Ночь пятая. Часть 3 6 страница

— Тебе обязательно было это говорить? — сквозь зубы прошипел Исин. — Иногда, знаешь ли, можно и промолчать. Или соврать. Ты и так вывалил на меня достаточно, мог бы хоть это при себе оставить. Дай мне потешиться светлыми иллюзиями о том, что в конце все будут счастливы.

— Вот только в конце никогда никто не будет счастлив.

— Знаешь, если ты так боишься конца, не было смысла и начинать! — вскрикнул Чжан, раздраженно смахивая кружку со стола, которая тут же вдребезги разбилась.

Оле-Лукойе поднял недоуменный взгляд на Исина. Долго вглядывался в его лицо, чтобы уловить его настроение, но тщетно.

— Это была моя любимая кружка, между прочим, — бормотал молодой человек, — возьми на себя ответственность, это целиком и полностью твоя вина.

Чондэ засмеялся. Он только что вывалил на голову этого мальчика всю тяжесть бытия, а он переживает из-за кружки, которую сам же и разбил.

— Ты быстро усваиваешь жизненные уроки, — сквозь улыбку проговорил Оле-Лукойе, — этот мир потеряет что-то очень ценное, когда лишится тебя.

— Сейчас ты у меня потеряешь кое-что ценное, Оле! — выкрикнул Исин и подбежал к Чондэ, чтобы дать тому хорошую затрещину. — Развел мне тут бардак и сопли, а я убирай, да? Хорошо быть Оле-Лукойе, пришел, натворил дел и сбежал по-тихому!

— Ай! Я уберу, только бить-то зачем? Можно же и по-человечески попросить было, — Оле возмущенно вскинул голову, заглядывая в полные нежности глаза Исина.

— Я уберу, — тихо проговорил он, — не переживай только. Ни о чем не переживай. Пусть все идет своим чередом, не будем в это вмешиваться. Мне не стоило спрашивать, а тебе не следовало отвечать, но сделанного не воротишь, так что давай просто оставим все как есть, выйдем погулять, подышать свежим воздухом, поговорим о том, о сем… и просто будем счастливы, наслаждаясь моментами, как ты и учил, хорошо? Сейчас, я как никогда нуждаюсь в этом. В тебе в особенности.

— Я думал, что поступаю правильно, — Чондэ задумчиво потянул руку, хватая Исина за штанину, и притянуть к себе поближе, чтобы обнять его и уткнуться лбом под самые ребра. — Я уверял себя, что делаю это тебе во благо, но, похоже… я делал это только для себя. Мне не следовало приходить к тебе никогда.

— Хватит винить себя Оле, — Исин обнял Чондэ в ответ, — все случилось так, как случилось, и я этому рад, потому что ты замечательный. Было бы глупо отказываться от возможности встретить тебя, но хватит об этом, мы ведь не прощаемся. У нас все еще есть сегодня и есть завтра. Это не много, но и не мало. Этого вполне достаточно. Почему я говорю все эти вещи, когда обычно их говоришь ты?

— Потому что ты замечательный, Чжан Исин, а я не такой сильный, как тебе бы хотелось верить.

— Хватит об этом Оле, — молодой человек запустил руку в волосы Оле-Лукойе, успокаивающе поглаживая его по голове, — не имеет значения, что ты говоришь или делаешь. Для меня ты останешься самым лучшим. Идеальным. Потому что я, похоже, действительно в тебя…

— Идем гулять! — вдруг проговорил Чондэ, резко отстраняясь. Исин лишь усмехнулся. Ему, наверное, никогда не дадут закончить это предложение. Этого стоило ожидать, но он уверен, что однажды подвернется момент, когда он застанет Оле врасплох, и тот не успеет прервать его раньше, чем закончится фраза.

— Идем гулять! — натянуто радостно подтвердил Исин, чуть вскидывая руки вверх. — Пойду оденусь, что ли…

— Иди, оденься…

Чжан неторопливо отступил на пару шагов назад, не спуская глаз с Оле. Тот, видимо почувствовав такое пристальное внимание к себе, натянул на лицо маску беззаботности, будто бы напрочь забыл о тяжком разговоре. На его губах заиграла еле заметная улыбка, а глаза засияли, словно бы только что с его плеч скинули тяжелый груз.

— Пойду, оденусь, — озадачено пробормотал Исин, разворачиваясь к двери. Он не знал, хорошо ли, или же плохо то, что Оле-Лукойе так резко переметнулся на другую сторону эмоционального круга. Не знал он и того, какие эмоции он хотел видеть на лице Оле. Не жалость и не сострадание, не радость и не облегчение, скорее всего — ничего. Он не хотел видеть ничего. Вот так просто в его голове возникла мысль, что он сейчас войдет в свою комнату, закроет за собой дверь и больше не спустится вниз, потому что он не хочет видеть ни-че-го.

Снегопад мыслей и чувств, осыпающий его голову с самого прихода Оле-Лукойе, постепенно стал утихать. В пустой маленькой комнате, в полумраке ночи, свет луны заползал в приоткрытое окошко, просачиваясь на пол по капле. Вслед за ним приходило понимание происходящего. Нет, совсем не того, что сейчас Чжан Исин стоит в своей комнате, а где-то внизу, скорее всего все так же на кухне, сидит и ждет его Оле-Лукойе. И совсем не того, что в ближайшем, не особенно светлом будущем, Исину предстоит стать Смертью. Приходило осознание глобального абсурда абсолютно всего происходящего, которое с такой легкостью было принято.

Видимо открытое сознание молодого человека имело свои пределы, потому что оно вдруг оказалось переполнено, чтобы продолжать принимать все за чистую монету и просто идти дальше. Разговор ли, открывшаяся правда, а может быть, это до зубного скрежета неестественное выражение лица Оле-Лукойе послужили тому виной, но этого было достаточно. С Чжан Исина хватит. Так продолжаться больше не может.

Реальность свербела и подрагивала, рассыпаясь на мелкие кусочки. Все это было вранье, все это была фальшь, абсурд, обманчивые декорации, падающие от порыва ветра. Мир рассыпался. В нем было неправильно все. Оле-Лукойе от макушки до самых пят, с его цветастым зонтиком и раздражающими манерами. Его кудряшки, и прямые волосы. Его шляпы, шапки и клетчатые штаны. Берцы и казаки. Его пресловутое черное пальто. Все это было глупостью. Путешествия были вздором, магия — бредом. От самой первой встречи, вплоть до этого момента, все было настоящей неправдой. Это не могло быть реальностью. Каждое слово, которое Исин так старательно запоминал, каждая мелочь, которая напоминала об этих снах. Даже сама реальность, со всеми воспоминаниями детства и бытом взрослой жизни, были лишь чертовой декорацией, как в Шоу Трумана. И в этот момент не было никаких сомнений в том, что эта маленькая, почти кукольная кровать, стул, шкаф, да и весь дом, всего лишь картонные игрушки. Что если посильнее ударить в стену, то можно будет пробить её кулаком насквозь.

Смерть? Или кем там ему предстоит стать, когда он умрет. Что за вздор? Может быть и нет никакой Смерти, а может быть… нет никакой жизни?

Чжан Исин потерял равновесие от этой мысли, рухнув спиной прямо на закрытую дверь, и сполз на пол, подрагивающими руками цепляясь за ручку. Голова вдруг пошла кругом. Этот мир его собственных снов был настолько же реален, как и мир, в котором все это время он жил. Где грань между двумя этими мирами, какой из них реальнее и насколько. Что если этой грани нет и никогда не было, потому что в какой-то момент, а может быть и с самого начала, все это стало сном. Одним долгим и очень продолжительным сном под названием Смерть.

— Я… — тихо проговорил Исин, смотря на свои подрагивающие руки, которые размывались от подступающих слез, — мертв…?

Эта была такая же абсурдная, как и все происходящее, мысль, но она плотно засела в голове, не желая уходить. Сколько бы Исин не пытался, он неизменно возвращался именно к этой мысли, и интересовало его только одно: как давно? Все эти несостыковки слов и действий, дрожащая по швам реальность, этот дом… почему именно он?

В дверь постучали трижды.

— Исин? — голос Оле звучал мягко и низко. — Все хорошо?

— Да… да, — нервно заговорил молодой человек, стирая слезы со своих щек. — Я… я одеваюсь.

Он подорвался с места, вроде бы, чтобы натянуть на себя еще хоть какую-то одежду, но вместо этого просто стал ходить туда-сюда по комнате. Он не хотел выходить к Чондэ. Не хотел его видеть. Мозг был готов взорваться. Все это просто в голове не укладывалось. Принять что-то подобное? Разве возможно в это хоть на секунду поверить? Исин был в смятении. Он хотел бежать, лететь, плыть, не важно. Главное чтобы подальше отсюда, как можно дальше от всей этой истории. Туда, где никто его не найдет. Он был готов выпрыгнуть в окно просто потому, что не знал, что ему еще сделать.

— Я зайду? — Чондэ повернул ручку и приоткрыл дверь. Исин тут же отшатнулся назад.

— Нет! — нервно прокричал он. — Не входи, не надо! Я… я голый!

— Да? Тебя вдруг стало это смущать? Зачем ты разделся? Я ведь просил тебя об обратном…

— Просто… не входи! Я сейчас… сейчас выйду. Просто подожди меня там, за дверью.

— Тебе нужно было просто сказать, чтобы я ушел, — спокойно произнес Оле, отступая на шаг, чтобы закрыть дверь. В его голосе было столько горечи и обиды, что Исин растерялся.

Совесть болезненно ударила в голову ногой, пытаясь достучаться до сознания. В происходящем не было ничьей вины. Ни Исин, ни тем более Чондэ не были виноваты в том, что все сложилось именно так. Ошибочно винить кого-то в случайном стечении обстоятельств.

— Оле, стой! — Чжан побежал в коридор, с такой силой распахнув дверь своей комнатушки, что чуть не сорвал её с петель. — Подожди! Я не просил тебя уходить, я просил тебя подождать!

— Подождать чего? — Чондэ обернулся у самой лестницы. — Подождать, когда ты примиришься с действительностью? С тем, кем ты являешься? Подождать, когда ты во все это поверишь? Так этого никогда не будет. Никто не сможет поверить и примириться с этим до конца, даже если столкнется с этим лицом к лицу.

— Оле! После всего, какой реакции от меня ты ожидал? Ты свалился на мою голову, перевернул весь мой мир с ног на голову…

— И мы снова возвращаемся к тому, что мне не стоило приходить к тебе. Никогда. Потому что именно мое появление вызвало у тебя столько вопросов, ответов на которые тебе знать не стоило. Раз так, мне просто необходимо уйти прямо сейчас, пока не появились новые. Я всего лишь хотел уберечь тебя от этого, но у меня это весьма коряво вышло. Спасение душ просто не мое…

Чондэ внимательно посмотрел на Исина, поджимая губы, словно силился что-то сказать, да вот никак не мог. Не было в этом мире таких слов ни в одном из существующих языков, чтобы выразить все то, что испытывал Оле, когда смотрел на Исина. Не один он перевернул чей-то мир, его мир тоже постоянно вставал с ног на голову. Жаль, конечно, что Чжан Исин об этом вряд ли когда-нибудь узнает, хотя, с другой стороны, ему об этом знать и не обязательно. Никому об этом знать не обязательно…

— Стоять! — прокричал Исин, когда Оле развернулся, чтобы продолжить свой путь. — Я сказал тебе остановиться, Ким Чондэ!

Голос молодого человека раскатом грома прокатился по коридору второго этажа, заставляя Оле-Лукойе замереть. Чжан уверенным шагом направился в его сторону, сжимая руки в кулак.

— Не смей, слышишь меня, уходить после всего, что натворил! Имей смелость хоть раз столкнуться с последствиями своих действий лицом к лицу, чертов ты трус! Не думай, что ты сможешь вечно убегать!

Исин стиснул зубы и с разбегу вписался в спину Оле, чуть не полетев кубарем с лестницы вместе с ним. Молодой человек, безусловно, злился. Его мир рушился, он был растерян, но ничего с этим поделать не мог, поэтому пустоту заполняла злость из-за собственного бессилия. Чондэ обладал какой-то невероятной способностью соединять осколки собственного разума, удерживать крышу на месте. Он дарил ощущение спокойствия и рядом с ним все происходящее не казалось таким фатальным, непостижимым или пугающим. Все вставало на свои места, отходило на второй план, когда Исин обнимал Чондэ, сцепляя руки в замок на его животе, и утыкался ему в плечо.

— Ты не можешь просто сбежать и оставить меня одного со всем этим, — прошептал Исин, — возьми на себя ответственность. Не оставляй меня… не сейчас.

— Чжан Исин, — позвал Оле.

— Ты все равно уйдешь, — вторил ему Исин, — не обязательно делать это прямо сейчас. В конце концов, все это не имеет значения, если я мертв, не так ли?

— Мертв? — Чондэ повернул голову, чтобы посмотреть на Исина, но увидел только его макушку.

— Угу, — промурлыкал юноша, почесывая щекочущий нос о пальто, — я ведь мертв, разве нет?

— Мертв? — снова переспросил Оле, но уже с большим нажимом, и развернулся, за плечи отстраняя от себя Исина, чтобы заглянуть ему в глаза. — Что за глупости ты говоришь? Ты не мертв. Если бы был, я бы знал об этом. Ты все еще в своей комнате, спишь в своей теплой постели и с тобой абсолютно точно все в полном порядке. Так что не говори таких глупостей.

— Если так, то… — Чжан отвел взгляд в сторону, задумчиво закусывая губу.

— То что? Боже, Исин, серьезно, что ты там себе напридумывал?

— Я просто подумал, что, возможно…

— Если бы это было так, я бы сказал тебе, уж поверь.

— Нет, не сказал бы, — Исин серьезно посмотрел на Оле, — у тебя бы просто смелости не хватило.

— Ты не мертв, — четко отчеканил Чондэ, обхватывая лицо молодого человека руками, — ты живее всех живых, и я хочу, чтобы все так и оставалось, а теперь пошли. Тебе определенно нужно проветрить голову.

Он немного присел, подхватывая Исина под колени, и перекинул его через плечо, словно тряпичную куклу.

— Береги голову, я поворачиваю, — заявил Оле, когда Чжан, решивший выпрямиться, цепляясь за пальто, чуть не зацепил головой выступающий угол.

— Черт, — Исин еле успел пригнуться, — если я все еще жив, то точно не твоими стараниями! Ты слишком часто пытаешься меня угробить для человека, который желает мне долгой жизни!

Оле не стал дожидаться, когда Исин закончит свою пламенную речь, поэтому просто прыгнул вниз, перемахнув крутые ступеньки, и приземлился в сантиметре от стены, в которую утыкалась лестница. Чжан от такого прыжка покачнулся и влетел носом в чужую спину, да так, что казалось, даже хрустнули кости, только чьи именно было не очень понятно. Чондэ же невозмутимо развернулся, заставляя Исина уцепиться за него, словно обезьянка, чтобы вписаться в поворот и не улететь в стену.

— Осторожнее! — попросил молодой человек. — Чай не мешок с картошкой тащишь.

— Правда? А весишь ты ровно столько же, — усмехнулся Оле, проходя в кухню, где усадил Исина на стул.

— Знаешь, Оле, — молодой человек будто и не заметил, что его тело переместили в другую плоскость, — есть вещи, которые все еще остаются для меня загадкой.

— Да? — отстраненно спросил Чондэ, уходя в прихожую, за обувью Исина. — И какие же?

— Почему именно Оле-Лукойе?

— В каком смысле? — Оле несколько раз ударил кроссовки друг об друга, чтобы стряхнуть с них грязь, и вернулся на кухню.

— Просто это странно, разве нет? Они не дают твоей душе возможности переродиться, потому что это, мол, опасно, а потом дают тебе огромные возможности и отправляют в этот мир. И это, по их мнению, совсем не опасно?

— На самом деле, — Чондэ присел на одно колено, чтобы надеть на Исина кроссовки, — моя сила действительно велика, но только в рамках определенной плоскости. При кажущемся всемогуществе я весьма ограничен в своих действиях. За мной постоянно присматривают, я пишу отчеты о проделанной работе. Поверь мне, даже если бы я захотел совершить переворот, меня бы остановили раньше, чем я успел бы об этом подумать, а мое влияние на реальный мир совсем незначительное, особенно по сравнению с твоим.

— Я все равно не понимаю, Оле! Что может быть такого опасного в твоей душе, что ей не дают шанса?

— Понимаешь, Исин, дело в том, что душа по определению не может ровняться нулю, так же, как она не может быть абсолютным злом или абсолютным добром, таких понятий просто не существует. Одна из чаш так или иначе перевесит, и чаще перевес идет в сторону души. Все это делается для того, чтобы определить жизненный цикл. Если душа скатывается в темноту, значит гниет. Гниение — как чума, если не сожжешь, она будет распространяться бесконтрольно, заражая собой все вокруг. Если пустить все на самотек, нарушится порядок, мир неизменно превратится в хаос.

— Но при чем здесь ты? Ведь ни одна из чаш весов не перевесила другую.

— Путь, петляющий между тьмой и светом, неизменно ведет в ад, — Оле затянул бантик на правом кроссовке и выпрямился, за руки поднимая и Исина. — К несчастью, человеческая история знала слишком много примеров, когда не тем душам давали второй шанс. Знал бы ты, какой беспорядок это наводило. Сколько нитей судьбы оборвалось, скольким так и не было дано начало.

Чондэ развернул Исина к себе спиной и, стянув с себя пальто, ловко надел его на молодого человека, который очень удачно проскользнул руками прямо в рукава с первого раза.

— Нет ничего плохого в том, что я стал Оле-Лукойе. У меня было не так много времени, чтобы узнать этот мир, когда я был человеком, а теперь его вполне достаточно. Я вижу как стремительно меняется этот мир, и, что парадоксально, при всем этом он остается неизменным. Меняются в нем только лица и условия, суть же остается прежней. Если бы мне было можно, я бы хотел оставить все как есть.

— Мне казалось, что тебе не очень по душе эта работа, — Исин повернулся к Оле, чтобы внимательно посмотреть на реакцию.

— Знаешь, — улыбнулся Чондэ, застегивая на Чжане свое пальто, — в ней есть свои плюсы и свои минусы, как и в любой работе. Да, я недоволен обилием правил, которые контролируют каждый мой шаг, и бумажной волокитой, которая неизменно все это действо сопровождает, но… буду честен, мне это больше по душе. Поверь мне, я вижу в этом больше смысла, чем в том, чтобы из раза в раз проходить через одно и то же. Перерождение, на мой взгляд, самая бессмысленная часть мирового устройства. И самая скучная. Думаю, моя душа принесет больше пользы, если я так и останусь Оле-Лукойе. Может я и не самый лучший работник, зато верен своему делу…

— И тебе не одиноко? — вдруг спросил Исин.

Оле на время замялся, не зная даже, как ответить на этот вопрос. Стоит ли ему сказать правду или можно отделаться каким-нибудь коротким бессмысленным ответом.

— Всем бывает одиноко, Чжан Исин, — мягко улыбнулся Чондэ, — для этого не нужны особые условия. Одиночество — состояние души. Такое же естественное как радость или грусть. Ты, наверно, не задумывался, но ты никогда не услышишь тишину, потому что в твоей голове постоянно звучит собственный голос, и ты никогда не сможешь остаться один, потому что у тебя всегда есть ты сам, тот, с которым ты постоянно разговариваешь, тот, с кем твоя эмоциональная связь сильнее любых других.

— Ты опять уходишь от ответа. Да или нет?

— Да, — выдохнул Оле-Лукойе, обреченно опуская голову.

— Ты так это любишь…

— Люблю что?

— Скрывать самые простые ответы за мишурой бессмысленных и совсем ненужных слов, просто потому что боишься сказать правду.

— Те, кто действительно хотят узнать правду, её обязательно узнают, остальным и этого будет достаточно.

— Ах, пытаешься сделать вид, что проверяешь, насколько в тебе заинтересован человек?

— Нет, я просто… хотя знаешь, не важно, — мотнул головой Оле и отступил на шаг, — идем, ночь не резиновая, нам пора прогуляться.

Оле потянул Исина за рукав следом за собой к входной двери, которую призывно распахнул, впуская в дом прохладу летней ночи. В траве слышалось непрерывное стрекотание, деревья шумели, покачиваясь от щекочущего листья ветра. Луна медным диском висела в небе, закутываясь в пушистые ночные облака.

— Нет, ты скажи мне, что ты там хотел сказать, — не унимался Исин, следуя за Оле попятам.

— Я хотел сказать, Чжан Исин, что искренность, это, безусловно, хорошо, вот только она совсем не означает, что ты должен препарировать свою душу на глазах у первых встречных и выкладывать на бочку все свои тайны.

— Я, значит, для тебя первый встречный? — оскорбленно ахнул молодой человек, резко останавливаясь перед ступеньками крыльца.

— Нет, — обернулся к нему Оле, чтобы посмотреть на по-детски обиженное выражение лица Исина, которое его умиляло, — конечно, ты для меня не первый встречный, но это все равно не значит, что я буду откровенничать с тобой.

— Почему?

— Потому что, Чжан Исин! Просто потому что! Не думай на меня за это обижаться, — Оле-Лукойе поднялся на ступеньку выше, чтобы обвить руками Исина за пояс, и, словно ребенка, потащить вперед.

— Я все равно не понимаю! Мы же друзья…

— О, — протянул Чондэ с насмешкой, — так мы друзья? Конечно, это многое объясняет…

— Хватит издеваться! То было недоразумение!

— Безусловно, это было именно оно. Никак иначе не назвать.

— Так вот, если мы с тобой друзья, — Оле-Лукойе несдержанно прыснул в кулак от таких слов и получил шлепок по животу, — не понимаю, почему ты не хочешь быть со мной откровенным.

— А я и так с тобой предельно откровенен, — проговорил Оле, все глубже погружаясь в траву, которая начинала расти.

— Нет, ты не…

— Я говорю тебе ровно столько, сколько необходимо. Иногда людям нужна определенная дистанция в отношениях, чтобы чувствовать себя комфортно. Люди раскрываются в процессе выстраивания отношений, и делают это куда охотнее, чем если им устраивают допрос. Ты все обо мне узнаешь, если мне будет комфортно, и я буду достаточно готов для того, чтобы открыть тебе другие стороны себя. В конце концов, — Чондэ поставил Исина на ноги, — ты не можешь сказать, что не знаешь обо мне ничего, потому что за все это время, пусть даже незаметно для тебя, я показал себя с той стороны, которую никто и никогда не видел. Ты рад этому?

— Да, — несмело проговорил Исин, зябко укутываясь в пальто. — Я этому невероятно рад. Могу сказать, что и я показал тебе ту сторону себя, которую другие никогда не видели.

— Я знаю, Чжан Исин, — Оле приобнял молодого человека за плечи, улыбаясь, — и это значит, что мы достигли определенного уровня доверия в наших с тобой отношениях.

Повисла неловкая пауза. Исин задумчиво смотрел себе под ноги, расфокусированным взглядом различая в темноте лишь белое пятно кроссовок на своих ногах. Он задумчиво блуждал в своих мыслях, обдумывая уже сказанные или еще не озвученные слова. Чондэ терпеливо ждал, разглядывая лицо Исина сквозь разделяющую их ночь. Грань между двумя их реальностями была настолько тонкой и почти неуловимой, что её существование замечалось лишь тогда, когда на неё натыкаешься. Как отполированное стекло окна, о котором узнаешь, когда впечатываешься в него носом. Эта грань, эта разница между ними, совсем неощутима, пока они не начинают сокращать дистанцию между друг другом.

Чжан Исин все глубже погружался в пучины своего сознания, переставая реагировать на окружающую среду. Поток мыслей уносил его все дальше от Оле, от этой ночи и двора собственного дома. Окружающая действительность размывалась, а потом и вовсе пропадала, теряя значимость своего существования. Для Исина уже не было ничего вокруг кроме него самого и белых кроссовок, на которые он так неотрывно смотрел. Наверно поэтому он не заметил, как настороженно обернулся Чондэ, словно услышал в шорохе травы что-то. Лицо Оле вмиг стало серьезным, в глазах сверкнула настороженность. Он притянул к себе Исина, обнимая его, словно желая защитить от чего-то.

— Что такое, Оле? — Чжан попытался посмотреть на Чондэ, но тот старательно прижимал его голову к своему плечу, не давая её поднять.

— Ничего, — не очень убедительно ответил Оле-Лукойе, озираясь по сторонам. — Идем, — он проскользнул пальцами по рукаву пальто, уверенно подцепляя запястье Исин, — не будем уходить далеко, останемся в пределах двора.

— Здесь особо не разгуляешься, — вздохнул молодой человек, но с готовностью согласился. Не он в этих отношениях принимает решения, по крайней мере, верные.

— Нам хватит места, — Оле остановился прямо напротив Исина, с улыбкой вглядываясь в его лицо.

Чжан было хотел спросить, что это означает, потому что загадочная улыбка говорила о том, что сейчас что-то явно пойдет не так, но только не успел, потому что все уже шло не так.

Трава зашумела еще громче и, несмотря на то, что она уже незаметно стала выше колен, она вдруг стремительно стала расти, за считаные минуты уходя к самому небу, скрывая его. И можно было подумать, что дело именно в траве, но не только она стала расти. И дом, и деревья неподалеку тоже увеличивались в размерах, а может быть, это Исин с Чондэ уменьшались. Чжан не смог сказать об этом, пока метаморфозы не прекратились.

Молодой человек огляделся, разглядывая внушительного размера травинки, которые сейчас больше походили на молодые деревца. Теперь, в некогда небольшом по размеру дворе, действительно было где разгуляться. Если раньше всю территорию можно было обойти за несколько минут, то теперь, возможно, требовались часы.

— Хорошо, — пробормотал впечатленный Исин, вскидывая вверх голову, чтобы оценить масштаб трагедии.

Его рост теперь был ничтожным, что вместе с трепетом от новых впечатлений внушало и тревогу. Мир, в котором каждый готов поглотить другого, чтобы выжить, не благосклонен к маленьким и слабым. Так всегда думал Исин.

— Что теперь будем делать? Я потерял ориентацию в пространстве, — озираясь, поделился своими переживаниями молодой человек.

— Гулять, — пожал плечами Чондэ, — ничего кардинально не поменялось, дом по-прежнему у тебя за спиной.

— Гулять… вполне своевременное предложение и очень оригинальная идея, только куда гулять? Укажи направление, потому что я в растерянности. Мне темно и непривычно.

— В этом деле направление неважно, — Оле подхватил Исина под руку и повел в произвольном направлении. — Понимаешь ведь, мы не преследуем цели куда-то прийти, так что и направление не особо важно.

— В таком случае идем неважно куда, — согласно кивнул Чжан.

И они просто пошли вперед, сквозь темноту. Оле-Лукойе вел Исина вперед, а тот покорно следовал, не задумываясь о том, куда эта дорога их приведет. И это было наверно в его крови, не выбирать дороги, а следовать за тем, кто её выбирает. Кому-то это могло показаться странным, задавливающим гордость и самостоятельность, только Исин никогда не был горд, и самостоятельным не был тоже. Он страшился своего будущего, но в меру, как любой в его возрасте, когда есть и возможности и способности, можно выбрать любой путь, только мир слишком шаток, чтобы быть уверенным в своем выборе. Сегодня ты поступаешь верно, а завтра летишь в пропасть, разбивая о неизвестность все свои мечты и достижения. Это как балансировать на канате на высоте тридцати этажей в непроглядный туман. Ты ступаешь наугад и не можешь быть уверен, что под ногой окажется канат, но даже если и он, даже если влился в струю и скользишь вперед, рассекая дымку телом, достаточно всего лишь слабого порыва ветра, чтобы повалить тебя. Есть, конечно, те, кто даже потеряв равновесие и полетев вниз, умудряются вцепиться в канат, удержаться на упорстве, целеустремленности, вот только Исин был не из таких. Он смиренно принимал любой исход, не пытался с ним бороться, и если летел в пропасть, то летел, расправляя руки словно крылья, потому что и это была, какая-никакая, часть его пути.

— Знаешь, — вдруг сказал Исин, прижимаясь к Оле, — я бы хотел еще полетать перед тем, как все это закончится.

— Полетать? — задумчиво переспросил Чондэ, прикусывая губу. — Хорошо, в следующий раз полетаем, почему бы нет.

Исин лишь тихо вздохнул. Не то чтобы он был против ждать следующей ночи, просто сейчас, казалось, ему это было нужнее, чем завтра. Он хотел снова в ночное небо, где встречный ветер бьет в лицо, воздух упруго струится под крыльями, густея при каждом взмахе так, что по нему можно ходить. Там, среди россыпи звезд, казалось спокойнее, чем здесь, легче, чем здесь. Все из-за ветра. Он выдувал ненужные мысли. Сознание становилось кристально чистым, душу ничего не тяготило. Груз слетал с плеч, потому что не мог там держаться во время полета.

Оле повернулся, чтобы посмотреть на разочарованное лицо Исина и мягко улыбнулся, потрепав его по волосам.

— Да не волнуйся ты так, никуда от тебя твои крылышки не денутся, — успокаивающе произнес он. — Полетаешь обязательно, только в другой раз. Не обижайся, но сегодня я бы тебе крылья не доверил. Кто знает, что тебе в голову взбредет. Опять бунтарство подростковое в тебе взыграет, усвистишь куда-нибудь, а я потом ищи тебя. В темноте летать опасно, особенно без луны, особенно без меня.

Исин лишь фыркнул, выражая тем самым все свое несогласие с необходимостью контроля. Ему ведь казалось, что нет ничего плохого или сложного в том, чтобы летать. Просто машешь крыльями и все.

— Что ты фыркаешь? Это опасно, между прочим! Не хочу тебя потом от земли или еще чего-нибудь отскребать. Если ты на тот свет собрался раньше времени, то давай не в мою смену, хорошо? Не хочу в этом участвовать. Вот получишь права и разрешения на полеты, и убивайся, сколько хочешь. Все равно к тому времени ты умереть не сможешь. Больше одного раза за жизнь, как правило, не умирают.

— Как будто я могу умереть сейчас, — буркнул Чжан в сторону.

— Еще как можешь, это же тебе не сон…

— Что? — Исин резко остановился. — В смысле «не сон»?

— О, я не сказал тебе, да? — Оле виновато нахмурился, скрывая за этим выражением лица тот факт, что он вообще-то не собирался об этом говорить.

— Нет, как-то не сказал… Что это значит?

— Помнишь, я говорил тебе о том, что сон — это сложная материя, вроде другой реальности или что-то в этом роде?

— Что-то такое припоминаю…

— Так вот, когда твое тело засыпает, это вполне себе физическая потребность, к которой я отношения не имею от слова «совсем». И вот когда твое тело засыпает, душа твоя бодрствует. Она никогда не спит. И остается заперта в своем теле, в бесконечной непроглядной темноте. Сон без снов. И дело в том, что когда ты маленький, твоя душа не очень привязана к телу, это с возрастом она начинает к нему прирастать, а когда ты ребенок, она спокойно покидает его. Поэтому я и прихожу в основном к детям. Я либо не даю им возможности покинуть тело, открывая черный зонт, либо провожаю в сон, в другую материю, в которую сами они попасть не могут, открывая цветной зонт. Вот такая вот интересная технология.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: