Первые политические организации в России

В то время как на Западе кипели политические страсти, российские самодержцы с помощью послушно исполнявшей их волю полицейско-бюрократической машины, наоборот, делали все, чтобы искусственно деполитизировать общественную жизнь страны, превратив политику, идеологию, искусство и даже историю в монопольную собственность императора и правительственных канцелярий. Поистине убийственно звучал вывод французского маркиза А. де Кюстина, посетившего Россию в 1839 г.: здесь нет свободы, а значит, нет жизни.

Конечно, неверно было бы считать, что в России вообще не было никаких демократических традиций. Вспомним хотя бы о вечевых народных собраниях в Новгороде и Пскове, общинных демократических порядках в русской деревне, казачьем самоуправлении. На сословно-представительных Земских соборах XVI – XVII вв., где обсуждались важнейшие вопросы государственной жизни вплоть до избрания некоторых русских царей, правом голоса обладали не только бояре и дворяне, но и представители городской посадской верхушки и даже незакрепощенных крестьян. Не случайно идея созыва Земского собора была популярна в некоторых общественных кругах России вплоть до начала XX в., когда этот лозунг уступил место призывам к созыву Учредительного собрания. Однако нельзя отрицать, что самодержавная система либо уничтожила, либо сильно деформировала эти остатки былой демократии, которую пришлось воссоздавать в XX в. практически заново.

А.И.Герцен очень верно заметил однажды, что у народа, лишенного свободы, литература – это единственная трибуна, с которой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести. Именно литература заменяла в России в конце XVIII – XIX вв. политические партии, хотя в условиях, когда в стране существовала жесткая цензура, такая замена, конечно же, не могла быть равноценной. Для тех же немногих смельчаков, которые отваживались открыто говорить и писать о свободе, а тем более активно бороться за нее, оставались тогда лишь две дороги – в эмиграцию или в тайные антиправительственные общества со всеми вытекавшими отсюда последствиями вплоть до Петропавловской крепости, Сибири и даже виселицы.

В подобных условиях реальная инициатива в проведении либеральных реформ могла принадлежать в России только самой власти, руководствовавшейся, однако, не интересами народа, а великодержавными амбициями, желанием не отстать от западных соседей, а также интересами узкого слоя дворян, составлявших главную социальную опору самодержавия и упорно цеплявшихся за свои права и привилегии. Вполне понятно поэтому, что так называемый “правительственный либерализм” начала XIX в., нашедший отражение в проектах М.М.Сперанского, сначала инициированных, а затем положенных под сукно Александром I, носил ограниченный и непоследовательный характер. Не решился на отмену крепостничества и следующий русский царь, Николай I, считавший, что хотя крепостное [c.71] право – это явное зло, но прикоснуться к нему в тогдашней России “было бы делом еще более гибельным”.

Народ в России, по образному выражению Пушкина, в основном еще “безмолвствовал”, если не считать крестьянских волнений (в первой половине XIX в. их было около 3 тыс.), в ходе которых вопрос о кардинальном изменении общественно-политического строя в стране, однако, даже не ставился. Что же касается узкого слоя образованных, широко мыслящих дворян и разночинной интеллигенции, то все их попытки достучаться до власть имущих или поднять руку на существовавший в Российской империи порядок вещей оставались безрезультатными. Об этом свидетельствовала трагическая судьба декабристов, петрашевцев, Белинского, Герцена, Чернышевского и других передовых людей России, хотя за немногочисленными исключениями они не были сторонниками революционных потрясений и цареубийства.

Можно до бесконечности спорить о том, готова или не готова была наша страна в XIX в. к радикальным экономическим и общественно-политическим преобразованиям. Одни считают, что самодержавие еще не изжило себя, а политическая свобода принесла бы народу лишь анархию и разорение. Другие, наоборот, полагают, что именно промедление с назревшими реформами в конце концов и погубило династию Романовых. Думается, что последние все же ближе к истине, хотя у нас нет никаких оснований идеализировать состояние тогдашнего российского общества.

Так или иначе, после бесславного для России окончания Крымской войны жизнь заставила ее правящие “верхи” во главе с императором Александром II пойти в 60 – 70-х годах XIX в. на проведение целой серии реформ (их часто называют великими), резко ускорившими процесс модернизации страны. По российским меркам это был настоящий прорыв в направлении создания основ гражданского общества. Отмена крепостного права, земская, судебная, военная и ряд других реформ значительно продвинули Россию по пути прогресса. В стране быстрыми темпами пошел промышленный переворот, значительно ускорился процесс урбанизации, положительные сдвиги происходили в сельском хозяйстве, росла грамотность населения.

Вместе с тем в России сохранялись многочисленные остатки крепостничества, сословные привилегии, дисбаланс между различными секторами экономики. Народные массы страдали от нищеты и бесправия. Острые формы принимал конфликт между властью и интеллигенцией. О конституции и парламенте по-прежнему можно было только мечтать.

Революционеры попробовали подтолкнуть процесс модернизации России террористическими методами, убив 1 марта 1881 г. Александра II. Однако этот антигуманный акт не принес ожидаемого результата: он не всколыхнул народ и не испугал нового царя, Александра III. Скорее наоборот: в России началась корректировка великих реформ в консервативном направлении, хотя об их отмене не было и речи, а процесс адаптации к новым, посткрепостническим реалиям российской жизни успешно продолжался. Генеральная линия на модернизацию страны пересмотру не подлежала. [c.72]

На рубеже веков

На рубеже XIX – XX вв. Россия была великой мировой державой, территория которой занимала шестую часть суши земного шара, а население составляло около 130 млн. человек (в 1913 г. оно превысило 160 млн. человек), причем примерно 90% из них жили в сельской местности. Население России отличалось чрезвычайной пестротой этнического (более ста наций и народностей) и конфессионального состава.

В Российской империи сохранялся сословный строй, но бурно шел процесс “переплавки” дворянства, духовенства, купечества, крестьянства, казачества, мещанства в классы и социальные слои, характерные уже для нового времени (буржуазия, пролетариат, крестьянство, средние городские слои, интеллигенция). Особенно быстро рос при этом пролетариат: если к концу XIX в. индустриальный и транспортный пролетариат насчитывал около 2,5 млн. человек, то к 1913 г. его численность возросла уже до 4 млн. Общее же количество наемных рабочих, включая сельскохозяйственных, было в несколько раз больше. Для сравнения отметим, что торгово-промышленная элита российского общества в начале XX в. не превышала 5 тыс. человек.

Россия была страной резких социальных и культурных контрастов, страной крайностей. Если на одно помещичье хозяйство в среднем приходилось 2300 десятин земли, то на один крестьянский двор – только 7 десятин. Поистине огромен был вклад нашей страны в мировую культуру, однако 80% ее населения в конце XIX в. не знало грамоты. Русские рабочие работали и жили в гораздо худших условиях, чем их товарищи за рубежом, а средний заработок у них был в 4 раза ниже, чем, например, в США. Не забудем также колоссальной разницы в уровне развития Европейской и Азиатской России, причем на долю последней приходилось в 1913 г. лишь немногим более четверти населения страны и меньше 10% ее сельскохозяйственной и промышленной продукции, хотя по площади она превосходит первую в 4 раза.

Конечно, экономика России в XIX – начале XX в. прогрессировала. Достаточно сказать, что среднегодовой прирост валового национального продукта на рубеже веков составлял у нас 3,4% против 2,7% в странах Западной Европы. Россия замыкала пятерку наиболее развитых промышленных держав мира, однако по производству промышленной продукции на душу населения она находилась где-то между Италией и Испанией, пропустив вперед (и с большим отрывом) не только все ведущие страны, но и Австро-Венгрию, и Скандинавию.

Сельское хозяйство, и прежде всего земледелие, было основным источником дохода для трех четвертей населения России и давало в 1913 г. чуть больше половины национального дохода, тогда как на долю промышленности приходилось лишь 27%. По валовым сборам пяти важнейших зерновых культур Россия прочно занимала второе место в мире после США. Однако в аграрном секторе российской экономики преобладали экстенсивные методы хозяйствования, крестьянство [c.73] страдало от малоземелья, а резервная армия труда в деревне достигала почти 30 млн. человек. Россия остро нуждалась в эффективной переселенческой политике, хорошо организованной системе сельскохозяйственного кредита, расширении крестьянских наделов за счет казенных, удельных, церковных и главное – помещичьих земель, о которых мечтали многие поколения российских крестьян.

Гигантски раздвинув в XVI – XIX веках свои границы, Россия тем не менее не была колониальной империей классического типа (об элементах колониализма можно говорить лишь применительно к коренным народам Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии). В массе своей русские, составлявшие менее половины населения империи, жили хуже нерусских народов, которые, как правило, сохраняли свои национальные традиции, отношения земельной собственности, веру, язык и культуру. Русификаторские тенденции в национальных районах усилились в основном со второй половины XIX в., хотя и позже царское правительство придерживалось традиционного для мировых империй курса на сотрудничество с местными национальными элитами, входившими в российское дворянство. Однако по мере развития буржуазных отношений и роста национального самосознания в империи стали возникать национальные движения, участники которых стремились, однако, в основном лишь к территориальной или чисто культурной автономии в составе единого Российского государства.

В политическом отношении Россия в конце XIX – начале XX веков представляла собой монархию с неограниченным самодержавным царем. О свободе слова, собраний, печати не было и речи. Что же касается политических партии и организаций, то они могли возникать и существовать лишь нелегально, подвергаясь всяческим гонениям со стороны властей.

Сам Николай II – тихий, благовоспитанный человек – по своим интеллектуальным и человеческим качествам меньше всего подходил на роль властелина такой огромной и сложной страны, как Россия, да еще в такую переломную эпоху, эпоху войн и революций, какой стало начало XX в. Достаточно образованный, трудолюбивый, исполненный сознанием своего долга перед державой, он был лишен, однако, того высокого полета мысли и силы воли, которые были необходимы в сложившейся тогда экстремальной ситуации. Идеалом Николая II была допетровская Русь XVII в., совсем не похожая на “перевернувшуюся”, по образному выражению Льва Толстого, после 1861 г. и еще не обустроенную на новый лад Россию. И эта новая Россия то и дело ставила царя в тупик и приводила в отчаяние. Каждую реформу жизнь вырывала у него с боем, каждого крупного реформатора, будь то С.Ю.Витте или П.А.Столыпин, он в конце концов отторгал. Все это еще больше запутывало и без того сложную ситуацию и приближало время революционных потрясений.

Учитывая все сказанное выше, нетрудно понять и некоторые особенности процесса формирования политических партий в России. Он шел с явным запозданием по сравнению с западноевропейскими странами и США, причем западные и отчасти южные национальные окраины Российской империи обгоняли в этом отношении ее [c.74] центральные районы. Тон здесь задавали Финляндия и Польша. Своеобразные партийные группировки в Польше, например, оформились еще во время национальных восстаний 1830–1831 и 1863–1864 гг., а в 1890-х годах здесь возникли Социал-демократия Королевства Польского, Польская социалистическая партия, а затем и либеральная Национально-демократическая партия, В 1880–1890-х годах возникли армянские революционные партии “Гнчак” и “Дашнакцутюн”, Литовская социал-демократическая партия, Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России (Бунд).

Наконец, в 1898 г. в Минске состоялся I съезд Российской социал-демократической рабочей партии, В нем приняли участие всего 9 делегатов от Союзов борьбы за освобождение рабочего.класса Петербурга, Москвы, Киева, Екатеринослава, а также от Бунда и киевской “Рабочей газеты”. Однако у РСДРП еще не было в то время ни программы, ни устава, ни центральных органов. Марксистская рабочая партия находилась пока в процессе своего становления и организационного оформления, завершившегося в 1903 г. на II съезде РСДРП.

Таким образом, революционные партии закономерно стали возникать в России раньше либеральных и консервативных. Что касается законопослушных либералов, то они предпочитали использовать земства, научные общества (типа Вольного экономического, Географического и др.), различные культурно-просветительские организации, печать. Консерваторы же долгое время вообще не чувствовали потребности в создании собственных политических организаций, поскольку на них работали вся самодержавно-бюрократическая система и ее идеологический аппарат, а также Церковь, дворянские корпоративные организации, культурно-просветительское Русское собрание (1900) и т. д. Как известно, переломным для них стал только 1905 год. В итоге не будет преувеличением сказать, что процесс партийного строительства в России был напрямую связан с ростом освободительного движения, вступившего в начале XX в. в новый и чрезвычайно важный этап своего развития. При этом большое значение имели такие факторы, как уровень социально-экономического развития страны в целом и каждого региона в отдельности, степень остроты национального вопроса, традиции борьбы с самодержавием на предыдущих исторических этапах, масштабы массовых социальных движений и прежде всего движения промышленного пролетариата, на которое в первую очередь делали теперь ставку российские марксисты. [c.75]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: