Познание бессознательного

Фрейд утверждал, что, подобно физическому, психическое не должно быть в дей­ствительности именно таким, как оно нам представляется. Одно дело реальность, а другое — представление о ней. Одно дело восприятие психической реальности сознанием, и другое — бессознательные психические процессы, являющиеся объек­том сознания. Поэтому перед психоаналитиком встает непростой вопрос: как воз­можно познание бессознательного психического, если, по существу, оно столь же неизвестно человеку, как и реальность внешнего мира?

Фрейд отдавал себе отчет в том, что раскрытие содержания бессознательного является трудной задачей. Однако он полагал, что, как и в случае познания мате­риальной реальности, при осмыслении психической реальности необходимо вно­сить коррективы к внешнему восприятию ее. Еще Кант говорил о том, что восприятие не тождественно воспринимаемому, и на основании этого он проводил различие между вещью «в себе» и «для себя». Фрейд не стремился постигнуть суть подоб­ных тонкостей. Но полагал, что коррективы к внутреннему восприятию — дело посильное и, в принципе, возможное, поскольку, как он полагал, понимание внут­реннего объекта в какой-то степени является даже более легким, чем познание внешнего объекта.

Конечно, можно не соглашаться с некоторыми утверждениями Фрейда, тем более что, как показывает реальная практика, познание внутреннего мира челове­ка оказывается делом более трудным, чем познание окружающей его материаль­ной действительности. Не случайно в XX веке благодаря научно-техническим знаниям удалось найти ключ к открытию многих тайн окружающего мира, что нельзя сказать о постижении тайников человеческой души. Однако столь оптимис­тический настрой Фрейда по отношению к возможностям познания бессознатель­ного психического объяснялся тем, что психоаналитические представления о вы­тесненном бессознательном включали в себя вполне определенную, хотя, быть может, на первый взгляд странную установку. Опираясь на нее, в психике челове­ка могут протекать такие процессы, которые, в сущности, ему известны, хотя вро­де бы он ничего не знает о них.

Те, кто отрицал бессознательное, нередко ставили вполне резонные вопросы. Как можно говорить о чем-то, чего мы не осознаем? Как можно вообще судить о бессознательном, если оно не является предметом сознания? Насколько в прин­ципе возможно познание того, что находится за пределами сознания? Эти вопро­сы требовали ответа, и над их решением безрезультатно ломали голову многие мыслители. Трудности, связанные с самим подходом к решению данных вопросов, порождали такое умонастроение, согласно которому разумный выход из положе­ния состоял в отказе от признания бессознательного как такового.

Фрейда не устраивала подобная ситуация. Признав за бессознательным психичес­ким статус реальности, он не мог обойти стороной все эти вопросы, которые так или иначе сводились к рассмотрению того, как и каким образом можно познать то, что усколь­зает из сознания человека. И он начал осмысление вопроса о познании бессознатель­ного с элементарных вещей, с общих рассуждений о знании как таковом.

Подобно своим предшественникам, Фрейд утверждал, что все человеческое зна­ние так или иначе связано с сознанием. Собственно говоря, знание всегда высту­пает в качестве сознания. В свою очередь, это означает, что бессознательное может быть познано не иначе как посредством становления его сознательным. Но тради­ционная психология сознания или игнорировала бессознательное, или в лучшем случае допускала его в качестве чего-то такого демонического, что подлежало ско­рее осуждению, нежели познанию. В отличие от психологии сознания психоана­лиз не только апеллирует к бессознательному психическому, но и стремится сде­лать его объектом познания.

Перед Фрейдом, для которого бессознательное психическое стало важным объ­ектом познания, с неизбежностью встал вопрос: каким образом возможно пре­вращение бессознательного в сознательное, если оно само по себе не является сознанием, и что значит сделать нечто сознательным? Можно допустить, что протекающие в глубинах человеческой психики бессознательные процессы сами по себе доходят до поверхности сознания или, наоборот, сознание каким-то неуло­вимым образом прорывается к ним. Но такое допущение не способствует ответу на поставленный вопрос, так как обе возможности не отражают реального положе­ния вещей. Ведь до сознания могут дойти только предсознательные процессы, да и то человеку необходимо приложить немалые усилия к тому, чтобы это произо­шло. Вытесненному бессознательному дорога к сознанию закрыта. Сознание тоже не может овладеть вытесненным бессознательным, поскольку оно не знает того, что, зачем и куда вытеснено. Получается вроде бы тупик.

Чтобы выйти из тупика, Фрейд попытался найти какую-то иную возможность перевода внутренних процессов в сферу, где открывался простор для их осознания. Такая возможность представилась ему в связи с найденным решением, аналогич­ным тому, о котором в свое время говорил еще Гегель. Немецкий философ выска­зал как-то остроумную мысль, согласно которой ответы на вопросы, остающиеся без ответа, заключаются в том, что должны быть иначе поставлены сами вопросы. Не ссылаясь на Гегеля, Фрейд именно так и поступил. Он переформулировал вопрос, каким образом что-либо становится сознательным. Более целесообразным для него становится постановка вопроса, каким образом что-либо может стать предсознательным.

Фрейд соотносил предсознательное со словесным выражением бессознатель­ных представлений. Поэтому ответ на переформулированный вопрос не вызывал каких-либо затруднений. Он звучал таким образом, в соответствии с которым не­что становится предсознательным посредством соединения с соответствующими словесными представлениями. Теперь необходимо было ответить только на во­прос, как вытесненное может стать предсознательным. Но здесь на передний план выдвигалась непосредственная аналитическая работа, с помощью которой созда­вались необходимые условия для возникновения опосредующих звеньев, способ­ствующих переходу от вытесненного бессознательного к предсознательному.

В целом, Фрейд попытался по-своему ответить на каверзный вопрос о возмож­ностях осознания бессознательного. Для него сознательные, предсознательные и бес­сознательные представления не являлись «записями» одного и того же содержа­ния в различных психических системах. Первые включали в себя предметные представления, оформленные соответствующим словесным образом. Вторые — возможность вступления в связь предметных представлений со словесными. Третьи — материал, остающийся неизвестным, то есть непознанным, и состоящий из одних предметных представлений. Исходя из этого процесс познания бессо­знательного в психоанализе переносится из сферы сознания в область предсознательного.

Фактически речь идет о переводе вытесненного бессознательного не в сознание, а в предсознательное. Осуществление этого перевода происходит при помощи спе­циально разработанных психоаналитических приемов, когда сознание человека как бы остается на своем месте, бессознательное не поднимается непосредственно на ступень сознательного, а наиболее активной становится система предсознательного, в рамках которой появляется реальная возможность превращения вытеснен­ного бессознательного в предсознательное.

Таким образом, в классическом психоанализе Фрейда познание бессознатель­ного соотносится с возможностями встречи предметных представлений с языковы­ми конструкциями, выраженными в словесной форме. Отсюда то важное значение в теории и практике психоанализа, которое придается роли языка и лингвистичес­ких построений в раскрытии содержательных характеристик бессознательного. В процессе психоаналитического сеанса происходит диалог между аналитиком и пациентом, где языковые обороты и речевые конструкции служат основанием для проникновения в глубины бессознательного.

Однако здесь возникают специфические трудности, обусловленные тем, что бес­сознательное имеет не только иную, инаковую, отличную от сознания логику, но и свой собственный язык. Бессознательное вещает на языке, который непонятен для непосвященных. Без знания этого «иностранного» языка бессознательного не приходится рассчитывать на познание бессознательного психического. Особенно ярко специфический язык бессознательного проявляется в сновидениях человека, где различные образы и сюжеты пронизаны символикой. Этот символический язык бессознательного требует своей расшифровки, что является не столь простой задачей, реализация которой предполагает знакомство человека с древней культурой, где язык символов был важной составной частью жизни людей.

Осознавая трудности с познанием бессознательного, Фрейд уделял значительное внимание как раскрытию символического языка бессознательного, так и осмысле­нию возможностей перевода вытесненного бессознательного в сферу предсознательного. Он предложил такое специфическое толкование природы словесных пред­ставлений, благодаря которому им допускалась логическая возможность осознания бессознательного через предсознательные опосредствующие звенья.

Основатель психоанализа выдвинул постулат о словесных представлениях как неких следах воспоминаний. В его понимании, любое слово является в конечном счете, не чем иным, как остатком воспоминания ранее услышанного слова. В соот­ветствии с этим классический психоанализ основывался на признании наличия в человеке такого знания, которое в общем-то у него есть, но о котором самому ему ничего не известно. Обладая определенным знанием, индивид, тем не менее, не осознает его до тех пор, пока не будет восстановлена цепь воспоминаний о реаль­ных событиях и переживаниях прошлого, некогда случившихся в жизни отдельно­го человека или в истории развития человеческого рода.

С точки зрения Фрейда, сознательным может стать лишь то, что некогда уже было сознательно воспринято. Очевидно, что при таком понимании познание бес­сознательного становится, по сути дела, припоминанием, восстановлением в памя­ти человека ранее существовавшего знания. Процесс познания бессознательного оказывается своего рода воскрешением знания-воспоминания, отрывочные состав­ляющие которого находятся в предсознательном. Однако глубинное содержание этого вытеснено в силу нежелания или неумения человека распознать за символи­ческим языком бессознательного его стремления и желания, которые нередко ас­социируются с какими-то скрытыми демоническими силами, чуждыми индивиду как социальному и культурно-нравственному существу.

В своих размышлениях о необходимости восстановления в памяти человека пред­шествующих воспоминаний Фрейд приближается к воспроизведению платонов­ской концепции об «анамнесисе». И это действительно так, поскольку в трактовке этого вопроса наблюдаются поразительные сходства между психоаналитическими гипотезами Фрейда и философскими идеями Платона.

Как известно, древнегреческий мыслитель считал, что в душе человека заложе­но смутное знание, которое нужно только припомнить, сделав его объектом созна­ния. На этом строилась его концепция познания человеком окружающего мира. Для Платона познавать что-либо, прежде всего, означало припоминать, восстанав­ливать принадлежащее человеку знание. Аналогичных взглядов придерживался и Фрейд, полагавший, что познание возможно благодаря следам воспоминаний. Платон исходил из того, что у человека, который не знает чего-либо, имеется вер­ное мнение относительно того, чего он не знает. Фрейд почти дословно воспро­изводил ту же самую мысль. Во всяком случае, он подчеркивал, что хотя человек далеко не всегда знает о явлениях, содержащихся в глубинах его психики, тем не менее, они, в сущности, ему известны.

Концепция познания Платона основывалась на припоминании знания, суще­ствовавшего в виде априорно заданных идей. В классическом психоанализе Фрейда познание бессознательного соотносилось с филогенетическим наследием челове­чества, с филогенетически унаследованными схемами, под влиянием которых жиз­ненные явления выстраивались в определенный порядок. Как в том, так и в другом случае речь шла о весьма сходных, если не сказать больше, однотипных позициях. Другое дело, что эти позиции не были идентичны друг другу. Между ними суще­ствовали и некоторые различия. Так, Платон исходил из предпосылки существо­вания объективной мировой души, вещный мир которой отражен в человеческой душе в идеальных образах. Фрейд же сделал акцент на предметных представлени­ях, выраженных на символическом языке бессознательного, за которым скрыва­лись филогенетические структурные образования, возникшие в процессе эволю­ционного развития человеческого рода.

Топическое, динамическое и структурное рассмотрение бессознательного пси­хического привело, с одной стороны, к углубленному пониманию взаимоотноше­ний между сознанием и бессознательным, а с другой — к многозначности ис­пользуемого в психоанализе термина «бессознательное». Размышления Фрейда о возможности познания бессознательного отчасти прояснили вопрос о том, как в принципе осуществляется переход от вытесненного бессознательного через пред-сознательное в сферу сознания, и в то же время внесли свою лепту в многознач­ность толкования бессознательного психического. И это именно так, поскольку само бессознательное стало соотноситься не только с онтогенезом (развитием че­ловека), но и с филогенезом (развитием человеческого рода). Такое понимание бес­сознательного нашло свое отражение в работе Фрейда «Тотем и табу» (1913), где были показаны сходства между психологией первобытного человека, подвержен­ного стадным инстинктам, и психологией невротика, находящегося во власти соб­ственных влечений и желаний.

Следует обратить внимание и на то, что многозначность понятия «бессознатель­ное» в психоанализе вызвала определенные трудности, связанные с конечными результатами познания бессознательного психического. Речь идет не столько о пе­реводе бессознательного в сознание, сколько о пределах психоанализа в выявле­нии существа бессознательности как таковой. Ведь в результате исследовательская и терапевтическая деятельность Фрейда была нацелена на раскрытие исходных составляющих бессознательного, а именно тех глубинных влечений, невозмож­ность реализации и удовлетворения которых приводила, как правило, к возникно­вению неврозов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: