теряют социальные чувства и становятся безрассудными и жестокими по отношению к своим прежним друзьям. Был нанесен удар по нарциссизму таких людей, и поэтому они избавляются от своих идеалов и мстят тем, кто представляет эти идеи во внешнем мире.

Можно сделать вывод, что у людей, которые росли в атмосфере любви, возникнет мягкое и нетребовательное суперэго. Однако, обычно это не так, поскольку полученная любовь ограничивает агрессию, которая, если ей не удается разрядится, направляется внутрь и вливается в силы суперэго.

Существует разница между людьми, которые стали социальными существами благодаря ненависти, и людьми, ставшими социальными существами благодаря любви. На практике, в формировании социальных идеалов играют роль оба этих фактора, но в одних случаях преобладает один фактор, а в других — другой. Если преобладает ненависть, появится склонность к строгости и аскетизму; если преобладает любовь, жизнь будет приносить больше радости. Суперэго/эго-идеал — это очень сложная и разветвленная структура; при одних условиях будет доминировать суровое суперэго, а при других — более снисходительный эго-идеал.

Очень важно подчеркнуть, что в суперэго присутствует либидозный компонент, поскольку это помогает нам избежать одностороннего взгляда не только на его значение для невроза, но и на ту роль, которую он играет в адаптации личности к социальному сообществу. Эго исполняет приказы суперэго не только из страха, но и из-за любви. Ведь суперэго произошло из образа отца.

Давайте еще раз вспомним то, что мы узнали про суперэго: оно состоит из следов жизненного опыта, то есть, до определенной степени, из реальности. Но оно не только является представителем реальности в эго, оно еще и помогает эго бороться против внешнего мира и против стремлений ид. История развития суперэго показывает, что оно возникает из конфликта между инстинктами и требованиями внешнего мира. Следовательно, оно является продуктом адаптации к реальности и, в свою очередь, становится важным механизмом, который помогает эго продолжать приспосабливаться к реальности. Негативным доказательством этого является гипноз. Помимо контакта с гипнотизером, при гипнозе исчезает всякий контакт с внешним миром. Гипнотизируемый повинуется всем приказам гипнотизера, который занимает место суперэго и — изнутри — волшебным образом устраняет реальность или создает «реальность» словами, взглядами и жестами. Этот пример ясно показывает, как отношение эго может быть изменено также и под воздействием суперэго. Таким образом, приспособление к реальности зависит не только от эго, но и от суперэго. Суперэго санкционирует восприятие, мысли и ощущения эго, оно разрешает считать их настоящими.

Однако эго зависит не только от реальности и от суперэго, на него также влияет ид. То же самое верно и относительно суперэго, которое, в свою очередь, влияет на ид. Таким образом, психические системы общаются между собой: во-первых, происходит взаимодействие между эго и ид; во-вторых, между эго и суперэго; и, в-третьих, между суперэго и ид. Импульсы, возникающие в одной психической структуре, могут, вследствие этих непрерывных взаимодействий, оказаться в другой структуре и, если необходимо, повлиять на возбуждения, протекающие в третьей структуре. Эго узнает об импульсе, возникшем в ид и часть возбуждения одновременно переходит в суперэго. Если это возбуждение не соответствует импульсу ид, суперэго запрещает исполнительным органам эго реализовать импульс. Так становится возможным гармоничное сотрудничество всех психических структур. Но взаимодействие между структурами может быть нарушено. Если оно нарушается полностью, тогда может произойти расщепление всей личности, и эго окажется во власти намерений ид, как это, например, бывает при шизофрении. Но если связь уничтожена не полностью, если, например, прервана только связь между суперэго и ид, а между эго и ид связь сохранилась (компульсивный невроз), тогда суперэго может влиять на стремления ид только окольными путями, через эго, на которое оно влияет напрямую. Эго принимает импульсы, исходящие из ид; однако связь между эго и суперэго не прервана и, благодаря немедленной критике суперэго, эго отказывается от своих намерений или модифицирует их. Более того, может случиться так, что эго согласиться с идеей, желанием или импульсом, которому оно до этого противостояло, и не будет помнить о своем прежнем несогласии. Дело в том, что разные компоненты эго развивались не одновременно. Те части эго, которые отстают в развитии могут, как и инстинкты, зафиксироваться; вследствие такого ошибочного развития, фиксированные части эго регрессируют, отделяются и теряют связи с остальными частями эго. В результате, одна часть эго не понимает другую. Такие расщепление эго типично для неврозов, как мы увидим в дальнейшем.

В качестве примера крайнего случая, я хотел бы рассказать о хорошо образованной и очень разборчивой женщине. У нее были высокие сознательные идеи. однако она часто совершала поступки, которые противоречили ее моральным и эстетическим взглядам, она занималась анальной мастурбацией и часто играла со своими фекалиями. Когда я обратил ее внимание на контраст между таким поведением и ее хорошим воспитанием и чрезмерной чистоплотностью, она меня не поняла. Она дала мне стереотипный ответ «Но ведь это же мои фекалии». Очевидно, что эта инфантильная часть эго осталась в прежнем состоянии и потеряла связь с другой, очень разборчивой частью.

Позже мы разберем это более подробно. Сейчас я хотел бы только упомянуть, что эго-идеал — суперэго — может со временем измениться в соответствие с окружением и социальными условиями, хотя в большинстве случаев бессознательная часть (ядро) не затрагивается. В заключение, я хотел бы подчеркнуть, что существует также «негативное суперэго», которое заставляет человека вдохновляться идеалом, который является противоположностью объекту идентификации (например, потребность быть не таким как отец). Однако, насколько я понимаю, это вторичный идеал, надстроенный поверх первичного, и, как правило, идет рука об руку с более или менее явным расщеплением намерений суперэго (эго-идеала).

Обобщая, можно сказать, что ид представляет собой биологическое наследие; суперэго — традицию или историческое наследие; а эго — настоящую реальность.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: