Из инквизиционных протоколов доминиканского патера Жан-Петро Бариби 2 страница

— Коробка в стене? — перебила я его.

И что такое «флигель»?

Ксемериус кивнул.

— О, мне кажется, ты разбудила своего брата.

Я резко обернулась. Мой двенадцатилетний брат Ник стоял в дверях своей комнаты и двумя руками пытался пригладить свои растрепанные рыжие волосы.

— А с кем это ты говоришь, Гвенни?

— Сейчас середина ночи, — прошептала я. — Иди спать, Ник.

Ник нерешительно посмотрел на меня, и я буквально видела, что с каждой секундой он все больше и больше просыпался.

— Что там с коробкой в стене?

— Я… я хотела поискать, но я думаю, что будет лучше подождать, пока станет светло.

— Глупости! — сказал Ксемериус. — Я вижу в темноте, как… ну скажем, как сова. Кроме того, не очень удобно обыскивать дом, когда все не спят. Разве что ты хочешь, чтобы еще больше людей в этом поучаствовало.

— У меня есть фонарик, — сказал Ник. — А что в этой коробке?

— Я точно не знаю. — Я коротко задумалась. — Может быть, что-то от дедушки.

— О, — сказал Ник заинтересованно. — И где приблизительно спрятана эта коробка?

Я вопросительно посмотрела на Ксемериуса.

— Я видел ее со стороны потайного хода за толстым мужиком с бакенбардами на коне, — сказал Ксемериус. — Но кто прячет тайны… э-э-э… сокровища в скучном сундуке? Крокодил звучит более многообещающе. Кто знает, чем его набили? Я за то, чтобы вспороть ему живот.

Поскольку с крокодилом мы уже были знакомы, я была против.

— Мы сначала посмотрим в коробке. Полость в стене — звучит довольно неплохо.

— Ску-у-у-у-учно! — завопил Ксемериус. — Скорее всего, какой-то твой предок прятал там трубочный табак от своей старухи. Или… — Очевидно, ему пришла на ум мысль, которая его позабавила, потому что он внезапно ухмыльнулся. — …Или отдельные части тела невоспитанной служанки!

— Коробка стоит в секретом проходе за портретом прапрапрадедушки Хью, — объяснила я Нику. — Но…

— Я только возьму фонарик! — Он тут же развернулся.

Я вздохнула.

— Что ты опять вздыхаешь? — Ксемериус закатил глаза. — Его присутствие вовсе не помешает. — Он расправил крылья. — Я сделаю кружок и проверю, спят ли глубоко и крепко остальные. Мы же не хотим, чтобы твоя остроносая тетка застала нас в тот момент, когда мы найдем бриллианты.

— Какие бриллианты?

— Думай позитивно! — Ксемериус поднялся в воздух. — А чего бы тебе хотелось? Останки невоспитанной служанки? Все зависит от ожиданий. Встречаемся перед толстым мужиком на кобыле.

— Ты с призраком разговаривала? — Ник снова был рядом, выключил свет в коридоре и вместо него включил свой фонарик.

Я кивнула. Ник никогда не сомневался, что я могу видеть призраков, скорее наоборот. Уже в четыре года (мне было восемь) он защищал меня изо всех сил, если кто-то не верил мне. Тетя Гленда, например. Мы каждый раз ссорились, когда она шла с нами в Harrods,^[2] где я разговаривала с симпатичным швейцаром в униформе — мистером Гриззли. Поскольку мистер Гриззли уже пятьдесят лет как умер, никто, конечно, не мог проявить должного понимания, когда я останавливалась и начинала рассказывать о Виндзорах (мистер Гриззли был горячим поклонником королевы), о слишком дождливом июне (погода была второй любимой темой мистера Гриззли). Многие смеялись, некоторые называли детскую фантазию «божественной» (что они обычно подчеркивали еще тем, что взъерошивали мне волосы), некоторые просто качали головой, но никто не раздражался так, как тетя Гленда. Ей было неловко, она пыталась меня оттащить и ругалась, когда я упиралась ногами, говорила, чтобы я брала пример с Шарлотты (которая, кстати, уже тогда была само совершенство — у нее даже заколка для волос никогда не слетала), и — что было самым бессовестным — грозила лишить меня десерта. Но хотя она всегда приводила в действие свои угрозы (а я любила десерт в любом виде, даже сливовое пюре), я просто не могла пройти мимо мистера Гриззли. Каждый раз Ник пытался мне помочь, умоляя тетю Гленду отпустить меня, ведь у бедного мистера Гриззли нет больше никого, с кем бы он мог поболтать, и каждый раз тетя Гленда обезоруживала его, говоря сладким голосом: «Ах, малыш, когда ты наконец поймешь, что твоя сестра просто хочет быть в центре внимания? Нет никаких призраков! Или ты видишь здесь кого-нибудь из них?» Ник каждый раз вынужден был печально покачать головой, а тетя Гленда при этом победно улыбалась.

В день, когда она решила никогда больше не брать нас с собой в Harrods, Ник внезапно изменил свою тактику. Крохотный, пухлощекий (ах, он был таким хорошеньким, когда был маленьким, и при этом восхитительно шепелявил!), он встал перед тетей Глендой и закричал: «А знаешь, что мне сейчас сказал мистер Гриззли, тетя Гленда? Он сказал, что ты — злая распочарованная ведьма!» Конечно, мистер Гриззли ничего подобного не говорил (для этого он был слишком воспитан, а тетя Гленда была слишком ценной клиенткой), но моя мама накануне вечером сказала что-то похожее. Тетя Гленда сжала губы и, взяв Шарлотту за руку, гордо удалилась.

Дома потом произошел ужасный скандал (мама разозлилась, что мы одни должны были добираться домой, а тетя Гленда сделала заключение, что распочарованная ведьма исходит от мамы), и в конечном итоге нам не разрешалось больше ходить с тетей Глендой за покупками. Слово «распочарованная» мы в семье охотно используем, между прочим, до сих пор.

Когда я стала старше, я перестала рассказывать всем, что я могу видеть вещи, которые они не видят. Это самое умное, что можно было сделать, чтобы меня не считали сумасшедшей. Только перед братом и сестрой и еще перед Лесли мне никогда не нужно было притворяться, потому что они мне верили. Насчет мамы и бабушки Мэдди я не была до конца уверена, но они хотя бы никогда не смеялись надо мной. Так как у бабушки Мэдди время от времени были видения, она наверняка точно знала, как чувствуешь себя, когда тебе никто не верит.

— Он симпатичный? — шепнул Ник. Конус света от его фонарика танцевал по ступенькам.

— Кто?

— Ну, призрак!

— Ничего так, — пробормотала я правдиво.

— А как он выглядит?

— Очень мило. Но он думает, что он страшно опасный!

Пока мы на цыпочках спускались на второй этаж, на котором жили тетя Гленда и Шарлотта, я описала Ксемериуса так хорошо, как могла.

— Кла-а-а-асс! — зашептал Ник. — Невидимое домашнее животное! Тебе можно только позавидовать!

— Домашнее животное! Не вздумай сказать такое в присутствии Ксемериуса.

Я чуточку надеялась услышать храп кузины за дверью спальни, но Шарлотта, конечно же, не храпела. Совершенные люди не производят некрасивые звуки. Распочарованно.

Когда мы спустились еще на пол-этажа ниже, мой маленький брат протяжно зевнул, и я тут же почувствовала угрызения совести.

— Послушай, Ник, сейчас полчетвертого утра, а у тебя с утра школа. Мама меня убьет, если узнает, что я не давала тебе спать.

— Я совершенно не хочу спать! А ты будешь злюкой, если станешь искать дальше без меня! А что спрятал дедушка?

— Понятия не имею. Может, какую-то книгу, в которой он мне всё объясняет. Или хотя бы письмо. Дедушка был Великим мастером Хранителей. Он знал всё обо мне и об этой ерунде со временем, а еще он знал, что не Шарлотта унаследовала тот самый ген. Потому что я собственной персоной встретила его в прошлом и всё ему рассказала.

— Тебе хорошо, — шепотом сказал Ник и, почти стыдясь, добавил: — Честно говоря, я почти не помню его. Я только помню, что у него всегда было хорошее настроение и что он был совсем нестрогим — полная противоположность по сравнению с леди Аристой. А еще у него всегда были карамельки, и от него пахло чем-то специальным.

— Трубочным табаком. Осторожно!

Я едва успела удержать Ника. Мы уже спустились со второго этажа, но по пути на первый нужно было пройти еще пару противных ступенек, которые кошмарно скрипели. Тайные ночные походы в кухню в течение многих лет явно оказали на меня учебный эффект. Мы обошли опасные места и добрались до портрета прапрапрадедушки Хью.

— Окей. Ну что, начнем.

Ник посветил нашему предку в лицо.

— Ужасно, что он назвал свою лошадь Толстая Анни! Она худенькая, а он сам выглядит как откормленный боров с бородой!

— Да, я тоже так считаю.

Я нащупала за рамой задвижку, которая запускала механизм потайной двери. Как обычно в таких случаях, ее немного клинило.

— Все спят, как сытые младенцы. — Ксемериус, запыхавшись, приземлился рядом с нами на ступени. — То есть, все, кроме мистера Бернхарда. Очевидно, он страдает от бессонницы. Но не волнуйся, он нам не помешает: он накрыл стол в кухне, ест холодные сосиски и смотрит фильм с Клинтом Иствудом.

— Очень хорошо.

Как положено, со скрипом картина подалась вперед и открыла проход к нескольким ступеням между стенами, которые через полтора метра заканчивались перед следующей дверью. Эта дверь вела в ванную комнату первого этажа и с другой стороны была замаскирована зеркалом от пола до потолка. Раньше мы часто развлекались, пробегая через проход (нам нравился риск, потому что никогда нельзя было знать, есть ли кто-то как раз в этот момент в ванной), но для чего действительно был задуман этот проход, мы так и не поняли. Может, какому-то нашему предку просто нравилось представление, что он в любой момент может незаметно исчезнуть из тихого местечка.

— И где же коробка, Ксемериус? — спросила я.

— Шлева. Мешду штенами.

В полутьме я не могла разглядеть точно, но мне послышалось, что он ковыряется в зубах.

— «Ксемериус» не так-то легко выговорить, — сказал Ник. — Я его буду называть Ксеми. Или Мери. А можно я достану коробку?

— Она стоит слева, — сказала я.

— Тебя шамого нежя выговорить, — сказал Ксемериус. — Кшеми или Мерри — ага, шейчаш! Я проишхожу из штаринного рода могушественных демонов и наш нажывают…

— Слушай, у тебя что-то во рту?

Ксемериус сплюнул и почмокал.

— Уже нет. Я сожрал голубя, который спал на крыше. Дурацкие перья.

— Ты не можешь есть!

— Ничего не понимаешь, но всегда должна вставить пару слов, — сказал Ксемериус обиженно. — И жалеет для меня одного-единственного голубя.

— Ты не можешь есть голубей, — повторила я. — Ты — призрак.

— Я — демон! Я могу есть всё, что захочу! Однажды я сожрал целого священника. С сутаной и крахмальным воротничком. Что ты смотришь так недоверчиво?

— Смотри лучше, чтобы никто не шел.

— Эй! Ты что, мне не веришь?

Ник уже спустился по ступенькам и светил фонариком на стену.

— Я ничего не вижу.

— Потому что коробка стоит за камнями. В пустой полости, пустая ты голова! — сказал Ксемериус. — И я не вру! Если я говорю, что сожрал голубя, значит я действительно его сожрал.

— Она стоит в пустом пространстве за камнями, — сообщила я Нику.

— Но ни один из них не выглядит расшатанным.

Мой маленький брат присел на корточки и попробовал надавить на стену в разных местах.

— Алло-о-о-о! Я разговариваю с тобой! — сказал Ксемериус. — Ты что, меня игнорируешь, плакса? — Когда я и дальше не сказала ни слова, он не выдержал: — Ну хорошо, это был призрачный голубь. Но это все равно считается.

— Призрачный голубь — не смеши меня. Даже если бы призрачные голуби существовали — а я еще ни одного не видела — ты бы все равно не мог их есть: призраки не могу убивать друг друга.

— Они сидят очень плотно, эти камни, — объяснил Ник.

Ксемериус сердито фыркнул.

— Во-первых, голуби тоже могут иногда решить, что остаются на Земле в виде призраков, черт его знает почему. Может, у них остались еще непогашенные счета с какой-нибудь кошкой. И во-вторых, объясни-ка мне, пожалуйста, как ты можешь отличить призрачного голубя от обыкновенного. А в-третьих: их призрачная жизнь заканчивается, когда я их съедаю. Потому что я не просто призрак, а — сколько раз тебе можно повторять! — демон. Может быть, в вашем мире я и не могу многого сделать, но в мире призраков я по-настоящему важная персона. Когда ты уже это наконец-то поймешь?

Ник поднялся и ударил пару раз ногой по стене.

— Не-е-е-ет, тут ничего нельзя сделать.

— Тс-с-с-с! Перестань, это очень громко. — Я вернулась из прохода и посмотрела на Ксемериуса с упреком. — Ну ладно, важная персона. И что теперь?

— Что теперь? Я разве что-нибудь говорил о расшатанных камнях?

— И как мы должны добраться до коробки?

Ответ «С помощью молотка и зубила» был очевидным. Только сказал это не Ксемериус, а мистер Бернхард.

Я застыла от страха. Мистер Бернхард стоял от меня всего в каком-то метре. В полутьме было видно, как блестели его «совиные» очки в позолоченной оправе. И его зубы. Могло так быть, что он улыбался?

— Ох, блин! — От волнения Ксемериус выплеснул немного воды на ковровую дорожку. — Он должен был сосиски вдыхать, а не есть. Или фильм оказался отвратительным. Сегодня на Клинта Иствуда уже нельзя положиться.

К сожалению, я была не в силах произнести что-то другое кроме: «Ч-ч-ч-что?»

— Молоток и зубило были бы правильным выбором, — повторил мистер Бернхард абсолютно спокойно. — Но я предлагаю отложить это мероприятие на некоторое время. Хотя бы для того, чтобы не мешать ночному покою остальных жителей, когда вы станете доставать сундук из тайника. О, с нами мастер Ник. — Он смотрел в свет фонарика не моргая. — Босиком! Вы можете простудиться. — Он сам был в шлепанцах и элегантном халате с вышитой монограммой. В. Б. (Вальтер? Вилли? Виганд? Для меня мистер Бернхард всегда был человеком без имени).

— А откуда вы знаете, что мы ищем коробку? — спросил Ник. Он говорил уверенным тоном, но по широко раскрытым глазам я видела, что он так же испуган и смущен, как и я.

Мистер Бернхард поправил очки.

— Ну, вероятно, потому что я эту — ц-ц-ц — коробку собственноручно туда замуровал. Речь идет о сундуке, с драгоценной резной инкрустацией, сделанном в начале восемнадцатого века, который принадлежал вашему дедушке.

— И что внутри? — спросила я, наконец-то снова обретя способность говорить.

Мистер Бернхард посмотрел на меня с осуждением.

— Разумеется, я был не вправе задавать такие вопросы. Я спрятал здесь сундук исключительно по распоряжению вашего деда.

— Так я и поверил, — сказал Ксемериус ворчливо. — Он же сует свой любопытный нос везде. И подкрадывается, убаюкивая подозрительность некоторых холодной сосиской. Но это ты, комнатный фонтанчик, виновата, что не поверила мне. Если бы ты не обвинила меня во лжи, он бы не смог незаметно подкрасться, дряхлый Не-хочу-лежать-в-постели-мистер!

— Само собой разумеется, я с удовольствием помогу вам достать сундук, — продолжал мистер Бернхард. — Предпочтительно сегодня вечером, когда ваши бабушка и тетя пойдут на собрание женского Ротари-клуба. Поэтому я бы предложил сейчас всем отправиться в кровать, ведь у вас сегодня еще школа.

— Ну да, конечно, а он пока сам достанет эту штуку из стены, — сказал Ксемериус. — Заберет себе бриллианты, а для нас положит пару грецких орехов. Мы в курсе!

— Ерунда, — пробормотала я.

Если мистер Бернхард собирался сделать нечто подобное, он бы уже давно это сделал, потому что, кроме него, никто о коробке не знал. Что же, черт побери, может там лежать, если дедушка замуровал ее в собственном доме?

— А почему вы хотите нам помочь? — спросил Ник, опередив крутившийся у меня на языке вопрос, сформулировав его довольно грубо.

— Потому что я умею хорошо управляться с молотком и зубилом, — ответил мистер Бернхард. И еще тише добавил: — И потому что, к огромному сожалению, ваш дедушка не имеет возможности лично помочь мисс Гвендолин.

Внезапно у меня опять перехватило горло, я снова боролась со слезами.

— Спасибо, — пробормотала я.

— Рано пока радоваться. Ключ к сундуку… утерян. И я не знаю, сумею ли преодолеть себя, чтобы издеваться над таким драгоценным предметом ломиком.

Мистер Бернхард вздохнул.

— Это значит, вы ничего не расскажете нашей маме и леди Аристе?

— Не расскажу, если вы сейчас же отправитесь в постель.

Я опять увидела, как в полутьме блеснули его зубы, прежде чем он повернулся и пошел наверх по лестнице.

— Спокойной ночи. Попробуйте немного поспать.

— Спокойной ночи, мистер Бернхард, — пробормотали Ник и я.

— Старый негодяй, — сказал Ксемериус. — Так и знай, я теперь с тебя глаз не спущу!

~~~

Круг крови сомкнется однажды,

В себя заключив бесконечность.

И Мудрости Камень притянет

В объятья суровую вечность.

Великая сила, что ныне

В одеждах ребячьих взрастает,

Тому, кто сей тайной владеет,

Бессмертье и власть обещает.

Но будь осторожен у края,

Пред самой последней чертою.

Судьбы путь земля поменяет,

С Двенадцатой новой звездою.

То, что накоплено, смысл потеряет,

Канет в неант,^[3] как растаявший сон,

Сила рассыпется, юность растает,

На исчезновение Дуб обречен.

Только тогда Орел цели достигнет

И воцарится во власть навсегда,

Когда на темнеющем небе поникнет,

В пропасть скатившись осколками вспыхнет,

— Двенадцатая звезда.

Но помни! Что только любови терзанья,

И сердце, стрелою пронзенное влет,

Звезда от печали, тоски и страданья

Сама свою гибель найдет.

Из тайных рукописей графа Сен-Жермена ^[4]

Глава вторая

— Итак? — Наша одноклассница Синтия встала перед нами, расставив руки и загораживая дорогу вверх, на второй этаж. Те, кто должны были протискиваться справа и слева от нас, жаловались на затор. Но Синтии это было безразлично. Она вертела в пальцах уродливый галстук, составляющий часть формы школы Сент-Леннокс, и сохраняла на лице строгое выражение. — Как можно представить ваши костюмы?

В наступающие выходные у нее был день рождения, и она пригласила нас на ежегодную костюмированную вечеринку.

Лесли нервно помотала головой.

— Ты знаешь, что становишься все более и более странной, Син? Я имею в виду, ты и раньше была с причудами, но в последнее время это особенно заметно. У гостей не спрашивают, в чем они придут на вечеринку!

— Вот именно! А то смотри, так может получиться, что праздновать ты будешь в одиночестве.

Я попыталась протиснуться мимо Синтии. Но она молниеносным движением схватила меня за руку.

— Каждый раз я придумываю интереснейший девиз для вечеринки, и всегда находится кто-то, кто его не придерживается, — сказала она. — Мне вспоминается Карнавал животных. И некоторые, которые пришли с одним пером в волосах, заявив, что они изображают курицу. Да, у тебя есть основания виновато смотреть, Гвенни. Я точно помню, чья это была идея.

— Не у каждой мамы есть хобби делать маски слона из папье-маше, — сказала Лесли, в то время как я угрюмо бормотала «нам пора».

Я удержалась, чтобы не добавить, что мне в настоящий момент плевать на вечеринку у Синтии. Скорее всего, это и так было заметно. Хватка на моей руке стала сильней.

— А Пляжную вечеринку у Барби вы еще помните?

Было видно, что от этого воспоминания по спине Синтии пробежала дрожь — обоснованно, между прочим. Она набрала побольше воздуха:

— В этот раз я хочу быть уверена. «Зеленым зелено» — чудесный девиз, и я не позволю кому-нибудь его испортить. Для большего понимания: зеленого лака для ногтей или зеленого шарфика — недостаточно.

— А ты отойдешь, если я тебе поставлю фингал под глазом? — прорычала я. — До твоей вечеринки он как раз позеленеет.

Синтия сделала вид, что не услышала меня.

— Я, например, буду изображать Элизу Дулиттл — продавщицу цветов из викторианских времен. У Сары — совершенно гениальный костюм зеленой паприки, хотя я еще не знаю, что она будет делать, если ей понадобится в туалет. Гордон придет в наряде лужайки с маргаритками, полностью сделанном из искусственного газона.

— Син…

Но она не дала отодвинуть себя в сторону.

— А Шарлотта шьет специально для вечеринки костюм у портнихи. Но что это будет — пока секрет. Не правда ли, Шарлотта?

Моя кузина Шарлотта, зажатая со всех сторон пятиклассниками, пыталась остановиться, но толпа неумолимо несла ее вверх по лестнице.

— Ну, угадать вообще-то не очень сложно. Скажу только: тюль в семи различных оттенках зеленого. И, скорее всего, меня будет сопровождать король Оберон.

Последнее предложение она уже крикнула через плечо. При этом смотрела на меня и странно улыбалась. То же самое она делала за завтраком. Я готова была швырнуть в нее помидором.

— Молодец Шарлотта! — сказала довольно Синтия.

— Приходите в зеленом и в сопровождении парней. Они — мои самые дорогие гости.

Спутник Шарлотты не был же… нет… исключено. Гидеон никогда не приклеит себе острые уши. Или приклеит? Я посмотрела вслед Шарлотте, которая даже в толкучке двигалась, как королева. Рыжие волосы она уложила в сплетенную в старинном стиле прическу, и девочки из младших классов смотрели на нее с той смесью возмущения и восторга, которая возникает из настоящей зависти. Скорее всего, завтра школьный двор будет переполнен миленькими прическами, заплетенными на различные лады.

— Итак: в каких костюмах и с кем вы придете? — спросила Синтия.

— В костюмах марсиан, о лучшая из устроительниц вечеринок в мире, — ответила Лесли, вздохнув и примирившись с мыслью. — А с кем мы придем — это сюрприз.

— О! Окей. — Синтия выпустила мою руку. — Марсиане. Не слишком красиво, но оригинально. Но не дай бог, вы передумаете! — Не попрощавшись, она развернулась и схватила следующую жертву. — Кати, привет! Стой! Давай поговорим о моей вечеринке.

— Марсиане? — повторила я, привычно скользя взглядом по нише, где обычно стоял Джеймс, школьный призрак. Сегодня ниша была пуста.

— Ну, нужно же было как-нибудь от нее отделаться, — сказала Лесли. — Вечеринка! Пф, кого это может еще интересовать?

— О, вечеринка? Я участвую!

Рафаэль, брат Гидеона, внезапно возник позади нас и, как будто это само собой разумеется, втиснулся между нами, взяв при этом меня под руку, а Лесли обняв за талию. Его галстук был завязан как-то очень необычно. Точнее, он был просто завязан на двойной узел.

— А я уже думал, что вы, англичане, не слишком любите праздновать. Достаточно вспомнить о полицейском часе в пабах.^[5]

Лесли энергично освободилась.

— К сожалению, должна тебя разочаровать. Ежегодная костюмированная вечеринка у Синтии ничего общего не имеет с праздниками. Разве что ты любишь вечеринки, на которых родители следят за буфетом, чтобы никто не налил что-нибудь алкогольное в напитки или десерты.

— Ну… зато они играют с нами в о-о-о-очень веселые игры, — вступилась я за родителей Синтии. — И чаще всего они — единственные, кто танцует. — Я покосилась на Рафаэля и быстро отвела взгляд, потому что в профиль он был так похож на своего брата. — Честно говоря, я удивлена, что Синтия тебя до сих пор не пригласила.

— Нет, она пригласила. — Рафаэль вздохнул. — Я сказал, что у меня уже назначено свидание. Я ненавижу вечеринки с девизами и обязательными костюмами. Но если бы я знал, что вы обе там будете…

Я как раз хотела предложить ему правильно завязать галстук (школьные правила по поводу формы были очень строгими), когда он снова обнял Лесли за талию и радостно сказал:

— Ты рассказала Гвендолин, что мы обнаружили, где спрятаны сокровища из вашей мистической игры? Она их уже нашла?

— Да, — коротко ответила Лесли.

Я обратила внимание, что в этот раз она не освободилась от руки Рафаэля.

— И как игра идет дальше, Mignonne?

— Вообще-то это не… — начала я, но Лесли перебила меня.

— Мне очень жаль, Рафаэль, но ты не можешь больше принимать участие в игре, — сказала она холодно.

— Что? Ну знаешь, мне кажется, это нечестно!

Я тоже считала, что это нечестно. В конце концов, мы вообще не играли в какую-то игру, из которой можно было бы исключить бедного Рафаэля.

— Лесли имеет в виду, что…

И снова Лесли перебила меня:

— Ну, в жизни не всегда все бывает честно, — еще холоднее, если только это вообще было возможно. — Скажи спасибо своему брату. Как ты несомненно знаешь, в этой игре мы в разных командах. И мы не можем рисковать, что ты что-нибудь расскажешь Гидеону. Который, кстати говоря, огромный прид… не особенно приятный человек.

— Лесли! — Она что, совсем с ума сошла?

— Pardon? Этот поиск сокровищ имеет какое-то отношение к моему брату и путешествиям во времени? — Рафаэль убрал от нас руки и остановился как вкопанный. — И можно узнать, что он вам сделал?

— Не делай вид, что ты ничего не знаешь, — сказала Лесли. — Вы с Гидеоном наверняка обо всем говорите.

Она подмигнула мне. Я могла ответить только ошеломленным взглядом.

— Нет, не обо всем, — повысил голос Рафаэль. — У нас почти нет времени друг для друга. Гидеон постоянно в отлучке со своими секретными заданиями. А если он иногда бывает дома, то сидит в раздумьях над секретными документами или рассматривает секретные дырки в потолке. Или еще хуже: приходит Шарлотта и действует на нервы. — Его лицо приняло такое несчастное выражение, что мне тут же захотелось утешить его, особенно, когда он тихо добавил: — Я думал, мы друзья. Вчера после обеда мне казалось, что мы действительно друг друга понимаем.

Лесли — или я должна сказать «моя подруга, холодильная установка» — только пожала плечами.

— Да, вчера было очень мило. Но будем честны, мы едва знакомы. О какой дружбе может идти речь?

— То есть, ты меня просто использовала, чтобы определить координаты, — сказал Рафаэль и испытующе посмотрел на нее, видимо, ожидая, что она станет возражать.

— Как я уже говорила, в жизни не всегда все бывает честно. — Похоже, для Лесли тема была исчерпана. Она потянула меня дальше. — Гвен, нам надо поспешить, — сказала она. — Миссис Каунтер сегодня раздает темы для рефератов. И в мои планы не входит искать материал о расширении восточной дельты Ганга.

Я оглянулась на Рафаэля, который выглядел совершенно обалдевшим. Он попытался засунуть руки в карманы, но тут же обнаружил, что в школьной форме карманы в брюках вовсе не предусмотрены.

— Ах, Лес, ну посмотри! — сказала я.

— …или о невыговариваемых этнических народностях.

Я схватила ее за руку, как Синтия хватала меня.

— Что с тобой, дорогуша? — прошептала я. — Зачем это ты так ошарашила Рафаэля? Это что — часть плана, о котором я ничего не знаю?

— Я просто осторожна. — Лесли смотрела мимо меня на доску объявлений. — О, здорово! Приглашают в новую группу — дизайн украшений! Кстати, об украшениях! — Она расстегнула блузку и вытащила наружу цепочку. — Смотри: я ношу ключ, который ты мне дала перед своим путешествием во времени, как кулончик. Классно? Всем говорю, что это ключ от моего сердца.

Ее попытка переключиться на другую тему не сработала.

— Лесли, Рафаэль же не виноват, что его брат оказался мерзавцем. И я верю, что он не в курсе тайн Гидеона. Он совсем недавно в Англии и в школе и никого не знает…

— Он наверняка найдет достаточно людей, который с удовольствием уделят ему внимание. — Лесли упорно смотрела мимо меня. На носу у нее красовались веснушки. — Ты увидишь: завтра он уже и не вспомнит обо мне и назовет другую Mignonne.

— Да, но… — Только увидев предательский румянец на лице Лесли, я догадалась. — О, понимаю! Твое отталкивающее поведение не имеет к Гидеону никакого отношения. Ты просто трусишь, боишься влюбиться в Рафаэля!

— Глупости. Он вообще не в моем вкусе.

Ага. Всё было ясно. В конце концов, я же ее лучшая подруга и знаю ее целую вечность. Хотя при таком ответе на удочку не попалась бы даже Синтия.

— Перестань, Лес. Кого ты хочешь обмануть? — Я рассмеялась.

Лесли наконец отвела взгляд от объявлений и ухмыльнулась:

— А даже если да? Мы не можем сейчас позволить, чтобы мы обе страдали от гормонального размягчения мозга. Достаточно, что одна из нас уже недееспособна.

— Большое спасибо!

— Но это же правда! Поскольку все твои мысли заняты Гидеоном, ты не осознаешь серьезность положения. Тебе нужен кто-то, кто может трезво мыслить. И этот кто-то — я. Я не позволю этому французу вскружить мне голову, это точно.

— Ах, Лес! — Я бросилась к ней на шею. Ни у кого, ни у кого, ни у кого на свете нет такой замечательной, сумасшедшей, умной подруги, как у меня. — Было бы ужасно, если бы ты ради меня отказалась от возможности счастливо влюбиться.

— Ну не преувеличивай! — Лесли прыснула мне в ухо. — Если этот тип хоть наполовину похож на своего брата, то не позже чем через неделю он разбил бы мне сердце.

— Ну и что? — сказала я и шлепнула ее. — Оно же из марципана и всегда может принять новую форму.

— Не смейся над этим. Я по-настоящему горжусь своей метафорой о марципановых сердцах.

— О конечно. Когда-нибудь тебя будут цитировать в календарях по всему миру, — сказала я. — «Сердца не могут разбиваться, потому что сделаны из марципана. Метафора мудрой Лесли Хей».

— К сожалению, это не так, — сказал чей-то голос рядом с нами.

Голос принадлежал учителю английского языка, мистеру Уитмену, который этим утром выглядел слишком хорошо для учителя.

Мне очень хотелось спросить: «Что вы можете знать о консистенции женских сердец?», но в отношение мистера Уитмена умнее было сдержаться. Как и миссис Каунтер, он с удовольствием давал дополнительные домашние задания на экзотические темы, и насколько непринужденно он себя вел, настолько же мог быть и неумолимым.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: