Огузско-кимакские топонимы на территории Среднего Прииртышья

Этимологическая наука в настоящий период подошла к тому рубежу, когда богатство и разнообразие накопленных фактов из различных источников, а также результаты научных поисков и опыта не одного поколения ученых-тюркологов позволяют ей подняться на более высокую ступень своего развития и найти наиболее оптимальные пути решения топонимических проблем, и в том числе древнетюркской топонимии Среднего Прииртышья. Мы считаем, что наши этимлогические начинания по изучению исторических топонимов этого уникального региона дают хорошую пищу для лингвистов. Ведь самым главным источником для исследователей такого рода являются яркие лексемы. Здесь кроется большое поле для изучения исторической фонетики, исторической морфологии и синтаксиса. Поиск генетических корней языка, специфику его грамматического строя и фонетики необходимо начать с изучения истории его носителей. Помимо сравнительно-исторического метода изучения языка, на наш взгляд, необходимо учитывать историко-культурный аспект проблемы, т.е. к проблеме можно подходит как культуролог-историк. Именно такой подход апробирован нами в изучении исторических топнимов Среднего Прииртышья. Однако для полноты исследовательского результата нужны лингвистические реконструкции. В нашем случае ситуация осложняется тем, что Среднее Прииртышье в эпоху раннего средневековья являлось ареной борьбы и сотрудничества нескольких тюркских диалектов, представленных кыпчакми, басмылами, карлуками, уйгурами, а также огузским союзом племен. Другая проблема заключается в том, что современные носители языка фактически оторваны от многовекового опыта своих предков, его мировоззрения, мифологических, религиозных и этических представлений об окружающем мире. В некоторых случаях древние топонимы адаптированы и видоизменены настолько, что современники не догадываются об его первоначальном значений. В таких случаях, только этимологические исследования дают ключ к правильному пониманию этногенеза. Как говорил профессор В.И.Абаев «на глубинном уровне этногенез и этимология сближаются и протягивают друг-другу руки».

Исторический пласт топонимов Среднего Прииртышья увлекает исследователя своими тайными загадками в глубь веков и тысячелетий. Некоторые топонимы Прииртышья существуют, можно сказать, со времен сотворения человека.

Таковы, например топонимы Ямыш (Жәміш), Старый Алаш (Ескі Алаш), Железен (Железинка) и др. В первом случае значение слова «Ямыш» восходит к ностратическому понятию йам (впадина, низина, углубление). Отталкиваясь от этого семантического анализа Э.В.Севортян, Л.С.Левитская считают, что древнетюркское название Ямыш (Иамыз, Иамыс, Иамбуз и др.), означает в первую очередь – пах (впадина между ляжками у животных), во-вторых место между лопатками, в третьих – нижнюю часть живота и т.д. [25, с. 110-111].

Второй топоним - Старый Алаш (Ескі Алаш) является названием одного из рукавов р.Иртыш. О древнем значении понятия «Алаш» мы писали многократно в различных публикациях (см. статью в данном сборнике «Этнокультурные ценности и национальная идея казахов в легендарном цикле преданий об Алаша).

Третьи топоним «Железен» (Железин, Железинка) также является одним из древних понятий. Первая часть в значении «ветер», «дух», «дуть» (о ветре) сохранилось во всех тюркских языках, однако же вторая часть, т. е. «езен» более связан с тунгусо-маньчжурскими языками. Примечательно, что в монгольских языках это понятие передается словом «салкин», что значит холодный, прохладный, а на тунгусо-маньчжурском языке словом «эдин», на наш взгляд эти слова относятся к классу семантически соотносимых слов. Таким образом, производное от «йел-жел» - ветер. Тогда, Железен означает «прохладный, слегка прохладный, нежный и т.п.». В этом значений этот топоним известен у многих тюркских народов.

Исследователь, взявшись за расшифровку данных топонимов, сразу попадает в сложное положение, поскольку в основном блоке исторических названий чувствуется отражение ностратического периода жизни человечества, т.е. такого древнего периода, когда еще языки народов Евразии не подвергались дифференциации. В отдельных названиях имеются следы более поздних насельников степи – ариев и туров, почитавших субстанции нашего бытия - священные воду, огонь, и поклонявшихся Заратуштре, и, наконец наиболее богатый пласт топонимов от легендарных кочевников евразийских степей – скифов-саков. Они на наш взгляд больше представлены в так называемых огузских топонимах. Однако самую существенную лепту в топонимию Среднего Прииртышья внесли представители тюрко-кимакской цивилизации.

В данной статье мы не задаемся целью анализа и обзора всего комплекса исторических топонимов Среднего Прииртышья. Это проблема ждет ещё своего исследователя. До сего времени мы уделяли внимание только самым загадочным и интересным топонимам. Наши читатели, наверняка, знакомы с моими этюдами о таких топонимах как, Калабалгасун, Казалы, Сырлыкала. Продолжая эту тему, сегодня мы предлагаем читателям вместе с нами обозреть богатую палитру кимакских топонимов, которые испокон веков используются местными жителями несмотря ни на какие казусы истории.

Интересно что, до сегодняшнего времени в научно-популярной и публицистической литературе не возникало никаких разговоров о таких исторических топонимах Среднего Прииртышья как Аксарай, Актогай, Башмак (Башмачное), Бескарагай, Зергер, Казан, Курманколь (оз. Коряковка), Кереку, Кашыр су и т.д.

Одним из таких уникальных, кимакских топонимов является древнетюркское понятие «Кереку», ставшее Коряковым.

Известная своими исследованиями топонимии Павлодарской области В.Н.Попова в своем двухтомном «Словаре географических названий Казахстана (Павлодарская область)» о старом названии города Павлодара – Корякове пишет так: «Свое название Павлодар получил в декабре 1860 года согласно записке Сибирского комитета и указу императора Александра II по имени его малолетнего сына Павла. Бытовало название Кереку (Керекеу) - казахская адаптация Коряковского форпоста. Форпост и станица Коряковская были названы по фамилии сибирского солепромышленника из г.Тары Н. Корякова. Его именем назывались озера. Коряковские же озера именовались казахами Курманколь, Курмантуз, Курманкольтуз» [15, ч. 2, с. 49].

В вышедшей недавно книге местных авторов М.Тереник и Н.Чмых «Павлодар: ступени роста (1720-2000 гг.)» этимологическое содержание слова «Кереку» расширено: «Лето 1700 года. Отряд служивых из г. Тары во главе с Никитой Коряковым остановился возле безымянного соленого озера, из которого позднее в течение трех веков будут добывать соль, а имя Корякова, останется в его названии, также, как и небольшого села, расположившегося на его берегу. А еще через 20 лет также будет называться форпост, заложенный на правом берегу Иртыша при впадении в него реки Усолка» [19, с.15].

К сожалению, авторы слишком увлеклись романтическим экскурсом в историю и не позаботились об источниках, в конце этого рассказа не даны никакие ссылки на документальные, научные источники. Неизвестно, какими историческими свидетельствами пользовались авторы, утверждая факт исторического основания Павлодара в 1700 году? Следовательно, мы можем предположить, что авторы воспроизвели или же оживили миф. Сразу же должны быть отсечены утверждения авторов о том, что Н.Коряков остановился у безымянного озера, т.к. из вышеприведенного материала В.Н.Поповой мы знаем, что существовало казахское название озера – Курмантуз, Курманколь. Между прочим, сведения о составляющем этих топонимов слове «Курман» содержатся в исторических известиях М.-Ж.Копеева посвященного происхождению родов Бори, Апай племени Басентеин (см. М.-Ж.Копеев. Казахское шежире, Алматы, 1993). Курман по описанию М.-Ж.Копеева, был из племени Кыпшак и отличался несметным богатством:

«Особенно он был богат лошадьми, настолько, что счета их числу даже не было у самого бая. Был у него единственный сын.

Однажды к Курману явился джигит в шубе из волчьей шкуры и на сивом коне, с длинной плеткой и стал его сыном (бала болыпты). Поскольку этот джигит сразу был замечен своим заботливым отношением к скоту, в скором времени управление коневодческой частью хозяйства было передано ему. (Он стал хозяином конских табунов). Единственный сын бая, говорят, был «сері» (т.е. один из странствующих рыцарей). Прислуживали и сопровождали его десять джигитов. Однажды в весеннюю пору, когда шел окот кобылиц, сын бая заявился в табун. Он выбирал новорожденных черных жеребят убивал и снимал их шкуры. Хотели они все одиннадцать одеться в одинаковые шубы из черной жеребячьей шкуры (қара құлын жарғақ). Хозяин конских табунов в шубе из волчьей шкуры, на сивом коне, не выдержал этого, от обиды горела его внутренность, и в бешенстве он прибегает к баю:

- Бай, благословите меня, дайте мне бата (благословение), нет у меня прав на скот. Чем видеть мне такую обиду лучше мне сразу умереть, я не переживу этого. Отпустите меня …

Бай стал отговаривать его, но всяческие его уговоры не остановили джигита. Тогда сказал бай:

- Возьми ровно половину моих лошадей. Я доволен тобой, Бог также не в обиде.

- Нет, бай, я не возьму даже одну двухлетку (тай), только благослови меня, - сказал джигит.

- Сын мой, если ты не возьмешь ничего, то и не получишь моего благословения, тогда и с добром не могу отпустить, - настаивал бай Кұрман.

- В таком случае дайте мне молодого пятнистого синего жеребца (теңбіл көк сәурік) и с ним его косяк, из пяти молодых кобыл. Если дадите этот косяк то буду считать что Вы дали мне свое настоящее благословение – сказал джигит.

- Уа, добрый молодец, этот пятнистый молодой жеребец из породы знаменитых пятнистых синих. Они были для меня и символом богатства (құт) и оберегом (қыдыр). Благодаря им я стал богатым и напивался вдоволь пенистого кумыза. Чем достанется моему единственному сыну, который не ценит их, то пусть они будут у тебя, знающего цену и благо скота, - сказал бай и благословил джигита».

Получив бата бая, с шестью лошадьми джигит в волчьей шкуре и на сивом коне перешел на степную сторону Иртыша. Женился на дочери вдовы по имени Апай. Она родила ему пять сыновей – Келден, Кыстау, Кақа, Сатыбалды, Жанбыршы. Они росли и числом людей и числом скота.

Говорят, что порода «Көбіқті көк» так называется по причине того что у синих жеребцов весной все время выделялась пена /көбік/. Джигит в волчьей шкуре приносил эту пену домой и давал своим детям, только один из них отказывался. Также говорят, что его потомки сейчас живут бедно и они малочисленны.

Женщина вдова-Апай говорят, была замужем за одним каракесеком. После смерти своего мужа она вернулась к своим, причем она вернулась со всем богатством и детьми. Однако потом за ней пришли каракесеки (так называется одно из крупных племен) и сказали, что она ушла в положении, что им нужен ребенок. И в самом деле, Апай, оказывается, ушла от каракесеков беременной, и после возвращения благополучно родив, упрятала его в другое место и воспитывала. Таким образом, здешние люди поклялись, что у нее не было ребенка и этот вопрос разрешился. Каракесеки взяли других ее детей постарше, прижитых ею среди них и вернулись.

Вдова разве может долго сидеть одна, через некоторое время она вышла замуж и также родила детей. Потомки ее, поэтому по имени матери называются родом «Апай». После того как джигит в волчьей шкуре перешел Иртыш и женился на ее дочери все смешалось, и сейчас уже их потомки обитают вместе и называются родом «Апай – Бөрі». Джигита из за его волчьей шубы стали называться Бөрі (Боры), да и конь у него был сивой (Бөрте).

Много было среди казахов выдающихся сыновей и потомков этого Бөрі.... Кто на этой земле не знает знаменитого Казангапа... В Баянауле один из перевалов носит имя этого Казангапа» [13, с. 51-52].

События которые стали лейтмотивом этой легенды восходят к середине IX века, когда под ударами кыргызских племен распался Уйгурский каганат на Орхоне. В этническом составе каганата главенствующую роль играли три племени – уйгуры, басими (басмыл – басентиін) и карлуки (каракесек). После разгрома 840-го года большинство уйгурских племен уходит на территорию Восточного Туркестана, басмылы в основном на Среднее Прииртышье, с которым они были связаны и до этого, а карлуки (каракесек) в Каркаралинско-Казылыкские горы в Центральном Казахстане. Вероятно, когда в Среднее Прииртышье начали прибывать группы басмылов (басентиін), здесь, особенно на правой стороне Иртыша безраздельно господствовали кыпчаки. Вот почему в легенде основным патроном и покровителем Боры является Курман бай из племени кыпчак.

В данном случае Боры один из родовых компонентов племени Басентеин, исконных обитателей Среднего Прииртышья, т.е. речь идет о взаимоотношениях раннесредневековых тюркских племён, образовавших впоследствии кыпчакский этнос, политический союз (эпоха Дешт-и Кыпчак).

Здесь, следует отметить, что традиция связывать название «Кереку» с именем Корякова в историографии уходит своими корнями в XIX век. Только в то время она выдвигалась как гипотеза, а в наши дни превратилась в явный факт. Правда одни пишут, что Коряков был служивым, чуть ли не генералом, другие пишут, что он был солепромышленником, купцом и т.д. поскольку устойчивый стереотип уже существует, мало кто задумывался ставить его под сомнение. В плену этой иллюзии находятся многие.

Теперь обратимся к тому, как это явление оценивали казахские исследователи. Для этого не нужно ворошить всю имеющуюся литературу, а достаточно привести лишь некоторые примеры.

Одно из таких исследований – книга «Топонимика и этимология» известного лингвиста, топонимиста А. Абдрахманова, изданная в 1975 г. в Алматы на казахском языке. Он пишет: «Казахи до сегодняшнего дня продолжают называть город Павлодар «Кереку». Этимология топонима «Кереку» происходит от русской фамилии «Коряков» (о). Звук я в составе топонима «Коряков» (о) повлиял на изменение звуков о и я на звук е. Если мы вспомним о том, что звукосочетание о - в в казахском языке превращается в у, то изменение Корякова на Кереку вполне закономерно. Т.о., казахи перевели топоним «Коряков» на свой лад в «Кереку».

А. Абдрахманов в своем исследовании пишет, что в 1949 г. слышал от отца писателя Сапаргали Бегалина старика Бегалы рассказ о купце Корякове, который производил из Екибастузских озер соль и торговал ею, и что он был одним из первых жителей Павлодара. Исследователь заключает со слов старца, что поселение Кереку было названо в честь купца Корякова [4, с.104-105].

С одной стороны, сведения старика Бегалы кажутся достоверными, но с другой стороны, Коряков не мог быть одним из первых жителей Павлодара. Коряков долгое время был форпостом и выполнял чисто военные функции. Сомнительно также, чтобы русские добывали соль в Екибастузских озерах, т.к. в начале XVIII века, населявшие указанные степи воинственные кочевники вряд ли бы пустили чужеземцев в свои земли. Для рядового читателя достаточно пролистать книгу капитана И.Г.Андреева, написанную в 1785 г., чтобы понять, что земли внутренних казахских степей были не доступны, т. е. terra incognita для чужих.

И, наконец, если допустить возможность превращения «Корякова» в «Кереку», почему бы ни допустить такого же закономерного превращения топонима «Кереку» в «Коряков». Тем более, нам известны многочисленные уже примеры такого превращения. Например: Кокшетау в Кокчетав, Айыртау в Айыртав, Сарытау в Саратов.

Таким образом, нам остается констатировать, что связывание исследователями названия «Кереку» с именем Корякова является одним из проявлений народной этимологии XIX века. Из-за отсутствия научных исследований гипотеза стала мифом. Так как, миф постоянно повторяли, то и сами писатели, и читатели привыкли воспринимать его как аксиому, истину. Именно поэтому отдельные авторы настолько уверены в действительном существовании Корякова, что даже не доверяют архивной справке свидетельствующей о том, что постоянный гарнизон и крепостные сооружения Корякова появились только с 1744 г.: «В местной печати в последнее десятилетие не раз поднимался вопрос о дате основания Коряковского форпоста со ссылкой на справку ЦГВИА от 6 мая 1969 года, в которой говорилось, что «точную дату учреждения Коряковского форпоста установить не удалось». Скорее всего, «точную» дату просто не нашли: ведь нельзя же всерьез думать, что Лихарев, намечая строительство форпостов, не обратил внимание на высокий Коряков Яр, где еще с начала века было поселение, основанное сотником Коряковым, добывавшим соль в 20 верстах от этого Яра» [9, с. 16].

Во-первых, поселения ещё не было, а таинственное слово «форпост» означает лишь караул, передний пост; во-вторых, ещё не велась добыча соли из озера Корякова. Однако, чтобы окончательно убедиться в своем сомнении мы стали искать упоминание о Корякове из художественной и научно-публицистической литературы касающейся истории города Тары: Е.Н.Евсеев «Тара в свои первые два столетия» // Сибирские города XVII - начале XX веков Новосибирск. 1981; Г.Цветкова «Город на речке Аркарке»; А.Жиров «Тарские купцы XIX – начале XX веков»; М. Белокрыс. «Кем славна Тара». Последние статьи собраны в книге «Тарская мозаика» (История края в очерках и документах 1594 – 1917 гг.) Омск, 1994 г.

В этих книгах мы находим немало сведений о современниках мифического первооснователя г. Павлодара Н. Корякова. Например, имеются сведения о тарских казаках и русских людях участвовавших в посольствах в Джунгарию – посла И. Чередова, купца Ф. Трушникова, и других тарчанах участвовавших в экспедиции Бухгольца. Однако нет никаких данных о нашем сотнике, иже предпринимателе, иже служивом Н. Корякове. Только в источнике 1868 г. упоминается некто заседатель Коряков, и то в неприглядном образе: «В июле 1868 года администрация края была поднята на ноги поездкой через Сибирь Великого князя Владимира Александровича... В Таре его ждали 18-19 июля. Но … заседатель Коряков, получивший телеграмму о выезде княжеского кортежа из Каинска, на свою беду запил и не успел оповестить горожан …» [18, с.74 - 75].

Т.о., источники свидетельствуют об отсутствии в начале XVIII века в Таре купца по фамилии Коряков. И нам представляется, что и быть не могло. Наверняка, дело в том, что фамилия «Коряков» имеет непосредственное отношение к этносу «коряк». Из истории известно, что русские покорили коряков только во второй половине XVIII века. Известный исследователь И.С. Гуревич так описывает покорение коренных народов Сибири и Дальнего Востока: «Сравнительно многочисленное население корякских острожков … часто вступало в вооруженные конфликты с пришельцами. Олюторские и пенжинские коряки в начале XVIII в. перебили несколько отрядов служилых людей» [7,с. 210-211].

Такие же военные конфликты происходили в наших краях в конце XVII - в начале XVIII вв. С одной стороны русские, с другой казахи и калмыки вели постоянную борьбу за эти земли.

Ознакомимся с прошением русских послов Ф. Скибина и М. Трошина казахскому хану Тауке: «Да в то же время на посолстве мы Федка и Матюшка говорили Тевкихану: что в прошлых во 198 и во 199 и во 200 годах его Тевкихановы люди приходили войною к Ямышу озеру и Тоболского уезду под слободы и деревни войною, и у Ямыша озера по государевым людям из ружья стреляли и грабили. Да в 201 году его Тевкихановы воровские люди у Семискуля дворянина Василья Шулгина с ратными людьми побили. Да в том же году приходили под Тару Тевкихановы люди и выжгли Шипицыну слабоду и государевых людей побили, а иных взяли в полон…» [8, с. 379 ].

Другой вопрос, который нас волнует – с какого времени началась добыча соли с озера Курманколь. Достоверные источники свидетельствуют, что добыча соли с озера Курманколь началась лишь в 1747 г. Давайте обратимся к рукописи Н.А. Абрамова: «Когда в 1747 году начальник Сибирской линии генерал-майор Х.Киндерман открыл в числе других соляных озер и Коряковское, лежащее в 22 верстах на восток от форпоста или правого берега Иртыша, то вскоре в Коряковском форпосте была учреждена пристань для сплава на баржах и судах в Тобольск казенной соли…» [1, с. 2]. В 1760-е гг. из озера было добыто более 100 тысяч пудов соли, затем добыча постоянно росла и достигла через 100 лет в 1865 г. 1 млн. пудов. Когда в 1760-х гг. Петр Симон Паллас проехал по Иртышу, он застал Коряковский форпост в пору расцвета соледобычи.

Таким образом, заслуга в строительстве Коряковского форпоста принадлежит генерал-майору Киндерману. Он в 1744 г. укомплектовал гарнизон из 48 крепостных казаков, построил для них дома, баню, конюшню, казарму. Коряковский форпост, хотя и был заложен в 1720 г., строительство и заселение её относятся к 1744 году. В 1720 г. на всех российских крепостях по Иртышу насчитывалось всего 795 служилых людей. В гражданское поселение Коряков превратился только в 1859 г., согласно царскому указу: «В 1859 году в Коряковской казачьей станице дозволено селиться купцам, мещанам и прочим разночинцам и для сего с утверждения Генерал-Губернатора Западной Сибири особые кварталы с отводом нужного количества земли под постройки и огороды…» [1, с. 3].

Возвратимся к названию «Кереку». Всем известен факт того, что казахи до сих пор называют город Павлодар как Кереку. Об этом несколько раз писал известный павлодарский краевед Э. Соколкин: «на устах казахского население звучало как «Кереку» или точнее «Керекеу». В народе до сих пор знают это слово и называют им Павлодар» [17, с. 42].

Поиск и анализ слова «Кереку» в современном казахском языке не дает конкретного значения. А какие сведения по этому поводу нам может представить древнетюркское наследие, являющееся основой казахского языка и культуры? В «Древнетюркском словаре» подготовленном в 1969 г. в Ленинграде Институтом языкознания АН СССР мы нашли следующую информацию: «Кереку – шатер, юрта. Keragu – шатер, юрта: kok (?) kordi keragu juoti – он встретился с трудностями, на себя взвалил шатер (МК І 404); keragu ici ne teg ol – какова внутренность юрты? (ThS ll)» [9, с. 300].

Словарь Махмуда Кашгарского (XI век) «Диуани лугат ат-тюрк» существенно дополняет наши сведения о Кереку. По данным великого лингвиста на огузском диалекте древнетюркского языка существовал глагол «керекулен», который означал «сделал себе юрту, шатер». Например, выражение «ер керекуленді» означало «муж (мужчина) сделал себе юрту». Он отмечает, что этим словом кочевники называют также зимнее жилище – қыстау үй [10, т. 3. с. 205, 506].

В монгольском языке юрта называется словом «кер». По данным «Сокровенного сказания монголов» дома у тангутов назывались «терме кер», а в современном монгольском языке слово «терме» соответствует казахскому кереге. У современных калмыков, алтайцев, тувинцев «терме, теребе» используется для обозначения кереге юрты. Тюрки Северного Кавказа, башкиры называют юрту словами «терем», «терме».

Замечательные сведения, относящие к значению слова «кереге» или «тереме» тюрко-монгольских народов можно найти в книге С.И. Вайнштейна «Мир кочевников центра Азии» [5, с. 40-77]. Следует отметить, что монгольское слово «кер» (дом) имеет тюркское происхождение от глагола «кер» со значением тянуть, стилать, растягивать. Монгольское название юрты – кер /гэр, кар/ относится к древнейшей первооснове Центрально-Азиатского переносного жилища. Следует полагать, что семантическое содержание древнетюркского «keragu», казахского – «кереге» и монгольского «кер» (гэр, кар) восходит к общеалтайскому корню «кер». Мы в целом согласны с мнением профессора А.Т. Толеубаева считающего, «что в казахском языке слово … «кереге» ранее употреблялось также и в значении юрты в целом» [20, с. 162].

Это название сформировалось под влиянием природно-географических особенностей Прииртышья. Слово «кереге» в тюрко-монгольских и угро-финских языках означало округлую площадь, круг. Древнее значение этого слово до сих пор сохраняется в угро-финских языках, например, в венгерском. Смотрите: Энико Сий «Курс венгерского языка» - «Kerek (kereket, kereke, kerekek) – колесо» [24, с. 496]. В тюрко-монгольских языках слово «кереге» означает юрту круглой формы. Именно поэтому, «кер» в монгольском языке – юрта, а в русском языке слова «терем», «теремок», в башкирском «тереме», «кереге» означают одно и тоже – жилище, а точнее переносное жилище – легкая округлая юрта. У монголов говорят – я дома – «гэр өөдөө, гэртээ», – я захожу в дом – «би гэр өөдөө явна», - сидит дома - «гэртээ суух». Все это доказывает, что казахское слово «кереге» имеет древние корни, и со временем превратилось в широкое евразийское понятие. Жилище у всех народов почитается как священная первооснова бытия.

Теперь рассмотрим исторический материал, где упоминается Коряков яр на месте нынешнего города Павлодара. В Центральном государственном архиве древних актов России (ЦГАДА РФ) имеется документ, относящийся к 1744 г. В нем написано следующее: «Коряковский (форпост – Ж.А.) построен в глухом месте, над рекой Иртышем, сверху реки на левой стороне, расстоянием от Иртыша десять сажень (23, 75 м), берег высоты 2 аршина (1,4 м), от урочища Корякова яра расстоянием две версты (2,12 м)…». Здесь ясно сказано, что форпост был построен в 2-х км от Корякова яра, который находился на месте современной набережной г.Павлодара, ближе к железнодорожному мосту, береговая линия становится круче. Однако и в районе набережной Яр этот высок и даже сейчас напоминает своей округлой формой юрту, а человеку смотрящего на яр с левого берега реки он предстает похожим на кереге – решетчатую стенку юрты.

«Коряков яр» или «Кереку яр» упоминается в 1715-1716 гг. в документах экспедиции Бухгольца продвинувшейся по Иртышу в поисках «песошного золота Эркети», и вблизи озера Ямыш встретившего упорное сопротивление калмыков, т.е. джунгар.

Десятитысячный калмыцкий отряд под предводительством Цэрэн-Дондоба шесть зимних месяцев держал русских в осаде. Читателям известно, что из трехтысячного отряда Бухгольца в живых осталось не более 700 человек. Они при возвращении в Тобольск основали в устье реки Омь крепость Омскую, позднее ставшую городом Омском. Тем не менее, до сих пор имеются невыясненные обстоятельства похода Бухгольца. Например, совсем не раскрыты факты столкновения русского отряда на берегах Иртыша не только с калмыками, но и с казахами.

Бухгольц при выезде из Тобольска включил в состав своей экспедиции джунгарских послов. Они выполняли две функции: во-первых, были проводниками, во-вторых, служили аманатами, т.е. заложниками, поскольку предполагалось нахождение компромисса с Джунгарией. Когда русский отряд закрепился на Ямыш озере, Бухгольц направляет к джунгарскому правителю делегацию для ведения переговоров, при этом он отправляет также некоторых калмыцких послов. Однако в пути их настигают казахи, которые угоняют у них всех лошадей. Оставшаяся пешей делегация были вынуждены возвратиться обратно в укрепление. Ко второму посольству джунгарскому правителю Бухгольц приставил драгунский отряд из 50 солдат во главе с Маркелом Трубниковым. У Трубникова имелось письмо для контайшы. Однако и на этот раз казахи совершили нападение: калмыцкие послы и сам Трубников были пленены. Русский посол был возвращен на родину только во время правления хана Каипа (1718 году).

О чем свидетельствуют данные факты? Все это доказывает, что ни калмыки, ни казахи не могли быть простыми наблюдателями вторжения России в Степь. В книге известного дореволюционного исследователя Ф.Усова «Статистическое описание Сибирского казачьего войска” так говорится об этом: «…джунгары и киргиз-кайсаки, не подходили на пассивных остяков и тунгусов и других сибирских инородцев. Они не смотрели равнодушно на попытки русских землеискателей «приобретать» у них «землицы», а напротив жестоко мстили за это грабительскими набегами и страшными опустошениями русских пограничных селений» [22, с. 5-6].

Для помощи попавшему в осаду Бухгольцу сибирский губернатор М.Гагарин весной 1716 года отправил к Ямыш озеру отряд из 700 человек собранных с Томска, Тары, Тобольска. В его составе были купцы, солдаты, пленные шведы (в том числе Густав Ренат). Ф.Усов пишет, что этот “караван с людьми, товарами и казенными деньгами был захвачен калмыками за 52 верст от Ямышевской крепости на Коряковском яру при Иртыше ” [15, с. 46].

Эта ценная информация доказывает тот факт, что уже в начале XVIII века “Кереку яр” был довольно известным топонимом и служил надежным географическим ориентиром.

Однако, для того, чтобы окончательно доказать, что Кереку не имеет ничего общего с мифологическим градооснователем Коряковым, нужны источники более раннего происхождения (до XVIII века). Такое свидетельство мы находим – «Чертежной книге Сибири» составленной в 1697 году Ремезовым. Если внимательно посмотреть на данные карты, то можно заметить на листе посвященной среднему течению Иртыша, в 50-ти километрах к северу от Ямышевского озера обозначение местности под название Кереку яра. К северо-западу от него (далее по правому берегу Иртыша) расположены «Урочище 9-ти бугров», дальше «Бакланная заостровка, рыбная», далее «Качир», ещё далее яр «Урочище восьми рыжих жеребцов», дальше «Ирлытюп яр», далее «Сайгачий яр» и так продолжается. Все эти топонимы названы с учетом географических особенностей правого берега Иртыша. К юго-востоку от Кереку яра расположены «Верблюжий яр», «Толокнянные горы», а затем и озеро Ямыш, где производился большой обмен товарами – сатовка (от каз. сату – продавать).

На левобережье Иртыша согласно карте Ремезова были расположены к северо-западу от Кереку яра «Шабакта арал», «Шепелеу яр», далее «Яр Аллабердыев», «старой Иртыш» (это возле современного аула Алга), далее Кызыл яр и другие топонимы. К юго-востоку от Кереку яра вдоль Иртыша располагались «Белые воды» (Аксу), «Острог Калмыцкой», далее «Урочище Калабалгасун /мечать пустой/», далее «Урочище Долон Карагай», ещё дальше «озеро Енкуль» и др. Здесь можно заметить, что Ремезов перевел некоторые топонимы правобережья на левый берег Иртыша. Тем не менее, на этой древней карте сохранилась основная топонимическая картина Среднего Иртыша [см. 6].

Проведенный анализ доказывает, что «Кереку» один из самых древних топонимов Среднего Прииртышья. По своему значению и содержанию топоним «Кереку» стоит в одном ряду с такими древними топонимами Среднего Прииртышья как Сырлы кала, Казалы (район г. Аксу), Калабалгасын (Майский район).

Русские, впервые попавшие на земли Прииртышья для надежной ориентации во время путешествий, военных походов и дипломатических миссии опирались на местные устоявшиеся топонимы. По-другому и быть не могло, т.к. топоним – это прекрасный ориентир на незнакомой местности.

Обращая внимание на топоним «Кереку» нельзя забывать о целой серии древних и средневековых топонимов Среднего Прииртышья.

Калбасунка (Калабалғасын) – топоним, название известной башни, археологического памятника Прииртышья. Если проанализировать название с точки зрения тюркской филологии то, название можно разделить на два слова «балык» и «сагун». Первое слово переводится с древнетюркского языка, как город, а второе есть титул властной структуры древнетюркского общества. В истории хорошо известны Карабалгасун на Орхоне и Бешбалык в Восточном Туркестане, они связаны с этнополитической историей уйгуров, огузов, карлуков и средневековых монголов. Баласагун город знаменитого Юсуфа Баласагунского имеет в своем составе слово «сагун». Все это не случайности, но цепочка закономерностей указывающих в пользу раннесредневекового кимакского происхождения топонима. Поэтому мы предполагаем, что именно здесь находилась столица Кимакии. Время строительства Калабалгасунской (Колбасунской) башни приблизительно середина IX в. когда большая группа племен кочевого и полукочевого населения Уйгурского каганата, оставив территорию монголам, пришла в Среднее Прииртышье.

Казалы – название озера и поселка на левом берегу р. Аксу. В свою очередь Аксу является одним из больших рукавов р. Иртыш. В дореволюционное время плодородные участки побережья были отданы казачьим офицерам. Фамилия одного из них, Грязнова, на некоторое время заменила старое название – Казалы. В середине 90-х годов ХХ века усилиями нескольких аксакалов, помнящих еще старину, исконное название возвратилось. Но значение этого слова, к сожалению, уже никто не помнил. Первоначальные попытки этимологического анализа не привели нас к положительным результатам. «Казалы» топоним, постоянно пребывающий в таинственной загадке. Данное обстоятельство было связано также с ошибочными этимологическими интерпретациями данного топонима нашими лингвистами. Например, А. Абдрахманов в книге вышедшей в 1975 году «Топонимика и этимология» связывает происхождение топонима Казалы с названием животного – газель. Автор с целью обоснования данной гипотезы подвергает дотошному анализу все связанное со словом «газель». В книге Е. Койшыбаева вышедшей в 1985 году топоним «Казалы» объясняется сочетанием слов «каз» и «алы», или же по форме ассимилированного в иранском языке слова «каз ели». Другие авторы не представляют серьезных научных сведений по данной проблематике. На самом же деле топоним «казалы» берёт начало от «каза» - средство для ловли рыбы.

Обращение к казахской филологии и казахской этнографии навело нас на мысль, что «казалы» есть производное от «каза», по С. Аманжолову это «одно из орудий рыболовного хозяйства». Этнограф Т.А. Жданко наряду с другими рыболовными снастями каракалпаков дает также описание «каза»: “Каракалпаки знали много разнообразных снастей и орудий лова, приспособленных для рыболовства в реке и протоках, в море и озерах, но все они были довольно примитивны, соответствуя общему техническому уровню их отсталого хозяйства. Для ловли крупной рыбы – шипа, усача и других в протоках дельты каракалпаки устраивали так называемое қаза – сооружение из высоких стеблей камыша, которым перегораживали протоки. Посредине этой загородки оставляли отверстие, через него рыба, шедшая против течения, попадала в большую окруженную камышовой изгородью западню, круглую в плане, откуда уже не могла выбраться, рыбаки доставляли ее оттуда острогой или руками” [14, с. 445]. В Казахстане в наше время «каза» встречается только в местности – Акколь-Жайылма (см. статью в данном сборнике «Среднее Прииртышье»).

На наш взгляд это название, несомненно, древнего происхождения, рыболовные традиции на Иртыше, Арале и Каспии возникли еще в глубокой древности. С другой стороны, углубленное изучение данного вопроса позволит нам проследить за этногенезом и этнической историей огузских племен, составлявших в эпоху раннего средневековья основной компонент населения Среднего Прииртышья. Одним из интересных направлений работы заключается в поисках аналогий с другими тюркоязычными народами Центральной Азии. Так, в охотничье-рыболовецком хозяйстве чулымских тюрков «наиболее распространенными рыболовецкими орудиями были простейшие по конструкции ловушки открытого типа – тюнеки, которые фактически не отличаются от казахских «каза» [21, с. 29].

Качиры (Қашыр су) – топоним, название райцентра Павлодарской области. Словосочетание «Кашир-су» имеется в «Древнетюркском словаре» со ссылкой на древнеуйгурские юридические документы собранные В.В. Радловым [9, с. 401]. В Качирском районе не редко встречаются памятники кимакского периода. В ходе экспедиционных работ 2006 году нами были обнаружены несколько поселений раннего средневековья. Известно, что Иртыш имеет огромное количество рукавов, притоков, стариц и т.д., берущих своё начало с этой великой реки и возвращающих к ней, и только одну единственную протоку, убегающую от основного русла. Так вот такой протокой и является речка Качирка (Қашыр су). Фактически она в полноводные года (это бывает раз в 25-30 лет) соединяет воды рр. Иртыш и Обь.

Құндыз қала – на русском языке Бобровка, топоним вероятно древнетюркского происхождения. Это слово встречается у М. Кашгари в значении «Құндұз қайры» - лекарство, приготовляемое из промежности бобра [10, 1 т. 517-518 бб.]. Археологические раскопки Ф.Х. Арслановой на памятнике указывают на дату ҮІІ-ҮІІІ вв. [2, с. 102-109].

Қара қала – топоним, находится недалеко от г. Павлодара на правом берегу р. Иртыш.. В героическом эпосе «Кобланды-батыр» мы находим интересный отрывок с упоминанием этого топонима: обозначающего название населенного противниками легендарного Кобланды, предводителя кыпчаков.

Қарлыға мен Қобыланды,

Қараман, Орақ төртеуі

Бастарын қосқан батырлар

Намыстарын бермеді.

Қобыланды ердің бақыты

Барған сайын өрледі.

Қара қала ерлері

Түгесіліп болған соң

Тоқтататын адам жоқ,

Біршімбайдың соңынан

Ешкім шықпай қаладан,

Баспақты сиыр, танадан,

Алтын-күміс, чынадан,

Жүгін тиіп шанаға

Тоқтар бас болып көп қыпшақ

Шуылдап шықты қаладан,

Қалмай қатын-баладан [12, 142 б. ].

Если исходить из этой версии, то эпос созданный в огузо-кыпчакский период лучшим образом демонстрирует раннесредневековое происхождение этого топонима. По всей вероятности Қара қала (Черный город) был один из многочисленных огузских поселений.

Сырлы қала – топоним восходящий своими корнями в огузскую историю. Город упоминается в связи с огузо-кыпчакскими взаимоотношениями на Иртыше. Популярен этот топоним в устных преданиях у казахов и туркмен. Так, в эпосе «Кобланды-батыр» говорится:

Сырлы дейтін қаласы,

Қорғансыз сырты ашық-ты.

Қырлы дейтін қалаға

Атарман да, шабарман,

Беклері басын қосыпты

Қырлы қала маңынан,

Жау жүре алмас десіпті

Қырлы қала шәрінің

Бір жағы судың жағасы,

Алты қабат ор қазып,

Бекіткенін қарашы.

Қырық жерден қойдырып,

Болаттан соғып қақпаны…[12, 29 б. ].

Список исторических топонимов Среднего Прииртышья можно продолжить. Только в 2006 году во время летних экспедиционных работ, мы обнаружили более 30 уникальных раннесредневековых топонимических объектов. На сегодняшний день предварительные этимологические исследования проведены по таким историческим топонимам как – Ақсарай, Ақтоғай, Ақсу, Қулы көл (Аққу), Емыль, Қазан, Қара түн, Түлкісу (Тюлька), Үрлітүп (Урлютуп) и др. Но уже этих вполне достаточно, чтобы обратить внимание исследователей на проблему древнетюркского и кимако-кыпчакского наследия в топонимии Среднего Прииртышья. Топонимия Павлодарского Прииртышья уходит своими корнями в раннее средневековье, это указывает на глубокую историческую преемственность и сохранении традиций насельников евразийских степей.

Думать, что на казахской земле существовали безымянные озера, реки, горы, урочища настоящее невежество. Вместе с казахским народом здесь в едином пространстве существовали прекрасные топонимы, т.к. кочевой образ жизни требовал умения ориентироваться на местности. Одним словом, сам образ жизни, постоянные передвижения заставляли кочевника давать яркие и запоминающие названия местностям, объектам природы. По-другому не могло и быть. Пришедшие на Среднее Прииртышье в XVIII веке русские люди максимально использовали сформировавшиеся местные топонимы. Если мы вспомним названия крепостей, форпостов, поселений основанных русскими пионерами в XVIII веке, то заметим, что все они ведут происхождение от местных исторически сложившихся топонимов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: