Этапы Преобразования

– Давайте, давайте. Троллидоропоклонники, заждались вас. Будем танцевать, – ворвался в наш шалаш Инструктор.

Был вечер. К нашей магической поляне мы побежали, соблюдая технику, предложенную Меченым, и через полчаса оказались на месте. Сизый сумрак охватывал «рабочую площадку, в центре которой было устроено место для будущего костра, огороженное кольцом из камней. Поверх аккуратно сложенных веток пирамидой возвышались распиленные стволы высохших деревьев.

Мы вчетвером и Инструктор сели на землю и произвели Растворение. РВ длилось минут пятнадцать. Инструктор сказал:

– Сейчас к нам присоединятся еще три человека из трахтемировской группы, а потом еще семь бучаковских, которые были отобраны в Ночную группу до вас. Из них только трое познакомились с Троллидором. Остальные встретятся с ним сегодня с вашей помощью. Пока и вам, и им не нужно видеть лиц друг друга. Наденьте маски.

Он протянул нам маски из плотного картона. Они соответствовали нашим кличкам. Я получил черную маску с вороньим клювом, у Кобры оказалась змеиная мордочка, Волку досталось самое достоверное изображение, а у Паука были огромные глаза и торчащие из пасти белые острые зубы.

Прошло минут двадцать, и из лесу вышли трое парней, а минут через десять к ним присоединились пятеро мужчин и две молодые женщины. Все они были в масках, изображавших разную живность. Здесь были и медведь, и кабан, и то ли змея, то ли дракон с торчащими клыками, и нечто, напоминающее аиста. Остальные схематически изображали насекомых со степенью сходства такой же, как и у Паука.

Трахтемировская группа сразу выделилась на фоне бучакской. На них были маски лесного жука, муравья и дождевого червя. Маски тоже были совершенно условны, но походка и движения их владельцев явно говорили о том, кого они изображают.

Инструктор разделил нас на две равные группы – тех, кто уже познакомился с Троллидором, и тех, кто еще не подозревал о его существовании. Нас построили «паровозиком» – нужно было построиться друг другу в затылок так, чтобы знакомые и незнакомые с Троллидором чередовались. Затем обхватить руками корпус того, кто стоял впереди через одного человека, тем самым плотно прижимаясь к спине ближайшего соседа. Таким образом создавалась плотная цепочка взаимосвязанных тел.

Первым встал Инструктор, и мы пошли вперед. Внезапно из ночного полумрака выступили еще три человека в черных масках, изображавших морды каких‑то совсем уж фантастических животных. На их шеях висели барабаны, покрытые орнаментом. Я с изумлением обнаружил орнамент, покрывавший змея, который мне привиделся во время первого сеанса у Черногорца. Ряженые зажгли костер…

Барабаны начали отбивать ритм. Инструктор двинулся вперед, следуя ему. Он делал то короткие, то длинные шаги, то ускоряя, то замедляя ход. Он поворачивал влево, вправо, и мы были вынуждены следовать за ним. Ритм то убыстрялся, то замедлялся, становился все более сложным и вскоре превратился в какофонию. Я все время сбивался с шага. Потом догадался произвести Растворение и вошел в ритм. Оказалось, что если ни о чем не думать и только подчиняться ритму, то начинаешь двигаться в такт со всеми.

Движения объединялись в четкие серии. Каждая из них вызывала ощущение ритмического перемещения то прохладной, то горячей массы по телу. Холодные волны чередовались с горячими, звуки барабанов становились все пронзительнее. Я потерял счет времени…

Казалось, что прошло несколько часов. Я обнаружил, что превратился в часть того существа, которым незаметно стал «паровозик». Существо было, подобно многоножке, разделено на двенадцать сегментов, а внутри проходила светящаяся полость. Я вдруг оказался внутри нее.

Окружающие меня стенки были составлены из светящихся лент. Эта картина внезапно соединилась с воспоминанием о недавней встрече с Троллидором. Я был одновременно и в воспоминании, и в реальности развернувшейся картины. Воспоминания были такими же плотными, как и Светящийся Змей, который когда‑то полз через мое сознание.

Я начал узнавать в отдельных вьющихся лентах других участников нашего ритуала. Лента была как бы именем человека. Хотя она ничем его не напоминала, я твердо знал, что это именно он.

Сначала я был одной из этих лент, а затем моим телом стали все ленты сразу. Это было странное и невозможное переживание – сознания всех участников нашего хоровода, за исключением Инструктора, находились внутри меня. Я чувствовал каждого из них. При этом я не чувствовал их мыслей, не присоединил их память к своей. Скорее, я был сердцевиной их «Я». А потом вдруг стал сердцевиной всей группы. Эта сердцевина совпала с сердцевиной Троллидора.

Это длилось очень долго, а потом я как бы проснулся. Я знал, что Троллидор не был сном, но та реальность, в которой он находился, отличалась от нашей, как сон от бодрствования.

Я сидел на траве. Остальные сидели или лежали вокруг. Двое трахтемировских в масках стояли на коленях и извергали содержимое своих желудков на траву точно так же, как и я после первого знакомства с Троллидором.

Инструктор подозвал меня к себе.

– Ты понял, как твое знание Троллидора передавалось другим? – спросил он шепотом.

Я вспомнил момент слияния группы в одно целое. Если я чувствовал сердцевины их «Я», то и они так же воспринимали меня. Они были мной, и мое знание стало их знанием.

– Сейчас мы работали на трахтемировцев, и потому они пережили ваш опыт Троллидора. Но и вы захватили частицу их опыта. Он пригодится вам при ответном визите.

Я почувствовал, что к моему знанию добавилось что‑то важное, но оно не пробивалось в мое сознание, словно воспоминание о забытом сне.

Когда все окончательно пришли в себя, Инструктор собрал нас на поляне. Один из барабанщиков в жуткой маске попрощался с ним и увел трахтемировцев за собой. Двое других бесшумно растворились в сумраке леса. Мы – одиннадцать человек и Инструктор – сели в круг.

Мы познакомились. Клички Медведь, Кабан, Дракон, Аист, Комар, Оса и Сороконожка соответствовали маскам.

Инструктор запретил нам узнавать что‑либо о жизни друг друга, о том, кем мы были до сегодняшнего вечера и как попали в Ночную группу.

– Ваша жизнь, жизнь Ночной группы начинается только сейчас. Ночная группа состоит не из людей, а из тех существ, которые выращиваются в ходе вашей работы. Пока вы дневные существа, но у каждого из вас есть капелька Ночи. Капелька, которую еще только предстоит выделить из себя и превратить в полноценное и свободное существо. Поэтому в Ночной группе общение происходит только между вашими ночными частями. Вы как люди – Петя, Валя, Маша – никуда не денетесь, но каждый из вас – лишь материал для будущего Преобразования. Не имеет никакого значения, как был устроен этот материал до сегодняшнего дня.

Но вы не вытесняете себя ‑ дневных, при свете Дня вы – такие же, как были раньше. Ночь постепенно пропитает вас прежних, но не поглотит. Когда наступит Двойка, вы потеряете свою ночную часть, но в дневной уже будут присутствовать растворы Ночи. У вас сохранится знание о Единице, но это будет дневное знание, которое отражается от Реальности, как свет отражается от скал. Ночное знание – это знание скалы изнутри, такой, какой она живет сама по себе, без света. Ночь действует самостоятельно. День нуждается в свете.

– Единица, Двойка – что это? – недоуменно спросил Медведь.

– Это этапы Преобразования. В Нуле вы только изучаете, как устроена Вселенная, как устроены вы сами, как с этим со всем можно работать. Вам помогают инструкторы, обучают вас. Вы готовитесь стать существом Ночи.

Единица посвящена выращиванию внутри себя нового существа – Волевого. Что это такое вы поймете только к концу Нуля. Единица длится 16 лет. Двойка начинается с раскола на себя‑носителя и себя‑Волевое‑Существо.

Волевое Существо покидает вас, а потом через 12 лет возвращается. С этого объединения начинается Тройка. Это взаимное проникновение Воли и Материи. Мы ничего не можем сказать о ее жизни, но она помогает нам. Длится Тройка 8 лет. Четверке отводится 4 года, за это время завершается Преобразование.

– А Преобразование – это что? – не унимался Медведь.

– Ты сейчас можешь понять Преобразование только с точки зрения Нуля, а я – с точки зрения Единицы. Для тебя это – перестать быть вечным отражением падающего на тебя света. День должен прекратиться. Свет должен перестать тебя освещать, чтобы пробудилась твоя внутренняя жизнь. Пока этого достаточно. Взгляд Единицы ты не поймешь, как и мы не понимаем того, как выглядит Преобразование с позиции Тройки или Четверки. Тройка и Четверка превращают себя в существа, о которых и ты, и я ничего не знаем и знать не можем.

Для вас выращивание нового существа в себе начинается со знакомства с Темнотой. Вы прошли первую инициацию. Вы познакомились с управителем живой части Вселенной, с источником с вета. Низшего света Вселенной.

К черному свету изнутри нужно еще подойти. Идти к нему долго, очень долго. Но вы уже почти стали Ночной группой. Осталась еще одна инициация – знакомство с Темнотой. Вы все еще можете отказаться от нашего пути, но после второй инициации будет поздно.

Сегодня и завтра будут легкие упражнения. Послезавтра новое путешествие. Тяжелое путешествие. Самое тяжелое в этом году.

Послезавтра. Когда окончилось «сегодня», я подумал, что если ЭТО было легким упражнением, то что же такое «тяжелое путешествие послезавтра»? И как выяснилось, Инструктор как всегда не обманул. Но все это произошло через два дня, а тогда, после «паровозика», я подошел к Инструктору:

– Что такое Троллидор? Он действительно такой? Или же он существует только в нашем воображении, а не в реальности? Как он управляет Вселенной?

– Троллидор – как свечение на поляне. Он испускает свет, освещающий все. Благодаря ему мы видим и материальную Вселенную, и ее сознательную часть. Все видят то, что он освещает, но его самого видят только те, кто может расщепить себя на часть, подчиненную материи, и свободное сознание. Троллидор освещает только поверхности. То, что мы видим в его свете – это всегда внешнее. Он освещает и себя самого, поэтому мы видим его перед собой, а не изнутри. Но задача деев – преодолеть изображение и выйти в реальность. Это долгий путь. Тогда ты сможешь понять, что происходит при восприятии Троллидора. А когда ты увидишь его изнутри, увидишь его в черном свете, ты больше не будешь нуждаться в том, чтобы маскировать Реальность условными картинками.

– А другие люди вне группы, столкнувшись с Троллидором, тоже увидят его таким? Или это особенность видения нашей группы?

– Все его вначале видят именно так. Не мы рисуем его, а он изображает сам себя, поэтому все видят его одинаково. Троллидор бросает нам вызов – преодолеть его как картинку и увидеть реальность. А потом нужно будет преодолеть его как реальность.

Тут я окончательно сдался. Было понятно, что такое преодолеть изображение реальности, но преодолеть реальность??? Я это понял только к концу Нуля.

После завтрака мы скрытно находились в зарослях вокруг хаты. Я был убежден, что семерка наших новых знакомых располагалась там же, неподалеку от нас, никак не выдавая себя.

Потом Дневная группа убежала в лес. Локка взял пустой рюкзак и тоже куда‑то удалился. Наша четверка поднялась из травы. Рядом с нами действительно возникли семеро наших будущих товарищей по Преобразованию.

Появился Инструктор. Он попросил меня остаться, отправив остальных на поиск Дневной группы.

– Дневная группа появится не раньше, чем через два часа, – сказал он. – Ты уже знаком с Троллидором, но нужно освоить сам полет. Пока только легкое знакомство.

Он посадил меня возле хаты и прикрепил к стене две картины. Одна изображала нечто вроде дороги, вторая – дверь желто‑коричневого цвета. Я скосил глаза и объединил рисунки. Получилась дорога, ведущая к двери.

– Создай дубликат картинки в своем воображении, – приказал Инструктор.

Я создал, но изображение было неустойчивым. Потом я почувствовал, как воображаемая картинка становится ясной и яркой. Она становилась тяжелой – Инструктор вводил, вливал картину в мою голову.

– Теперь совмести изображение с дубликатом.

Я повиновался. Воображаемая картина по‑прежнему сохранялась, и я без труда объединил ее с рисунком. В голове что‑то щелкнуло. Я вдруг понял, что внешняя картинка намертво охватила собой воображаемый дубликат.

Моя воображаемая картинка застыла и уже не подчинялась моей воле. Она была воображаемой, но торчала в моем сознании как нечто неустранимое. Таким же неустранимым был в моем сознании три недели назад и Голубой Змей.

Я попытался отвести глаза. Картина и все, что было за ней, – стена хаты, кусочек леса, попавший в поле зрения, – все это переместилось вместе с движением глаз. Меня охватила паника, я судорожно повернул голову в сторону, но картина оставалась перед моими глазами. Тут желтая дверь со скрипом раскрылась, и я полетел прямо в черный проем.

Я летел над гористой местностью на высоте метров двести. Выяснилось, что я могу управлять полетом, вытягивая пальцы ног и напряженно изгибая позвоночник. Но восторг от полета мгновенно прошел, когда подо мной поплыла иссиня‑черная печь. Огромная черная плита покрывала ее сверху. Я почувствовал, как гигантское поле тяготения искривляет мой полет и притягивает меня к печи. От нее несло жаром. Я вдруг понял, что печь сейчас притянет меня к себе, и мощное тяготение расплющит мое тело на раскаленной плите. Ужас, который я испытал, был не ужасом смерти, не ужасом страшной боли, это был какой‑то запредельный мистический ужас. Я четко знал, что попав на плиту, я буду расплющиваться бесконечно, что это ловушка не для тела, а для моей души.

Ужас заставил судорожно действовать. Я искал способ, как изменить траекторию полета. Вдруг я почувствовал какую‑то тонкую струну внутри тела, параллельную позвоночнику, но проходящую по центральной оси тела и уходящую в ноги. Я изо всех сил напрягал, изгибал спину и, преодолевая поле тяготения, медленно стал выплывать вверх. Силы были на исходе, но ужас заставлял совершать запредельные усилия. Чем сильнее и напряженнее изгибалась струна, тем быстрее было движение. Наконец я вырвался и прямо в пространстве перед собой увидел раскрывающуюся желто‑коричневую дверь. Я влетел в нее, пролетел над короткой дорожкой и рухнул прямо к ногам Инструктора.

На этот раз я приходил в себя долго.

– Ну, как впечатление от ада? – спросил Инструктор.

На меня снова накатила волна ужаса.

– А что было бы, если бы я влип в печь? – спросил я, не заботясь о том, знал ли Инструктор о моих приключениях. Я был убежден, что знал.

– Ты влипал бы бесконечно, но ядро твоего «Я» сохранялось бы. Это страшное переживание. Но ты выкарабкался. И смог это сделать лишь потому, что пробудил в себе струну полета. Эта струна – твой инструмент, он понадобится тебе для управления переходом в другие миры. Поэтому постарайся не забыть свое восприятие струны. Оно рассеется, как воспоминание о сне. Вот прямо сейчас закрой глаза и вспомни.

Я закрыл глаза. Я чувствовал, что по мере того, как проходит состояние ужаса, бледнеет воспоминание о струне. Я вспомнил все рекомендации Доктора по концентрации внимания, ухватился за ускользающий образ, но он бледнел с каждой минутой.

– Извлеки из нее эйдос, – закричал Инструктор. – Или я отправлю тебя обратно к печи!

Мне на секунду показалось, что угроза реальна. Я тотчас же явственно почувствовал струну.

– Перейди от эйдоса к струне, – опять закричал он.

Струна стала четче.

– Пока достаточно, но тебе нужно будет теперь каждый день вспоминать черную печь и струну, чтобы они не исчезли из памяти, – спокойно и ласково сказал Инструктор.

– А как быть с остальными? Они тоже познакомятся с полетом? – забеспокоился я.

– У каждого – свой полет, – уклончиво ответил Инструктор. – Пока не рассказывай о нашем путешествии никому.

Глава 7

Жук

– Пора навестить трахтемировскую группу, – сказал Инструктор, – обмен опытом, так сказать. Но предупреждаю – будет очень тяжело. Люди Рыцаря годами живут в лесу и в поле и привыкли ко всему. Вы будете все время в движении, и спать вам придется под открытым небом.

Мы – наша четверка и примкнувшая к нам семерка – вышли сразу после обеда. Шли через заросли, спускались в овраги и поднимались по их осыпающимся склонам. К месту назначения группа пришла уже глубокой ночью. Среди деревьев появилось светлое пятно. Я понял, что это светящаяся поляна. Значит, сознание уже было возбуждено.

Мы вышли на светящуюся поляну. Я снова отметил, что свечение возникало в моем сознании и только накладывалось на смутную картину. Его сопровождала легкая дрожь внутри головы. Но это свечение, хоть оно и было в моем сознании, все‑таки позволяло рассмотреть каждую травинку и строение каждого листика. Увидеть все это глазами в темноте было бы невозможно.

Спать не хотелось. Мы сидели в нервном возбуждении, подозревая, что столкнемся с чудовищными нагрузками. Появился Рыцарь в сопровождении двух девушек в масках, изображавших насекомых.

Эти маски притягивали к себе так же, как и карты Черногорца. Я вдруг понял: и эти маски, и те, которые мы надевали во время инициации Троллидора, были в сущности картами, о которых говорил Черногорец. Я внезапно увидел их красоту, тонкие соотношения узоров, яркость красок, ускользнувшие от меня во время церемонии. Я вспомнил свою маску – маску Ворона, и почувствовал, как она оживает во мне.

Рыцарь и Инструктор обменялись рукопожатиями. Это выглядело как церемония передачи власти Рыцарю.

Рыцарь и девушки сели на самом краю светящегося пятна. Теперь зеленоватое свечение исходило и от них, оживляя маски насекомых. Казалось, что они приросли к лицам, и девушки превратились в фантастических чудовищ. Я отметил, что девушки‑насекомые как бы частично входили в мое сознание, но не так грубо и тяжело, как вползал в него Светящийся Змей, а, скорее, нежно вибрируя внутри головы.

– Ближайшие три дня вы проведете так, как мы проводим здесь три месяца подряд. Вы будете следить за выбранным вами живым существом, не выпуская его из виду. Причем, следить от его рождения до растворения, – поведал нам Рыцарь.

Он замолчал, и Инструктор важным тоном добавил:

– Живые существа рождаются каждый день из Темноты.

Это слово, как и при первой нашей беседе, отозвалось невозможным черным свечением. Я понял, что мы беседуем не только в пространстве материи, но и в пространстве сознания.

«Интересно, как звучала бы его речь в магнитофонной записи, – подумал я, – наверняка там были бы лакуны, соответствующие светящимся словам».

Я уже начинал понимать их язык. Каждое светящееся слово, сказанное в пространстве сознания, имело свое особое значение. Ночная группа, Ночь, День, Темнота, карта, семя – все это были специальные философские термины, гораздо более широкие, чем сами слова. Солнце для них было не раскаленным газовым шаром, а волей, порождающей силу, а Ночь – начальной реальностью, способной породить различные варианты мира форм.

Рыцарь подхватил слова Инструктора:

– Вначале из Темноты выпадут темные сгустки, а потом из них начнут рождаться живые существа. Первое из них, которое вы заметите, – ваша мишень. Не факт, что они совпадут с вашими именами. Может быть еще Кобре и Пауку повезет, но уж Ворону и Волку светят в лучшем случае стрекоза да кузнечик. Вы должны сосредоточить свое внимание на мишени, постоянно следить за ней, повторять ее движения, наконец, стать ею. Пусть вас не смущают колючки, яры и высокие деревья – следуйте за мишенью и держите ее в поле внимания постоянно два дня и две ночи. А утром третьего дня предъявите мишени мне.

Свечение поляны погасло, точнее, поляну залила неправдоподобная по своей черноте тьма. Я понял, что тьма находится там же, где и свечение – в сознании. Это и была, судя по всему, та самая Рождающая Темнота, маска Ночи.

Тьма пропитывала сознание, как густой сироп. В эту тьму я и погрузился. Сквозь нее проступали неясные очертания деревьев, но тьма, Темнота, была главным действующим лицом. Вдруг я услышал пение соловья. Соловей, очевидно, был хозяином леса – как по команде, загудели жуки и москиты. Темнота распалась на отдельные комочки – живые, шевелящиеся. Я обнаружил, что взошло солнце, но комочки Темноты никуда не исчезли. Они находились внутри моего сознания, но внутри сгустков Темноты жужжали, гудели, шипели реальные существа мира материи. Это было неправдоподобное переживание: насекомые находились снаружи меня, ползали по траве, поднимались в воздух, но они были внутри осколков Тьмы, а осколки – внутри моего сознания.

Из одного комочка вырвался большой черный жук и, как гудящий бомбардировщик, медленно двинулся в свой полет. Я побежал за ним. Жук взвился ввысь. Я едва успел заметить, как он сложил крылья и сел на ветку акации.

Он сидел на ветке, издавая скрежещущие звуки довольно долго. Он то припадал своим брюшком к ветке, то подгибал задние лапки и поднимал вверх торчащие из его тела черные мощные клешни. Я отметил эти две позы и вспомнил позы‑иероглифы, которые время от времени принимал Барбаросса. Когда в очередной раз жук вытянул кверху свое туловище и угрожающе зашевелил клешнями, я принял подобную позу, подняв вверх руки и слегка изогнув их в локтях. Я почувствовал странную связь с насекомым и вдруг осознал, что комочек Темноты, из которого вылупился жук, по‑прежнему находится в моем сознании, и движения сидевшего на дереве жука отражаются в нем.

Парадоксальная мысль, что жук не только когда‑то развился из яйца, отложенного самкой, но и сегодня утром появился из Темноты, и она является в такой же степени его матерью, как и отложившее яйцо насекомое, была в этот момент совершенно справедлива. Поскольку осколок Темноты присутствовал во мне, я сам в какой‑то степени был родителем гудящего жука.

Завороженный этой мыслью, я настолько сосредоточил свое внимание на жуке, что все остальное исчезло из моего сознания. Он зажужжал, поднялся в воздух и сделал несколько кругов над деревом, а потом полетел в сторону зарослей. Я ринулся за ним, продираясь сквозь колючие кусты, падая в выемки, поднимаясь по склонам. На этот раз насекомое село на траву и медленно поползло, перебираясь с травинки на травинку.

Я постарался воспроизвести его движения, но для полной имитации мне не хватало еще одной пары конечностей. Я попытался представить их, вообразить, что у меня из боков торчит что‑то среднее между руками и ногами, но это получалось плохо. Тогда я обнаружил, что жука окружает черное и одновременно прозрачное свечение, и сосредоточился на призрачном остатке Темноты, в котором полз жук и который находился в моем сознании. Это помогло сконцентрироваться на воображаемой паре моих лапок, и я почувствовал, как эти фантомные конечности как бы вывернулись наизнанку: кости превратились в тонкие цилиндры, а мышцы оказались внутри них. Впрочем, это наваждение длилось секунду.

Жук снова расправил свои крылья и полетел.

Казалось, это будет длиться вечность. Солнце уже побывало в зените и начинало клониться к закату, а я по‑прежнему гонялся за своим жуком. Я то задыхался от быстрого бега по оврагам, то падал на землю, уже не пытаясь представлять лапки и крылышки, и только удерживал внимание на жужжащей мишени. В какой‑то момент, когда я лежал на земле, ко мне подошел Инструктор и дал выпить стакан молока. Потом я вновь ползал в траве, взбирался по склонам, раздирал кожу до крови колючками. Иногда я терял жука из виду, и только комочек Темноты, связанный невидимыми нитями с жуком, помогал его обнаружить.

Ночь наступила внезапно. Это была ночь с примесью Темноты, густой субстанции, пропитывавшей мое сознание. Жук забрался в какую‑то норку в траве и затих. Я прилег, прислушиваясь к его движениям. Невыносимо хотелось пить. Из мрака вновь появился Инструктор и без слов протянул большую кружку молока. У меня не было сил не то что шевельнуться, но и просто связно думать. Я не вспоминал о своих товарищах, я просто тупо погружался в Темноту …

Вновь прозвучала соловьиная песня, и Темнота раскололась на мелкие части. В одном из осколков шевельнулся жук, и все началось сначала…

Так прошел второй день, и третий. Я уже не различал, когда наступал день, когда – ночь. Я вписался в распорядок жизни жука. Бегал за ним, пока он летал, спал, когда он отдыхал.

Инструктор и Рыцарь, попеременно приносившие молоко, казались мне галлюцинацией. То ли сном, то ли галлюцинацией стал весь окружающий мир, с его закатами, восходами, палящим солнцем и моросящим дождем…

Жук сел на траву и, медленно переваливаясь с боку на бок, пополз по сухим веткам. Неожиданно его тело утратило свою определенность, он превратился в сгусток темноты, и этот сгусток медленно растаял в воздухе. Я поднял голову и обнаружил себя и нашу группу на той самой поляне, с которой началось наше мучение.

– Все, заканчиваем! – закричал Инструктор из‑за кустов, и в полном изнеможении мы улеглись на поляне.

Солнце поднималось над горизонтом. Ныли перенапряженные мышцы, болели царапины, чесались и зудели укушенные комарами места. Как только мои глаза закрывались, тут же начинали мерещиться жуки, змеи, саранча. Вся эта живность лихорадочно дергалась, копошилась перед глазами. Я понимал, что потребуется 10–12 часов сна, чтобы освободиться от всего этого шевелящегося ужаса. Я думал, что нас оставят до вечера, а может быть, и до утра, в покое. Но последнее испытание было впереди.

На поляну вышли Рыцарь с Инструктором. Они заботливо разложили перед нами большие листы плотной белой бумаги и баночки с гуашью. Оказалось, мы теперь должны еще и нарисовать образ того существа, за которым бегали трое суток подряд. Я понимал, что от нас требуется не графический «отчет о проделанной работе», скорее нас подталкивают к созданию карт наших мишеней.

Я рисовал и чувствовал, как мое лихорадочное возбуждение и усталость переливаются в рисунок. Жук получился на удивление убедительным: черное туловище, покрытое красным узором, напоминавшим узор привидевшегося мне Змея, было воинственно изогнуто и готово к прыжку.

Паук нарисовал муравья («повезло ему» – с завистью подумал я), Кобра – черную гадюку, покрытую орнаментом. Волку же досталась какая‑то черная многоножка с раздвоенным наподобие жала хвостом.

Теперь, успокоившись, я осмотрел нашу группу. Вид был еще тот: свисающая лохмотьями одежда, опухшие от укусов насекомых лица, окровавленные колени у Кобры, слипшиеся комья волос и небритые щеки у парней. Наверное, я выглядел не лучше.

Мы отдали рисунки Рыцарю.

– Три часа на сон и в путь, – лицемерно‑заботливым тоном сказал Инструктор.

Рыцарь оказался более дружелюбным:

– Молодцы ребята, я бы вас взял в свою группу.

Я снова погрузился в скачущую, крякающую, прыгающую массу. Это был не отдых, а тянущееся мучение. И когда прозвучали слова Инструктора, призывающие нас в путь, я обрадовался. Лучше было ковылять по ярам и холмам, чем находиться среди раздражающих образов.

Уже в полной темноте мы дошли до Роженой Криницы. Это был старинный источник, мимо которого проезжали князья и дружинники еще во времена Киевской Руси, а девушка по имени Рожена поила их прозрачной водой из колодца. Колодец давно утратил свои древние черты. Современное ведро на цепи спускалось вниз. Над колодцем висели бумажные иконки.

Страшно хотелось пить. Инструктор позволил наконец нам выпить столько воды, сколько каждому было нужно. Еще через полтора часа мы вышли на пригорок над хатой, увидели костер и сидевших вокруг него людей. Это была Дневная группа. Потом добрели до своего шалаша, ввалились в него и заснули. Всю ночь мне снилась моя погоня за жуком.

Это был первый опыт запредельных сверхнагрузок в моей жизни, можно сказать, пик всей практики в Бучаке лета 1980 года. Светящийся Змей, Троллидор, карты Черногорца, Растворения ввели меня в круг крайне необычных переживаний. Но все это происходило со мной не по моей воле. Со мной что‑то делали наши инструкторы. И получался сногсшибательный результат. Пожалуй, только Растворение было результатом моих усилий, но отнюдь не сверхнапряжения.

В Трахтемирове же все зависело только от меня. Это я сутками перемещался по местности, будучи сосредоточенным только на своей мишени – жуке. Я вставал и бежал вопреки своему изнеможению, удерживал внимание на насекомом, когда нестерпимо хотелось спать. Да, у меня была своя мотивация: я не желал оказаться слабее Волка, Паука и Кобры. Я хотел выглядеть сильным и способным к практикам в глазах наших инструкторов (и Инструктора, в особенности), но мучительность всего этого трехдневного действа была несоизмерима с желанием кому‑то понравиться и кому‑то не уступить.

Все основания для продолжения бесконечного бега и сосредоточения отпали уже к концу первого дня. Еще какое‑то время я уговаривал себя следовать принятому решению, повторяя как заклинания слова Барбароссы о прекращении существования с отказом от решения. Но потом отпало и это. Я действовал только потому, что стал выше своего тела и рассудка. Не они определяли мои действия, а я сам.

«А я – Я, а я – Я, а Я – Родина моя» – пропел мне как‑то Скандинав, и только теперь я понял глубокий смысл этих ернических слов.

На протяжении последующих лет практики запредельные нагрузки усиливались. Позже я понял, что содержание практик было второстепенным, не имело никакого значения, что собственно мы делали. Единственной важной характеристикой была именно их запредельность.

Я проснулся около двух часов дня. Тело болело, но я чувствовал себя отдохнувшим. Рядом с шалашом стояла большая бутыль молока, на развернутой газете лежал хлеб.

Инструктор все же оказался не зверем, а заботливым хозяином. Мы поели и принялись обсуждать свое приключение. Мы еще не вполне понимали, какой смысл был в наших мучениях, но необычный опыт извлек каждый. Для меня, конечно, самым важным было переживание осколка Темноты в сознании.

До вечера нас никто не трогал. А потом снова пришел Инструктор.

– Ну а теперь разберем, что же вы видели, – сказал он. – Вы поняли, что живое рождается из Темноты? Что жуки и змеи вылупливаются из нее?

– Ну, вообще‑то жуки и змеи вылупливаются из яиц, – осторожно заметил Паук.

– Да, так событие рождения отражается в Красной Вселенной. И для нее это действительно так. Но в Черной Вселенной нет яиц и личинок. Есть рождающая Темнота. Если внимание смещается в Черную Вселенную, вы обнаруживаете то «вещество», из которого рождается живое.

В нашей обычной Вселенной его нет. Когда вы сосредоточиваетесь на быстро движущемся живом существе, Черная Вселенная начинает просачиваться в нашу реальность. Мы с Рыцарем вам, конечно, немного помогли. Но теперь и у вас появилась возможность подглядывать, что творится в Черной Вселенной.

Мы смотрели на Инструктора с недоумением. Я помнил его рассказ о черных и красных цветах, но никак не мог увязать его со словами о Вселенных.

– Что такое Красное и Черное – это программа следующего года. Пока вам нужно знать, что Красное – это то, что мы видим, а Черное – то, что делаем, – улыбнулся, глядя на наши непонимающие лица, Инструктор.

Я вспомнил любимую поговорку наших инструкторов – «Об этом мы поговорим завтра…».

Оставалось несколько дней до завершения программы. Я пытался сложить в единую картину все, что случилось за эти полтора месяца. Я не понимал ни структуры Эргархии – сообщества деев, ни их целей. Слова о Единице, Двойке, Тройке воспринимались как сказки.

Потрясающие события, в которые я был вовлечен, наводили на мысль о громадных, но неведомых планах. Сочетание грандиозности и непонятности тревожило. Система контроля за подданными в государстве СССР была выстроена почти безукоризненно. Как можно ускользнуть от этой системы, было совершенно непонятно.

Я снова пришел к Толстяку. Мы выпили чаю.

– Ну, говори, – сказал Толстяк, – ты ведь хочешь о чем‑то поговорить.

Я начал с самого простого вопроса. Мысль о том, что Локка может быть настоящим руководителем Деев не покидала меня. Деи не позволяли увидеть истинную структуру их общества. Их постоянные маскировки, непонятная иерархия, заставляли подозревать целую систему вводящих в заблуждение ролей.

– Зачем здесь Локка? Я принимаю ваш мир, я чувствую его своим. Но ведь он все время ставит под сомнение все мои достижения и всюду видит фальшь и подлог. И каждый раз я начинаю сомневаться в истинности происходящего. Я вспоминаю свою жизнь и понимаю: то, что показывают мне, не может существовать, что все это сказка. Для чего он?

– Локка ненавидит нас и считает своим долгом препятствовать нашей работе. Мы используем энергию его ненависти себе во благо. Каждый раз, когда ты действуешь вопреки сомнению, ты усиливаешь в себе ту сторону сознания, которая не управляется ниточками извне. Это должно быть реальное сомнение. Тогда ты действуешь не потому, что веришь в сказку, а потому, что принимаешь решение. Понятно, зачем нам Локка?

Я кивнул.

– Но, кроме того, Локка работает «санитаром леса». Он отпугивает нестойких, и они навсегда покидают нас. Они рассказывают всем, что наша практика – только игра, розыгрыши, и нас никто не беспокоит.

Толстяк помолчал. Было видно, что он колеблется, говорить дальше или нет.

Наконец он посмотрел на меня своим сочувствующим взглядом и сказал:

– Локка – часть системы, но отрицательная часть. Ты ведь математик.

Толстяк явно не был математиком. Его познания в лучшем случае ограничивались знанием начального курса матанализа. Но он попытался объяснить сказанное «математической аналогией», которая больше напоминала алгебраическую поэзию.

– Это как уравнение, в котором есть отрицательные члены. Оно устойчиво благодаря им, иначе был бы положительный перекос. Понимаешь, мы, как уравнение, должны быть равны нулю, иначе мы становимся заметны. На своем уровне Локка уравновешивает положительную часть и дает ей возможность достигать большей амплитуды.

– И что, он один уравновешивает всех вас?

– Он не один. Он же уговаривает почти всех примкнуть к нему и тоже стать отрицательными членами. Некоторые поддаются. Так создается нужный противовес положительной части системы.

– А Локка осознает эту свою роль, или вы используете его «втемную»?

– Осознает. Но отрицательно осознает.

– Это как, что значит «отрицательно»? – ошеломленно спросил я.

– Это ты поймешь, когда познакомишься с отрицательным сознанием. Локка реально думает, что спасает заблудшие души, но отрицательно он знает, что участвует в общем деле.

– Но хоть как‑то он это осознает?

– Ну, вот перед тобой три девушки. Они осознают себя? Осознают. А если из этих трех мы забрали шесть. Осталось минус три. Эти «минус три» себя осознают?

Я хотел закричать, что это чушь. Чушь собачья и жонглирование словами. Но вовремя остановился: Толстяк сказал нечто уже совсем несуразное:

– Есть еще и мнимые числа, и мнимые позиции.

Только следующим летом я понял, о чем шла речь.

Я пытался выяснить цели, меры безопасности, но внятного ответа не получил.

Глава 8

Серкекор

К завершению наших летних занятий Инструктор приготовил мне еще один подарок.

– Ты хочешь опять побывать в Троллидоре? – спросил он.

– Да.

– Хорошо, но сначала отправимся в противоположную область. Ты согласен?

– Да, – ответил я, подозревая подвох.

Ситуация первого выхода повторилась полностью. Были те же изображения, но в центре каждого рисунка была изображена желтая дверь. Я привычно сосредоточился на картинке, перенес внимание на другую, выделил эйдосы и поменял их местами, ощутил резкий рывок со стороны Инструктора и вылетел в желтую дверь, ведущую в бесконечный коридор.

На этот раз я был не узкой плоской лентой, а куском застывающего стекла, поскрипывавшего при растяжениях. Мир распался на сотни никак не связанных между собой осколков. Я растягивался, скрипел, вокруг меня метались огненные частицы какого‑то неведомого мира.

Потом в этом хаотическом движении появился вполне определенный ритм. Красные, синие, желтые и зеленые частицы, похожие на мелкие обрезки фольги с заостренными концами, казалось, исполняли ритмичный танец. Вибрация танца передалась и мне.

Через некоторое время светящиеся частички сложились в конструкции, напоминающие рычаги, и я стал частью сложного механизма, урчащего, вибрирующего. Вибрация превратилась в ритмичную музыку, и я стал ее частью.

Я был музыкой, составленной из отдельных никак не связанных между собой нот. В этой музыке не было мелодии, не было превращения одной музыкальной формы в другую. Каждое мгновение возникало сложное созвучие, даже не созвучие… Все звуки, а их было огромное количество, сотни, если не тысячи, все они не сливались в единый аккорд, а существовали каждый сам по себе.

У каждого звука было свое место в моем сознании, расплывшемся до размеров гигантского механизма. На смену одному сочетанию звуков приходило другое, между ними не было никакой связи, но их сопоставление порождало какое‑то острое эстетическое переживание. Потом раздался треск лопающегося стекла, и я выпал в обычную жизнь.

На этот раз не было ни тошноты, ни восторга, ни ужаса. Инструктор внимательно смотрел на меня.

– Вот ты и побывал внутри иного Существа. Я бы сказал, в ином аду. Его многие маги любят. Видишь ли, у него есть свое существование, и в нем есть свои приятности. У него нет имени – имя есть только у живых. Мы его называем Серкекор. Но это условное имя. Другие группы называют его иначе. Только Троллидор имеет настоящее имя. Ты видел позитивную сторону Серкекора. Но к нам, Деям, он обернулся своей опасной и разрушительной гранью.

Я сел. Инструктор дал мне выпить воды. И тут я набросился на него с вопросами.

– Зачем все это? Как все это объединить – Троллидора, Серкекора, вторжения в мое сознание, карты, семена, Реву, гонки за жуками в Трахтемирове, клятвы о соблюдении ночных тайн? Как? Ведь это делается ради чего‑то? Зачем вы тратите свое время, выискивая среди нас тех, на кого придется потратить еще больше времени?

– Давай сначала поговорим о том, что происходило с тобой в Дневной группе. Ты изучал поверхности вещей, а в Ночной тебе предстоит изучить их внутренности. Ты не можешь проникнуть внутрь вещи, не изучив поверхность и не научившись проходить сквозь поверхность.

Давай разберем, что ты делаешь с Растворением. При свете Дня – это путь к хорошей медитации и решению поверхностных проблем. Но Ночью Растворение обретает новое измерение, и ты видишь то, чего не видит никто, кроме деев. Когда в тебе пробудилась Ночь, ты увидел лес как живое существо, увидел свечение полян, ты увидел тех существ, которые живут только в сознании. Все, что вы прошли – это только начало. Постепенно разнородные знания и умения объединятся, и ты увидишь полностью всю картину.

– Есть ли еще группы, подобные вашей?

– Во‑первых, есть еще несколько линий деев. Мы поддерживаем дружеские связи, но не объединяем нашу работу. На это есть свои причины: численность группы не должна превышать определенный порог, пути продвижения многообразны и иногда противоречат друг другу. Кто‑то включается в общественную жизнь, кто‑то отходит от нее.

Во‑вторых, есть другие направления работы, с которыми мы не согласны. В первую очередь, это маги, которые ищут не Волевую Вселенную, а Силу, вытаскивающую их из этого мира, и мольфары. С мольфарами у нас кое‑что совпадает. Это очень древняя линия. Рыцарь – это современная форма мольфаров, хотя классические мольфары с этим не согласятся. Есть ордена. Много чего есть…

– А откуда взялось это название – «Эргархия»? Придумал кто‑то для пущего наукообразия?

– Нет. Эргархия – древнее учение, посвящение в которое осуществляется только по линии передачи. Эргархия означает что‑то вроде «господства деятельного начала». Она выделяет в мире две главные движущие силы: творящую из самой себя свободную волю (экусион) и принудительность материи (гиле). Человек – существо, в котором выделяется три составляющих: экусион, гиле и сознание. Задача – в ходе особым образом организованной деятельности (эрго) оторвать сознание от гиле и слить его с экусион. Во время выполнения этой задачи экусион и гиле порождают в сознании свои собственные структуры, между которыми начинается борьба. В мифологии Эргархии выделяется Тот, Кто Может (эрг) и субстанция (гиле), из которой эрг создает основные формы. Каждая форма обладает своей инерцией и начинает создавать вторичные формы гиле, которые управляют сознанием отдельных людей. Далее процесс воспроизводится – вторичные формы порождают третичные и т. д. В результате запутавшееся сознание почти полностью подчиняется им. Так следствием необусловленных волей действий становится появление принудительных влияний, полностью управляющих сознанием. Сознание может примкнуть либо к экусион (как у эрга), либо к гиле (как у обычных «страдающих» индивидов).

– Как Эргархия относится к Богу?

– От Бога исходил первичный волевой творческий импульс, который развернул весь мир. Как принято говорить, Бог сотворил мир, все вселенные, видимые и невидимые, на всех уровнях существования. Например, согласно, теории миров‑матрешек, наши метагалактики являются элементарными частицами других миров более высокого порядка и, наоборот, наши протоны и электроны скрывают в себе целые вселенные.

Бог одновременно сокрыт, непостижим в своей сущности, и проявлен через божественные энергии. Он присутствует повсюду, в твоем жуке, в травинке и в горном массиве. Все чувственно воспринимаемые вещи являются эманацией, конечной формой развертывания божественных энергий. Бог создал и законы мира, и управителей вселенных, вроде Троллидора.

Но это уже тонкие промежуточные уровни между мирским и божественным. Троллидора или, например, физический закон можно сопоставить с тем или иным ликом определенных чинов ангельских иерархий.

Я подумал, что все это звучит довольно умозрительно, но, возможно, позднее я в этом как‑то разберусь. Инструктор продолжал:

– Воля эрга – образ и подобие Божьей воли. Однако эрги – практики. Они не стремятся проникнуть в изначально непостижимые аспекты бытия, понимая, что такие попытки приводят лишь к появлению тех или иных форм самообмана. Эрги работают с энергиями – явлениями воспринимаемых вселенных. Пусть другие вселенные кроме Красной и приоткрываются лишь в результате неимоверных усилий. Тому, кто хочет наладить прямой диалог с Богом, место не среди нас, а в монастыре.

Наконец, я задал вопрос, который уже несколько дней вертелся у меня на языке:

– А как на все это смотрит КГБ? Ведь такая обширная практика не может очень долго оставаться в тайне.

– Ну, смотри, вы какое‑то время жили на той же территории, что и Дневная группа. Но они вас не замечали. Так же и нас не замечают ни КГБ, ни партия с правительством.

– Но ведь слухи все равно просачиваются. Вы‑то, может быть, и невидимы, но все те, кто приезжают сюда, рассказывают об этом своим друзьям, а некоторые не рассказывают, а докладывают. Как в этом случае удержать невидимость?

– А для этого и есть секции биоэлектроники, есть научные программы по психотронике. Генерал и Доктор. По работе Дневных групп пишутся отчеты, анализируется поведение людей в условиях необычного восприятия. Все как у вас на Фурманном. Это и есть наша социальная защита. А о Ночных группах не знает никто, кроме деев и самих «ночников».

– А если Локка расскажет о том, что здесь происходит на самом деле? Про Ночную группу, например?

– А ты попробуй, расскажи это кому‑нибудь из своих знакомых. Представляешь, как они покрутят пальцем у виска? А потом расскажи об этом своем декану. Боюсь, что он сразу вызовет «скорую помощь».

Я засмеялся, представив, как декан выслушивает мой рассказ о Троллидоре и Голубом Змее и озабоченно думает: «Ну, вот еще один…» Действительно, мехмат отличался от других факультетов тем, что здесь чаще сходили с ума и выбрасывались из окон.

– Ну, вот и прощальное занятие, – сказал Барбаросса.

На этот раз он устроил нам долгую пробежку. Добежав до верхушки холма, вся наша группа расселась вокруг большого дерева. На его ветвях покачивалась омела. Она была значительно больше обычных растительных паразитов. Казалось, на дереве расположился щупальцами вверх огромный осьминог.

– Смотрите, – сказал Барбаросса, – смотрите, как дерево и омела помогают друг другу. Дерево дает омеле соки, а омела отдает дереву избыток сознания.

Мы произвели Растворение. Лес привычно стал единым целым, но омела выпадала из глицеринового студня. Она была зрительно внутри леса и вместе с тем находилась вне его. Я вдруг понял, что вижу нечто вроде четвертого измерения. Это не походило на многомерные геометрии, скорее, это было сущностное измерение. Омела была не просто паразитом на дереве, она была чем‑то внешним для леса и Бучака в целом. Она позволяла лесу выделиться в отдельное тело в каком‑то особом пространстве, для которого не было никаких математических аналогий.

В этот момент я испытал чувство глубокого стыда за то, что, как слепой котенок, слушал Локку и позволял посеянным им сомнениям прорастать в моей душе. Он не понимал всей глубины образов Барбароссы и пытался не подпустить к этому пониманию других.

А потом я узнал, что опять попался. Локка был частью сложного целого, и его нужно было воспринять как один из элементов сообщества деев. Элемент, создающий напряжение, уберегающий от однозначности.

Я выделил только наиболее значимые события периода наших занятий. В основном время было заполнено созданием «параллельной среды обитания», как изящно выразился Доктор, Растворениями и «протаскиванием» сквозь сознание разных штучек, предлагаемых Инструктором.

На этот раз Инструктор собрал нас на рабочей поляне и обратился к нам с прощальной речью.

– Завтра отъезд, – начал он. – Не скажу, что вы многому научились, но кое с чем, что превратит вас в настоящих деев, вы познакомились.

– Не преувеличивайте своих достижений. Важно понять, что вы только начинаете жить. И ваши результаты – достижения полугодовалого ребенка, который умеет садиться и тянуться к игрушке. Надо еще научиться ходить, говорить, читать и думать.

– Вы хотите сказать, что нужно полностью прервать нить своей жизни? Убить себя такого, каким я был до этого лета? – спросил Паук.

– А тебя и не было до этого лета. Кем ты был? Песком, которого одни обстоятельства оросили водой, а другие из этой мокрой массы вылепили фигурку. Солнце высушило ее, и она опять рассыпалась… Ты – песок, из тебя можно лепить любые фигуры. Ты называешь собой прежнюю фигурку, которая уже рассыпается в лучах Солнца. Но ты – это все же песок. И твоя непрерывность – это не непрерывность фигурок, а непрерывность материала – песка. А тебе нужно превратить себя в кристалл. С песком вода и ветер могут сделать все, что им угодно, а кристалл живет своей собственной жизнью. Со временем ты станешь кристаллом, станешь деем, а пока нужно пройти стадию песка до конца. Мы будем пропитывать песок соками и вылепим из него новую фигурку, напоминающую дея, но такую же хрупкую, как и все, что вылеплено из песка. Потом в эту влажную фигурку вы сами бросите семя, которое разовьется в кристалл, используя песок как свою питательную среду.

– Сознание, Иное, сок, семя, Темнота, Ночь, День – вот первые буквы нашего алфавита. Только первые. А букв этих под три сотни. Их нельзя просто заучить. Ими нужно пропитаться. Надо почувствовать сок своим телом, семя – чистым сознанием, увидеть постоянство в пространстве и изменение во времени. Для этого нужно прочувствовать пространство, из которого рождаются предметы, и время, порождающее события.

– Соки движутся в Ином. Переходя от тела к телу, они образуют свою связность. Семена порождают новые формы сознания. Переходя от сознания к сознанию, они тоже порождают связность, совершенно иную, нежели связность тел. Постоянство и Изменение – линии соприкосновения Сознания и Иного. Там, где они слиты – появляется Постоянство, там, где они расходятся – Изменение.

Утром мы собрали свои вещи. Дневная группа отправилась в Киев утренней «ракетой». На нас якобы не хватило билетов, и мы отплывали днем. После того, как «дневники» попрощались с нами, мы – Ночная группа и наши инструкторы – собрались перед хатой Барбароссы. Сели за ритуальный большой стол. Сначала Инструктор раздал нам несколько адресов деев, в том числе и свой собственный. Меня он попросил передать своему товарищу в Москву глиняную фигурку то ли рогатого волка, то ли волкообразного оленя и записал его телефон и адрес. Он назвал его Зерном. Потом из этого зерна в Москве выросла целая линия работы. Подобное поручение он дал каждому из членов Ночной группы.

– Наша следующая встреча – 13 января в Киеве. Встретим Старый Новый год, подведем итоги и начнем новый цикл. До этого времени не общайтесь друг с другом. Нужно, чтобы в ваших душах начали прорастать заброшенные туда семена. Люди, адреса которых я дал, помогут вам в этом. Мне нужно, чтобы пять месяцев каждый шел своим путем. Нам надо создать напряжение для дальнейшей работы.

Он поставил перед нами по стакану и разлил из большой бутыли сладкое красное вино.

Мы выпили.

– Все, – сказал Инструктор, – теперь прощаемся. Не забудьте: те, кто будут работать дальше, приедут ко мне тринадцатого января.

Мы обнялись с инструкторами, построились цепочкой и пошли к пристани. Через час «ракета» унесла нашу группу в Киев.

Послесловие

– Боже мой, да что с тобой там сделали! – всплеснула руками тетя Люда.

Даже Гриша, человек достаточно легкий и бесшабашный, озабоченно пробормотал:

– Крепенько они там тебя отделали.

Я подошел к зеркалу, оттуда на меня уставился исхудавший субъект с горящими глазами, впалыми щеками, заросшими редкой щетиной.

– Да ты на себя совсем не похож, – продолжала причитать тетя Люда.

Я действительно чувствовал себя совершенно другим человеком. Конечно, это было взросление, но взросление в совершенно ином смысле, чем это понимается в повседневном мире обычных людей. В этом новом, деевском смысле, я уже был неизмеримо старше и Люды, и Гриши. Как говорил Доктор, «период юношеского идиотизма закончился». Правда, после этого он обычно добавлял: «Начался период молодого дебилизма».

Я провел в их доме два дня, нежась на диване, глядя в телевизор и распивая вино с Гришей. Во мне вновь пробуждался прежний молодой парень, казалось, полностью исчезнувший в Бучаке. Я понял, что такое раздвоенность, и что такое горечь раздвоенности, о которой говорил Инструктор.

Потом была Москва и Старый Новый год. Эту часть своей жизни я описал в другой книге. Инструктор посоветовал выстроить отдельно линию Города и линию Леса. Эти линии не только в книгах, но и в моем сознании объединились гораздо позже.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: