измерением мотивации

Таким образом, возникает необхо­димость получить о текущем состо­янии тенденций к агрессии и тормо­жению данные более непосредствен­ные, чем физиологические показате­ли. Именно на это нацелен предло­женный Корнадтом вариант релеван­тного агрессии TAT. В одном из своих экспериментов Корнадт [Н.-J. Kornadt, 1974] показал, что при отсутствии возможности возмездия уровень агрессивной мотивации в ре­зультате фрустрации повышается, а мотивации торможения — снижается. Если такая возможность испытуемым предоставляется, то окончательные значения показателей мотивации фактически не отличаются от показа­телей испытуемых, не подвергшихся фрустрации.

В опыте участвовали две экспериментальные и одна контрольная группы испытуемых-студентов. Испытуемых первых двух групп эк­спериментатор доводил до состояния гнева, грубо нарушая свои обещания и присваивая себе причитающиеся испытуемым деньги, он при этом нагло давал им понять, что только их собственная глупость позволила ему обвести их вокруг пальца. Потом испытуемые переходи­ли к другому экспериментатору, который про­водил с ними корнадтовский вариант ТАТ. Первая экспериментальная группа приступала к ТАТ сразу, вторая же в течение 5 мин. имела возможность излить свой гнев. Почти все испы­туемые пользовались этой возможностью и в резких выражениях, с оскорблениями и угроза­ми жаловались на первого экспериментатора его коллеге. Поскольку при этом они могли рассчитывать, что второй экспериментатор со­общит об их негативном отзыве о первом и в результате пострадает его репутация в соответствующем подразделении университета, то предположение о достижении испытуемыми этой группы цели своей агрессии и тем самым удовлетворении агрессивной мотивации пред­ставляется вполне правдоподобным.

Результаты измерения мотивации при различных экспериментальных условиях полностью отвечают теоретико-мотивационным гипотезам. Контрольная группа и группа фрустрированных испытуемых, получив­ших возможность катарсиса, не отли­чаются друг от друга по силе обеих мотивационных тенденций. По сравне­нию с этими группами испытуемые второй фрустрированной группы обна­ружили повышенную агрессивную мо­тивацию и пониженную мотивацию торможения, так что результирующее побуждение к агрессии оказалось у них значительно большим. Иными словами, испытуемые, получившие возможность катарсиса, очевидно, достигали цели своей агрессии, и в результате происходила деактивация агрессивной мотивации.

Однако эта интерпретация выгляде­ла убедительнее, если бы исследова­тели располагали более полной ин­формацией о мотивационном процес­се, начиная со стадии, предшеству­ющей фрустрации, и кончая заключи­тельной возможностью непосредственной реализации остаточной аг­рессивной мотивации в действии, на­правленном против источника фру­страции. Конкретно это означает фик­сацию четырех моментов: (1) состо­яние мотивации к началу опыта (все три группы должны быть уравнены в этом отношении); (2) мотивация после фрустрации и возникающих на этой стадии агрессивных целей; (3) степень достижения цели в результате катар­сиса (или соответствующей по време­ни деятельности), а также сохраня­ющейся после этого мотивации; (4) наличие и интенсивность агрессивных действий при появлении последу­ющей возможности осуществить бо­лее непосредственную агрессию. Про­веденные до сих пор исследования обычно игнорируют последний из ука­занных моментов. Однако в весьма тщательном и построенном на мето­дике Корнадта эксперименте Цумкли [Н. Zumkley, 1978] все эти требования соблюдаются.

В эксперименте принимали участие тройки испытуемых-мужчин, составившие три экспери­ментальные и одну контрольную группы (по 17 троек в каждой), уравненные наряду с другими параметрами по шкалам “нервозность” и “аг­рессивность” фрайбургского личностного опросника. Экспериментатор представлялся в ка­честве докторанта, собирающего данные для своей диссертации. Во время опыта в комнату входил выступавший источником фрустрации студент и говорил экспериментатору: "Неожи­данно пришел профессор Шварц, у него мало времени, и он должен срочно с вами перегово­рить”. Потом студент просил у экспериментато­ра разрешения использовать время его отлучки для быстрого проведения собственного опыта. После выполнения короткого пробного задания он хвалил всех испытуемых за показанные ими хорошие результаты и давал контрольное за­дание (обратный счет тройками от 200). Испы­туемые контрольной группы за выполнение этого задания получали похвалу, а испытуемые трех фрустрируемых групп прерывались, под­вергались несправедливой критике и издевательским образом лишались причитающегося им денежного вознаграждения. Как только фрустрировавший испытуемых студент уходил, возвращался экспериментатор. Для двух экспе­риментальных групп было предусмотрено осуществление катарсиса: для одной из них— путем полного достижения цели, для другой— частичного. В первом случае экспериментатор внимательно выслушивал жалобы испытуемых и обещал им лично разобраться в происшед­шем, привлечь явившегося источником фру­страции студента к ответу и позаботиться о том, чтобы испытуемые получили причитающи­еся им деньги. Во втором экспериментатор в течение минуты выслушивал жалобы испыту­емых, а затем прерывал их, обещая позднее вернуться к этому вопросу и позаботиться о невыплаченных деньгах. В заключение “источ­ник фрустрации” еще раз входил в помещение, где проходил эксперимент, так что испытуемые получали возможность непосредственно про­явить свою агрессию.

В этом исследовании применялось три вида показателей мотивационного состояния, замеры которых производились несколько раз по ходу опыта. Ими были: частота пульса (как пока­затель возбуждения); проективные методики: (а) “Роршах”, показатели узнавания формы проецируемого на экран неструктурированного подвиж­ного изображения, и (в) ТАТ, оценки своего внутреннего состояния (“тер­мометр гнева”). Все измерения пред­ставлялись испытуемым как состав­ная часть исследования и естествен­ным образом включались в ход экспе­римента. Измерение частоты пульса проводилось в начале опыта (базо­вый уровень), после фрустрации (уровень возбуждения) и после предо­ставления первой возможности агрес­сии (снятие возбуждения), а для контрольной группы после промежу­точной деятельности нейтрального характера. В последний из указанных моментов проводилось также измере­ние мотивации посредством ТАТ и “Роршаха” (показатели по Роршаху подсчитывались также и в начале опыта, а измерение мотивации с по­мощью ТАТ было, к сожалению, од­нократным). Свое внутреннее состо­яние испытуемые оценивали после фрустрации, а также после первой и второй возможностей агрессии. Не­посредственно после фрустрации и во время второй возможности агрессии фиксировались также спонтанные поведенческие проявления агрессии.

Полученные результаты полностью отвечают вытекающим из теории мо­тивации ожиданиям. Наиболее важ­ные из них представлены на рис. 8.10 и 8.11. Частота пульса, первоначаль­но одинаковая для всех групп, после фрустрации значимо повышается, то же относится и к величине отмеча­емого испытуемыми гнева (в самоот­четах испытуемых контрольной груп­пы каких-либо указаний на гнев не встречалось). В зависимости от пол­ноты достижения цели при первой возможности агрессивного действия уровень возбуждения (частоты пуль­са) и субъективно переживаемый гнев (см. рис. 8.10) снижались до исходно­го уровня при полном достижении цели, до некоторого среднего уровня при условии частичного достижения цели или же до очень незначительного уровня при отсутствии достижения цели. Измеренная с помощью анало­гичных используемых в тесте Рорша­ха показателей формы и корнадтовского варианта ТАТ агрессивная мо­тивация после полного достижения цели агрессии не превышала значимо ни базового уровня (по “Роршаху”), ни уровня мотивации контрольной группы (по обоим показателям, см. рис. 8.11). Напротив, при частичном достижении цели и в случае его от­сутствия наблюдалось значимое по­вышение как агрессивной мотивации (“Роршах” и ТАТ), так и мотивации торможения агрессии (ТАТ). Значение показателя агрессивности по ТАТ при меньшей полноте достижения цели также возрастало. Иными словами, при наличных условиях, если источ­ник фрустрации обладал невысоким статусом, тенденция к торможению не доминировала, что обнаружилось и при последующем столкновении с вы­звавшим фрустрацию студентом. Если в группе с полным достижением цели (как и в контрольной группе) прямой вербальной агрессии уже не наблюда­лось и вообще не было упоминаний о случившемся инциденте, то в группе, где достижение цели отсутствовало (и в более слабой степени в группе с ее частичным достижением), удобный случай для вербального нападения на источник фрустрации был использо­ван полностью.

Результаты опыта убедительно подтверждают теоретико-мотивационную концепцию агрессив­ности Корнадта. Преднамеренная фрустрация со стороны другого или нанесение им ущерба интересам субъекта возбуждает аффект гнева, кото­рый может быть снижен в результате целенаправленных агрессивных дей­ствий против виновника фрустрации или ущерба. Ожидание такого рода позитивного изменения эмоционально­го состояния действует на субъекта мотивирующим образом. В той мере, в какой цель агрессивного действия достигнута, наступает катарсис, т.е. актуализованная агрессивная мотивация снова деактивируется, снижая тем самым последующие проявления открытой агрессии по отношению к первоначальному виновнику гнева.

Рис. 8.10 Частота пульса и сила гнева у испытуемых четырех групп [H. Zumkley, 1978, p.103]

Рис. 8.11 Динамика мотивации в ходе опыта у четырех групп испытуемых [H. Zumkley, 1978, p.105,109]

Полученные результаты противоре­чат пониманию агрессии как диффуз­ной разрядки энергии агрессивного влечения, характерному для теории влечения Фрейда и теории инстин­кта Лоренца, ибо возможность заме­щающего удовлетворения агрессив­ной тенденции в ТАТ при отсутствии достижения непосредственной цели агрессии или его неполноценности не оказывает редуцирующего воздействия на последующую агрессивность субъекта в его прямом с столкновении с источником фрустрации. С теорией социального научения полученные результаты также согласуются не лучшим образом (не говоря уже об отсутствии в русле теории социального научения экспериментов, столь полно выявивших бы условия, при которых гипотеза катарсиса оказалась бы справедливой). По крайней мере, относящаяся к теории социального научения концепция Бандуры мало что может объяснить в полученных данных. Во-первых, приходится признать решающую роль, которую играет при совершении целенаправленных агрессивных действий аффект гнева. Во-вторых, в рамках этой концепции вряд ли можно объяснить, почему при частичном достижении цели снова предпринимаются агрессивные действия. Последние условие Цумкли ввел специально, поскольку, согласно концепции Бандуры, оно должно вести к снижению агрессии в силу того, что появление агрессивных или других реакций определяется исключительно их инструментальным значением для достижения постав­ленной цели. Учитывая, что такой целью в данном случае было получе­ние присвоенных объектом агрессии денег, испытуемые уже при частич­ном достижении цели получали достаточную уверенность в достижении прагматического результата. И тем не менее — в полном соответствии с мотивационно-теоретической концеп­цией — существенной или тем более полной деактивации агрессии в этом случае не происходило.

Насколько нам известно, до сих пор не проводилось исследований, в эк­спериментальный план которых в ка­честве независимых переменных включались бы индивидуальные раз­личия агрессивных мотивов (прежде всего, высокий или низкий уровень мотива торможения) и в которых вы­яснялось бы существование индивидуальных различий в степени ведуще­го к деактивации мотивации при од­них и тех же условиях катарсиса. Есть, однако, исследования, позволя­ющие строить об этом определенные предположения. К ним, в частности, относится эксперимент Шилла [Т.R. Shill, 1972]. Своих испытуемых-студенток он по результатам опросника Мошера [D. Mosher, 1968] разбил на две группы по степени выраженно­сти у них чувства вины из-за своей враждебности. Испытуемые с низким чувством вины после фрустрации (ли­шения обещанного вознаграждения) проявляли большую враждебность, но диастолическое давление у них было меньше, чем у испытуемых с высоким чувством вины. А у тех испытуемых, кто оказался среди наиболее агрес­сивных и обладал высоким чувством вины, давление не понижалось.

Несомненный интерес представляет также работа Шиффер [М. Schiffer, 1975; см. также: H.-J. Kornadt, 1980], в которой выявлено существование различий между агрессивными и неаг­рессивными (по мнению учителя)11-12-летними школьниками в оценке си­туации экспериментально созданной фрустрации. Агрессивные школьники в отличие от неагрессивных испыты­вали гнев не только когда виновник фрустрации вызывал ее произвольно, но и когда она была неизбежной. Но, несмотря на свой гнев, после неиз­бежной фрустрации они вели себя так же сдержанно, как и их неагрессив­ные сверстники. Однако при произ­вольно вызванной фрустрации они в отличие от неагрессивных школьни­ков прибегали не только к дозволен­ным, но и к запрещенным формам агрессии. В целом их порог гнева был более низким. Эти данные наводят на мысль, что люди с высоким мотивом агрессии сначала испытывают гнев и только потом адекватно оценивают вызвавшую гнев ситуацию, в то время как менее агрессивные лица прежде, чем рассердиться, взвешивают ситу­ацию более тщательно. Такое предпо­ложение хорошо согласуется с данны­ми Кэмпа [В. W. Camp, 1977] о сла­бом участии процесса вербального опосредования в управлении действи­ем у агрессивных мальчиков. Недо­статочным у этих мальчиков было не развитие необходимых речевых спо­собностей, а уровень развития их саморегулирующей функции в конт­роле импульсивных актов.

В свете этих результатов анализ индивидуальных различий в агрессии как устойчивой мотивационной систе­ме представляется и необходимым, и обладающим большими объяснитель­ными возможностями. Несомненно, что различия в валентности предвосхищаемого переживания вины не единственный в данном случае пара­метр. Сюда относятся также разли­чия в когнитивной оценке ситуации, например в атрибуции фрустрации, намерений источника фрустрации, своего состояния гнева и его достиг­нутой или недостигнутой деактива­ции. Вполне возможно, что различия эти определяют специфическую си­стему взаимосвязей мотива агрессии и именно на этом пути предстоят открытия, аналогичные сделанным в области мотива достижения. Они бу­дут изложены во второй части книги (см. гл. 9).

Там же мы займемся более деталь­ным анализом детерминантов возник­новения гнева и силы агрессии и точки зрения теории атрибуции (гл. 11).

* Приводимые в этом разделе данные в основном относятся к индивидуальному агрессивному действию, которое принципиально отличается от групповой агрессии Конечно, в борьбе с такими антисоциальными явлениями, как терроризм, мафия, захват заложников, знание психологических особенностей формирования агрессивного действия может помочь, но оно не решит самой проблемы, поскольку такие явления есть результат со­циального неблагополучия совсем иного рода, чем то, которое приводит к свершению инди­видуального агрессивного действия. Социальное неблагополучие первого рода в основном определяется господствующей в обществе системой ценностей. Если в обществе явно или неявно поощряется (например, тем, что остается безнаказанным или всячески рекламируется) стремление любыми средствами подчинить себе людей (например, психическое состояние или держа их в страхе), то такие явления, как мафия,— это только доведение до логического конца принятой в обществе системы ценностей, смена которой возможна лишь в результате радикальных социальных преобразований, а не вследствие изучения особенностей агрессивного действия. В случае же индивидуального агрессивного дей­ствия дело обстоит принципиально иначе. Такое действие может свершаться не благодаря, а вопреки принятой системе ценностей и быть свидетельством социального неблагополучия не общества в целом, а или самого индивида, или его непосредственного окружения, как, например, в случае детской агрес­сивности. И знание психологических особен­ностей формирования такого действия— одно из средств борьбы с ним. (Прим. ред.)

* В советской психологии детская агрессия изучается только в связи с разрешением конфликтов, поскольку эта форма поведе­ния считается проявлением у нормального ре­бенка какого-то неблагополучия в его соци­альной жизни (педагогическая запущенность, затрудненные контакты со сверстниками и взрослыми и т. д.). О социальной природе этой формы поведения свидетельствует и тот факт, что выявленная в других культурах агрессия по отношению к младшим детям советскими исследованиями не подтвержда­ется. Одним из объяснений этого может служить общественный характер нашей вос­питательной системы, благодаря которой ре­бенок уже в детском саду знакомится с нормами поведения в коллективе, приучается согласовывать свои действия с действиями и интересами других детей, помогать младшим и опекать их. (Прим. ред.)

* Закон возмездия "око за око, зуб за зуб". (Прим. ред.)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: