Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Принципы «нормальной» науки




Гарин И.И.

Г20 Квантовая физика и квантовое сознание. Киев. 2011 — 300 с.

 

 

Большинство живущих смотрит на мир не через грандиозное окно и не на величественный храм, но через щель, амбразуру, объектив перископа, мушку прицела — со своей крайне ограниченной точки зрения, видимо, не случайно именуемой точкой. Самозашоривание людей всегда пугает грандиозным контрастом между огромностью человеческой культуры и узостью щели, амбразуры, прицела.

Цель этой книги — дать единоообразное описание квантовой физики и квантового сознания, природы и души, показать их копланарность и взаимное соответствие, прояснить природу «чудесных» явлений материи и духа человеческого.

ВВЕДЕНИЕ

Что носится в воздухе и чего требует время, то может возникнуть одновременно в ста головах без всякого заимствования.

И. В. Гёте

 

Культура — огромное окно в мир, открывающее потрясающий вид на величественный храм природы. Я не случайно прибег к символике храма, возведение которого невозможно без научных расчетов, архитектурного и изобразительного искусств, витражей, колоколен, прекрасных алтарей, длительного и упорного труда. В храме звучат вдохновенные стихи священных текстов, божественные песнопения, слышны раската органа, слова молитв, возносимые к Богу. Храм, скиния, собор — символы культуры, соединяющие воедино все ее ветви.

К сожалению, большинство живущих смотрит на мир не через это грандиозное окно и не на этот величественный храм, но через щель, амбразуру, объектив перископа, мушку прицела — со своей узкой точки зрения, видимо, не случайно именуемой точкой. Самозашоривание людей всегда пугало меня грандиозным контрастом между огромностью человеческой культуры и узостью щели, амбразуры, прицела…

Меня всегда коробило пренебрежение ученых тысячелетней культурой, забвение первоистоков, небрежение к корням — всё то, откуда берутся Иваны, не помнящие родства. Просто непостижимо пренебрежительное отношение ученых к огромному пласту феноменов души, составляющих львиную долю человеческой культуры — религиозного и художественного творчества. Я могу объяснить это исключительно душевной черствостью, внутренней слепотой. Это относится, прежде всего, к демонстрационному отказу от ошеломляющих по своим масштабам взлетов человеческого духа и необъятной духовной культуры, в лоне которой возникла наука, о которой я поведу речь в этой книге.

Свидетельствует Блаженный Августин: «Чудо находится в противоречии не с природой, а с тем, что нам известно о природе». «Поистине лучше незнание, чем заблуждение; но знание лучше незнания. Поэтому прежде всего должны мы исследовать, что мы знаем».

«Чудо» — проявление в этом мире законов другого мира (П. Успенский, В поисках чудесного, с. 100).

Не говоря о вышеприведенных определениях чуда, разве не величайшими чудесами являются факты существования нашего мира, жизни, человека, сознания? Тот же Блаженный Августин писал: «Весь мир есть чудо, большее и превосходнейшее, нежели всё, чем он наполнен». Отец церкви прекрасно понимал это, а вот многие отцы науки — нет…

Частицы и поля — не объекты, а способы описания, можно еще сказать — разные состояния объекта. И только от самого наблюдателя зависит, что и какими приборами он намерен изучать в своем эксперименте — то или другое. По словам автора волновой теории Луи де Бройля *, «этот прибор как раз и извлекает из состояния, которое существовало до измерения, одну из содержащихся в нем возможностей» *. (* Бройль Л. де. Революция в физике. Новая физика и кванты. М.: Атомиздат, 1965).

К сказанному следует добавить, что указанными способами описания, то есть полями и частицами, реальность не исчерпывается. Познание — это непрерывное расширение реальности — от материальных тел до Ничто. Мир, в котором мы обитаем, гораздо сложнее, чем казалось не только первобытному человеку, но и нынешним высоколобым — нам сегодня доступен только небольшой его срез. Чудеса — это действительно проявления «иных миров», случайно или закономерно прорывающиеся в реальность как она нам видится сегодня. По иному, чудо — это весть оттуда, из других слоев реальности.

Принято считать, что наука, философия, религия, мистика, искусство — разные «окна в мир», но я думаю по-иному: окно у всех одно, просто люди смотрят в него разными глазами. Математические формулы, физические модели, строки поэтов, музыкальные ритмы бытия, священные тексты, мистические вдохновения — всё это разные способы знакомства с бесконечностью, вечностью, Богом, Мудростью, Красотой, Любовью. И само деление способов познания на «разделы» является для меня свидетельством указанного зашоривания, подмены огромного окна кротовой норой Ф. Кафки…

У. Блейк в «Бракосочетании рая и ада» провидчески писал: «Если б врата познания были открыты, людям открылась бы бесконечность. Но люди укрылись от мира и видят его лишь в узкие щели своих пещер».

Один тот факт, что я вынужденно назвал эту книгу «встречей науки и мистики» (как «встречами» называют сближение Запада и Востока, умозрения и откровения, физики и лирики) для меня самого трагичен и печален: зачем встречаться тому, что образует великое единство, содержание культуры, человеческой мудрости веков?..

Почему мы столь привязаны к границам, градациям, разделениям, классификациям, конфессиям, направлениям, различиям, национальным и политическим предрассудкам — всему тому, что разъединяет, а не объединяет людей? Я написал книгу «Новое сознание», в которой изложил свое видение эволюции сознания — движения человека к звездам в собственной душе. Пока же приходится с прискорбием констатировать, что все мы еще не оборвали канаты, удерживающие нас в неолите, не преодолели рецидивы пещерного сознания, все так же подвержены внушению и дрессуре. Самые наглядные иллюстрации — политический экстремизм, религиозный фанатизм, легкость обработки сознания огромных человеческих масс фашистами и коммунистами, пресловутое общественное мнение, меняющееся как флюгер: скажите нам, кого возлюбить-возненавидеть, и мы так полюбим, так возненавидим… А вот всякие там Джойсы, Кафки и Голдинги нам не нужны…

Здесь важно подчеркнуть, что всё сказанное в равной мере относится к «малым сим» и к высоколобым, рьяно поддерживавшим «германскую физику» при Гитлере и «диалектический материализм» при Сталине. Ничего странного: шараги из арестованных физиков с энтузиазмом, достойным лучшего применения, служили самому бесчеловечному политическому режиму в мире, а физики-профессионалы из университетов с одинаковым рвением шли в НИИ и КГБ. Как говорится, ничто человеческое…

Пожалуй, самым большим поражением XX века стала абсолютизация научного подхода в общественной жизни, попытка построить которую на «строго научных» или рациональных основах потерпела крах и завершилась мракобесием фашизма и коммунизма. Дело здесь даже не в «научном коммунизме» — никакое «учение», никакой «здравы смысл» недостаточны для надежной и безошибочной ориентации в мире без заранее установленных указателей. Это касается науки в такой же степени, в какой верно для жизни в целом.

Главное свойство знания, науки, процесса освоения реальности — открытость изменениям, вечная изменчивость, непрерывная перестройка стиля мышления и его содержания. Наука — вечное обновление, подчиняющееся тезису Г. Башляра: следует обновлять дух. Активность разума — вот движущая сила знания, обилие плодов — вот результат!

Упреждая П. Фейерабенда, Ф. Ницше с присущим ему вдохновением провозглашал, что всё самое главное в жизни рождается вопреки: новая истина возникает вопреки очевидности, новый опыт — вопреки старому. Любой научный метод, любая научная идея стареют, утрачивают свою первоначальную плодотворность. Рано или поздно появляются ученые, отказывающиеся искать новшества на старых путях, будоражащие устоявшиеся формулировки законов природы, понуждающие научные понятия терять свою универсальность. По словам Жана Перрена, любое понятие перестает быть полезным и даже теряет свое значение по мере удаления от экспериментальных условий, в которых оно было сформировано. Именно благодаря такой подвижности и развивается наше знание, расширяющее реальность.

Научная мысль никогда не следует предписаниям Бэкона и Декарта. Согласно картезиан­ской эпистемологии, в объективном мире существуют абсолютные элементы, и человеческий разум способен «схватывать» их непосредственно и во всей полноте. Собственно, метод Декарта и есть процедура постепенного уяснения абсолютных элементов. На самом деле глубоко ошибочна сама доктрина ясных и отчетливых (абсолютных) начал, ибо в мире не существует ни простых субстанций или явлений, ни простых идей, ни абсолютных теорий. К тому же процесс познания происходит вопреки картезианскому методу выявления надежных и самоочевидных принципов, а объектами изучения все чаще становятся неуловимые «темные» сущности, такие как сегодня «темная материя» и «темная энергия».

Свидетельствует Луи де Бройль: «На заре развития современной науки Декарт говорил, что следует пытаться объяснять естественные явления посредством форм и движений. Соотношение неопределенностей показывает, однако, что, строго говоря, подобная процедура невозможна, ибо одновременно нельзя познать и форму, и движение».

Классическая мысль рано или поздно заводит в тупик и потому постоянно нуждается в модернизации. Это главная причина развития культуры, искусства, науки, эволюции, совершенствования. Сегодня мы начинаем понимать, что пришла пора прощаться с рациональным мышлением, классической традицией и классическим языком также и в науке. Мы слишком увлеклись внешним, пришла пора обратиться к внутреннему и посмотреть на мир не с позиции «объектов» (с их пресловутой «объективностью»), но с позиции субъектов, то есть включить человеческое сознание не в процесс познания мира, но в само сознание-бытие как таковое.

Свидетельствуют В. Ю. Ирхин, М. И. Кацнельсон: «Физики, будучи людьми, должны искать истину прежде всего через познание себя, но пока они не способны к такому повороту, а лишь ссылаются на “внешний” эксперимент. Конечно, на этом “лишь” базируются все успехи нашей технической цивилизации, но мы-то говорим о познании с целью спасения…» * (* Здесь и далее автор цитирует книги В. Ю. Ирхина и М. И. Кацнельсона «Крылья Феникса» и «Уставы небес»).

О чем здесь идет речь? Речь здесь идет о многом, но, прежде всего, о том, что научное творчество начинается с процессов, идущих в нашем сознании, и что наше сознание в процессе познания не должно коснеть в найденном, должно следовать по пути Джойса и Элиота, по пути модернизации и обновления, а не по пути некоторых университетских профессоров, своими курсами лекций скорее закрывающими, нежели открывающими новые пути.

Увы, в наших школах и университетах учат не столько движению вперед, динамике, развитию, сколько остановке, финалу, «завешенному» знанию. Науку представляют как построенный храм, хотя, по моему глубокому убеждению, мы еще не вышли за пределы «нулевого цикла», фундамента, точки начала координат. Да и само представление о науке порочно — вместо единого величественного храма мы имеем «строительный материал» — разделы, подразделы, пункты, параграфы, «объекты», «субъекты», бюрократию — как в «Замке» того же Кафки…

Все научные категории, теории, механизмы, законы суть категории сознания, и, если мы глубоко не поймем этого, если откажемся от личностной стороне знания, то просто продолжим дело Ленина-Сталина. А нам необходимо идти по пути сознания-бытия, по пути целостного мира, где все связано воедино, прежде всего — сознание с бытием.

Наука вполне созрела для новых оснований, где «поле сознания» столь же важно, как и поля, изучаемые физиками. Сегодня не только мистики, но и продвинутые ученые начинают понимать, что мир устроен вовсе не так просто, как кажется и что сознание, дух человеческий — главный источник миротворения.

Слава Богу, царица наук физика вплотную подошла к тому рубежу, за которым ее развитие обусловлено целостностью бытия — я имею в виду глубинную связь знания с сознанием, с «проклятыми вопросами» и с божественной стороной природы.

Свидетельствуют В. Ю. Ирхин, М. И. Кацнельсон: «Там, где есть измерение, истинное исследование квантовой физики заканчивается, поскольку мы попадаем в локальную измеряющую систему с ее дробностью и дискретностью, прерогативой низкого уровня ума, пусть даже “научного”. Квантовая физика есть идея высшей гностической нравственности, этика духовного пути, переход к высотам духа, где любой “человеческий” язык уже должен быть превзойден».

Я совсем не случайно, говоря о науке, вспомнил Джеймса Джойса. Эпопея «Улисса» и другие произведения Джойса — не просто потрясающий рассказ о жителях Европы начала ХХ века, драма столкновений идей и страстей, но, по словам одного из исследователей, — предвосхищение «заговорщиков» квантовой революции, продолжавшейся в течение трех десятилетий ХХ века, обрисовавшей новую чудеснейшую картину вероятностного мира и даже давший имя субчастицам материи — кваркам *. (* М. Гелл-Манн, предсказавший существование кварков, заимствовал их название из строки «Три кварка для мистера Марка» из романа Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану»). С тем только отличием, что многие создатели квантовой физики стали Нобелевскими лауреатами, а Джойс так и не смог получить эту престижную премию за литературу.

Кстати, для большинства людей художественный мир Джойса так же сложен для понимания, как и квантовая физика. Чего только стоит замысловатый блумовский гимн воде, возможно, лучший текст об этой жидкости жизни, написанный во всей мировой литературе!

Будучи человеком высочайшей культуры, Джойс стремился выяснить взаимопроникновения искусства и жизни, взаимосвязи научного познания и литературного творчества. «Огненный заряд Джойса так искусно прорывается во внутренний мир человека, как будто писатель проникает до самых глубин исследуемой материи — до атомной структуры человеческой ткани. Как тут не вспомнить джойсовских кварков с легкой руки нобелевского лауреата прочно засевших в современной модели атомной структуры».

Скажу больше: современные трактовки квантовой механики, например, Хью Эвереттом, Дэвидом Дойчем или Михаилом Менским, согласно которым сознание способно влиять на вероятность событий и расслаиваться в иных мирах, полностью отвечают идеям Джойса *. (* Подробнее эта проблема рассмотрена Ю. Халиуллиным, отрывок из работы которого я привожу далее. См. эссе Ю. Халиуллина «Квантизация двух миров: “джойсизм” в культуре и “эвереттизм” в науке». Общий форум сотрудников ИОРАН, 2007).

«Некоторые современные физики-эвереттисты склоняются к определению сознания как физического феномена, способного влиять на реальность. Сознание есть не что иное, как выбор альтернатив, а это то же самое явление, которое в квантовой теории измерений называется редукцией состояния или селекцией альтернативы, — утверждает глава российских эвереттистов профессор МГУ М. Б. Менский. К почти такому пониманию человеческого сознания, на мой взгляд, вплотную подошел и автор “Улисса” Джеймс Джойс еще в тридцатых годах прошлого века. И не потому ли в начале XXI века индекс цитирования упомянутых работ по физике Хью Эверетта находится на таком же высоком уровне, как аналогичный индекс цитирования литературных работ Джеймса Джойса, написанных еще до появления на свет знаменитого, но не состоявшегося американского физика?

Хью Эверетт по существу утверждал, что человек существует в каждой компоненте многомировой суперпозиции, то есть сознание человека расслаивается на множество рядов. Оксфордский профессор Дэвид Дойч пошел дальше — он выдвинул идею множественности сознаний (many-minds interpretation). По Дойчу многомирность не виртуальная, а реальность многомирная и поэтому, дескать, без принятия этой концепции квантовая механика не может быть полноценной.

На мой взгляд, основатель потока сознания в литературе Джеймс Джойс в своих лучших произведениях еще до рождения Эверетта и Дойча самостоятельно вплотную подошел именно к пониманию сознания и человеческого духа в многомирном свете.

Подобно тому, как Эзра Паунд пытался создать культуру ХХ века «из фрагментов» ушедших веков и цивилизаций, Джеймс Джойс, повторив путь Шекспира, «на обломках» богатейшей литературы ХIХ века создал совершенно новую модернистскую культуру, которая была сначала воспринята послевоенной европейской элитой и затем американским обществом.

«”Улисс” стал символом высокой культуры ХХ века, где филигранный интеллект Джойса с ювелирной точностью охватывает всё — от мифов древних цивилизаций до сути сновидений фрейдовского учения» *. (* Автор еще раз цитирует Ю. Халиуллина)

Сегодня наука вплотную подошла к необходимости включить в свой «состав» не только привычные материальные объекты и не только человеческое сознание, но проблематику, традиционно числящуюся за так называемой «трансценденцией» — мифологией, этикой, теологией, магией, мистикой, парапсихологией и иной «чушью», по определению Л. Д. Ландау. В этой книге я попытаюсь прояснить параллели в двух взаимодополнительных подходах к реальности и продемонстрировать глубину интуиций древних мудрецов, «увидевших» глубины многослойной реальности задолго до того, как они стали доступными науке.

Моей сверхзадачей является привлечение внимания научной «общественности» к проблематике, традиционно далекой от их профессиональных интересов в силу причин, выходящих за пределы собственно науки и связанных с идеологией. Я имею в виду зашоривание многих отечественных ученых, воспитанных в духе «торжества коммунизма», то есть антинауки, выступающей от лица «самой передовой науки в мире».

Один наглядный пример: на недавних поминках в среде профессуры зашел разговор об «иных мирах». Так вот, стоило мне заговорить о разных планах реальности, как мой коллега, тоже профессор, заявил: кончай с этой идеалистической чушью — нас, атеистов, на мякине не проведешь! Самое потрясающее, что минутой ранее он делился глубоким познанием о душе покойного, которая еще с нами: сколько водки наливать в рюмку «для души», каким хлебом — черным или белым — накрывать эту рюмку и т. п. Смех и грех…

Здесь хочется вспомнить А. Ф. Лосева: «Атеизм есть догмат, а не наука. Атеизм есть вид догматического богословия и является предметом исследования истории религии».

Я исхожу из того, что расширение кругозора всегда лучше самозашоривания. Материализм и безбожие — «привилегия» ученых среднего и мелкого калибра, а, точнее, просто наглядное свидетельство их низкой духовной культуры.

Свидетельствует К. Льюис: «Крупные ученые не так уж верят, что действительно есть предметы, к которым можно подходить количественно, и никак иначе. В это твердо верят ученые мелкие, особенно же твердо — неученые любители наук».

Возьму себе в свидетели авторитет А. Эйнштейна, который отнюдь не был тем безбожником, которого изображали наши «материалисты» *: (* Подробнее см. мою книгу об А. Эйнштейне)

«Я утверждаю, что космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования… В наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди. Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, — это ощущение мистического. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым *. (* Я собрал коллекцию высказываний А. Эйнштейна о религии и мистике в книге «Обретение Бога)

Свидетельствует М. Планк: «История всех времен и народов весьма убедительно свидетельствует о том, что из непосредственной, незамутненной веры, которую религия внушает своим последователям, живущим деятельной жизнью, исходили самые сильные стимулы и значительные творческие достижения, причем в области социальной не меньше, чем в области искусства и науки».

Я всегда тяготел к идеализму, потому, что всегда принадлежал к нему духовно. Только идеалистам в этом мире и можно доверять, потому что внутреннее биение нерва мысли я всегда обнаруживал только у них.

Как мистик и идеалист, я всегда считал высшие миры более ценными, то есть точнее отражающими реальность. Здесь ситуация весьма напоминает музыку, поэзию, или высокую литературу, более ценные для жизни, чем будни суконного материалиста. Возможно, именно это имел в виду Оскар Уайльд, когда говорил, что не театр из жизни, а жизнь из театра. Правда, творцам всего этого от жизни достаются крохи, но все равно память и высокий дух нам дороже славы и злата.

 

Оловянных солдатиков строем

По шнурочку равняемся мы.

Чуть из ряда вон выйдут умы:

«Смерть безумцам!» — мы яростно воем,

Поднимая бессмысленный рев,

Мы преследуем их, убиваем —

И статуи потом воздвигаем,

Человечества славу прозрев *. (* Автор цитирует П. Ж. Беранже)

 

Не случайно говорят: знание пришло, а мудрость медлит.

В этой книге я буду говорить о разных уровнях или планах реальности и о разных смыслах этого понятия. Принято считать, что реальность одна, а способов ее постижения много. Но так ли это? Сегодня не вызывает сомнения многоуровневая структура человеческого сознания. Знание о реальности также имеет много уровней. Но поскольку сознание — иная сторона бытия, то вполне естественно допустить наличие соответствия между уровнями реальности и сознания.

В мистике постоянно идет речь о высшей и низшей реальности, о тонком плане реальности, о нефизическом (метафизическом, бестелесном) уровне существования, неподвластном современной науке. В Каббале разные уровни реальности описываются мировым древом сефирот. В «Розе Мира» Даниила Андреева Вселенная имеет множество слоев разной материальности и разного положения в иерархии. Наш мир (Энроф), или физическая реальность, находится как бы посередине между мирами Просветления и Даймонов. Границы, отделяющие его от других миров, очень плотные и для большинства непроницаемые.

Мистики часто различают астральный, «ментальный» «эфирный», телесный и иные планы существования, а также разные состояния сознания, каждому из которых соответствуют свои законы и способы восприятия, взаимодействия сознания и внешней реальности.

Часто, характеризуя вселенские уровни, мистики говорят о многочисленных формах и фазах реальности, которые, в свою очередь, существуют на нескольких уровнях функциональной активности — от Бесконечности, Абсолютов и предельных сущностей до сущностей конечных и незавершенных.

Из многоуровневого характера реальности исходят и ученые, работающие в рамках Международного центра трансдисциплинарных исследований. Этот подход основан на том, что в природе и наших знаниях о ней существуют различные уровни реальности и, соответственно, различные уровни их восприятия. При этом структура всех уровней реальности в совокупности с их восприятием имеет комплексный характер. Интеграция наук возможна, если обратиться к пространству понимания, которое ныне находится за пределами существующих научных дисциплин.

Чаще всего говорят о трех уровнях реальности:

— обыденном (материальном, классическом, ньютоно-картезианском);

— квантовом (непроявленном, нелокальном);

— сущностном (Божественном, реальности Дао, Брахмана, Высшего Сознания, Мировой Информационной Сети).

В современной квантовой теории разными уровнями реальности считается вечное и сущностное Ничто, непроявленная и нелокальная реальность (физический вакуум), субатомный уровень (струны, кварки, элементарные частицы), различные состояния материальных тел.

В гипотезе Дэвида Бома и Карла Прибрама речь идет о единой и целостной Вселенной, устроенной по принципу голограммы. Это означает, что любая часть Вселенной содержит всю информацию, имеющуюся во всей Вселенной. Иными словами, на высшем уровне реальности всё, что есть во Вселенной, взаимосвязано. В рамках концепции голографической Вселенной даже пространство и время рассматриваются как проекции реальностей более высокого порядка (см. далее).

Реальность в этой теории представляет собой некую суперголограмму, в которой прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. По мнению Д. Бома, мы не можем знать, что еще заложено в эту суперголограмму, но у нас также нет оснований полагать, что в ней не содержится нечто большее. Согласно концепции голографической Вселенной, существуют иерархически организованные уровни реальности, но эта концепция не дает их конкретного описания. Мы можем лишь теоретизировать о высших уровнях голографической Вселенной, исследуя их проекции.

В книге «Иные миры» я выдвинул концепцию инакомирия, согласно которой реальность материального мира, существующего в пространстве и времени, непрерывно меняется вследствие протекающих в нем динамических процессов. Если взять нашу планету и разные масштабы времени, скажем, кратные десяти, то миллиард лет тому назад, 100, 10 и 1 миллион лет тому назад существовали совершенно разные миры практически во всех отношениях — даже геологическом и всепланетарном. Дальнейшая эволюция Солнечной системы, галактик и Вселенной в целом продолжает эту тенденцию радикальных изменений, к которым можно лишь приплюсовать галактические по масштабам изменения нашего сознания и понимания мира. Всё это также относится к теме инакомирия и разных реальностей, хотя в более конкретных проявлениях.

Мы всё лучше понимаем, что материальный мир и соответствующая ему реальность — только малые части Целого, о чем во все времена твердили мистики и только совсем недавно заговорили ученые. Мы близки к тому, чтобы понять, что многие чудеса, числящиеся за магией и мистикой, вполне могут иметь научное объяснение, и к такому объяснению вплотную приблизилась квантовая теория.

И. В. Чусов в книге «Записки физика-экстрасенса» по этому поводу заключает: «Главное чудо, которое находит объяснение и даже обоснование — существование Бога. А если твердо знать, что Он есть, то на вопрос о смысле жизни человечества в целом и каждого человека в отдельности есть ответ! Может быть, именно этого нам не хватало?».

Поскольку квантовая механика относится к числу наиболее быстро развивающихся физических теорий, было бы верхом опрометчивости претендовать на «истину в последней инстанции» — тем более, что из-за обилия ее интерпретаций и различия мнений ведущих физиков мира по целому ряду фундаментальных проблем квантовой теории в настоящее время нет никакой возможности очертить границы познанного и непознанного.

Автор отдает себе отчет в том, что ряд идей, изложенных в этой книге, может вызвать скептическое отношение специалистов, но так случается со всеми «картами местности», рано или поздно нуждающимися в уточнениях и пересмотрах. Совершенно не претендуя на «последнее слово», я вижу свою задачу в том, чтобы показать взаимодополнительность разных способов познания реальности, тем более, что в ходе развития человеческой культуры «окна в мир», пробиваемые в разных областях культуры, требуют согласования наблюдаемых картин *. (* С другими версиями или картинами физической реальности можно познакомиться, например, по выставленным в Интернете работам М. Б. Менского или М. Х. Шульмана, в частности — «Вариации на темы квантовой механики» и «Парадоксы, логика и физическая природа времени»)

Много лет занимаясь реставрацией разрушенных тоталитаризмом пластов культуры, написав более 110 книг по самым различным проблемам культуры, науки, философии, религии, мистики, литературы и искусства, я обратил внимание на огромное подобие мировоззрений людей, принадлежащих разным и совершенно несовместимым мирам — эпохам, культурам, конфессиям и т. п. Исходя из широко распространенной парадигмы единства и целостности сознания-бытия, я ставил перед собой задачу не привести разные взгляды на мироздание к одному знаменателю, а нащупать общности, объединяющие физиков и мистиков, технократов и гуманитариев, величайших пророков древности и наиболее продвинутых ученых современности.

Конечно, в этой книге я не смог избежать ошибок, конечно, книга нуждается в серьезной критике, но меня это не смущает, поскольку я не претендую на «последнее слово» — только на давно назревшую необходимость попытаться перекинуть мостики между разными «окнами в мир». Именно такая возможность установления контактов между разными «несовместимостями» и «противоречиями» давала мне силы завершить эту неблагодарную работу. К тому же я думаю, что противоречия умудряют, обогащают, дополняют наше понимание мира. Их не следует бояться, их следует культивировать для того, чтобы видеть мир как можно шире.

Я убежден в том, что в науке не просто учатся на ошибках, но ошибки нередко стимулируют мышление и даже приводят к новым парадигмам. Я бы усилил мысль: важны не ошибки, а личности «ошибающихся». Скажем, многие ошибки Эйнштейна ценнее для физики, нежели деятельность крупных научных коллективов, десятилетиями топчущихся на одном месте — назовем их вытаптывателями или топтунами науки.

Свидетельствует О. Розеншток-Хюсси: «…Родина физика — не электроны или позитроны. Они могут только довести его до отчаяния. Родина физика — это Эйнштейн, Ньютон, Ган, Планк, Резерфорд, Бор и подобные им имена. Физик погиб бы без этих имен… Лишь тот, чья родина находится в области имен, способен овладеть миром с помощью чисел».

Самые ценные в культуре (равно в искусстве и науке) — это гении экстракласса, глашатаи истин настолько невероятных, что их считают безумцами. Но именно этим безумцам человечество обязано своим движением к Высшей Реальности, не страшащейся безумств.

Ведь никого не смущает, что практически все важные решения, как в жизни, так и в науке, мы принимаем при остром дефиците информации. Поскольку дефицит этот достаточно часто бесконечен, то и вероятность правильности решения должна быть равна нулю. Но ведь многие решения оказываются правильными!

Крупные ученые во все времена были штучными «изделиями». Их невозможно «вырастить» даже в лучших университетах мира. Их можно лишь поддержать. Скажем, в США есть Макартуровская стипендия для талантливых ученых, ее размер — 300–500 тыс. долл. на пять лет и она не требует никаких обязательств. Но проблема крупных ученых не решается даже такими мероприятиями: введи такую стипендию нашим, и ее будут давать номенклатуре или с большим «откатом».

Рейхенбах говорит о конфликте поколений, обсуждая проблему смысла науки. А Комптон, как бы иллюстрируя это, рассказывая о своем визите к Дж. Дж. Томсону в Кембридж, где он встретил его сына Д. П. Томсона, приехавшего на уик-энд, замечает: они забавлялись тем, что рассматривали фотоснимки, полученные с помощью электронных волн *. (* Здесь речь идет о дифракции электронов на кристаллической решетке) И далее: «Видеть великого старого ученого, потратившего лучшие годы своей жизни на доказательство корпускулярной природы электрона, полным восхищения трудами своего сына, открывшего, что электрон в процессе движения образует волны, было поистине драматично».

Слава Богу, такие драмы движут науку, делая невозможное возможным и «безумное» реальным. Цель этой книги — дать единоообразное описание природы и сознания, показать их копланарность и взаимное соответствие, прояснить природу чудесных явлений материи и духа человеческого.

 

НОРМАЛЬНАЯ» НАУКА

Следует обновлять дух.

Г. Башляр

…От единого зренья нас, Боже,

Спаси, и от сна Ньютонова тоже!

У. Блейк

 

Массовые представления о современной науке весьма далеки от реальности. Как институт культуры, наука «заражена» всеми болезнями социума, и наука-небесная богиня всегда сосуществует с наукой-дойной коровой.

В первом приближении существует две науки — творцов и «продолжателей», наука «штучная» и «массовая», наука «элиты» и «середняка-исполнителя». Их не следует разделять или противопоставлять одну другой, потому что они взаимосвязаны и взаимообусловлены, но следует отдавать себе отчет в том, что «высокую науку» творят избранные: основополагающие научные идеи способны выдвигать менее 0,1% ученых, вся остальная наука — из «университетов», кстати, в массе своей тоже весьма посредственных *. (* Здесь достаточно сказать, что в перечне 100 лучших университетов мира единственный университет из бывшего СССР — Московский — находится далеко во второй половине списка). Но и самым выдающимся ученым редко приходит в голову больше двух-трех «стоящих» идей — отсюда «штучность» науки.

Совершенно ошибочны представления о науке как институте «истины в конечной инстанции». Во-первых, научные представления претерпевают такие же «брэйкдауны» А. Тойнби, как и бифуркации И. Р. Пригожина — имеет место периодическая смена научного мировоззрения (смена парадигм). Во-вторых, наука всё еще не преодолела «комплекса средневековости» — я имею в виду не то, что она вышла из средневековых монастырей и университетов, но то, что она до сих пор сохранила монастырскую и инквизиторскую догматику, деление на «верных» и «неверных», отлучение «еретиков» от «церкви» науки. Попробуйте на любом научном формуле заявить, что вы опровергли одну из догм науки, как, скажем, Лобачевский или Больяи, и я вам с шансом 99 против 1 гарантирую остракизм до конца карьеры.

У науки слишком много «котов» — ритуалов, догм, принципов, условий, аксиом, о которых некогда говорил великий индус Шри Ауробиндо Гхош: «Есть история об одном индийском брамине, который каждый день, отправляя ритуал, был вынужден привязывать своего кота, чтобы тот не мешал совершению ритуальных действий. Брамин умер, умер кот, и теперь уже его сын, заботясь о «точном» соблюдении ритуала, купил кота и с примерной аккуратностью привязывал его каждый раз во время жертвоприношения! Кот перешел от отца к сыну как необходимый элемент эффективного проведения ритуала. Возможно, что к нашим «абсолютно бесспорным» законам привязаны такие вот коты» *. (* Сатпрем, Шри Ауробиндо или Путешествие сознания)

К ученым «котам» также относятся тотемы и табу, запреты и риски, связанные с поддержкой научной репутации. Если ученый открыто интересуется мистикой, магией или парапсихологией, то даже в либеральной среде, допускающей однополые браки, он рискует стать изгоем. С этой целью «учеными корпорациями» созданы вполне инквизиторские по своей сущности «комиссии по борьбе с антинаукой».На привычном для большевиков языке это называется «протащить мистику в науку».

Можно привести длинный список крупных ученых, упредивших свое время и подвергшихся остракизму со стороны коллег-неофобов. Маркиза Эмилия дю Шатле затратила значительную часть жизни, чтобы развеять веру «мужей науки», вслед за Ньютоном считавших, что энергия движущегося объекта пропорциональна его массе и скорости. Ее книга «Уроки физики», опубликованная в 1740 году, где идея Лейбница объединена с практическими наблюдениями Виллема Гравесена и на основании этого показана пропорциональность кинетической энергии тел квадрату скорости (а не скорости), на протяжении нескольких десятилетий была предметом язвительных насмешек. Кстати, касательно самой энергии ученые многие годы. вели споры о том, является ли энергия субстанцией (теплородом) или просто физической величиной.

Вольтер с присущей ему едкостью высмеивал «универсальный принцип» Мопертюи, претендовавший на одну из интерпретаций небесной механики, только за то, что в его обосновании ученый прибегал к метафизическим соображениям, мало чем отличавшимся от фундаментальных верований «нормальной» науки. *. (* В сатирах Вольтера Мопертюи представал в образе туповатого доктора Акакия). К этому следует добавить, что по признанию самих физиков, именно универсальность научных принципов часто ведет к невозможности их прямого обоснования **. (** См., например книгу М.Планка «Принцип сохранения энергии». М.; Л., 1939).

Выдающийся немецкий врач Ю. Р. Майер, выступивший с идеей закона сохранения и превращения энергии, испил чашу оскорблений, издевательств и даже пыток в психлечебнице родного города и травли в научной печати после смерти в 1877 г.

Кинетическую теорию газов Уотерстона отказалось рассматривать склонное к экспериментаторству Лондонское королевское общество.

Непрерывные нападки на выдающегося австрийского физика-теоретика Л. Больцмана со стороны противников его кинетической теории газов привели его к самоубийству. Великий математик Анри Пуанкаре резко осудил идеи Больцмана о необратимости как внутренне противоречивые с самого начала.

Когда Фарадей в 30-х гг. XIX века заговорил о физических полях и об электромагнитной природе света, научное сообщество его просто осмеяло. Тяготеющая к физическим телам наука очень долго не воспринимала электромагнетизм всерьез, как ныне не воспринимает биополе, ауру или тонкую реальность.

Когда в 1831 году Дж. Гершель категорически отверг узкую специализацию и воззвал к универсализму, то в ученых кругах это вызвало сомнение в здравости его ума вопреки выдающимся результатам, достигнутым им как ученым. Всё это при том, что даже во второй половине XIX века ученые не смогли достичь согласия относительно проблемы возраста Земли.

Можно упомянуть бешеную критику Маха, когда тот попытался переосмыслить пределы применимости классической механики *. (* Кстати, именно такой пересмотр открыл путь к теории относительности А. Эйнштейна).

В XX веке самым ярким примером псевдонауки считались лучи А. Гурвича и свечение супругов Кирлианов, анализом которых заняты сегодня большие группы биофизиков.

Последнюю проблему необходимо осветить подробнее. Еще в 1920-е годы гистолог Александр Гурвич открыл слабое ультрафиолетовое излучение, испускаемое клетками и стимулирующее их деление. Излучение получило название митогенетического, было подтверждено несколькими лабораториями, но по причине «такого не может быть никогда» было незаслуженно забыто. Скорее всего этому способствовало введение Гурвичем «идеалистического» и «псевдонаучного» понятия морфогенетического поля, направляющего развитие единственной клетки зародыша в сложнейший организм.

Исследования А. Гурвича были продолжены только в 60-70-е годы, когда несколько независимых групп исследователей подтвердили существование «патологического» свечения биологических объектов. В частности, В. Казначеевым с сотрудниками было проведено несколько тысяч экспериментов, не только подтвердивших результаты Гурвича, но позволивших обнаружить прежде неизвестные свойства «целостности и единства» живой материи. Колония клеток с помощью кварцевой перегородки, пропускающей УФ-излучение, разделялась на две герметично изолированные части. Одну из частей убивали посредством смертельной дозы радиации, химических ядов или болезнетворных вирусов. При этом у родственной колонии в соседнем отсеке, не подвергавшемся смертоносному воздействию, каждый раз развивались те же симптомы поражения, что и в первой колонии. Поскольку изоляция частей проводилась очень тщательно, был сделан вывод, что неким образом клетки обмениваются информацией, закодированной в их ультрафиолетовом излучении.

В 1930-е годы супругами Семеном и Валентиной Кирлиан методом высоковольтной фотографии удалось зафиксировать свечение газов под воздействием высокочастотного электромагнитного поля — переливающуюся разными цветами «ауру» вокруг живой материи. Такое свечение может наблюдаться на некотором расстоянии от исследуемого объекта и нести информацию о его состоянии. Самое интересное наблюдение получило название «фантом листа»: после удаления части листа растения удавалось сфотографировать его корону, имеющую такую форму и структуру, будто лист по-прежнему цел. Открытие «удерживания памяти» объекта навело исследователей на мысль, что излучение энергии вокруг листа образует нечто вроде голограммы, которая играет роль морфогенетического поля, организующего живое вещество.

Наверное, можно написать целую книгу о гонениях на первопроходцев науки и о большом времени запаздывания в признании многих выдающихся открытий. Скажем, предметом многочисленных насмешек были научные построения Юнга, Фрейда, Адлера, Лири… Список можно продолжать до бесконечности, и эти многочисленные уроки неофобии так и не усвоены твердолобыми учеными. Вряд ли вы прочитаете о них хотя бы в одном из существующих учебников, а ведь именно на подобных примерах следовало бы учить молодежь неофилии.

Не по этой ли причине и сегодня экспериментальные и теоретические работы, содержащие результаты, не согласующиеся с официальными научными парадигмами, встречаются научным сообществом в штыки, и необходимы огромные мужество, смелость, воля и время, дабы обратить «неверных» в новую «веру».

Хотя наука прикрывается принципами ничем не ограниченного любопытства, свободы и либерализма знания, это только красивая мина: любопытство движет малую часть «ученой братии», а «юным дарованиям», вступающим в научную схватку с «динозаврами» науки, гарантирована трудная жизнь в науке, хотя именно они, такие дарования, торят путь знания. Неофобы и неофилы (консерваторы и пионеры, торящие новые пути) в науке столь же распространены, как и в повседневной жизни. Новое в науке побеждает отжившее отнюдь не в результате споров, якобы рождающих истину, но в результате ухода со сцены вышеуказанных динозавров.

Хотя наука действительно относится к либеральным институтам культуры, этого никак нельзя сказать о реальной научной картине мира, которая «охраняется» жрецами науки вполне в духе инквизиции — я имею в виду «общеобязательность» принципов и бескопромиссность по отношению к любого рода еретикам. Почти все перечисленные далее фундаментальные принципы построения науки защищались консервативными учеными «до последнего вздоха». Если все другие институты культуры (искусство, философия, религия) носят конфессиональный или «цеховой» характер и только в исключительных случаях претендуют на «единство», то обязательность научных выводов возводится в принцип науки невзирая на всю историю ее развития — я имею в виду постоянную смену научных парадигм, известных как научные революции Т. Куна.

Принципы «нормальной» науки

Hаука как сформировавшаяся область человеческой деятельности существует около 200 лет, а может быть, и еще меньше. До ХХ в. физика исключительно редко становилась профессией — немногие фарадеи удовлетворяли свое любопытство за свой же счет.

Как любая сфера человеческой деятельности, наука, при всей своей самодостаточности, имеет свои догмы и ограничения в методах, подходах и целях. Эпоха Просвещения строила фундамент науки на следующих основаниях:

— полное соответствие научных знаний экспериментальным наблюдениям; говоря по-иному, физические свойства объектов существуют сами по себе, они объективны и не зависят от измерения; при этом измерение одной системы не влияет на результат измерения другой системы;

— объективность (независимость от сознания): знание объективно и «вырабатывается» мозгом приблизительно так, как желчь — печенью;

— эволюционное восхождение от относительной к объективной истине;

— четкое разделение объекта и субъекта познания и связанное с этим резкое противопоставление «материи» и «сознания».

— соответствие здравому смыслу — рациональность, логичность, однозначность, необратимость, проявленность, наличие причинно-следственных связей, локализация в пространстве-времени;

— полнота и унитарность описываемой картины мира;

— концепция детерминизма в его лапласовском варианте, то есть абсолютная заданность (и предсказуемость) всего происходящего; как следствие детерминизма, подчиненность реальности причинно-следственным связям;

— позаимствованный у религии абсолют строгости и непогрешимости научной истины;

— единичность мира и единственность наблюдаемой реальности;

— открытые законы природы верны всегда и везде;

— материальность изучаемых объектов;

— воспроизводимость результатов наблюдений;

— наука изучает только реальность, локальность, фиксированность в пространстве и времени («данное нам в ощущении»); иногда даже говорят об ученых как «локальных реалистах»;

— вместе с пониманием природы мы обретаем владычество над ней.

Стремление контролировать всё и вся наиболее ярко воплощена в патологических личностях утопистов, расчерчивающих мир «по науке», и особенно у Фрэнсиса Бэкона, который, расхваливая новые эмпирические методы в науке, употреблял при этом откровенно злобные выражения: природу пора «загнать, затравить», «поставить на службу», «сделать рабыней», «взять под стражу», «пытками выбить из нее все секреты».

Комментирует Ф. Капра: «Это представление природы в образе женщины под пытками, из которой добывают ее секреты с помощью механических устройств, сильно напоминает процессы над ведьмами в том же семнадцатом веке; Бэкон знал, о чем говорил, поскольку состоял генеральным прокурором при короле Джеймсе I. В его лице мы уже видим решительную и пугающую связь между механистическими науками и патриархальными ценностями; эта связь трагически отразилась на всем дальнейшем развитии науки и технологии».

К сказанному так и хочется добавить имена Маркса, Энгельса и их многочисленных «учеников», чьи «научные» идеи на практике обошлись миру в сотни миллионов человеческих жизней.

Все они — от Бэкона до Маркса — не понимали, что наука — только диалог между человеком и природой, в котором природа всегда берет верх над человеком, разрушая его иллюзии и утопии.

В классической физике, построенной на ньютоновской механике и декартовской философии, мир рассматривался как механизм, построенный из элементарных материальных блоков. Ньютоно-картезианская наука создала образ человека как биологической машины, напрочь лишенной духовной природы.

Программу науки, разделяемую всеми выдающимися физиками доквантовой эпохи (Ньютон, Гюйгенс, Эйлер, Лаплас), четко сформулировал Гельмгольц: «Задача физических наук состоит в том, чтобы все физические явления свести к силам притяжения и отталкивания, величина которых зависит от расстояния между взаимодействующими точками». К чему привело такое «сведение», ясно из принципа Лапласа: дайте мне координаты всех «точек» и законы их движения — и я предскажу вам всё будущее мира.

На самом деле, и тогда дело обстояло отнюдь не столь благостно и благополучно. Скажем, создавая небесную механику, Ньютон так и не смог объяснить эллипсное движение планет, при котором Солнце находится в одном из фокусов эллипса, а не в его центре — впоследствии эта нерешенная проблема выпала из поля зрения физиков и как бы перестала существовать. К разным вариантам ее решения физика вернулась лишь в наши дни *. (* Например, см. Н. К. Носков. К вопросу об ограничении области применения классической механики. МГП «Принт» ИФВЭ АН Каз.ССР, Алма–Ата, 1991).

Бэконовские и локковские идеи господства человека над природой и «знания — силы» содержат внутренний изъян: они всецело опираются на рассудок, а не на бесконечную мощь сознания человека. Рассудочное Просвещение имело дело исключительно с «проявленной» реальностью, считая всё остальное мистикой, религией или предрассудком. Тем самым оно ограничило возможности расширения знания и постижения «иных миров» уровнем грубой материи и логичностью мысли. Сама мысль отождествлялась Декартом с существованием, а научная истина — с аристотелевой логикой. На самом деле то была довольно бездуховная эпоха, хотя и в ней возникали гении масштаба Ньютона, Паскаля, Беркли и позже Киркегора.

Рене Декарт требовал четко разграничить «физику мира» и «метафизику человека», имея в виду отнюдь не разделение физики и философии, но «разграничение между миром и человеком». Это был принцип объективации знания, потерпевший сокрушительное поражение в ходе развития науки. Я уже не говорю о том, что законы природы имеют смысл, только если определены границы их использования, и ни один из известных законов не работает на всех уровнях реальности и не охватывает огромное количество «исключений». Эмпирика всегда превалирует на теорией.

Сегодня мы знаем, что принцип «бритвы Оккама» также порочен — не потому, что Лаплас обходился без Бога, но потому, что простейшие объяснения тормозят развитие науки. Попытаюсь пояснить. Принцип «бритвы Оккама» в приложении к науке означает, что при существовании несколько логически непротиворечивых объяснений какого-либо явления, верным следует считать самое простое из них: не следует вводить новые законы, чтобы объяснить какое-то новое явление, если это явление можно объяснить старыми законами. Хотя Оккам сформулировал этот принцип как подтверждение существования Божия, с помощью Которого можно всё объяснить, не вводя ничего нового, уже Лаплас на вопрос Наполеона, почему слово «Бог», беспрерывно повторяемое Лагранжем, в его сочинении не встречается вовсе, ответил: «Это потому, что я в этой гипотезе не нуждался».

Альберт Эйнштейн переформулировал принцип «бритвы Оккама» следующим образом: «Всё следует упрощать до тех пор, пока это возможно, но не более того». Современная наука почти не пользуется этим принципом даже в его интерпретации отцом современной физики. Воистину К. Ясперс имел основание говорить: «Мир без Бога на закате науки»…

«Нормальная» наука, построенная на указанных принципах, на протяжении почти трех веков отвергала и даже высмеивала бесчисленные наблюдения из самых разных областей человеческой практики, несовместимые с механистическим и редукционистским мышлением, которое для многих стало синонимом научного подхода. Даже сегодня, когда развитие квантовой теории полностью разрушило перечисленные «основы», все еще находятся защитники «научных святынь», мало чем отличающихся от религиозных фанатиков времен Лойолы. Вне всякого сомнения, механистическое мировоззрение задержало развитие науки и способствовало многим кризисным явлениям в ней.

Мы не можем считать главным отличительным признаком науки даже приносимую ей практическую пользу: во-первых, надо взвесить пользу и вред «торжества разума» на весах Паскаля; во-вторых, огромную пользу человечеству приносят ненаучные средства познания — от духовных практик древности до искусства и мудрости веков. Когда профаны утверждают, что «мистические теории в этом плане принципиально бесполезны», то мне хочется задать им вопрос: как скоро появилась бы «нормальная» наука без Гермеса Трисмегиста, Лао Цзы, Пифагора, Платона и мистиков Средневековья (включая Ньютона)?

Крупнейший ученый современности, лауреат Нобелевской премии Илья Романович Пригожин развенчал основные мифы «нормальной» науки как храма объективной истины, отказавшейся от всего человеческого. По поводу классической физики он писал: «Ныне мы знаем, что триумф классической науки был эфемерным. Наши современные воззрения на природу времени, пространства и материи имеют мало общего с воззрениями Ньютона».

Исследование И. Р. Пригожиным диссипативных структур и открытый им принцип, лежащий в их основе («порядок через флуктуации») полностью разрушили бытующие в науке представления об абсолютном диктате второго закона термодинамики и о принципах эволюции жизни. Выяснилось, что, кроме квантового принципа неопределенности, в ходе различных процессов возникают точки бифуркации, в которых ход процесса принципиально непредсказуем. Дальнейшие исследования показали, что этому принципу подчинены не только химические реакции: он представляет собой базисный механизм развертывания эволюционных процессов во всех областях — от атомов до галактик, от отдельных клеток до человеческих существ, обществ и культур.

Расхождение декларируемых фундаментальных принципов и научной практики — феномен отнюдь не новый. Это всегда имело место в науке, но стало особенно очевидным на протяжении последних нескольких десятилетий.

Просто удивительно, что наука, столетиями бывшая для ее отцов способом бегства от реальности с ее своекорыстием и конфликтами, вдруг стала «новой реалией», во многом превосходящую ту, от которой пытались укрыться отцы-основатели.

Материалистическая модель мироустройства начала давать сбои, как только наука перешла от макроскопических тел к субатомным процессам в физике и к высшим состояниям сознания в психологии.

Первым разрушительным ударом по ньютоновой концепции мира «твердых шаров» стали идеи Герца, Фарадея и Максвелла, согласно которым Вселенную нельзя построить только из частиц: электромагнитные феномены не укладывались в договорные постулаты старой физики. И пошло, поехало…

Альберт Эйнштейн отнюдь не случайно назвал науку «драмой идей», и эта драма в значительной мере относится к деятельности самого автора «Эволюции физики», откуда я взял это проницательное определение.

Так вот, — здесь неофобам следует насторожиться! — все указанные основания старой науки в ходе ее развития подверглись сильной эррозии, и, как мы увидим, за три столетия почти полностью разрушились. Новая квантовая картина мира возникла на совершенно иных основаниях и привела к совершенно непривычной картине мироздания, хотя это все еще глубоко не осознано большинством «тружеников науки».

Я не ставлю своей целью детально анализировать «крушение» вышеуказанных оснований «нормальной» науки, тем более, что это частично сделано в моей предыдущей книге «Что такое наука?». Ограничусь лишь небольшими комментариями и отсылками к авторитету творцов современной науки, сознавая, что такой прием также носит средневековый характер, когда истинность отожествлялась с авторитетностью (авторитарностью?).






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных