Типология и эволюция либеральной общественно-политической мысли 2 страница

В целом, идеология социального либерализма не отрицала классовый характер индустриального общества, однако ориентировалась на достижение гармонии в отношениях всех социальных групп на основе их взаимовыгодного сотрудничества. Большая роль отводилась государственным реформам в экономической и социальной сфере, в том числе антимонополистическому регулированию, расширению трудового законодательства, системы социального страхования. Оригинальным примером нового политического мышления стали широкие общественные дискуссии по вопросам «табакокурения», употребления спиртных напитков (впервые подобные «личные» проблемы начали восприниматься как сфера общегосударственной политики). В США в 1919 г. «сухой закон» был даже введен в качестве поправки к конституции.

Роль кейнсианства в развитии социального либерализма. В начале ХХ в. социальный либерализм сложился как целостная концепция. Однако политические партии, ориентировавшиеся на принципы социального либерализма, после короткого взлета популярности на рубеже XIX-XX вв. оказались в состоянии длительной организационной и идеологической перестройки. Поэтому первоначально идеи социального либерализма распространялись среди интеллигенции и разнообразных общественных движений. Так, в США их известными сторонниками были социолог Л. Уорд и экономист Р. Илай, журналист Г. Кроули и историк Ч. Бирд, юрист Л. Брандейс и политолог У. Уэйл. В становлении английского социального либерализма большую роль сыграли литераторы Б. Шоу и Г. Уэллс, лидер теософского движения А. Безант. К идеям социального либерализма склонялось и феминистское движение, уже набиравшее силу в европейских странах и США. Достаточно широко распространились идеи социального либерализма и в России. Их носителями были представители земства и интеллигенции, защищавшие наследие Великих реформ, идеи конституционализма, земского самоуправления. Но степень политического влияния российского социального либерализма значительно сократилась в период царствования Александра III. В Бельгии, Нидерландах, Швеции, формирование новой либеральной доктрины происходило под еще большим влиянием исторических традиций этих стран, в том числе монархических настроений, а также со значительной ролью христианских общин. В довоенной Германии социальный либерализм также приобрел черты ярко выраженной национальной идеологии (национал-либерализм). Специфический характер приобрело распространение социального либерализма во Франции. К началу ХХ в. здесь сложилось широкое политическое течение республиканизма. Его сторонников объединила поддержка идей конституционализма, демократизации общественно-политической жизни, антиклерикализма в сочетании с либеральными принципами экономической политики. Но политическим эпицентром республиканского движения стало либеральное масонство. В рядах этого движения оказались многие представители интеллигенции, политических и предпринимательских кругов, разделявшие веру в саму возможность примирения индивидуального и общественного начала, справедливого переустройства общества. В довоенном обществе масонство превратилось в неформальную общественно-политическую элиту, создающую особую духовную атмосферу и позволяющую преодолеть инерционность и бюрократизм традиционных партий.

При всей значимости философско-этического обоснования идей социального либерализма, подобная платформа не позволяла разработать целостную стратегию государственной политики. Поэтому решающий шаг к закреплению новой либеральной доктрины был сделан в 1930-х гг., когда социальный либерализм стал прочно ассоциироваться с экономической теорией кейнсианства. При этом сам Джон Кейнс не был «профессиональным» идеологом. В 1920-х гг. он входил в число интеллектуалов, близких к руководству Либеральной партии, но в дальнейшем посвятил себя теоретическим исследованиям в области политэкономии. В своих трудах Кейнс доказывал, что основные кризисные проблемы – хроническое снижение деловой активности и массовая безработица, – порождаются структурными противоречиями в развитии современной экономики. Для их решения недостаточно обеспечить финансовую стабильность, поскольку развитие «массового производства» значительно опережает рост потребительского спроса. Необходима принципиально новая модель рыночных отношений, обеспечивающая не стихийный, а «организованный» баланс спроса и предложения. Тем самым, теория кейнсианства впервые обосновывала необходимость государственного регулирования рыночных отношений. Но задачей такого регулирования, по мысли Кейнса, должна стать защита естественных рыночных механизмов, а не их разрушение. «Хотя расширение функций правительства показалось бы публицисту XIX в. или современному американскому финансисту ужасающим покушением на основы индивидуализма, я, наоборот, защищаю его как единственное практически возможное средство избежать полного разрушения существующих экономических форм и как условие для успешного функционирования личной инициативы, – писал Кейнс. – Переход от экономической анархии к такому строю, целью которого является контроль над экономическими силами и их ориентация на поддержку интересов социальной справедливости и стабильности, – подлинное назначение нового либерализма».

Особое значение Кейнс придавал опровержению тезиса о том, что двигателем развития рыночной экономики являются крупные состояния и, в конечном счете, социальное неравенство. «Наиболее значительными пороками экономического общества, в котором мы живем, являются его неспособность обеспечить полную занятость, а также его произвольное и несправедливое распределение богатства и доходов, – утверждал Кейнс. Он видел основной источник экономического роста в стабильном потребительском спросе, что требовало всемерно усиливать в обществе позиции среднего класса, а также повышать общий уровень жизни. Но Кейнс предостерегал и от излишнего увлечения идеями социального равенства. «Нет очевидных оснований для системы государственного социализма, которая охватила бы большую часть экономической жизни общества, – утверждал он. – Необходимые меры социализации можно вводить постепенно, не ломая установившихся традиций общества. Я полагаю также, что есть социальные и психологические оправдания неравенства доходов и богатства… Лучше, чтобы человек тиранил свои текущие счета, чем своих сограждан».

Идеи Кейнса положили начало совершенно новому типу либерального мышления. На смену идеалу стихийной рыночной конкуренции пришла идея сбалансированной и управляемой рыночной экономики («смешанной экономики»). Политическим олицетворением кейнсианства стали «новый курс», проводимый президентом США Франклином Рузвельтом в 1930-х гг. Придя к власти в тяжелые годы Великой депрессии Рузвельт заявлял о необходимости общенационального объединения в борьбе против кризиса. Первым из американских президентов он стал использовать еженедельные обращения к нации по радио. Блестящий оратор, обладающий афористичной и яркой речью, Рузвельт постарался сплотить нацию перед лицом трудностей. «Одним поколениям многое дается, – заявлял он, – с других многое спрашивается, нынешнее же поколение американцев встречается с судьбой». Широкую известность приобрели его слова о необходимости проявить заботу о «забытом человеке», острая критика Рузвельтом финансового капитала – «менял», которых нужно «изгнать из храма». Правительство разработало «кодексы честной конкуренции», расширяло практику государственного арбитража трудовых споров, систему социальном страховании по старости, инвалидности и безработице. Помимо экономического аспекта все эти меры имели ярко выраженное идеологическое значение. Уже вскоре после Второй мировой войны на этой основе начнет складывать новая концепция либерализма – неолиберализм.

«Либеральный консенсус»: становление неолиберализма. Важную роль в эволюции либеральной идеологии в ХХ в. сыграли драматические события Второй мировой войны. В противостоянии гитлеровского блока, Советского Союза и западных держав проявилось непримиримое соперничество трех идеологических доктрин – нацизма, коммунизма и либеральной демократии. Победа любой из сторон открывала путь к перестройке всей глобальной политической системы. Особенно показательным стал стремительный идеологический дрейф американской политической элиты. В считанные годы жесткий изоляционизм администрации президента Ф. Рузвельта сменился на стратегию атлантической солидарности и оформления нового мирового порядка под эгидой Объединенных наций. Британский лидер У. Черчилль активно поддерживал такую интерпретацию союзнических отношений. «Силы одного оружия недостаточно, – говорил он, – К нему мы должны добавить силу идей. Говорят, что мы не должны позволить вовлечь себя в теоретический спор между нацизмом и демократией, но ведь этот антагонизм и существует. Именно это столкновение моральных и духовных ценностей придает свободным странам значительную долю их силы».

Первым шагом к оформлению идеологической программы антигитлеровской коалиции стало принятие Рузвельтом и Черчиллем на встрече 9 августа 1941 г. в бухте Арджентиа Атлантической хартии. В этой декларации заявлялось, что после уничтожения нацистской тирании должен быть установлен мир, обеспечивающий безопасность всем нациям и «свободное бытие всех людей», гарантировано право всех народов на свободный выбор формы правления. В Декларации Объединенных Наций, принятой 1 января 1942 г. Великобританией, США, СССР и Китаем, также было подчеркнуто, что победа над нацизмом является необходимым условием «защиты жизни, свободы, независимости и религиозной свободы, а также прав человека и справедливости». Несмотря на последующую конфронтацию в отношениях бывших союзников по антигитлеровской коалиции концепция ООН и в дальнейшем строилась именно на либерально-демократических принципах, в духе идей естественных прав человека и народного суверенитета.

Надеждам Рузвельта на установление прочного послевоенного мира с помощью международного режима «четырех полицейских» (США, Великобритании, СССР и Китая) не суждено было сбыться. Новый президент США Г. Трумэн взял курс на конфронтацию с Советским Союзом и фактически объявил «крестовый поход» против коммунизма. Он был свято уверен в мощи своей стране и особой миссии американского народа. Уже в первой своей речи в должности президента Трумэн заявил: «Мы добились ведущей роли в мире, которая зависит только от нашей военной и морской мощи. Америка вполне может вести человечество к миру и процветанию». Подобные идеи являлись отражением не только новых геополитических планов, но и психологических комплексов, исторически присущих янки, – наследия протестантской политической культуры с характерными для нее морализаторством, провиденциализмом, ощущением избранности и превосходства «самой свободной нации», ее особой ответственности перед Всевышним за собственный успех и судьбы человечества.

Американский провиденциализм органично соединился с антикоммунистической пропагандой и гипертрофированной идеей «защиты духа свободы» во всем мире. Именно с этого времени «западный» образ жизни начал ассоциироваться с американским, а не европейским, а понятие «либеральный» оказалось окончательно оторвано от европейской гуманистической традиции. У. Черчилль, ставший в послевоенные годы одним из главных глашатаев холодной войны, очень емко охарактеризовал основы такого миропонимания. В своей знаменитой фултонской речи 5 марта 1946 г. он призывал к объединению всех народов, борющихся за свою свободу, на основе исторических, духовных и политических ценностей именно англоязычного мира. К этим ценностям Черчилль отнес «главные понятия свободы, имеющие прямое отношение к каждому очагу», краеугольные камни «истинной свободы и демократии» – конституционный порядок, право народа изменять характер или форму правительства при обязательном торжестве свободы слова и мысли, свободу общества от влияния любой партии. Западному миру, колыбелью которого, по мысли Черчилля, стала англосаксонская цивилизация, угрожает тирания, и эта тирания олицетворена вполне конкретным режимом – советским коммунизмом. «Мой долг – прокомментировать факты и некоторые моменты нынешней ситуации в Европе так, как их понимаю я, – заявлял Черчилль. – От Штеттина на Балтийском море до Триеста в Адриатике поперек континента опустился железный занавес».

Объявив «крестовый поход против коммунизма», западная политическая элита сделала ставку на консолидацию общественного мнения своих стран вокруг либерально-демократических ценностей. Идея «защиты свободы» стала не только пропагандистским лозунгом, но и важнейшей частью политической культуры западного общества. Сложился своеобразный «либеральный консенсус» всех ведущих политических сил, когда специфика программных установок тех или иных партий и общественных движений являлась лишь дополнением к базовым принципам либеральной демократии – признанию приоритета прав и свобод личности, правового характера государственности, договорного принципа общественных отношений. Огромное мобилизующее значение играл и образ врага – гротесковое, нарочитое представление о «советской империи зла». Однако «либеральный консенсус» парадоксальным образом нанес удар по преемственному развитию самой либеральной идеологии. В условиях холодной войны пропаганда, обращенная на страны советского блока и «третьего мира», формировала представление о «свободном образе жизни» с использованием самых ортодоксальных клише классического либерализма в духе «laissez faire». Тот либерализм, который якобы скрывался за «железным занавесом» и объединял западный мир, рисовался как тотальное торжество свободы и защищенности человеческой личности. Однако реальная государственная политика в странах Запада в 1950-х – 1960-х гг. развивалась в совершенно ином направлении и уже опиралась на неолиберальный идеи «государства всеобщего благосостояния», «устойчивого развития» и «смешанной экономики». Американский философ Дж. Дьюи охарактеризовал эту смену идеологических ориентиров следующим образом: «Политика [нео]либерализма… нацелена на продвижение ”социального законодательства”, осуществление правительством социальных услуг. Это знаменует решительный отказ от либерализма laissez-faire и имеет существенное значение, просвещая мысль общества относительно возможностей организованного социального контроля». Таким образом, если идеологи социального либерализма видели в реформах лишь вынужденную меру, необходимую для защиты естественного хода общественного развития, и сохраняли мировоззренческий дух классического либерализма, то неолибералы сделали решительный шаг к системной социальной политике государства.

Сам термин «неолиберализм» в смысловом плане оказался скорее собирательным, нежели концептуальным. Терминологическая путаница была особенно характерна для Европы, где к лагерю неолибералов зачастую причисляли и либертаристов, и неоконсерваторов, и обычных технократов – то есть всех, кто оказался на политическом поле между «левыми» социал-демократами и «правыми» христианскими демократами. При этом существенная разница между неолиберализмом и социальным либерализмом, как правило, не проводилась (поскольку, в отличие от США и Великобритании, в континентальных странах Европы идеология социального либерализма на рубеже XIX-XX вв. практически не успела сформироваться), а реалии холодной войны способствовали развертыванию агрессивной пропаганды классических либеральных ценностей в духе «laissez faire» в противоборстве с коммунистической идеологией. Итогом стало почти полное выхолащивание собственно либеральной идеологии и подмена ее целым спектром разнообразных технократических концепцией и теорий.

Если не принимать в расчет эту терминологическую путаницу и рассматривать неолиберализм именно в контексте преемственной эволюции либеральной идеологии, то можно вычленить ту концептуальную основу, которая и позволяет «идентифицировать» ряд течений общественной мысли как «неолиберальные».

Принципиальным отличием неолиберализма от иных версий либеральной идеологии является идея системного социального контроля. При очень широком разбросе мнений о целях и масштабах государственной политики идеологи неолиберализма были едины в признании государства не «неизбежным злом», а главенствующим общественным институтом, влияние которого должно распространяться на все сферы жизни. Речь, конечно, не шла о тотальном огосударствлении общества или реализации с помощью государства некоего Большого Проекта. В неолиберальном понимании социальный контроль – это стимулирование, а не принуждение. Выступая за значительное расширение полномочий государства, неолибералы не призывали к унификации общественного развития. Они исходили из убеждения в том, что новое качество государственной политики определяется естественным и эволюционным изменением самого общества, а не борьбой классовых сил или политических группировок. Именно новое качество общества, а точнее новые запросы человека требуют отказаться как от сословной корпоративности, так и индивидуалистической анархии. Тем самым, неолиберализм сохранил присущее всем либеральным теориям признание приоритета интересов гражданского общества. Однако вместо договорного сообщества индивидов неолибералы ориентировались на сложное сочетание индивидуальных, групповых, общенациональных и даже общечеловеческих интересов. По их мнению, социальное пространство современного общества становится столь сложным и многоярусным, что ему требуется интегратор – и с этой ролью может справиться социальное правовое государство, «государство всеобщего благосостояния».

Неолиберальная идеология «государства благосостояния». Сосредоточение неолиберальной мысли на проблемах социального управления привело к тому, что статус политической теории стали приобретать самые разнообразные фундаментальные и прикладные научные концепции. Вся предыдущая история либерализма была связана с острой политической борьбой, яркими мировоззренческими дискуссиями, напряженными философскими исканиями. Неолиберальные теории, напротив, создавались «в тиши кабинетов». Их родоначальниками и пропагандистами были профессиональные экономисты, социологи, политологи, юристы. Особенно заметную роль сыграли представители, институционализма неокейнсианства и ордолиберализма.

Институционализм – это междисциплинарное направление научных исследований, зародившееся в США в первой половине ХХ в. Его основоположники Т. Веблен, Дж. Коммонс, У. Митчелл еще в 1920-х гг. начали разрабатывать проблемы социального контроля. Особое внимание ими уделялось роли неформальных коммуникативных правил, культурных традиций и стереотипов в развитии общества. Предполагалось, что все эти «институции» («установления») складываются спонтанно, как побочный результат взаимодействия множества людей, преследующих собственные интересы. Но в дальнейшем «институции» приобретают устойчивый характер и оказывают мощное регулирующее влияние на общество. Поэтому социальная стабильность, по мнению институционалистов, зависит не только от эффективности, но и от исторической преемственности институциональной сферы, ее сбалансированности, тесной взаимосвязи формальных и неформальных институтов. Торстейн Веблен одним из первых в западной науке обратил внимание на растущую общественную роль инженерно-технической интеллигенции и сформулировал основы теории «революции менеджеров» – ненасильственного установления режима технократии или, как его называл Веблен, «режима трудового мастерства, управляемого техниками». Веблен считал, что по мере развития индустриального общества формируется иерархичная система производственного управления, постепенно охватывающая все сферы жизни. «Благосостояние общества безоговорочно связано с должной работой индустриальной системы и, следовательно, со столь же безоговорочным контролем над ней со стороны инженеров, кто единственно компетентен для этого», – писал он. Джон Коммонс отводил примерно такую же роль правительственной бюрократии. Уэсли Митчелл также поддерживал идею организации национального планирования при тесном взаимодействии государства и технократической элиты общества.

После Второй мировой войны институционализм превратился в одно из ведущих течений общественной мысли. В исследованиях М. Ориу, Дж. Гэлбрейта, Дж. Бьюкенена, У. Ростоу, Г. Мюрдаля, Дж.М. Кларка, складывалась целостная концепция развития индустриального общества. Особенностью этих работ стало использование междисциплинарной методологии, в том числе соединение принципов структурно-функционального анализа и историзма (когда объекты институционального исследования рассматриваются в их структурной и функциональной взаимозависимости, а также с точки зрения исторической обусловленности их развития). Стремление найти единую основу для анализа экономических, политико-правовых, социально-психологических и культурно-исторических явлений придало теориям институционализма ярко выраженный идеологический характер, несмотря на их нарочитую наукообразность и академизм.

В исследованиях институционалистов доказывался тезис о гибели «старого» капитализма с присущими ему социальным неравенством, забвением общечеловеческих интересов, кризисами и диспропорциями. Развертывание научно-технической революции и усиление государственного регулирования рассматривались ими как предпосылка еще более радикальных общественных изменений. Суть этого процесса усматривалась в переходе от спонтанного общественного развития к упорядоченному целенаправленному прогрессу, движущей силой которого должны были стать крупные корпорации. Институционалисты доказывали, что современный менеджмент представляет собой образ принципиального нового типа социальных отношений, лишенных классового антагонизма. Реализация управленческих принципов в масштабах всего общества должна будет привести к созданию «государства всеобщего благосостояния», или «общества благоденствия».