Лирическое отступление

А вот что писалось за полтора года до появления намоем подсве­ченном фонарем Отшельника горизонте кузнецов из группы АРИЯ:

ПРОШЛИ ВРЕМЕНА

Прошли времена сумасшедшей мечты,

Родник откровений засыпан осколками,

Как быстро зимой умирают цветы,

Как быстро союзы венчают размолвками.

Другие бросают теперь нам в укор,

Что мы задержались на ярмарке лета...

«Пора позабыть ставший песнями вздор,

Вопрос, на который не будет ответа...»

Пора позабыть? Мы уходим, смеясь,

За памятью следом по сотням ступеней,

Туда, где Надежда Надеждой звалась,

Где не было зависти и восхвалений.

Звенит колокольчик, и бусинок дождь

С разорванной нити приму на ладонь я,

А те, кому видеть Тот День не пришлось,

Хрусталь нашей сказки

На землю

Уронят...

TRIBUTE TO

HARLEY DAVIDSON I

АРИЯ, 1998 год

Что хорошего в том, если всем все нравится? Ровным счетом ни­чего хорошего. Коль твоя песня такая удобная для каждого, значит она никакая.

Гораздо интереснее, когда ценители и поклонники делятся на два лагеря, и между ними начинается настоящая война. Веселье идет по полной программе, особенно достается текстам и людям, эти тексты написавшим.

Идея выпустить «Tribute» Харли-Дэвидсону, славному мотоциклу, принадлежала спонсорам и друзьям группы АРИЯ - Сергею Шуняеву и Александру Шамраеву. Материал для записи отбирали они са­ми, «арийцам» же надлежало впервые за всю свою историю записать кавер-версии других групп. Дубинину как продюсеру проекта следо­вало контролировать процесс записи па студии SNC, что располага­ется в Зеленом театре, «впевать» с Кипеловым русские тексты и, ес­тественно, пинать меня ногами за эти самые «впеваемые» тексты. Технической стороной смелого предприятия руководил звукорежис­сер Евгений Трушин, единственный, пожалуй, кто на тот момент умел нужным образом отстраивать барабаны и бас. Мой интерес к этому проекту был чисто спортивный: было интересно - насколько удастся приблизить русский вариант к английскому оригиналу. Тем более что при «укладке» следовало учитывать и романтический склад характера Кипелова, не­любовь которого ко вся­кого рода фрагментам не­нормативной лексики во­шла уже в поговорку на­родов Востока и Крайне­го Севера.

Однако невозможно представить себе настоя­щего, корневого, байке­ра, общающегося с внеш­ним миром с помощью изысканной лирики «высоких» поэтов или цитатами из чеховского «Дома с мезонином» или «Черного монаха»... Идеализация образа людей, подобных калифорнийским «Ангелам Ада», дело известное. В английском для них существует отличное словечко «outlaw» — человек, находящийся вне закона, стоящий за гранью общепринятых норм морали. Поэтому просьбы о создании атмосферы красивости и романтичности вокруг этой компании на­прочь сдвинутых на своих байках ребят вызывают у меня улыбку. Хо­тя, когда смотришь в каком-нибудь кннофильме кадры с въезжающим в заходящее солнце «проклятым» фактурным байкером, сердце буквально захлебывается в припадке обезоруживающей романтич­ности.

АРИЯ, надо отметить, весьма преуспела на поприще декоратив­но-прикладного искусства в байкеровском огороде.

Первой песней, отобранной для препарирования в «арийской» лаборатории, был опус группы MANOWAR под названием «Return of The Warrior». Причем везде, где только можно, во всех доступных нам средствах массовой информации, было внятно рассказано о процессе изготовления материала для «Трибьюта»: берется «фирменная» песня, пишется русский текст, кое-что мо­жет меняться в аранжировке. И постоянно подчеркивалось, что это не песня собственно группы АРИЯ, а своего рода кавер-версия. Тем не менее, стоило появиться «Трибьюту» на свет божий, как раздался мощный рык и гав: «А-а! АРИЯ опять музыку де­рет!!!». Порой складывается впечатление, что многие люди просто закрыты для общения с внешним миром, они вроде двух из трех культовых восточных обезьянок, которые сидят у меня на сандатовой подставке. Од­на закрыла ладонями глаза, вторая заткнула уши, третья — рот. Мол, «ничего не слышу, ничего не вижу, ничего никому не скажу». Орущие критиканы ничего не видят, ничего не слы­шат, зато трещат без умолку, аж в ушах саднит.

Я не должна была изобретать какой-нибудь свой шестиколесный велосипед — следовало за основу взять оригинал и постараться как можно точнее перевести его на великий и могучий.

«Возвращение воина»» радовало меня и веселило. Я весьма живо представляла картину, описанную в песне товарищем Де Майо, и, высунув язык от усердия, принялась укладываться в очерченные су­ровыми заказчиками рамки... Пришлось только придумать другой припев со шляг-фразой «Пробил час!» — в русском варианте песня исполнялась именно под таким названием.

Валерка, конечно же, долго упирался и морщил нос, не желая оз­вучивать выражение «дать пинка под зад!», хотя это и не было люби­мой грубиянами-американцами фразочкой «поцелуй меня в задни­цу». Но, кажется, со временем Кипелыч привык и к «пинку», Мои же любимые строчки в этой песне: «Я не состарюсь никогда, в крови огонь, а не вода/А не по нраву я кому-то — мне плевать/ Колеса есть, и есть друзья: горячий ветер и гроза/ Пока не сдохнем, по дороге бу­дем гнать!». (Наверное, эта любовь и прочие, довольно странные для дамы моего возраста привязанности дали повод одному злобствую­щему гражданину обозвать меня в Интернете «старой взбесившейся маразматичкой». Ну, не такая я уж и старая, не такая я уж и взбесив­шаяся, и не такая я уж и маразматичка.)

«Беспечный ангел» получился из песни «Going To The Run» древ­ней голландской группы GOLDEN EARRING, которая была осно­вана в 1964 (иногда в энциклопедиях указывают 1967 год) и о которой сегодня мало кто знает. Впервые я услы­шала о них несколько жизней назад на полу­подпольной лекции о зарубежной массовой культуре в Театраль­ном музее имени Бах­рушина. Мы ходили туда с подружкой, вла­девшей примерно 10-ю иностранными язы­ками, не меньше, слу­шать удивительные рассказы об итальян­ской опере, и как-то раз решили задер­жаться на лекцию о западной массовой культуре. Там-то нам и пока­зали слайд, на котором были запечатлены смуглые парни-красавцы с длинным хаером и сережками в ушах. Мы не стали разглядывать, у кого в каком ухе болтается украшение — в левом или правом — и заморачиватъся на излюбленную сегодня тему, кто из группы педераст, а кто нет. В те времена даже тем таких не возникало.

У СЕРЕГ песня была еще сентиментальнее, чем получилось у нас, повествование там начиналось с того, что (приблизительно):

Я бы мог держать пари

В рождественскую ночь,

Будь он даже на краю земли.

Позвонил бы все равно,

Он был везде и всегда своим...

Короче, воспоминания об идеальном друге, о котором может мечтать любой среднестатистический человек: коня на скаку остано­вит, а даму отстранит от этой сложной партизанской задачи, в горяшее бунгало войдет... Я, правда, не знаю, как такой описанный в ро­зовато-перламутровых тонах персонаж мог считаться вожаком како­го-нибудь байкеровского племени. Если он не надирался, как извоз­чик, не громил пивнушки, не пугал своими мотопробегами целые города, не вытатуировывал своим подружкам на ягодицах в качестве рабского клейма название тарахтящей группировки, не закидывался всякими таблетками, не курил траву... Наконец, не применял «стин­геры» против своих идейных противников, как это делали байкеры, кажется, в Дании...

Салонным дамочкам такой паинька и мог бы запудрить мозги, и они могли бы считать основным его достоинством умение «давать команду братьям, вверх поднимая кулак». А уж описание друга-бай­кера, танцующего как Бог в гостиной, да еще при свечах... Сродни свежему тульскому прянику. Хотя, конечно, все эти романтические потуги выполняют почетную задачу создания образа положительно­го героя, столь необходимого юному поколению на фоне шайки раз­нузданных киллеров, упырей и роботов-пришельцев.

Существовало несколько вариантов первых запевов песни.

Например:

Этот парень был из тех,

Кто просто любит жизнь,

Он мог выпить за чужой успех,

И за свои ненужный риск...

Он был не прочь закрутить роман,

Но о победах молчал,

И гнал свой байк, прорубая туман,

Как говорят, сплеча.

Ив гостиной при свечах

Он танцевал как Бог,

Но зато менялся на глазах,

Только вспомнив шум дорог.

Он звал себя «Дикий Ангел»,

И подавал братьям знак —

Вдохнуть опять запах странствий.

Десятки раз было так!

Или

Этот парень был из тех,

Кто просто любит жизнь,

Любит праздники и громкий смех,

Пыль дорог и ветра свист.

Он танцевал со звездой кино,

И в драке друга спасал,

Он гнал свой байк, догоняя ночь,

Чтоб заглянуть ей в глаза.

Иногда он говорил,

Что дом его - весь мир.

Ион счастлив, как ни странно, был

Со стариками и детьми...

Он звал себя «дикий Ангел»,

И подавал братьям знак –

Вдохнуть опять запах странствий...

Десятки раз было так!

Доброго пути, мой Ангел,

Светлого пути, мой Ангел,

Ты промят судьбою

За то, что влюблен

В манящий всю жизнь горизонт...

Вечного пути, мой Дикий Ангел!

Кличка «Дикий» не прижилась. А вообще-то было бы интересно, какие породы ангелов появились бы, после успеха песни с таким ге­роем, среди «арийских» фанатов. Толпы диких, полудиких ангелов, одичавших ангелов складывали бы свои крылышки на алюминиевых каркасах в походные рюкзаки и отправлялись бы на концерт люби­мой, отнюдь не ангельской, группы. (Каково же было мое изумле­ние, когда оказалось, что по ТВ показывают некий бразильский сериал под названием «Дикий ангел», а этот ангел вовсе не байкер и не байкерша, а смуглая ангелица по имени Наталия Орейро, которая к тому же еще и поет!)

Кстати, в Сети, на «арийском» официальном сайте рядом с анти­христами, тореро, прокураторами, химерами отлично себя чувству­ют падшие ангелы, ангелы невинные и просто ангелы.

После неминуемых переделок, в текст прокралась строчка из оригинальной версии о том, что он «гнал свой байк, а не лимузин». «Да как же так можно! — возмущались критики всего того, что дела­ют другие. - Какой лимузин?! Позор, а не слова!» Согласна, можно было бы написать так: «Он гнал свой байк, а не «жигули...».

Вместо дорогого моему сердцу Дикого Ангела (а я его очень живо се­бе представляла - заросший до невозможности отшельник, с наскоро постиранным в ручье оперением, в звериных шкурах, со здоровенной дубиной в руках) появился Ангел Беспечный. Как реверанс в сторону тех замечательных времен, когда замирая мы смотрели культовый ки­нофильм эпохи flower-power «Беспечный ездок» («Easy rider»)... Что та­кое flower-power? O-o₍ это эпоха настоящих, не пластиковых хиппи (те. людей, переодевавшихся «в хиппи» на уик-энд), эпоха, когда идея все­общей любви и братства пугала американских обывателей почти так же, как сегодня их пугают исламские террористы.

Лирический замах на «Ездока»

Этот фильм не относится к числу кинолент нетленного экстра­класса. 30 с лишним лет после его выхода на экран смотреть «Easy Rider» взахлеб трудновато. Скучноват. Ощущение трассы не спасает положение. Мы все выросли, повзрослели, постарели... Только в 16 или в 18 лет можно издеваться над старушками, стоящими в подзем­ных переходах с протянутой рукой, или посмеиваться над стариком, нетвердо стоящим на ногах из-за того, что сильно и страшно кру­жится некогда бедовая головушка. В юном возрасте никто не думает о том, что все слишком быстро проходит: и зрелость... а там и ста­рость. Вот они, эти зрелость и старость, едут с тобой в одном вагон­чике метро. Только в 16 или 18 лет счастливый своей юностью чело­век может думать, что восприятие им мира навсегда зависнет на од­ной и той же тональности - в соль-мажоре, с одним диезом. Ника­ких бемолей!

Итак, мы изменились, а герои «Ездока» остались такими же, как в 1968 году. Очевидное преимущество фильма (которое никоим об­разом не интересует зрителя) — сравнительно небольшие затраты на съемки. Деньги в фильм, который легендарный певец Боб Дилан охарактеризовал как «не оставляющий какой-либо надежды», вкла­дывал актер и режиссер Питер Фонда. Он же сыграл и одну из глав­ных ролей. Его приятеля изобразил Дэннис Хоппер. Ни тот, ни дру­гой хиппи никогда не были, да и их герои - тоже не хиппи, так, ба­луются наркотиками. Даже приторговывают ими, чтобы на выручен­ные деньги отправиться к черту на рога посмотреть на карнавал, по­веселиться вволю. Двое на мотоциклах. Под классную музыку -солнце запутывается в ветвях мелькающих деревьев, и выплывает (ощущаешь это почти физически) гитара Джими Хендрикса... Треть­им случайным персонажем оказывается адвокат-алкаш (одна из пер­вых ролей дьявола средней руки по имени Джек Николсон). Они знакомятся в тюряге местного значения, и адвокат-перекати-поле упрашивает приятелей взять его на праздник жизни. С пляшущими девочками и неграми. Но до желанного борделя добираются все-та­ки только Фонда и Хоппер. Николсона ночью убивают местные жи­тели, ненавидящие все длинноволосое. Адвокат был весьма прилич­но подстрижен, но в такое время суток все коты и кошки, известно, - хиппи (чуть позже - металлисты).

По дороге им встречается еще один попутчик — действительно нестриженый очкарик-философ. Глава, вождь хипповой коммуны.

На все происходящее — взгляд издалека, вскользь. Герой Питера Фонды отстранен, он наблюдатель. Катастрофически не хватает рус­ского психопатолога, патологоанатома. Чтобы вскрыл черепную ко­робку и заглянул внутрь. Именно такую же нехватку по-нашему до­тошного вскрытия ощущаешь позже, годы спустя, у режиссера Оли­вера Стоуна, снявшего по-американски великолепный «The Doors». Смена цветовой гаммы, ускорение или замедление ритма - не серд­ца, но самого фильма — не могут заменить психологической атаки на главное действующее лицо: почему он такой? Картина в картине. По принципу: я держу в руках фотографию, на ней — мальчик с другой фотографией, на которой застыл еще один парнишка с еще одним снимком. И так можно продолжать до бесконечности. Но все же — почему он такой?!

Теперь уже мало того показа коммуны, который есть в фильме. Совсем недавно казалось, что я знала о калифорнийских хиппи поч­ти все, но, увы, на самом деле это не так... Копаю глубже, и понимаю, что меня заваливают в вырытой почти до центра Земли яме камни и глина сверху...

Небольшой театр с живописно одетыми полуголодными акте­рами, свободные, как кролики, дети общины (потом в фильме «The Family» об убийце Чарльзе Мэнсоне тоже будут бегать удиви­тельно похожие на этих светловолосые чилдренята семейства с другого полюса того же времени), любовь, купание в прудах... И опять — трасса.

Может, это главное, ради чего снят фильм. «Харлеи» и движение. Нет умопомрачительных банд рокеров, наводнивших экраны в 80-е и 90-е. Мирное движение «харлюшек» здесь почти законное, если не считать, что у Фонды в бензобаке лежат скрученные трубочками ку­пюры за проданные наркотики. Фильм решен по всем правилам не­хитрой драматургии, без наворотов. Перед финальной точкой - сце­на, которая, наверное, и лишает «Беспечного ездока» возможности всякой беспечности в будущем. Кладбище. Drugs. Sex. God. Желание Бога. Отрицание Бога, Психоделия.

И вновь — трасса. Первым двое обывателей пристреливают шут­ки ради так и не полюбившегося мне Дэнниса Хоппера. Питер Фон­да на своем красавце - «харлее», разрисованном звездами и полосами, бросается за убийцами. И его тоже хладнокровно подстреливают те же, развеселившиеся от вида первой крови, упыри. Полосы и звезды вместе с ездоком взрываются. Финал фильма прост и наивен, как популярная в те годы в США песня Мелани «What Have They Done To My Song, Mum?» — реквием той самой мечте превратить землю в рай для всех, без знаков различия и отличия.

Критики утверждали, что «Easy Rider» потряс все структуры Гол­ливуда. Во-первых, он утвердил ценность рока как такового. Во-вто­рых, доказал существование тех широких слоев молодежной публи­ки, которые жаждут увидеть то, что с ними самими происходит. По­сле «Райдера» хлынул целый поток так называемых контркультур­ных кинолент: «R.P.M.», «Забриски Пойнт», «Wild In The Street» и т.д. В-третьих, появление и успех «Ездока» дали возможность «вый­ти в люди» целой плеяде кинорежиссеров - Брайану де Палма, Мар­тину Скорпезе, Джорджу Лукасу, Стивену Спилбергу, Фрэнсису Ф. Копполе.

Зачем я это все рассказываю? Видимо, в силу собственной дурос­ти и наивной уверенности в том, что если человек любит какую-ни­будь группу, то готов узнать о ней все-все-все, а не только то, какое пиво «пьют эти классные чуваки и на каких мерсах они рулят». Раз­ве не интересно понять, откуда и почему в песнях появляется тот или иной персонаж? С сожалением приходится признать, что моя мечта о таком заинтересованном и эрудированном фанате практически равна мечте Ф. Ницше о сверхчеловеке или мечте о новом сознании и новой совести.

Шаг за шагом мы отдаляемся — а не приближаемся — от возмож­ности появления новой человеческой расы.

Да, сознание меняется, но совсем не в том направлении, в кото­ром хотелось бы философам-теоретикам: нас опускают все ниже и ниже по ступеням, ведущим - в принципе! — к солнцу... А понятие «совесть» личности в долгополых кожаных плащах запечатают в бу­тылку из-под пива «Балтика» № 3 и забросят куда подальше, в гряз­ное Черное море.

Только самые неисправимые из утопистов-идеалистов могут по-прежнему утверждать, что приход представителей новой, высшей, расы - не за горами. За холмами из металлолома и недогоревших во­ровских накладных — бумажно-картонные бунгало бомжей.

На каком-то этапе музыка может поддержать иллюзию возмож­ности появления нового, просветленного племени, обладающего за­чатками нового ощущения времени, нереальности видимого мира, интуицией. Но эта иллюзия недолговечна - ее убивают те же, кто ее порождает, ибо они несвободны, сделав пару-тройку шагов на пути к постижению тайны пространства и попытки приоткрыть для слуша­ющих их музыку тяжелую дверь тончайшего восприятия окружаю­щей нас недосказанности и зашифрованности. Они все, без исклю­чения, попадают в слепящий луч прожекторов обыденности и тще­славия. Какое-то время успешные творцы еще судорожно ловят ртом воздух, словно те самые рыбки из фантазии о Башне на музыку Терентьева (см. альбом «Химера»), но натуральный воздух вокруг них рассыпается мелкими камешками, а кислородную маску, предло­женную сердобольными спасателями, эти же спасатели могут легко и спокойно отобрать...

Итак, спетая с душой песня «Беспечный ангел» вывела группу в лидеры «Чартовой дюжины» на «Нашем Радио» и упорно оста­валась в ней на первых местах несколько месяцев. Скорее всего, в этом заслуга не самой песни и не сыгравших ее музыкантов, а верных поклонников группы, которые научились терроризиро­вать радиоэфир не хуже боевиков из «Ирландской Республиканской Армии». Ту же тактику массированного виртуаль­ного налета на www.chart.ru «арийские» войска приме­нили и в отношении «Поте­рянного Рая» («Засыпайки»), позже — «Штиля» и «Небо тебя найдет» с «Химе­ры». «Да-а, — уныло протя­нул командир «Нашего ра­дио» Михаил Козырев, под­водя итоги очередного хит­парада, — напористости фэнов группы АРИЯ остается только позавидовать!» За долгое сидение на верхушке чартоводюжинного Олимпа Кипелову была вручена на­града — местами покоцанный мраморный ангелочек. Его отколупнули то ли с ка­кого-то фронтона, то ли с чьего-то надгробия... Награ­да оказалась тяжеловатой, Кипелыч смиренно сказал, что польщен, но не готов к транспор­тировке такого ценного груза.

Концовка песни придумана мною: «один бродяга нам сказал, что он отправился в рай». Рай у байкеров свой, особенный. Там океаны разливанные вкусного янтарного пива, хайвэи без дорож­ных патрулей, первоклассное масло для байков и сплошной про­бег в честь Дня Независимости Ото Всех. Лично я вариантом рус­ского текста довольна (только не надо скептически улыбаться: мол, Пушкина всегда довольна собой! Скажете или подумаете так — и пальцем в небо попадете!).

Примерно год спустя после появления «арийской» версии хо­рошо забытой песни на «Открытом радио» принялись ожесто­ченно эфирить оригинал, а группа GOLDEN EARRING неожи­данно выпустила в 2001 году сборник своих хитов, включая «Going To The Run».

Окончательные варианты текстов:

ПРОБИЛ ЧАС

(музыка группы MANOWAR)

Все сказаны слова,

Все сделаны дела,

Ненова вместе

На дороге мы с тобой,

Время — вдаль лететь,

Нет больше сил терпеть,

Когда ты в коже, на коне, а конь стальной!

Я не состарюсь никогда,

В крови — огонь, а не вода,

А не по нраву я кому-то...

Мне плевать!

Колеса есть, и есть друзья:

Горячий ветер и гроза,

Пока не сдохнем — по дороге будем гнать.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: