IV. Глава, в которой обнаруживаются все качества капитана Клюбена

Пассажиры обернулись.

Оказалось, капитан кричал на рулевого.

Сьер Клюбен никому не говорил «ты». И раз Клюбен набросился на рулевого Тангруйля, значит – он был вне себя от ярости или же притворялся разъяренным.

Своевременная вспышка гнева слагает ответственность а иной раз и переносит ее на другого.

Клюбен, стоя на капитанском мостике между двумя кожухами, пристально смотрел на Тангруйля. Он повторил сквозь зубы: "Пьяница!" Рулевой из благородных понурил голову.

Туман все ширился. Он уже заволакивал чуть ли не полгоризонта. Он расползался по всем направлениям: ведь туман растекается, словно масляное пятно. Он наплывал незаметно.

Ветер подталкивал его медленно и бесшумно. Мгла исподволь овладевала океаном. Она подкрадывалась с северо-запада, и пароход шел ей наперерез. Казалось, что впереди – огромный скалистый берег, колыхающийся, расплывчатый. Он стеной вставал на море. Четко виднелся рубеж, до которого доходило водное пространство и где оно обрывалось, исчезая в тумане.

До этого места было еще около полумили. Переменился бы ветер, и Дюранду не затопило бы туманом, но ветру надо было перемениться сию же минуту. Промежуток в полмили исчезал и укорачивался на глазах: Дюранда подвигалась, туман подвигался тоже. Он шел навстречу пароходу; пароход шел навстречу ему.

Клюбен дал команду подбросить угля в топку и повернуть к востоку.

Некоторое время плыли вдоль стены тумана, но он все приближался. Корабль, однако, еще был залит ярким солнечным светом.

В этих маневрах, которые вряд ли к чему-нибудь вели, терялось время. Ночь в феврале наступает быстро.

Гернсеец внимательно вглядывался в туман. Он обратился к малоэнцам:

– Ну и туман!

– Сущая мерзость на море, – заметил кто-то из малоэнцев.

Другой добавил:

– Всю поездку портит.

Гернсеец подошел к Клюбену и сказал:

– Капитан Клюбен! Боюсь, что нас застигнет туман.

– Хотел я остаться в Сен-Мало, да мне посоветовали идти, – заметил Клюбен.

– Кто же это?

– Опытные моряки.

– Значит, у вас было основание пуститься сегодня в путь. Кто знает, а вдруг завтра нагрянет буря. Такая уж пора наступила, жди непогоды.

Прошло несколько минут, и Дюранда нырнула в белесую гущу тумана.

Тут произошло нечто необычайное. Внезапно с кормы не стало видно носа, а с носа не стало видно кормы. Влажная серая перегородка поделила пароход надвое.

Потом пароход весь погрузился в туман. Солнце словно превратилось в огромную луну. Всех начало трясти от холода.

Пассажиры натянули на себя пальто, а матросы куртки. От морской глади веяло ледяной угрозой. Глубокая тишина, казалось, что-то в себе таила. Все было тускло и мертвенно.

Черная труба и черный дым боролись со свинцово-серой мглой, окутавшей корабль.

Курс на восток теперь потерял всякий смысл. Капитан снова взял курс на Гернсей и усилил пары.

Пассажир-гернсеец, слоняясь вокруг котельной, услышал разговор между негром Энбранкамом и его приятелем кочегаром. Пассажир насторожился. Негр говорил:

– Утром при солнце мы шли еле-еле, а теперь, в тумане – на всех парах.

Гернсеец поднялся к съеру Клюбену и спросил его:

– Капитан Клюбен! Ведь нам опасаться нечего, отчего же мы так быстро идем?

– Что поделаешь, сударь! Нужно наверстать время, упущенное по вине пьянчуги рулевого.

– Что правда, то правда, капитан Клюбен.

– Спешу добраться до места, – присовокупил Клюбен. – Хватит с нас и тумана, нечего нам дожидаться ночи.

Гернсеец подошел к малоэнцам и заявил:

– Капитан у нас превосходный.

По временам нависали широкие, будто расчесанные гребнем пряди тумана и заслоняли солнце. Потом оно вновь выплывало, померкшее и словно занемогшее. Порою просвечивали клочки неба, и они напоминали замызганные, засаленные полосы, изображающие небеса на выцветшей театральной декорации.

Дюранда прошла мимо парусника, вставшего из предосторожности на якорь. То был «Шильтиль» с острова Гернсея.

Шкипер парусника обратил внимание на скорость хода Дюранды. Ему показалось также, что она взяла неправильный курс. Чересчур уж она отклонялась к западу. Он удивился, увидев пароход, несущийся на всех парах в тумане.?

Часам к двум мгла сгустилась до того, что капитан Клюбен вынужден был покинуть мостик и подойти к рулевому.

Солнца не стало: туман поглотил все. Белая мгла заволокла Дюранду. Плыли в тусклом рассеянном полусвете. Не видно было больше неба, не видно и моря.

Ветер совсем стих.

Даже ведро с терпентином, подвешенное на кольцо под мостиком между колесными кожухами, ни разу не качнулось.

Пассажиры примолкли.

Но парижанин все же напевал сквозь зубы песенку Беранже:

Однажды бог проснулся…

К нему обратился кто-то из малоэнцев:

– Вы из Парижа, сударь?

– Да, сударь.

И выглянул в окно…

– Что там делается?

С землей случилось что-то…

– В Париже, сударь, – кавардак.

– Значит, на суше то же, что и на море.

– Да, дело дрянь с этим туманом.

– Как бы из-за него не случилось несчастья.

– И к чему все эти несчастья? Чего ради бывают несчастья? – разрааился парижанин. – На что нужны несчастья? Взять, например, – пожар в Одеоне[142]. Сколько семей обездолено! Разве это справедливо? Конечно, сударь, мне неизвестны ваши религиозные воззрения, – но лично я этого не одобряю.

– Я тоже, – сказал малоэнец.

– Все, что происходит на нашей планете, сплошная неразбериха, – продолжал парижанин. – Я подозреваю, что господь бог ни на что не обращает внимания.

Малоэнец почесал затылок, точно стараясь понять.

Парижанин не умолкал:

– Господь бог в отлучке. Нужно бы издать декрет, обязывающий его сидеть на своем месте. Он прохлаждается на даче, и ему не до нас. Вот все и пошло вкривь и вкось. Ясно, милейший, что богу надоело управлять людьми, он отдыхает, а его наместник, ангелок из семинаристов, дурачок с воробьиными крылышками, вершит всеми делами.

В слове «воробьиными» он проглотил две гласные, на манер мальчишки из предместья.

Капитан Клюбен, подойдя к собеседникам, положил руку на плечо парижанина и промолвил:

– Довольно! Осторожней, сударь, в выражениях. Ведь мы на море.

Больше никто не сказал ни слова.

Минут через пять гернсеец, который все это слышал, шепнул на ухо малоэнцу:

– Капитан у нас верующий.

Дождя не было, но все вымокли. Отдать себе отчет в том, куда держит путь корабль, можно было лишь по возраставшему чувству тревоги. Казалось, всех охватило уныние. Туман порождает тишину на океане; он усыпляет волны, душит ветер. Что-то жалобное и беспокойное было в хриплом дыхании Дюранды среди этой тишины.

Ни одного корабля больше не попадалось навстречу. Если вдали, где-то у Гернсея или Сен-Мало, и шли суда, не застигнутые туманом, то для них Дюранда, поглощенная мглою, была невидимкой, а дым, стелившийся за нею и словно идущий ниоткуда, вероятно, казался им черной кометой на белом небе.

Вдруг Клюбен закричал:

– Мерзавец! Куда ты повернул? Ты что? Погубить нас хочешь? На каторге тебе место! Прочь отсюда, пьяница!

И схватил румпель.

Посрамленный рулевой спрятался на носу парохода.

– Теперь мы спасены! – воскликнул гернсеец. – Пошли на той же скорости.

Часам к трем нижние пласты тумана стали подниматься, и море приоткрылось.

– Не по душе мне это, – заявил гернсеец.

И в самом деле, только солнце или ветер могли разогнать туман. Если солнце – хорошо; если ветер – плохо. Но для солнца было слишком поздно. В феврале солнце к трем часам уже теряет силу. А ветер на переломе дня ничего хорошего не сулит. Часто он – сигнал к урагану.

Впрочем, если ветер и был, то его почти не чувствовалось.

Клюбен управлял судном, не спуская глаз с компаса, держа руку на румпеле, и пассажиры слышали, как он цедил сквозь зубы:

– Нельзя терять времени. Мы здорово запаздываем изза этого пьяницы.

Его лицо, впрочем, ничего не выражало.

Море уже не было так спокойно под пеленой тумана.

Пробегали волны. По воде стелились холодные блики. У моряка вызывают беспокойство световые зайчики в волнах. Они говорят о том, что верховой ветер прорвал туман. Туман поднимался. Но оседал вновь, становясь еще плотнее. Порою все заволакивала непроглядная мгла. Пароход очутился в настоящем заторе тумана. Страшный круг временами разжимался, открывая кусочек небосклона, затем смыкался, словно клещи!

Гернсеец, вооруженный подзорной трубой, стоял на носу парохода, как часовой.

Блеснул просвет, и снова наступил мрак.

Гернсеец испуганно окликнул капитана:

– Капитан Клюбен!

– Что такое?

– Ведь мы идем прямехонько на Гануа!

– Ошибаетесь, – сдержанно ответил Клюбен, – Я в этом уверен, – настаивал гернсеец.

– Этого не может быть.

– Я только что видел утес на горизонте, – Где же?

– Вон там.

– Там открытое море. Этого не может быть.

Клюбен продолжал держать курс именно в том направлении, куда указывал пассажир.

Гернсеец опять навел "подзорную трубу.

Через минуту он снова прибежал на корму, – Капитан!

– Ну что еще?

– Меняйте курс.

– Зачем?

– Уверяю вас, что я видел высоченную скалу и совсем близко. Это – Большой Гануа.

– Вы просто увидели туман погуще.

– Нет, это Большой Гануа. Меняйте курс, ради бога!

Клюбен повернул руль.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: