Глава 24. По правде говоря.

Гермиона была не так глупа, чтобы тотчас сорваться с места, помчаться в замок и предложить Северусу заключить с ней договор — договор! Она представила себе эту сцену: «Привет, профессор. Прошу прощения, что убежала от вас таким вот образом, хотя вообще-то за то, что вы сделали, вы заслуживаете худшего. Но что, если мы забудем прошлые обиды? Не хотите ли работать на меня?»

Кроме того, что он, весьма вероятно, возненавидел ее теперь (при этой мысли Гермиону пронзила острая боль, которую девушка предпочла проигнорировать), у него есть обязательства перед школой.

«Конечно, он терпеть не может свою работу, — мысленно отметила Гермиона, откусив от плитки шоколада перед новым сеансом связывания чар. — А против этой работы он, возможно, и возражать не будет, особенно если сможет проводить исследования в периоды затишья».

Гермиона потрясла головой, стараясь избавиться от этих дум, и велела себе выплыть из стремительного потока мыслей немедленно. «Ты не хочешь, чтобы он отирался где-то поблизости. Ты не хочешь его снова видеть».

Она повторяла эти слова несколько раз — до тех, пока не убедила себя, что поверила им.

* * *

К концу ноября Гермиона по спецзаказу приобрела еще пятьсот котлов, которые расположила теперь повсюду, оставив свободным только небольшое пространство, чтобы ходить и помешивать зелья в процессе варки, да свой уголок с кроватью. Теперь каждый день она варила по тридцать шесть тысяч бутылочек Стоп-простуды (урожденное Перечное зелье), и остававшегося свободного времени с трудом хватало на то, чтобы спать, есть, доставлять зелья по местам назначения и пополнять запасы.

«Работа мечты, без сомнения. Отличный ход, Грейнджер».

С другой стороны, ей платили пятьдесят пенсов за бутылочку в полпинты (предполагаемая рыночная цена которой была два фунта). И половина от этого — чистая прибыль.

И едва ли можно было жаловаться на девять тысяч фунтов заработка ежедневно.

Часть ее — совершенно измотанная часть — предлагала собрать все, что Гермиона успела заработать, и исчезнуть. Девушка уже приближалась к отметке в полмиллиона фунтов, поэтому о таком исходе можно было и подумать.

Но ведь ее первоначальной целью вовсе не было зарабатывание денег. Гермиона считала, что это будет интересно, полезно, трудно. Она все же не могла представить, что будет всю оставшуюся жизнь нежиться на берегу моря, пусть сейчас это и казалось таким заманчивым. Поэтому девушка продолжала работать, подбадривая себя мыслью, что, если доверять министерству здравоохранения, грипп уже пошел на спад, и количество заказов должно существенно сократиться к рождеству.

И словно по волшебству, так и произошло. Гермиона вдруг почувствовала себя свободной за неделю до праздника, чтобы заняться… делами. Делами, никак не связанными с зельями.

Разделавшись с покупкой подарков — это оказалось гораздо менее затруднительным теперь, когда она разбогатела, — Гермиона отправилась в Нору навестить мальчиков, которые уже успели обручиться со своими подругами. Целый день Гермиона потратила, помогая матери с ежегодной уборкой дома перед праздниками — не имело никакого значения, что за рождественским столом они будут сидеть только втроем. А в субботу, двадцать третьего, отправилась в «Три метлы» встретиться с Пенелопой.

— Мне просто не верится, что ты покинула Хогвартс год назад, — сказала преподаватель чар, усаживаясь за столик. — И я все еще обижена на тебя за то, что ты исчезла не попрощавшись, — добавила она, притворно грозя пальцем. — Сова принесла от тебя записку только два дня спустя, и из-за этого я даже интересовалась у профессора Снейпа, куда ты пропала.

— Эээ… И что он ответил?

— Сказал, что не имеет ни малейшего понятия, и велел убираться из его лаборатории ко всем чертям.

— Вот так так! Извини.

— Да ну, он рассердился не очень сильно, особенно, если учесть, что в конце он добавил «профессор Клируотер», — сказала Пенелопа, пожимая плечами. — И он ведет себя подобным образом с тех самых пор, как ты ушла, — добавила она, выжидающе глядя на Гермиону.

Юная мастер зелий вздохнула и отпила глоток тыквенного сока, уже понимая, к чему клонит Пенелопа.

— Гермиона… Это, конечно, не мое дело, но… Между вами что-то было, так ведь?

— Все очень сложно, — ответила Гермиона, уже устав держать в себе эту историю, которая разъедала ее изнутри, словно ядовитое зелье.

— Я свободна целый день, — ответила Пенелопа, откладывая вилку.

* * *

В целях предосторожности Гермиона наложила на них обеих заклинание неслышимости и заставила преподавателя чар поклясться, что та никогда никому не расскажет того, что Гермиона собирается ей поведать. Гермиона все еще хотела, чтобы Северус заплатил за свое дурное к ней отношение, но, в то же время, у нее не хватало духу так поступить с ним, да к тому же вдруг оказалось, что и ему пришлось несладко.

— Просто выслушай меня и не задавай вопросов, пока я не закончу, хорошо? — попросила она.

Но Гермионе и не нужно было волноваться. Лишь только она приступила к рассказу, Пенелопа немедленно потеряла дар речи и потрясенно молчала, лишь изредка возмущенно фыркая, задерживая дыхание или тихо охая.

Словно вынув пробку из бутылки, Гермиона выплескивала всю историю, деталь за деталью, подробность за подробностью: как Северуса порадовала ее наивность, как Северус раздевал ее, как Северус запретил ей обрезать волосы. Как Северус не воспользовался представившейся возможностью оскорбить ее способности к зельеварению, вместо этого преподав ей урок и сказав, что не стоит всегда требовать от себя только лучшего результата во всем. Как Северус насмехался над ее экспериментами, а потом пригласил в выручай-комнату, чтобы поднять ей настроение, когда эти эксперименты не увенчались успехом. Как Северус ужасно сомневался в своих способностях к чарам, скрипел зубами, но все же на протяжении нескольких недель продолжал учиться у Гермионы.

Рассказала, что он был безразличен. Рассказала, что нравилась ему такой, какая есть. Рассказала, что он полюбил ее.

— Ну, теперь тебе все известно, — закончила она через два с лишним часа, откидываясь на спинку стула и прикрывая глаза. — Есть что сказать?

Пенелопа открыла рот, закрыла, нахмурилась и снова попробовала заговорить:

— Думаю, Снейп — подходящий сукин сын, — при этих словах Гермиона издала неопределенный звук, — и думаю, ты его любишь.

Гермиона тут же широко раскрыла глаза.

— Что? Нет, не люблю.

— Имей в виду, это плохая мысль — если спросишь моего мнения, — но так и есть. Сама подумай: ты скучаешь по нему.

— Я и по тебе скучала, — ответила Гермиона, старательно игнорируя тот факт, что о нем она думала гораздо больше, чем о ней.

Ответом ей было фырканье с другой стороны стола, которое означало, что ее подругу не так-то легко провести.

— Дальше: он никогда не заставлял тебя проводить с ним время вне спальни или лаборатории, но ты все равно была с ним, разве не так?

— Ну… Да, но…

— Но — что? Ты ведь считаешь, что он ужасно интересный собеседник?

— Очень интересный, — с чувством ответила Гермиона. — О чем бы мы ни говорили, мне всегда нужно было хорошенько подумать, прежде чем ответить. У него великолепный ум, я никогда не встречала никого, кто…

Окончание предложения растворилось на языке, оставляя горькое послевкусие.

— Вот черт, — прошептала Гермиона. — И правда люблю.

— И что ты будешь с этим делать? — теперь голос Пенелопы звучал мягко — спор был выигран.

— Ничего, — со злостью ответила Гермиона. — Связываться с ним — плохая идея, и я просто дура, что позволила этому случиться.

Последовала короткая пауза, в течение которой Гермиона пыталась сморгнуть набежавшие слезы.

— С ним ты была счастлива, — сказала Пенелопа полувопросительно.

Гермиона открыла рот, чтобы ответить: «Нет», — но вдруг поняла, что не может сказать так: это было бы нечестно.

— Я не могла чувствовать себя полностью счастливой, — вместо этого ответила она. — Каждый раз, когда он поступал заботливо, каждый раз, когда ему удавалось рассмешить или успокоить меня, мне всегда вспоминался договор. Я или гадала, во что Северус пытается втянуть меня на этот раз, или напоминала себе, что изначально наше общение стоится исключительно на силе — силе магии, прежде всего, а затем и силе закона.

— Если бы только этот придурок не принуждал тебя с самого начала… — Пенелопа оставила не высказанным предположение обо всех удивительных вещах, которые могли бы последовать — о сердцах и розах и о вечном блаженстве.

— Если бы… — тихо повторила Гермиона, впервые серьезно подумав об этом, вспоминая времена до договора. — Если бы он не сделал этого, — произнесла она наконец, сформулировав мысль до конца, — тогда, вероятнее всего, он никогда не подпустил бы меня к себе достаточно близко для того, чтобы я смогла увидеть его настоящего — и увидел бы не меня, а свое сложившееся обо мне мнение за все семь лет, что был моим учителем.

«Думаю, Северус считал, что не имеет смысла держать меня на расстоянии вытянутой руки, раз уж он посадил меня на короткий поводок», — добавила Гермиона про себя.

«Или же он пытался восполнить мне недостаток свободы тем, что обращался со мной как с человеком, а не как с ученицей?»

Звук мягкого смеха Пенелопы тут же вернул Гермиону к реальности.

— Не вижу ничего смешного.

— Гермиона, ты говоришь, что если бы Снейп вел себя согласно общепринятым нормам морали, ты никогда не полюбила бы его.

Гермиона попробовала улыбнуться в ответ, но ничего не вышло. Она подумала, что надо было заказать что-нибудь посильнее тыквенного сока.

— Теперь понимаешь? — спросила она. — Это невыносимо. Он мне отвратителен. Я сама себе отвратительна. К этому нужно относиться только как зависимости, вот и все. Я продержалась год. Я просто… буду держаться и дальше. Правда, я… — Гермиона глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, — приняла решение начать встречаться с кем-нибудь, как только закончатся праздники.

— С волшебником? — с сомнением спросила Пенелопа.

— Надо бы, как ты думаешь? С магглами столько сложностей. Не хочется начинать отношения со лжи.

— Послушай, я знаю, что ты любишь прыгать с места в карьер, поэтому просто… Просто дай себе время. Не жди в следующем месяце чуда и, пожалуйста, не связывайся с первым встречным, который только покажется тебе порядочным.

Гермиона, утомленная, хотела было запротестовать, сказать, что она не идиотка и что она, в любом случае, может выйти замуж хоть за первого, хоть за второго встречного, если ей захочется.

— Ну хорошо, это я лишнего хватила, — быстро вставила Пенелопа, потирая глаза. — Просто дело ведь в том, что ты уже знаешь достаточно магов Британии, которые старше тебя не больше, чем на тридцать лет, и ни один из них не заинтересовал тебя — кроме Снейпа. Ты мне сама об этом сказала, помнишь? Ну, фразы «кроме Снейпа» не прозвучало, но я-то знаю правду. Будет не так-то просто найти того, кто даст пищу твоему уму и заставит твое сердце биться быстрее.

— Ты совсем мне не помогла, — сердито заметила Гермиона. — Я-то думала, что их всех людей ты точно согласишься, что это здорово, что я от него избавилась.

— Нет, нет, ты права: он не сможет вернуть тебе то, чего тебя лишил, и не знаю, как он мог бы восстановить пошатнувшееся доверие. Он оскорбил тебя, и неважно при этом, сколько старания он приложил, чтобы не нанести тебе физического вреда.

— Но тогда…

Пенелопа грустно пожала плечами, вид у нее был подавленный.

— Ты говорила мне, что у тебя никогда не было ощущения, что здесь подходящее для тебя место, и рискну предположить, основываясь на собственном опыте, что и туда ты не вписываешься, — сказала она, и не нужно было пояснять, что «здесь» и «там» — это маггловский и волшебный миры. — Поверь тому, кто на целое поколение младше всех своих коллег: иногда бывает здорово почувствовать, что ты на своем месте.

— Согласна, но какое отношение это имеет к Северусу?

— Вы подходите друг другу. Я не могу понять почему, но так уж получилось. Вы научились ладить друг с другом — и это далеко не всегда манипулирование, иногда вы просто знаете, что сказать и когда.

Гермиона с несчастным видом хмыкнула, чувствуя себя неважно и думая о том, как хорошо было бы сейчас сделать глоток перечного зелья.

— Как жаль, что в самый первый день он безвозвратно разрушил то, что могло бы быть, — добавила Пенелопа. А затем, с надеждой в голосе произнесла: — Мне точно нельзя его проклясть?

* * *

Когда девушки уходили, мадам Розмерта кинула на них раздраженный взгляд через плечо: они просидели несколько часов, а заказали только скромный обед, да пару стаканчиков тыквенного сока. Но Гермиона была уверена, что у хозяйки трактира немедленно появится праздничное настроение, как только она увидит чаевые.

В конце концов, хоть кто-то останется доволен ланчем. Гермиона пришла сюда, чтобы выкинуть из головы зелья и мастера зельеварения, но вместо этого она теперь не могла думать ни о ком другом.

Где-то в глубине души она все это время точно знала, что любит его, но как она могла признаться себе в этом? «Мне сейчас так же плохо, как и Северусу. Нет, даже хуже: у него-то хватило смелости смириться со своими чувствами ко мне».

«При условии, что он говорил правду. А этого я никогда не узнаю».

С мягким хлопком Гермиона аппарировала на свой склад и мрачно приступила к варке антипохмельного зелья, которое она обещала доставить миссис Джиггер для всех, кто любит слишком бурно отмечать праздники.

«Вот еще! Чепуха».

* * *

— А я уж думала, не увижу вас до будущей недели, — сказала владелица аптеки на следующее утро. Она тяжело дышала: ей пришлось пришлепать из своего кабинета где-то в глубине аптеки, чтобы отпереть дверь и впустить своего поставщика зелий. — Вам крупно повезло, что я тут.

— Вы всегда здесь, — едва улыбнувшись, ответила Гермиона. — Вы живете этажом выше.

— Так-то оно так. Но это ж не значит, что я тут ошиваюсь каждую минуту, — смущенно проворчала старая ведьма. — Давайте, вываливайте, что там у вас. Я как раз заканчиваю писать новый заказ.

Она свистнула, подзывая свою сипуху по имени Флетчер, и сделала несколько быстрых пометок, пока Гермиона выгружала бутылочки на полочку с меткой: «Аб-Ар».

— Ну вот, — строго сказала миссис Джиггер, как только сова улетела. — Пойдемте-ка, чайку выпьем.

— Спасибо, это очень мило с вашей стороны, но сегодня канун рождества, я должна…

— Оставить одинокую старушку прозябать с ее старым, никчемным муженьком?

— Ну, если вы ставите вопрос таким образом… — ответила Гермиона, широко улыбаясь: под действием притворного ворчания миссис Джиггер вернулась ее смешливость.

Каморка, которая служила миссис Джиггер кабинетом и в которой Гермиона еще ни разу не бывала, оказалась узкой комнатой, с таким же головокружительно высоким потолком, как и во всей остальной аптеке. Они уселись в плетеные кресла, которые выглядели почти такими же старыми, как и их хозяйка, и выпили по чашке чая на черной смородине, который был таким же терпким, как вино Северуса.

Гермиона, которой никогда не удавалась светская болтовня, никак не могла придумать темы для беседы. И, что казалось еще более необычным, у миссис Джиггер язык тоже как будто отнялся.

«Зачем тогда она пригласила меня сюда? — спрашивала себя Гермиона, и ее настроение немедленно упало до отметки «угрюмое».

После нескольких минут молчания, в течение которых Гермиона размышляла, когда уже ей можно будет вежливо удалиться, хозяйка аптеки спросила:

— Вы так мне и не рассказали, почему вычистили у меня все запасы ингредиентов для перечного зелья несколько недель назад.

Гермиона, давно ожидавшая этого вопроса, сделала глоток чая и ответила в соответствии со слизеринской традицией говорить правду и неправду вперемешку:

— У меня было много заказов от других аптекарей. А я предпочитаю покупать ингредиенты у вас.

«И плачу по розничной цене, так что жаловаться не на что».

— Ммммффф, — неопределенно ответила хозяйка и снова наполнила чашки, к неудовольствию своей гостьи.

Потянулась еще одна неловкая пауза.

— У вас есть дети, миссис Джиггер? — спросила наконец Гермиона, со звоном поставив чашку на блюдце.

— Был, — резко ответила та. — Мальчик.

«Просто прекрасно! Давай поговорим на щекотливую тему, почему бы нет».

— Эээ… Простите, — произнесла Гермиона. — Волдеморт?

— Присоединился к нему, идиот несчастный.

Гермиона смогла сказать только «ох» и с несчастным видом уставилась на дно своей чашки. Ей хотелось что-то сказать, но она не знала, что.

Миссис Джиггер вздохнула и — непостижимо — в третий раз наполнила чашки.

— Я никогда не верила во всю эту дурь насчет чистокровности. Что мой Роберт только нашел в нем?.. Теперь уж не узнать. Силу, наверное. Я, конечно, его умоляла оставить его. А он сказал, что от Волдеморта никто живьем не уходит.

«Никто, кроме… Ой, да перестань ты думать о нем! Перестань, перестань, перестань!»

— И все равно он умер — в ту первую войну, до Гарри Поттера. Я стараюсь не думать о том горе, которое он принес кому-то.

— Вы ни в чем не виноваты, — сказала Гермиона, протянув руку через стол, заваленный пергаментом, чтобы сжать тонкую руку старой леди.

Та вздрогнула, и было неясно — от прикосновения или от нахлынувших воспоминаний. Затем слабо рассмеялась, и ее смех был только тенью ее обычного кудахтанья, и с горечью сказала:

— Я не могу себя простить. И его тоже. Он мог бы уйти от этого ужасного волшебника, мог бы. Как…

Уханье, которое донеслось со стороны двери, прервало ее.

— Это, должно быть, Флетчер, — сказала она как будто с облегчением, вставая со стула с необычной готовностью. — Ох-ох, гляньте-ка на время: вам уже давно пора домой.

Гермиона, благодарная, что миссис Джиггер воспользовалась первым предлогом, чтобы поторопить девушку, встала из кресла и быстро обняла хозяйку аптеки.

— Счастливого рождества, — сказала она. — Не позволяйте прошлому преследовать вас.

— И вам того же, — сказала та, вдруг взглянув на Гермиону с любопытством. — А теперь — идите.

Пару минут Гермиона стояла у аптеки под пушистым снегом и думала, что нет ничего удивительного в том, что миссис Джиггер принадлежала к той малочисленной группе людей, которые ценили Северуса.

Затем она аппарировала на свой склад, даже не подозревая, что все это чаепитие было целиком и полностью в его интересах.

Двумя минутами позже, воплощая ее грезы и ночные кошмары одновременно, на складе у самой двери материализовался Северус Снейп.

02.02.2010

Глава 25. Поворот.

Гермиона услышала мягкий хлопок — на грани слышимости, но в гулком помещении склада отраженный многократно, — и тут же обернулась на звук.

И если она была по-настоящему изумлена, увидев его на пороге своего обиталища, то и Северус был порядком удивлен. Он оглядел ряды котлов, сотни и сотни которых были наполнены зельями, и снова повернулся к Гермионе — на его лице застыл ужас.

— Весь магический мир не настолько велик, чтобы обеспечивать его таким количеством зелий, — тихо, но четко сказал он. — Объясни, пожалуйста, что все это значит?

Гермиона схватилась за спинку единственного стула, ища поддержки. Сердце девушки рвалось из груди.

— Полагаю, именно я вправе рассчитывать на объяснения.

— Что… ты… наделала? — требовательно спросил он, шествуя широким шагом по ближайшему проходу между котлами.

— Ничего, я только варила зелья. Я настаиваю, чтобы ты ушел…

— Теперь-то я понимаю, почему ты так интересовалась улучшением вкуса и массовым производством. Теперь-то я вижу, чему так безрассудно помогал. Ты продаешь зелья магглам. Магглам!

— А почему магглы не должны иметь доступ к лекарственным зельям? Ты дал тогда зелье моей матери — ты помнишь, как она была больна и как быстро потом поправилась.

Теперь он нависал над Гермионой, и девушка видела его напряженно застывшее лицо.

— Своими усилиями ты создаешь такую огромную угрозу секретности и безопасности нашего мира, что только Волдеморту могла бы прийти в голову идея совершить нечто подобное.

— Северус, никто не знает, что это волшебные лекарства. Я продаю перечное зелье как напиток, облегчающий симптомы простуды. И я сильно сомневаюсь, что это может разрушить разделительную стену между мирами.

— Но разве ты собираешься остановиться на достигнутом? Нет, ты станешь продавать любое зелье, которое только сочтешь нужным. Может быть, даже наймешь помощника, — при этих словах Гермиона покраснела, вспомнив о том, как подумывала, не пригласить ли Северуса на эту должность, — чтобы расширить производство и продавать зелья в другие маггловские страны. Скоро люди будут считать, что так называемые «напитки» смогут решить каждую их проблему, и ты никогда не сможешь остановиться. Ты что, думаешь, что магглы безропотно заживут по-прежнему, если однажды зелья перестанут появляться как по волшебству во всех окрестных магазинах? О, нет — они потребуют объяснений, потребуют действий и однажды наткнутся на то, что так старательно прячут прямо под их носами. Ты превратишь нас в рабов. Неужели ты хочешь этого?

Гермиона слегка покачнулась и схватилась за спинку стула второй рукой.

— Нет, такого не случится: мы слишком могущественны…

— На каждого волшебника приходится две тысячи магглов, — холодно заметил он. — В самом лучшем случае магглы вынудят нас уйти в такое глухое подполье, что наше нынешнее затворничество покажется всего лишь детской игрой в прятки.

— Премьер-министру известно о существовании магии, и он ни к чему нас не принуждает!

— Он совершенно не представляет возможностей магии. Он думает, что волшебство — это пара-тройка глупых трюков и шуточек, о которых лучше бы помалкивать.

— Но что, если поставки никогда не прекратятся? Что, если ко мне присоединятся и другие зельевары? Подумай о нетронутом рынке — деньги потекут в мир магов как из рога изобилия…

— Гермиона! — проревел он с такой яростью, что она тут же замолчала. — Цена слишком высока. Ты не можешь принимать такие решения за всех нас! Как смеешь ты относиться к защите нашего мира, нашей культуры как к досадному препятствию, которое нужно обойти? Как смеешь ты считать, что знаешь лучше?

Он замолчал, провел рукой по глазам и добавил:

— Ты понимаешь, что то, что ты делаешь, — неверно, в противном случае, ты была бы рада огласить свои намерения. — Голос Северуса был полон каких-то чувств, но Гермиона не смогла распознать, каких именно.

«Разве я не говорила ему то же в ту самую ночь, когда все началось?»

— Это не противоречит закону, — вызывающе сказала она, но осознание вины постепенно ложилось на ее плечи тяжким грузом.

— Думаю, ты скоро обнаружишь обратное, — прошипел он.

— Но Министерство…

— Слово Министерства в таких делах отнюдь не последнее. Международный кодекс о секретности магического мира высказывается по этому поводу достаточно однозначно, и Уизенгамот этого, — пауза, — не простит.

Весь ужас ситуации нахлынул на нее, и Гермиона, перестав сражаться с коленями, без сил опустилась на пол.

Ей не только придется жить с сознанием того, что Северус был прав — а сама она, в лучшем случае, поступила необдуманно, а в худшем — потворствовала страшным вещам. Нет, это было только начало.

Он собирается шантажировать ее. То, что он освободил ее от предыдущего договора, не возымело того эффекта, на который он рассчитывал, поэтому он нашел новый способ принудить ее подписать еще один документ. Что ей грозит? В курсе ли он всех ее приобретений?

Но то, что действительно имело сейчас значение: что ей на самом деле было важно знать, так это — будет ли новый договор длится три года? Или всю жизнь?

— Как ты меня нашел? — уныло спросила она.

Казалось, что по каким-то причинам этот вопрос расстроил его еще больше, потому что он нахмурился, глядя на котлы, как будто они причинили ему какой-то вред.

— Прошлым вечером я попросил миссис Джиггер написать мне, когда ты появишься в аптеке в следующий раз, — сказал он, скрестив руки на груди. — Он согласилась задержать тебя до тех пор, пока я не смогу поговорить с тобой. Когда прибыла ее записка, я наложил на себя чары незаметности, прибыл в Хогсмид с совой и проследил твой аппарационный след.

Глаза Гермионы расширились, и она спросила:

— Где ты такому научился?

— А ты как думаешь? — с ехидцей спросил он, но даже в своем состоянии Гермиона могла распознать отчаяние в его голосе.

«Перестань, черт возьми, анализировать его чувства! Избавься от него пока не поздно!»

Аппарировать не имело смысла: он последует за ней, куда бы она ни отправилась. Но может быть, у нее получится обезоружить его и исчезнуть? Гермиона подавила всхлип — нет, нет, и это совершенно бессмысленно! Пусть он и не угрожает ей палочкой, она все еще у него в руках, а реакция у него быстрая.

А затем — невероятно! — он повернулся к ней спиной.

«Вот твой шанс! Хватай его палочку. Свяжи его. А еще лучше, оглуши. Ну же!»

Рука Гермионы с зажатой в ней палочкой тряслась. Это было ужасно. Девушка не хотела делать этого, и, в любом случае, ей придется всю жизнь скрываться от него, а прожить он может до ста лет и даже больше. Она никогда больше не увидит родителей. Никогда не увидит Гарри, Рона или Пенелопу. Она… Она никогда больше…

— Не могу поверить, что ты это сделала, — тихо сказал он, изучая котлы.

Гермиона была совершенно неподготовлена к острой боли, которую вызвало озвученное им наблюдение. Он ожидал от нее более благородного поведения…

«А ты ожидала, что он поведет себя более благородно, и как он отплатил тебе? Ради бога, не дай ему снова поймать тебя в ловушку!»

В тишине Гермиона довольно долго боролась с собой, ее здравый смысл возмущался теперь еще сильнее — теперь, когда она отказалась от идеи напасть на Северуса.

«Сейчас нет времени, чтобы тешить свои идиотские чувства!»

Но все же Северус не был ей безразличен, к тому же он никогда не был с ней жестоким, никогда…

«После всего, что он с тобой сделал, ты опустишь руки и дашь ему выиграть? — вопил ее внутренний голос. — Нет ничего такого в том, чтобы вывести его ненадолго из строя, ничего, в самом деле, это не продлится долго, ты просто должна…»

Она со стуком уронила палочку и закрыла лицо руками.

«Ты просто должна убить его».

— Господи, кем же я стала? — прошептала она.

— Гермиона, — произнес Северус, и голос его был необычайно нежен. Должно быть, он встал на колени, потому что он вдруг обнял ее и прижал ее голову к своей груди — Думаю, что можешь поверить мне на слово: иногда план действий вовсе не кажется таким уж неправильным — до тех пор, пока не свяжешь себя какими-то обязательствами.

«Интересно, как он может разумно объяснить то, что собирается сделать», — подумала Гермиона. Она была глубоко несчастна и слишком шокирована для того, чтобы даже заплакать.

Вместо того чтобы вырваться из его рук, она позволила ему обнимать себя, позволила пропустить пальцы сквозь копну своих спутанных волос, позволила их сердцам биться в унисон. На самом деле, Гермиона не хотела, чтобы Северус отпускал ее. В это самое мгновение она могла притвориться, что они встретились на равных, что не будет — и никогда не было — никакого договора.

И ко всему прочему, она хотела его, и это все только усложняло.

—Уверен, тебе интересно, почему я здесь, — сказал Северус, и в его голос как будто прокрались прежние суховатые нотки.

— Догадываюсь.

— В самом деле? — он отстранился и, не мигая, посмотрел на нее.

Стараясь отложить страшный момент оглашения истины, Гермиона выпалила:

— Сколько ты это планировал?

— Я пытался найти тебя раньше, но ты сделала все, чтобы твои перемещения было сложно отследить, и это было таким явным сигналом, что я не предпринимал никаких… — он на секунду замолчал, — никаких относительно сложных попыток отыскать тебя до сегодняшнего дня.

Смущенная, она украдкой посмотрела на него. «С чего это мои чары ненаносимости удерживали его от шантажа…?»

— А затем нечто совершенно непредвиденное случилось вчера вечером, прямо перед ужином. Пенелопа Клируотер ворвалась в мой кабинет, продемонстрировала мне поистине неиссякаемый запас бранных слов и впервые за целый год вселила в меня надежду, что, может быть, я не умру в мучительном одиночестве.

Его следующие слова были сказаны так тихо, что их едва можно было различить:

— Это правда? Ты любишь меня?

Гермиона ненадолго прикрыла глаза, не в силах взглянуть на него, но как только собралась с духом, тут же посмотрела на Северуса в упор.

— Да, но это не имеет значения. Я не могу позволить себе испытывать к тебе такие чувства. Только не после того, как ты протянул мне тот свиток с договором.

— Ты должна простить меня, — с нажимом сказал он, обеими руками сжав ее руку. И поскольку он уже стоял на коленях, картина эта пугала и поражала одновременно. — Признаю, я нанес тебе страшную рану, обещаю все отпущенное мне время заглаживать мою вину перед тобой. Но, во имя всего святого, не приговаривай меня провести еще хоть день в этом аду!

— Было бы безумием с моей стороны согласиться, — вскрикнула она, пытаясь вырваться из его объятий. — Как я смогу доверять тебе? Как я смогу терпеть твои прикосновения и не вспоминать, как однажды у меня не было выбора, кроме как подписать с тобой договор?

Он уронил ее руку, одним быстрым движением поднялся на ноги и отвернулся. За завесой волос невозможно было разглядеть выражение его лица.

— Я надеялся, что до этого все же не дойдет, — мрачно сказал он.

«Вот, вот оно! Ради всего святого, это твой последний шанс! Сделай же что-нибудь!»

Но она не могла. Ее палочка лежала на полу, в пределах досягаемости, руки же на коленях дрожали. Секундой позже Северус положил на них свиток пергамента.

Голос его звучал натянуто и тихо:

— Уверен, мне не надо объяснять, что это.

Она трясущимися руками развернула пергамент и посмотрела на слова, накарябанные черными чернилами.

«Я, Северус Снейп, передаю себя на три года в услужение Гермионе Грейнджер и соглашаюсь повиноваться ей во всем».

— Мне подписать? — спросил он. — Даст ли это мне возможность надеяться?

Гермиона невидяще уставилась на написанное.

«Я Северус Снейп, передаю себя…»

«Я, Северус Снейп…»

Невозможно.

Собравшись, она наклонилась, стиснула палочку и прикоснулась к пергаменту, проверяя его на наличие скрытых чар, которые могли бы полностью изменить смысл этого договора.

Ничего.

— Зачем бы тебе это делать? — спросила она, и слезы наконец полились по ее щекам, обжигая холодную кожу.

— Свободна ты во всём. Поверь, я не кичусь собою; тебе ль, другому ли — рабом готов я быть, когда того я стою.

Сглотнув, чтобы не закричать: «Прекрати цитировать эту проклятую пьесу!» — Гермиона вместо этого сказала:

— Ты блефуешь.

С быстротой, которая совершенно застала ее врасплох, он вытащил перо из недр мантии, нацарапал свое имя внизу страницы и прикоснулся к пергаменту палочкой.

— Нет, — прохрипел он, пошатнувшись от всплеска магии.

____________

Примечания:

«Свободна ты во всём…» — Это, разумеется, (несколько измененная, — прим. перев.) цитата из «Фауста», слова Фауста, как будто вы и сами не догадались бы.

10.02.2010

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: