Последняя ночь. Часть 3 3 страница

Лухан замолчал, тяжело дыша. Он выпалил это практически на одном дыхании. Его неожиданно охватило негодование, примерно в половину того, какое было бы, поступи Чондэ так с ним.

— Ну, если бы он не был сыт по горло другими моими выкрутасами, уверен, он бы именно так и поступил, — Ким тяжело вздохнул, опуская взгляд, и посмотрел на полупустую банку алкоголя. — Может это и к лучшему…

— К лучшему что? — не понял Лухан, который еще не отошел от предыдущей новости.

— Что мы разошлись, — тихо произнес Чондэ.

— Знаешь, это не мне судить…

— Просто посмотри на меня, Лухан, — прервал его парень, указывая движением руки на себя, — Минсок прав, я не лучший пример для подражания. Не лучший брат, друг, любовник.

— Никем из этих вариантов ты мне не был, так что я не то что сравнивать, даже хоть какую-то оценку дать не могу…

— Да не в этом же дело! — отмахнулся Чондэ. — Не нужно пускаться во все тяжкие, чтобы понимать, что я хреновый человек…

— Ну, — неуверенно произнес Лухан, потому что больше ему и сказать-то было нечего.

— Он заслуживает чего-то больше, чего-то лучше, кого-то достойного, кого-то, кто не я…

— Уж не знаю, мне ли об этом говорить, — осторожно произнес Лухан, — но тебе не кажется, что не ты один должен решать такие вещи. В смысле, вообще не ты должен это решать. Это право Исина. Он делает выбор и выводы.

— И он их уже сделал, — пожал плечами Чондэ, откидываясь спиной на перила, — он ясно дал понять, что больше со мной иметь никаких дел не хочет. Он сказал, что не любит меня, а может и не любил вовсе…

— Стоило ли проходить через все ради человека, которого он не любил? — вопрос был риторическим, никому Лухан его не адресовал. Так, размышлял вслух. Чондэ не давал подробностей, но, после известия об инсценированной смерти, было стойкое ощущение, что Ким Исину хорошенько потрепал нервишки в этой истории. Иначе ничего просто не сходилось. И Чондэ действительно мог. Почему-то Лухан был уверен, что жизнь с ним одна нервотрепка. Даже становилось немного жаль Минсока с одной стороны, а с другой он вызывал восхищение, раз мог справляться с этим оболтусом.

— Я не знаю, Лухан. Я уже ничего не знаю. Я настолько запутался, что не имею ни малейшего понятия, что происходит и что делать дальше. Я просто хочу все бросить и уехать с Минсоком куда-нибудь очень далеко, потому что здесь мне невыносимо. В этом теле, в этом мире мне невыносимо. Все так непривычно, неприятно и неуютно. Я устал. Я соскучился по кораблям и бескрайнему океану. По небу. По полетам куда-нибудь к вершинам заснеженных гор, где прохлада остужает голову. По ночным крышам Праги соскучился, по шпилю Нотр-Дама… После всего что я видел и пережил, быть загнанным в ловушку четырех стен сеульской квартиры и бытовухи невыносимо. Это так же невозможно и тесно, как впихнуть мою любовь к Исину в рамки вашего банального понимания. Она больше, она шире, она всеобъемлющая. Я люблю его всем своим существом и скучаю по нему всем сердцем. Как по небу, по океану и крышам.

Лухан облизал пересохшие губы. Он не мог отвести взгляда от лица Чондэ. От его мечтательных и грустных глаз, устремивших взор к небу. Они были черными как ночь, и такими же бездонными как бесконечное небо над головой. На секунду у Лухана защемило сердце. От невероятного лица Чондэ, в котором острые и угловатые линии мешались с мягкими, и от его слов, которые хотелось услышать в свой адрес. Однажды. Хоть от кого-нибудь. Так красиво и искренне это прозвучало, что сердцу стало больно. И Лухан пожалел, что не его Чондэ любил. Даже не был уверен, что хоть кто-нибудь его так полюбит, как Чондэ Исина. Теперь ему было невыносимо.

— Вот тебе и ответ, — проглатывая горечь и зависть, тихо произнес Лухан, опуская взгляд и отправляя в рот щепотку чипсов. — Простой и понятный.

— Вот только не на тот вопрос, — усмехнулся Чондэ.

— Ты любишь его, какое имеет значение остальное?

— Я люблю его, но любит ли он меня? Какой в этом смысл если нет?

— Да такой, — Лухан стиснул зубы, — хватит бабушку лохматить. Ты хоть раз говорил ему о том, что любишь?

— Говорил, — кивнул Чондэ.

— А говорил как и насколько сильно?

— Нет.

— Вот и скажи. Просто скажи. Если он будет знать, что ты действительно его любишь, что он тебе нужен, то и его ответ может измениться.

— Тебе, наверно, кажется, — медленно проговорил Чондэ, рывком выпрямляясь, — что любовь способна победить все. Что если она есть, остальное просто не имеет значения.

— Да, а разве это не так? — бровь Лухана дернулись в замешательстве.

— Дело в том, что любовь, которая побеждает все — расхожий стереотип. Ничего она не побеждает. Она лишь дает мотивацию, все остальное делает упорство, целеустремленность, сила духа и прочее. Сама любовь ни на что не годное чувство. Бесполезное.

— Тогда какой в ней вообще смысл? — обиженно произнес Лухан, чувствуя, как в груди что-то защемило. Неприятно, болезненно, аж до слез.

— Я и сам не знаю. Знаю лишь, что иногда одной ее просто недостаточно, чтобы выйти на счастливую концовку, потому что если бы дело было лишь в люблю/не люблю, все бы было значительно проще. Но мы столкнулись с обстоятельствами, о которые она разбилась вдребезги. Все, что нам осталось, это собирать ее осколки… Иногда любовь — это бремя. Именно она мешает нам с Исином быть счастливыми. Мы бы могли, только не вместе. А сейчас и вместе, и порознь мы не можем. Я не знаю, что мне с этим сделать.

— Сделай хоть что-нибудь, — с надрывом попросил Лухан, будто это его любовь сейчас стаптывали ногами до хрустальной крошки. — Не важно что. Просто сделай. Иначе какой в этом смысл? Во всем этом? Если даже у вас ничего не выходит, то… что же будет со мной?

Лухан болезненно поджал губы. Ему отчего-то было больно. Кажется, он настолько пропитался этой историей и любовью Чондэ, что сам готов был бежать к Исину, барабанить в дверь, сбивчиво что-то объяснять, пока тот не поймет. Так нельзя. Он не должен. Если люди любят друг друга, они должны быть вместе. Должны быть счастливы. Лухан хотел в это верить. Не хотел, чтобы его веру в любовь так вероломно уничтожали. Ведь это было единственное, во что он продолжал верить. На что он надеялся. Каким бы он ни был реалистом, как бы не открещивался от романтики, в нем все равно теплилась надежда, что однажды и в его жизни будет любовь. Настоящая, всепоглощающая. Такая, как у Чондэ.

Молчание повисло тяжелым покрывалом. Чондэ вытащил из смятой пачки сигарету и закурил. Тяжело было. Почему-то им двоим тяжело. И ответственность за это чувствовал Чондэ. Загрузил, загрустил. Нужно было что-то делать.

Он посмотрел на Лухана, который задумчиво пожевывал снеки, иногда поджимая губы, чтобы проглотить ком в горле. Тот как-то странно реагировал на происходящее. Не столько сочувствовал, сколько сам переживал. Чондэ не нужно было, чтобы к его страданиям добавлялся еще один страдающий. Это его крест, у Лухана есть свой. Пусть его несет. Он полегче.

— Не будь таким пессимистом. Улыбнись, — Чондэ зажал сигарету зубами и потянул руки к Лухану, чтобы пальцами приподнять уголки его губ. — Все у тебя будет, не сразу, но будет. Ты никогда не задумывался о том, что чего-то действительно стоящего есть смысл подольше подождать?

— И как долго мне еще ждать? 5, 10, 20 лет? Я не хочу больше ждать, я устал…

— А что если то, чего ты ждешь, уже давно тебя нашло, просто ты этого не замечаешь? — Чондэ многозначительно двинул бровями.

— Да, и что же это? Где? — в мягком голосе Лухана появилась неожиданная резкость.

— Не знаю, — пожал плечами Ким, — возьми и скажи тебе обо всем. Что же, я за тебя все делать должен?

— Не делать, просто хотя бы указать направление…

— Ну, хм, — Чондэ качнулся вперед, прижимаясь животом к согнутым ногам, и вытянул вперед руки, — как насчет такого совета: не увольняйся.

Лухан хмыкнул. Ему вовсе не нравилось, что все кругом только и советовали ему отказаться от единственного серьезного решения, которое он принял. Если под натиском других он вдруг откажется, кем же он будет? Не мог он просто взять и отступить от обдуманного вдоль и поперек решения. Хотя, если честно, хотелось.

— Я уже все решил, — твердо заявил Лухан.

— Ну если так, дело твое, — развел руками Чондэ. — И все же странно, что после стольких лет ты вдруг решил…

— Не так уж и много прошло, на самом деле, — отстраненно произнес Лухан. — Если подумать, я должен был сделать это раньше…

— И что тебя останавливало? — Чондэ чуть повернул голову, чтобы посмотреть на парня.

— Не люблю перемены.

— А что же заставило пойти на это? — прозвучала эта фраза очень осторожно и в то же время многозначительно, словно Ким пытался на что-то намекнуть.

— Много причин для этого, — неуверенно и словно оправдываясь, начал Лухан, — если бы они были отдельно друг от друга, я бы пережил, но когда они навалились все разом…

Он вдруг замолчал на полуслове, будто забыл, о чем говорил. Потерял нить, суть. Казалось, что прямо сейчас он что-то осознал. Что-то, чего признавать не хотел.

— Я просто…

Попытался он продолжить свое повествование, но снова сбился. Мысль не шла. Других причин не находилось. Лухан словно наталкивался на одну единственную, которая кирпичной стеной преграждала ему путь.

Порывисто ухватившись за горлышко, он приложился к бутылке, небрежно промахнулся чуть-чуть мимо губ, проливая содержимое на себя, но все же упорно сделал несколько глотков и тыльной стороной ладони вытер подбородок. Вздохнул, поморщился от горечи на языке, передернул плечами, ощущая, как жгучая жидкость прокатывается по горлу, и шмыгнул носом. Отвратительный привкус во рту никуда не уходил, так что, поставив бутылку, Лухан отправил горсть чипсов в рот, оттягивая момент признания, и только прожевавшись нашел в себе силы сказать:

— На самом деле, это из-за Минсока.

— Из-за Минсока? — Чондэ вскинул бровь, будто удивляясь, но ровный тон его голоса давал понять, что это не было для него неожиданностью. — Я почему-то так и подумал…

— Не то, чтобы он очень досаждал мне, он вовсе не плохой… — начал оправдываться Лухан. — Просто иногда…

— Он перегибает палку… — понимающе кивнул молодой человек.

— Да. Я, конечно, понимаю, что я не идеальный и доставляю много хлопот, но глупо думать, что я резко стану образцом для подражания, если каждый день повторять мне насколько я бесполезен, — Лухан печально склонил голову, разглядывая носки кроссовок. — Он просто ненавидит меня и с этим ничего не поделать.

— Ненавидит? Нет, это вовсе не так, — отмахнулся Чондэ.

— Так! — страстно затараторил парень. — Я действительно ему не нравлюсь, и он этого не скрывает.

— Он что, прямо так и сказал тебе? Честно признался, что ненавидит? — с сомнением поинтересовался Ким.

— Он не говорил, что ненавидит, — неуверенно начал Лухан, — но часто говорил о том, как я его раздражаю, и эти его недовольные выражения лица постоянно…

— Он просто слишком серьезен, не принимай на свой счет, — с пониманием хмыкнул Чондэ. — Он очень требовательный, но это не значит, что если ты его требованиям не соответствуешь, то ты просто отброс общества. Они у него ого-го, на самом деле. Им трудно соответствовать.

— У Исина как-то выходит, — буркнул Лухан.

— Он от него ничего не требует.

— Выходит, только от меня? — в голосе послышалась обида.

— И от меня… — печально вздохнул Чондэ.

— Дело ведь не только в придирках. Просто… — Лухан задумчиво коснулся пальцами шершавого покрытия крыши, — я сам не заметил, как Минсок стал для меня собирательным образом всех тех людей, чьи ожидания я не способен оправдать. И мне от этого становится некомфортно. Я просто не могу так дальше, он зашугал меня до дрожи в ногах. Благодаря его стараниям, я стал ходячим комплексом. Каждый день я приношу ему одно сплошное разочарование…

— Как и я, но знаешь что? — Чондэ дернул рукой, будто обрывая бесконечный поток слов.

— Что? — Лухан заинтересованно вскинул голову.

— Ты, может быть, никогда не обращал на это внимания, но он очень заботливый, — молодой человек мягко улыбнулся, воскрешая в памяти образ брата. — Да, он требует от тебя много и вечно выражает недовольство, если у тебя что-то не выходит, только это не делает его злодеем. На самом деле он очень добрый. Идеальный старший брат. Для меня, для Исина… для тебя. Сколько бы он там не пыхтел и не корчил суровые рожи, он всегда приходит на помощь. Всегда оказывается рядом, если нужен. Ты можешь на него положиться.

— Он действительно настолько хороший? — Лухан не смог сдержать улыбку, сопоставляя услышанные факты с видимой ему действительностью. Если подумать, то сходилось. И в целом, можно было сказать, что это было очевидно, просто он не хотел никогда этого признавать. Ему было удобнее верить в то, что Минсок зануда-тиран, который предпочитает безосновательно портить Лухану жизнь. Так всему находилось оправдание, даже безалаберности Лухана.

— Да, это так, — с готовностью кивнул Чондэ, расплываясь в лучезарной улыбке довольного кота.

— Любишь его? — многозначительно двинув бровями, словно желая подколоть, поинтересовался парень.

— Я его просто обожаю! — без тени сомнения заверил Чондэ, откидываясь назад и раскидывая в воздухе конечности в разные стороны.

— Больше Исина? — зачем-то поинтересовался Лухан, слишком поздно осознав, что зашел на опасную территорию.

Чондэ напрягся. Расслабленная улыбка на его губах потускнела. Ноги безвольно рухнули, почти неслышно ударяясь пятками о крышу. Чондэ чуть отвел руки назад, цепляясь пальцами за перила, будто в любой момент мог оказаться в свободном полете, и невидящим взглядом уставился перед собой.

— Больше Исина, — глухо, без тени прежней радости и энтузиазма, произнес он. — Потому что, знаешь, я не подарок. Еще похлеще тебя. И он единственный, кто не отвернулся от меня. Несмотря ни на что. Он единственный, кто у меня есть. Я чертовски сильно люблю своего драгоценного брата. И он стоит того, чтобы его любить. Больше, чем Исина. Возможно даже больше, чем кого-либо из живущих или когда-либо живших. Я просто хочу подарить ему всю свою любовь, потому что он заслужил. Заслужил больше, чем я могу ему дать…

Лухан почувствовал, как его желудок болезненно скрутило, а по спине пробежали мурашки. Так жутко и страшно прозвучали последние слова Чондэ. В них был какой-то смысл, которого Лухан не понимал. Что-то глубже, что-то важнее и болезненнее, чем могло показаться его примитивному мышлению. Очень уж простыми и бытовыми категориями он мыслил сейчас. Ему не хватало воображения, не хватало полета мысли, чтобы преодолеть границы его собственного мира и осмыслить суть.

— О чем ты говоришь? — еле слышно произнес Лухан.

— О раскаянии… — эхом отозвался Чондэ, глядя в даль, однако вовремя спохватился и, натянув на губы доброжелательную улыбку, повернулся к парню. — Не бери в голову. Это еще одна долгая и странная история.

Лухан на мгновение замер. Он был не из тех, кто сует свой нос в чужие дела, но это кажется был не тот случай.

— О тебе и Минсоке? — уточнил он.

— Да, — кивнул Чондэ.

— Но ты мне ее не расскажешь, так?

— Так.

— Это какая-то тайна покрытая мраком? — Лухан изобразил усмешку на губах, превращая фразу в шутку.

— Именно она.

— Жаль, — молодой человек опустил взгляд, — я бы послушал. Звучит как что-то очень увлекательное.

Чондэ прищурился. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что история о Минсоке Лухана интересует больше других. И дело было не в человеческом любопытстве, хотя и в нем тоже. Дело было в стремлении Лухана понять Минсока, узнать его лучше, потому что тот вводил в заблуждение своими словами и поступками, своей напускной холодностью и неожиданной мягкостью. Чондэ прекрасно понимал это желание. Ему ведь самому потребовалось время, чтобы осознать, что во всем этом есть двойное дно. И у него этого времени было больше чем у Лухана. Так что он научился смотреть сквозь, смотреть в самую суть, но даже так до сих пор не мог до конца понять своего брата. Как оказалось, тот был куда скрытнее, чем Чондэ казалось, и в их отношениях все еще больше вопросов, чем ответов.

— Не мое право, показывать скелеты в его шкафу, — произнес Чондэ, — если он захочет — сделает это сам.

— Он не захочет, — мотнул головой Лухан, — уж точно не мне.

— Ты так в этом уверен? — Чондэ многозначительно вскинул бровь.

— Ну да, — растерялся молодой человек, — уверен. Кто я такой, чтобы делиться со мной своими тайнами? Я не брат и не друг. Я никто, так что…

Чондэ тяжело вздохнул, прижимаясь спиной к перилам. Ему не нравилось, что Лухан принижает свое значение для кого-то. Хотя, для него, вероятно, все выглядит именно так. Он не чужой человек. Можно сказать, что и Минсок, и Исин, и даже Чондэ в равной степени признают его значимость и важность участия в этих странных социальных отношениях. И возможно, они бы с легкостью могли назвать его своим другом, если бы не стена тайны между ними и Луханом, в которую его посвящать никто не собирался. У всех троих есть общий секрет, и связанные с ним темы для разговоров, вытекающие проблемы, сложности в жизни или отношениях. Они как тайное общество, членом которого Лухан не является. И оттого появлялось это чувство отчужденности, одиночества и ненужности.

— Если тебе станет легче, ни я, ни тем более Исин, не знаем о Минсоке очень многого, так что…

— Вот именно, — нервно оборвал его Лухан, — если даже вы не знаете, то каким боком я вдруг окажусь доверенным лицом для его тайн? Ладно, забудь. Не имеет значения.

Чондэ мягко улыбнулся. Ему было неловко и немного обидно. Лухан был славным парнем. Комфортным человеком. Чондэ ничего не имел против него. И они бы могли подружиться, если бы не огромный секрет, посвятить в который Лухана было нельзя. О какой откровенности или доверии может идти речь, когда приходится обдумывать каждое слово, прежде чем произнести его вслух. И так постоянно. Слишком много нюансов, слишком сильно их общий секрет вплелся в жизнь. Вместо того, чтобы искать способы обойти пикантную тему, проще молчать и держать дистанцию. Что все и делали, оставляя Лухана в недоумении. И так обидно за него становилось.

— Давай-ка я расскажу тебе кое-что, — Чондэ изящно завел руку за перила, стряхивая пепел, а потом уселся поудобнее, поправляя куртку, — наш с Минсоком отец был редкостной гнидой, блядуном и вообще жалкой личностью, без каких-либо намеков на хорошие качества…

На губах Чондэ заиграла странная грустная улыбка, которая очень сильно контрастировала с тем, что он говорил.

— Ты, возможно, не знаешь, да и не придавал этому значения, но матери у нас с Минсоком разные. Мой благочестивый отец, как истинный джентльмен, бросил мать Минсока еще до его рождения, месяце так на шестом, ради моей матери. В смысле, не то, чтобы там была большая любовь, скорее свою роль сыграли деньги, но в итоге родился я.

— Так ты из богатой семьи? — Лухан удивленно вскинул бровь. Его подозрения подтвердились.

— Да, был, пока не промотал все состояние на пьянки-гулянки, но речь не об этом, — отмахнулся Чондэ, — речь о том, что по логике вещей, мы с Минсоком должны были ненавидеть друг друга хотя бы за то, что существуем. Он меня за то, что мы с матерью забрали у него отца, хотя, как по мне, он еще спасибо нам должен был сказать, потому что я бы за такого отца бороться не стал. Уж лучше никакого, чем такой. А вот я его должен был ненавидеть за то, что он был бременем, грузом, инструментом шантажа, который его мать использовала, чтобы тянуть из нас деньги. В общем, Санта-Барбара. И нам бы действительно ненавидеть друг друга, но мы почему-то не смогли. Как-то сразу поняли, что нашей вины в происходящем нет, мы оба пострадавшие, так что просто перекинули свою ненависть на виновника торжества. Мы просто были детьми. В смысле, не то, чтобы мы погрузились в проблему, проанализировали ее и нашли выходи, нет, вовсе нет. Мы плохо понимали, что происходит, но этого хватило, чтобы осознать, что это неправильно. Что у нас нет причин злиться друг на друга. Ведь мы ничего друг другу не сделали…

Чондэ посмотрел на свои руки, на пальцы, которыми сжимал тлеющую сигарету. Он прекрасно понимал, что «ничего друг другу не сделали» означало «Минсок не делал ничего дурного», потому что о себе Чондэ такого сказать не мог. Его раздражало, что Минсок, будучи всего на несколько лет старше, повзрослел гораздо раньше, и в своем нежном возрасте понял вещи, до которых Чондэ доходил много лет. Будучи ребенком, он не видел границ дозволенного, не был благодарным… да и вообще, был эгоистичным сукиным сыном, который почему-то считал, что оказался в наиболее выгодном положении, и все вокруг ему за это должны.

— Минсок любил меня, хотя совсем не должен был, а я просто позволял себя любить… У нас с ним были очень нездоровые братские отношения…

Лухан на секунду перестал дышать. Под «нездоровыми братскими отношениями» он понимал вовсе не то, что Чондэ имел в виду, так что эта фраза почти выбила его из колеи, ведь он не имел ни малейшего понятия, как на это реагировать.

— В том плане, какие обычно у братьев отношения? Вечные перепалки, борьба за что-то… любовь, игрушки, свободу, и прочее, и прочее. Вот у нас всего этого не было. Минсок был тихим ребенком. Он никогда не повышал на меня голос, не поднимал руку, не ругался. Просто терпел все мои выходки, иногда объясняя, что так нельзя делать. Но разве мне было до этого дело? Я был в том возрасте, когда разговоры лишь пустой звук. Объяснять мне что-то бессмысленно. А он объяснял. Упорно. Всегда действовал только словами. А еще всегда брал вину на себя, если я что-то делал не так. Кто разбил? Минсок. Кто сломал? Минсок. Кто подрался? Минсок. Всегда только он. Всегда сам честно сознавался в том, чего не делал. И на десятый раз все уже стали понимать, что не он виноват, но он всегда гнул свое. «Это сделал я». «Никто больше не виноват». «Только я». Вот так он говорил.

Чондэ печально улыбнулся своим мыслям, сжимая пальцы в кулак.

— Однажды, мы гуляли недалеко от дома. Там было такое высокое дерево, — Ким махнул рукой вверх, обозначая размеры того самого дерева, — мне было не очень много лет. Я был в том возрасте, когда просто носишься вокруг, на все залезаешь, падаешь, во что-то врезаешься. И Минсоку наказали за мной внимательно следить, чтобы я не убился. И вот это дерево… я так хотел на него залезть. Не знаю, это была мечта, маниакальное желание. Оно еще таким удобным было. Просто создано для того, чтобы на него забраться. Но Минсок не разрешал. Говорил, что это опасно, что я могу упасть… Да разве я слушал? — страстно заговорил Чондэ, активно жестикулируя руками. — Я видел, как туда забирались ребята постарше, и мне тоже хотелось. И вот в один прекрасный момент Минсок отвлекся, не помню уже на что. Вроде позвал его кто-то или еще чего. Я воспользовался моментом и влез на это дерево. Ну, и конечно же, благополучно с него навернулся. Да так удачно, что сломал ногу. И виноват в этом был кто? Правильно. Минсок. Принес меня, и долго извинялся перед моей мамой. Просил прощения за то, что недосмотрел. Она-то его не винила, понимала, что такое случается. Но отец… у него был крутой нрав и тяжелая рука. Он часто прибегал к насилию. Говорил, что это в целях воспитания, но на самом деле ему было без разницы кого бить. Ему просто нужна была причина. Оправдание своей неоправданной агрессии. И Минсок всегда сам признавался. Сам. Прекрасно понимая, чем это грозит. А потом просто героически терпел побои. Меня отец в детстве никогда не бил. Он всегда бил Минсока. Тогда я был слишком мал, чтобы понять, какая это жертва. Он был не обязан. Но самое парадоксальное знаешь что?

— Что? — осторожно спросил Лухан. Он уже и не был рад, что ему открыли эту тайну.

— На том дереве, с которого я упал, через пару лет повесилась моя мать. И знаешь, кто в этом был виноват?

— Минсок? — Лухану было страшно даже предположить такое.

— Схватываешь на лету, — усмехнулся Чондэ.

— В смысле, он…

— В смысле он был ни при чем, — мотнул головой Ким. — Он был ребенком, и я не замечал за ним, чтобы он пытался довести мою мать до самоубийства. Вина целиком и полностью лежала на моем отце, но он был не из тех, кто способен это признать. Так что он просто искал виноватых. И варианта было два: я или Минсок. В итоге, все за всех решил Минсок. Они там с батькой сошлись во мнении, что мне о смерти матери знать не обязательно, а потом отец избил Минсока до полусмерти и на этом они разошлись, продолжив жить как ни в чем не бывало. Вот такая вот история семейных отношений.

Лухан в недоумении замер. Это было вовсе не то, что он ожидал услышать. Ему и в голову такое не могло прийти. Образ Минсока медленно, но верно менялся под натиском обстоятельств. И если честно, так вдруг захотелось его обнять. При встрече. Сказать что-нибудь хорошее и простить ему все обиды. Потому что все эти детские лухановские обиды были сущей глупостью в сравнении с тем, через что прошел Минсок, и себя они просто не стоили.

— Эй, — Чондэ протянул руку, чтобы потрепать Лухана по волосам, — что за кислая мина?

— Все это очень грустно, — только и смог выдавить из себя парень, — я очень соболезную… насчет твоей матери.

— Да ладно, — отмахнулся Ким, — все это давно в прошлом.

Он сделал затяжку, выдерживая паузу. Достаточно длинную, чтобы дать Лухану немного переварить услышанное и прийти в чувства.

— Уже и не рад, что я рассказал тебе это?

— Не знаю даже, — пожал плечами Лухан, — это многое меняет…

— Например?

— Не знаю. Минсок он…

— Да, — улыбнулся Чондэ, — он хороший человек.

— Я не это хотел сказать… — сбивчиво заговорил Лухан.

— А что же? — молодой человек с интересом вскинул бровь.

Лухан поджал губы. Он и сам толком не понимал, что хотел сказать. Слова рвались с губ, минуя мозг. И пальцы отчего-то сильно сжимали плотную ткань кофты на груди, будто это могло усмирить неприятное зудящее чувство. Он ведь и понятия не имел, через что Минсоку пришлось пройти. В его глазах Ким Минсок был обычным парнем 25-ти лет, немного заносчивым, холодным, временами грубоватым. Лухану никогда даже в голову не могло прийти, что их жизни так кардинально отличаются друг от друга. Что Минсок рос не в обычной среднестатистической семье из отца и матери, что было в его прошлом чуть больше чем стандартное садик-школа-институт с подростковыми драмами и детскими влюбленностями. Что были веские причины плакать или драматизировать, сетовать на жизнь и опускать руки, но нет, ничего этого не было. И Лухану становилось стыдно. За свое благополучие, за безалаберность, за обидчивость, за бессмысленные обвинения, за карманные драмы, высосанные из пальца. За все.

— Вы молодцы, — Лухану так и не удалось облачить поток своих мыслей в слова, составленные в связный текст, — вы оба такие молодцы. Правда.

— Хах? — Чондэ удивленно изогнул бровь, в изумлении глядя на Лухана. — Серьезно, чувак, отключи уже свой драматизм. Хватит переживать о том, что не имеет к тебе никакого отношения. Все это давно позади, и мало что меняет. Отнесись к этому проще. Ты ведь сам хотел узнать о Минсоке, а это даже не самые страшные его тайны. Так, бытовуха.

— Не то, чтобы я хотел, — осторожно начал Лухан, потому что смысла отрицать свое любопытство не было, — в смысле, не то, чтобы я не хотел, просто ожидал чего-то другого. Чего-то более… нормального и обыденного, понимаешь?

— Как, например, что?

— Хм, — парень задумчиво коснулся подбородка, — я не знаю. Что в детстве он грыз обои, в 14 лет пришел домой пьяный и, изображая сильную усталость, прошел в комнату не раздеваясь, что был бунтарем, красил волосы и вел себя как хулиган местного разлива, что в 15 ему разбили сердце, а в 16, хлопнув дверью, он сбежал из дома, но вернулся через несколько часов, потому что похолодало. Что-то такое, понимаешь? То, что еще десять лет назад казалось нам огромной проблемой, и чудилось, будто мы не сможем этого пережить, а сейчас кажется несусветной глупостью, вызывающей только улыбку. Я ждал чего-то подобного, чтобы можно было выпить и от души посмеяться, но теперь хочется нажраться, потому что все это невероятно грустно. И больше всего это бесит меня потому, что я бессилен. Осознавая неправильность и несправедливость, я просто ничего не могу сделать. Это угнетает.

— Ах, — озадачено выдохнул Чондэ, — вот чего ты хотел… забавных историй, значит? Тебе стоило сказать об этом раньше. Ладно, слушай. У меня есть парочка. Скрасим ими этот полный грусти вечер…

Ким Чондэ влил в себя виски и, настойчиво впихнув бутылку в руки Лухана, самозабвенно затянулся, выдыхая дым в ночное небо. Несколько раз он задумчиво провел по губам пальцем, воскрешая в памяти забавные моменты, в то время как Лухан, морщась, прихлебывал алкоголь из бутылки.

— Итак, слушай… Дело было так…

Он развернулся к Лухану, усаживаясь по-турецки и с чувством, с толком, с расстановкой принялся рассказывать какую-то совершенно глупую историю, эмоционально размахивая руками. На губах его играла приятная радостная улыбка, смягчая напряженную атмосферу, вызванную не очень легким разговором. И это было здорово. Из-за резкого изменения общего настроения, Лухан, не успевший в полной мере погрузиться во всю трагичность прошлой истории и как следует загрустить, окунулся в другую, вызывающую улыбку и приятное тепло в груди. Он не мог ничего с собой поделать, его губы сами расплывались в улыбке. Он ловил каждое слово. Приятная ламповая атмосфера вечера, неожиданно появившаяся к концу бутылки, из которой парни поочередно прихлебывали, заедая виски снеками, расслабляла. И чем сильнее ей пропитывалось сознание, тем явственнее ощущалась нарастающая тревога, вплетающаяся в позвоночник.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: