II. Нежданно-негаданно – бутылка коньяка

В пятницу утром, на другой день после отплытия «Тамолипаса» Дюранда взяла курс на Гернсей.

Она вышла из Сен-Мало в девять часов.

Погода стояла ясная, тумана не было; старый капитан Жертре-Габуро, надо думать, сболтнул зря.

На борт было принято всего лишь несколько тюков парижской галантереи для «модных» лавок порта Сен-Пьера да три ящика для гернсейской больницы – один с простым мылом, другой с пачками свечей и третий с французской кожей для подошв и испанской кожей наилучшего качества. Пароход вез обратно ящик колотого сахара и три ящика цветочного чая – их не пропустила французская таможня. И скота сьер Клюбен захватил немного, всего несколько быков.. Грузили их в трюм довольно небрежно.

На судне было шесть пассажиров: гернсеец, два малоэнских скотопромышленника, «турист», как говорилось уже и в те времена, затем парижанин из мелких буржуа, по всей вероятности, коммивояжер, и американец, путешествовавший для распространения Библии.

Экипаж Дюранды, не считая капитана Клюбена, состоял из семи человек: рулевого, угольщика, матроса-плотника, кока, при случае исполнявшего судовую службу, двух кочегаров и юнги. Один из кочегаров был и машинистом. Кочегара-машиниста, очень храброго и очень смышленого голландского негра, бежавшего с сахарной плантации на реке Суринаме, звали Энбранкамом. Негр Энбранкам знал машину и прекрасно управлял ею. Первое время чернокожий, появившийся у топки, придавал Дюранде в глазах обывателей еще большее сходство с детищем преисподней.

Рулевой, уроженец Джерсея и потомок выходцев из Котантена, звался Тангруйлем. Тангруйль был самого знатного происхождения.

Самого знатного в буквальном смысле слова. – Ламаншский архипелаг, как и Англия, – страна иерархическая. Там все еще существуют касты. У каст свои понятия, которыми они отгораживаются от прочих людей. Кастовые понятия всюду одинаковые – и в Индии и в Германии. Знатность рода завоевывается мечом и утрачивается в труде. Ее сберегает праздность. Бездельничать – значит жить по-благородному; кто не работает, тот в почете. Ремесло унижает. Некогда во Франции исключением пользовались лишь фабриканты стекла. Опустошение бутылок отчасти составляет славу дворянства, поэтому производство бутылок не считалось бесчестьем.

На Ламаншском архипелаге, как и в Великобритании, кто хочет слыть дворянином, должен слыть богачом. Рабочий не может быть джентльменом. Если он и был прежде джентльменом по своему происхождению, теперь он уже не джентльмен. Матрос, потомок рыцарей, имевших собственное знамя, – всего лишь матрос. Лет тридцать тому назад на Ориньи подлинный отпрыск рода Горж, который имел бы законные права на поместье Горж, не будь оно конфисковано Филиппом-Августом[137], босиком собирал водоросли на морском берегу.

Потомок Картре – ломовой извозчик на Серке. Девица де Велль – правнучка бальи Велля, первого судьи на Джерсее, – была служанкой у пишущего эти строки. На Джерсее здравствует торговец сукном, а на Гернсее – сапожник, по фамилии Грюшй, которые зовут себя Груши и утверждают, что они двоюродные братья ватерлооского маршала. В старинных Церковных записях Кутанской епархии упоминается дворянский род Тангровилей, неоспоримых родственников Танкарвилей с Нижней Сены, то есть Монморанси. В XV веке Иоанн де Эрудвиль, оруженосец сира де Тангровиль, носил за ним "его латы и прочие доспехи". В мае 1371 года в Понторсоне на смотру, произведенном Бертраном Дюгескленом, "господин де Тангровиль исполнял обязанности младшего рыцаря".

На Нормандских островах человека обнищавшего выводят из рядов знати. Для этого достаточно простого искажения фамилии. Тангровиль превращается в Тангруйля – вот и все.

Такая история случилась и с рулевым Дюранды.

В порту Сен-Пьер, на площади Бордаж, живет торговец железным ломом по фамилии Энгруйль; в действительности он, вероятно, Энгровиль. В царствование Людовика Толстого Энгровили владели тремя приходами в округе валоньского податного суда. Некий аббат Триган составил Историю нормандской церкви. Летописец Триган был священником в поместье Диговиль. Ежели бы сеньор Диговильский впал в бедность и вынужден был работать, то стал бы называться Дигуйлем.

Тангруйль, этот Танкарвиль, что весьма вероятно, и Монморанси, что вполне допустимо, обладал стариннейшим качеством дворянина, но существенным недостатком для рулевого, то есть пристрастием к вину.

Сьер Клюбен упорно отказывался его прогнать. Он поручился за него перед мессом Летьери.

Рулевой Тангруйль ни днем, ни ночью не покидал парохода.

Когда Клюбен накануне отплытия, в поздний вечерний час, явился проведать судно, Тангруйль уже спал в своей висячей койке.

Ночью Тангруйль проснулся. Такая уж была у него еженощная привычка. У каждого пьяницы, если он сам себе не хозяин, есть потаенный уголок. Тайник был и у Тангруйля.

Он называл его своей «кладовкой». «Кладовка» Тангруйля находилась в нижней части трюма. Он устроил ее. там потому, что самая мысль об этом показалась бы невероятной. Тангруйль был уверен, что только он знает о тайнике. Капитан Клюбен был взыскателен, как всякий трезвенник. Немного рома и джина – все, что можно было утаить от бдительного ока капитана, – хранилось про запас в сокровенном месте трюма, на дне лотбака, и почти каждую ночь рулевой устраивал любовные свидания со своей «кладовкой». Надзор был неусыпный, пирушки скудные, и ночные кутежи Тангруйля обычно ограничивались двумя-тремя глотками, второпях.

Случалось и так, что его тайник пустовал. В ту ночь Тангруйль нежданно наткнулся там на бутылку коньяка. Восторг его был велик, но еще больше – изумление. С неба, что ли, свалилась бутылка? Он так и не припомнил, когда и как пронес спиртное на пароход. И тут же осушил бутылку. Отчасти он сделал это из предосторожности, побаиваясь, как бы коньяк не обнаружили и не отняли. Бутылку он швырнул в море. Наутро, взявшись за румпель, Тапгруйль чуть покачивался.

Однако правил он кораблем почти так же, как всегда.

Капитан же Клюбен, как известно, в тот вечер вернулся ночевать в "Гостиницу Жана".

Клюбен всегда носил под рубашкой дорожный кожаный пояс, в котором он на всякий случай держал гиней двадцать.

Снимал он его только ночью. С изнанки, на грубой коже – пояса густой, несмываемой литографской краской было выведено его рукой: "Сьер Клюбен".

Перед отъездом, встав ото сна, он спрятал железную коробочку с семьюдесятью – пятью тысячами франков банковыми билетами в пояс, затем, как обычно, затянул его и застегнул.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: