Распад черносотенного движения

Третьеиюньский переворот был с ликованием воспринят в крайне правых кругах. В свою очередь Союз русского народа заслужил благодарственную телеграмму императора Николая II, назвавшего черносотенцев “примером законности и порядка”. Новое положение о выборах обеспечивало преобладание имущих классов. Таким образом, пусть и с третьей попытки, власти добились приемлемого для себя состава депутатского корпуса. В частности, черносотенцы провели в III Думу 140 депутатов (примерно столько же мест они завоевали пять лет спустя на выборах в IV Думу).

Но на гребне успеха “черную сотню” настиг раскол, первым его признаком стал демонстративный выход Пуришкевича из Союза [c.93] русского народа (он возглавил Русский народный союз имени Михаила Архангела). В самой Думе черносотенцы разделились на две фракции, и либеральная пресса смаковала взаимные разоблачения, которых обменивались недавние союзники. Отчасти раскол объяснялся личными счетами и борьбой самолюбий, однако причина лежала глубже. Речь шла о разногласиях по основным направлениям внутренней политики.

Сторонники Пуришкевича и Маркова считали необходимым учитывать реалии политической жизни – парламент, оппозиционные партии и прессу. Дубровин же и его последователи выступали за безусловное возвращение к дореформенному самодержавию. Дубровинцы делали ставку на насилие, содержали боевые дружины и были замешаны в подготовке террористических актов, в том числе и против неугодных им сановников. Недолго пробыл любимцем “черной сотни” и Столыпин, которого дубровинцы обвиняли в проведении “конституционного” курса. По их мнению, законодательные учреждения нужно было либо устранить, либо свести их значение до минимума, а в Думе должны были заседать депутаты, назначенные императором, а не избранные населением. Они предлагали даже ограничить свободу слова для депутатов: “Чтобы члены Государственной думы за речи свои, хотя бы и в Думе произнесенные, подлежали бы законной ответственности в общем уголовном порядке и чтобы уничтожен был принцип несменяемости членов Думы”.

Оппонентов Дубровина ни в коей мере нельзя было назвать сторонниками конституционных преобразований, тем не менее Марков подчеркивал: “Можно быть недовольным 3-й, 4-й Думой, 20-й, разгоните их, выберите настоящую русскую, но, как учреждение, Государственная дума необходима: без этого России не существовать”.

Дубровинское и “обновленческое” (так назывались сторонники Маркова, предлагавшие обновить Главный совет) течения разошлись и в оценке столыпинской аграрной реформы. Дубровинская пресса квалифицировала покушение на общину как “разрушение” России: “Помни, правящий класс, ты уже, ослабив веру, подорвал самодержавие и теперь губишь общину, признав ее, ни в чем не повинную, козлом отпущения за твои же грехи”. В то же время обновленцы безоговорочно поддержали реформу, а Марков с думской трибуны заявил: “Через это трижды проклятое общинное землевладение наш народ так ужасно, так поразительно обнищал”.

В 1911–1912 гг. Союз русского народа распался на две враждующих партии – Всероссийский дубровинский Союз русского народа и обновленческий Союз русского народа. Обновленцы опирались в основном на имущие слои населения, их поддерживало правительство. “Плебейский” облик дубровинцев предопределил смещение акцентов в их пропагандистской деятельности – они позволяли себе резкую критику центральной и местной администрации, помещиков, фабрикантов (преимущественно нерусского происхождения).

На этом дробление не закончилось, тем более что организационный кризис поразил практически все крайне правые организации. Имея многослойный состав, черносотенцы были обречены на глубокие социальные разногласия. Выступления черносотенных [c.94] депутатов-крестьян значительно отличались от речей помещиков, их коллег по фракции (сельские подотделы Союза русского народа выступали за принудительную конфискацию помещичьих земель). В конце концов местные отделы вышли из-под контроля центра, и к 1914 г. черносотенный лагерь представлял собой конгломерат разрозненных, конкурирующих между собой группировок.

Вступление России в Первую мировую войну на стороне Антанты создало для крайне правых ряд проблем, ибо среди них были сильны германофильские тенденции. Так, в самый канун войны Н.Е.Марков заявлял: “Я думаю, что лучше вместо большой дружбы с Англией иметь маленький союз с Германией, это будет проще, и здесь нам будет гораздо проще договориться”. Пришлось срочно переписывать устав Русского народного союза имени Михаила Архангела, в котором “истинно русские патриоты” выражали свое особое благорасположение немцам.

Тем не менее черносотенцы с ходу включились в шовинистическую истерию, которой ознаменовались первые недели военных действий. Видный деятель “черной сотни” архиепископ Волынский Антоний в своих проповедях призывал не ограничиться получением Черноморских проливов; “Этого мало. Невозможно могущественной России сносить, чтобы величайшая наша святыня – Господень Гроб и Голгофа и Вифлеем оставались в руках неверных магометан”. Рассуждая о будущих границах Российской империи, монархисты намеревались присоединить к владениям Романовых все славянские земли.

Показательно, что разногласия между двумя черносотенными течениями проявились в отношении к другим политическим силам. Обновленческая пресса умилялась “патриотическому единению” в первые месяцы войны: “Как только вспыхнула война, все политические партии у нас как рукой сняло. Возьмите любую газету за первые две недели войны и поищите хоть одну строчку, под которой не подписался бы любой, самый строгий союзник”. Некоторые из лидеров крайне правых, в том числе Пуришкевич, поспешили протянуть руку либералам, своим недавним противникам. Однако эта позиция была неприемлема для дубровинцев, продолжавших именовать “крамольниками” всех, кто был терпим к иноземцам и инородцам: “Нынешние дни надлежит считать временем могучего пробуждения национальной гордости и самосознания русского народа. Немец – это только повод. России пора освободиться от всякой иноземщины”.

Военные неудачи весны – лета 1915 г. привели к резкому изменению политической обстановки. Создание Прогрессивного блока, в который вошла часть националистов и даже бывшие лидеры крайне правых (например В.В. Шульгин), было воспринято черносотенцами как сплочение врагов самодержавия. В противовес Прогрессивному блоку была предпринята попытка создать “черный” блок. Однако его участники никак не могли преодолеть разногласия в собственных рядах. Это продемонстрировали два параллельных монархических совещания, состоявшихся в ноябре 1915 г. в Петрограде и в Нижнем Новгороде. [c.95]

Лидеры черносотенцев сознавали, что “министерская чехарда” и назначения на высокие посты одиозных личностей, сделавших карьеру благодаря распутинской клике, окончательно подрывают авторитет царской власти. В беспощадного обличителя казнокрадства и некомпетентности правительства превратился Пуришкевич. Он произнес в Думе нашумевную речь о “темных силах” вокруг трона, закончив ее возгласом: “Да не будет Гришка Распутин руководителем русской внутренней общественной жизни!”

17 декабря 1916 г. Пуришкевич вместе с великим князем Дмитрием Павловичем и князем Ф.Ф. Юсуповым убили Распутина. Однако физическое устранение фаворита не спасло положение. Ф.Ф. Юсупов вспоминал: “Нам казалось, что Распутин был лишь болезненным наростом, который нужно было удалить, чтобы вернуть русскую монархию к здоровой жизни, и не хотелось думать, что этот “старец” является злокачественным недугом, пустившим слишком глубокие корни, которые продолжат свое разрушительное дело даже после принятия самых крайних и решительных мер”.

В последние месяцы существования самодержавия в лагере крайне правых господствовала полнейшая растерянность. В феврале 1917 г. черносотенцы, всегда хваставшие миллионной ратью своих сторонников, не смогли оказать правительству ни малейшей помощи. Сразу после отречения Николая II монархические союзы исчезли с политической сцены, их газеты были закрыты, а лидеры предстали перед Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства. [c.96]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: