Ничто не стареет так быстро, как буду-щее. С. Лем

Вернувшись к паллиативам XXI века, описанным в разделе 1.2, и используя обобщения, полученные в Очерках II и III, можно уже высказать ряд более или менее определенных суждений. Глав-ное из них состоит в том, что на протяжении этого столетия плане-тарной цивилизации предстоит либо очередной, причем беспример-ный по крутизне виток "удаления от естества" (что во всех перелом-ных эпохах обеспечивало преодоление антропогенного кризиса), ли-бо столь же беспримерный по масштабу обвал. Следовательно, "ро-мантические" сценарии деструктивны, а конструктивные стратегии связаны с какими-то вариантами "прогресса".
Что же это может означать на деле? Попробуем отследить па-раметры оптимального (сохраняющего) сценария, продолжив пять сопряженных векторов, которые, как мы видели, пронизывают соци-альную историю и предысторию: рост технологического потенциа-ла, численности населения, организационной сложности, информа-ционной емкости интеллекта и качества внутренних регуляторных механизмов.
1
Развитие технологий предполагает все более масштабное и проникающее управление естественными процессами, обеспечивае-мое инструментальным опосредованием. Эта историческая тенден-ция согласуется с прогнозами об усиливающемся контроле над био-сферой и вторжении в самые интимные основы человеческого бы-тия, а также о переносе интеллектуальных процессов на искусствен-ные носители (см. раздел 1.2). Но, признав, что все это составляет необходимое условие сохранения цивилизации в XXI веке, мы те-перь уже можем аргументированно возразить мрачным пессимистам и, я бы сказал, болезненным оптимистам, предрекающим (кто с ужа-сом, а кто и с восторгом) вытеснение или истребление людей сверх-разумными роботами.
В Очерке II показано, как человеческий разум последователь-но, через катастрофические ошибки и творческие прозрения, пости-гал уроки самоограничения, сохраняя приобретенный опыт в насле-дуемых кодах культуры. Совершенствование механизмов контроля над агрессивными импульсами было обусловлено прагматикой ан-тиэнтропийной активности (закон техно-гуманитарного баланса) в нелинейном сопряжении с ростом инструментального потенциала и масштаба отражаемых причинных связей и, пройдя стадию жестоко-го отбора, оказывалось во многом необратимым.
Изучая эволюционные метаморфозы, мы убеждаемся, что на-звать интеллект человека "естественным" можно лишь с очень су-щественными оговорками. Его материальную основу составляет белково-углеводный субстрат (мозг), и он частично ориентирован на удовлетворение физиологических (хотя культурно преобразован-ных) потребностей - этими двумя обстоятельствами исчерпывается принципиальное сходство между интеллектом человека и интеллек-том дикой обезьяны или дельфина.
Вместе с тем, согласно экспериментальным данным и наблю-дениям, "опосредованный характер носят не только сложные, но и традиционно считавшиеся элементарными психические процессы" [Венгер Л.А., 1981, с.42], т.е. по содержанию и механизмам все пси-хические акты у человека насквозь опосредованы интериоризован-ными социальными связями и, таким образом, являются продуктами и событиями культуры. Проще говоря, мышление, память, воспри-ятия, ощущения современного человека суть давно уже явления ис-кусственные.
Может ли психика, изменяя материальный субстрат, утерять эволюционный опыт и забыть свою историю? Что заставляет ду-мать, будто высокоразвитый "искусственный" интеллект с гранди-озными инструментальными возможностями, когнитивной сложно-стью и способностью предвосхищать отдаленные последствия пове-дет себя, как примитивный агрессор, ориентированный на сиюми-нутную выгоду?
Вероятно, в этих опасениях проявляется атавистический страх перед двойником, сохранившийся у нас от палеолита, причем прояв-ляется и в прямой, и в инверсивной формах. Инверсивная форма - хорошо известная психологам защитная самоидентификация с ис-точником страха. Подобно тому, как многие узники фашистских концлагерей начинали влюбляться в эсэсовцев и подражать им [Bet-telheim B., 1960], футуролог бессознательно замещает образ Ужас-ного Робота-убийцы образом Прекрасного Робота-могильщика. Эти человеческие страхи, агрессивные настроения и их клинически пре-вращенные формы могут представить гораздо большую опасность для цивилизации, чем мифическая антропофобия электронного интеллекта.
Напомню, Г. Моравек и Б. Джой - программисты высочайше-го класса - уверены в невозможности имплантировать в интеллекту-альную программу "азимовские" алгоритмы морали (см. раздел 1.2), но, видимо, полагают само собой разумеющимся, что подобные ог-раничители могут быть вписаны только извне. Между тем итоги на-шего исследования показывают, что интеллект способен вырабаты-вать механизмы самоконтроля. И позволяют считать сократовскую формулу "Мудрому не нужен закон - у него есть разум" безотноси-тельной к материальной форме субъекта, и тем более актуальной, чем выше уровень интеллектуального развития. Если в обществен-ном сознании, со своей стороны, не возобладают луддитские на-строения, то правдоподобным представляется сценарий сохраняю-щего симбиоза, без которого не может обойтись биологически сла-беющее человечество, по вектору дальнейшей "денатурализации" социоприродных систем.
Это, с одной стороны, решающий этап превращения биоты в подсистему планетарной цивилизации (см. раздел 3.2), а с другой - искусственное самоконструирование носителя интеллекта. Исполь-зуя термин, предложенный Л.В. Лесковым [1994], можно сказать, что развитие генной инженерии, искусственных механизмов репро-дукции человека и симбиотических процессов обусловит превраще-ние вида Homo sapiens в качественно новый надбиологический вид Homo sapiens Autocreator - Человек разумный Самосозидающий.
Как психолог я считаю огорчение нормальной реакцией наше-го современника на такой прогноз, а истерию и тем более восторги по поводу "грядущего киборга" или превращения природы в "окру-жающую среду" - признаками душевного неблагополучия. Но про-гнозирование в такой переломной эпохе требует отвлечения от эмо-циональных оценок и следования максиме Гераклита: "Не мне, но Логосу внимая". Перспектива усиления искусственного начала на-столько соответствует общеэволюционной тенденции и, главное, так явственно подсказывается обостряющимися экзистенциальными проблемами (накопление генетического груза и т.д.), что альтерна-тиву ей, судя по всему, мог бы составить только окончательный крах планетарной цивилизации.
2
Сказанное имеет отношение и к вопросу о дальнейшем демо-графическом росте.
То, что в ближайшие десятилетия он продолжится, надо при-нять как данность, а то, что ко второй половине века количество на-селения стабилизируется - как оптимистический прогноз. В преды-дущих очерках обстоятельно показано, почему некорректен посту-лат о предельной демографической вместимости планеты: он осно-ван на опрометчивом превращении "промежуточных переменных" (технологии, социальной организации и психологии) в константы, тогда как в действительности динамика этих переменных исключает абсолютные ограничения на потенциальную населенность. Потреб-ление способно расти при сокращении затрат и разрушительных эф-фектов, что подтверждают теоретические модели, исторический опыт, а также расчеты, выполненные с учетом динамических пара-метров [Тарко А.М. и др., 1999], [Вайцзеккер Э. и др., 2000]. Кроме того, заново переосмыслить проблему демографического роста, ве-роятно, заставят перспективы денатурализации интеллектуального субъекта, а также освоения космоса.
В начале 60-х годов энтузиасты предсказывали, что лет через двадцать на Луне будут строиться кардиологические санатории, по-скольку сниженная гравитация должна благоприятствовать работе ослабленного сердца. Разочарование росло по мере того, как выяс-нялось, что пребывание в космосе (не говоря уже о стартовых и про-чих перегрузках) сопряжено с такими стрессами, которые не перено-сит безболезненно даже хорошо тренированный организм. К концу ХХ века разговоры о лунных городах и марсианских парках в науч-ном сообществе выглядели бы неприличными. Но, конечно, ситуа-ция может в корне измениться при искусственном конструировании телесных свойств.
Наконец, симбиоз белкового и электронного носителей созна-ния способен коренным образом изменить фундаментальные демо-графические критерии. Например, С.Н. Гринченко [2002] полагает, что в последующем рост населения продолжится увеличением чис-ленности не людей как таковых, а "элементарных единиц" интегри-рованной социальной системы, включающей людей, системную па-мять и операторов системной памяти. Вероятно, это надо понимать так, что "демографический рост" обеспечит умножение роботов?
Формулировки автора выглядят несколько туманными, но не станем роптать: с приближением к полифуркационной фазе почти невозможно описывать гипотетические реалии будущего на языке настоящего...

3
Проблемы организационной сложности и ее дальнейшего рос-та вызывают еще более острые теоретические и практические колли-зии, поскольку они связаны с перспективой растворения государств, национальных и региональных культур и прочих оснований макро-групповой идентичности.
"Будут ли когда-нибудь отмирать национальные культуры? И если им предназначено отмереть, увидим ли мы, наконец, образ хо-рошего общества? Или это будет новый ад роботизированного одно-образия?" - так формулирует вопросы американский социолог И. Валлерстайн [2001, c.147]. Ю.В. Яковец [2002] относится к такой перспективе крайне негативно и считает вопрос о том, смогут ли ло-кальные цивилизации противостоять унифицирующему потоку гло-бализации, главным для футурологов.
Существенную помощь в концептуальных и идеологических спорах на эту тему способен оказать общесистемный закон иерархи-ческих компенсаций (закон Седова - см. раздел 3.3). Учитывая за-фиксированные этим законом соотношения, логично ожидать, что совокупный рост социокультурного разнообразия будет сопровож-даться его ограничением по каким-то базовым параметрам, наряду с ограничением естественного биоразнообразия.
Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что на протяжении всей истории от палеолита до второй половины ХХ века по существу единственным механизмом объединения людей в солидарные кол-лективы служило противопоставление другим людям ("они - мы"). Племена, этносы, государства, религиозные общности, политиче-ские партии, движения и коалиции строились на дискриминации людей и нелюдей, верных и неверных, своих и чужих. По этому принципу формировались и макрогрупповые (национальные, кон-фессиональные, классовые и проч.) культуры, будучи достаточно замкнутыми системами, препятствуя проникновению чуждых эле-ментов и более или менее жестко ограничивая сферу применимости моральных и юридических норм.
Культурное разнообразие в значительной мере обеспечивалось конкуренцией, расколами, столкновениями и образованием допол-нительных макрогрупповых различий. Вместе с тем рост социальной мобильности, динамизма и множественности контактов в Новое время обусловил встречные интегративные процессы. Большинство европейцев в XIX-XX веках принадлежали к пересекающимся мак-рогрупповым множествам и могли произвольно выстраивать иден-тификационные предпочтения: француз, католик, рабочий и т.д. Во второй половине ХХ века матрицы макрогрупповой идентичности умножились донельзя, включив гендерные, спортивные и массу дру-гих оснований солидарности.
В идеале все это должно бы было давно уже снизить остроту политических конфликтов. Но параллельно совершенствовались техники пропаганды и агитации, нацеленные на актуализацию и "эмоциональную накачку" одной из идентичностей (национальной, классовой, религиозной) и оттеснение прочих координат идентифи-кации на периферию сознания.
Потрясающие успехи милитаристских идеологий ХХ века обусловлены не только внешними, "предметными" обстоятельства-ми - исчерпанием резервов экстенсивного развития и т.д. Важную роль сыграла динамизация социально-психологических процессов, интенсифицировавшая функциональные потребности. Иррацио-нальная тяга к динамичным событиям, острым эмоциональным пе-реживаниям и, соответственно, к "провоцированию неустойчиво-стей" особенно свойственна людям, выросшим в обстановке собы-тийной насыщенности: они быстрее начинают испытывать тревогу и психический дискомфорт от пребывания в малособытийной среде. Это, конечно, только один, но не последний по значимости из фак-торов, повышающих массовую восприимчивость к политической агитации, поскольку последняя "рационализует" неосознаваемые стремления к динамическим событиям и острым переживаниям (см. разделы 2.7, 2.8).
К этой стороне дела мы далее вернемся. Пока же отметим, что, согласно закону иерархических компенсаций, сохраняющий сцена-рий XXI века связан, вероятно, с унификацией макрогрупповых культур, т.е. с отмиранием наций, государств, религий, социальных сословий (классов), по крайней мере, в их "классическом" виде. Компенсацией должен стать рост разнообразия микрогрупповых культур, формирующихся вне зависимости от географических, по-литических, языковых и прочих барьеров.
Для того чтобы считать микрогрупповой уровень высшим по отношению к макрогрупповому, имеются веские основания, связан-ные с критерием эффективности.
Членение на этносы, государства, религиозные конфессии, классы, нации и т.д. чревато периодическими обострениями полити-ческих конфликтов, которые были неизбежны, допустимы и в из-вестном смысле необходимы на прежних исторических стадиях. Уг-роза и перспектива конфликтов составляла предпосылку для образо-вания макрогрупповых культур вокруг фигуры героя, воителя и за-ступника и на базе актуализованного образа общего врага, прида-вавшего сообществу мускулатуру конфигурации. По большому сче-ту социально востребованными оказывались только те религиозные и квазирелигиозные учения, которые предпосылали призыву к спло-чению единомышленников требование отсечения инакомыслящих. Ленинская формула: "Прежде, чем объединиться, нам надо разме-жеваться" - римейк исконной логики конфессиональных построе-ний. Тезису Павла "Несть эллина ни иудея" предшествовали недву-смысленные угрозы Иисуса: "Кто не со Мной, тот против Меня"; "Не мир пришел Я принести, но меч" (Матф., 12: 30; 10: 34). Столь же отчетливо контроверза выражена в Коране: "А когда вы встрети-те тех, которые не уверовали, то - удар мечом по шее; а когда про-изведете великое избиение их, то укрепляйте узы" (Сура 47, 4), и т.д.
Лейтмотивом всякой (востребованной) религии становится ло-зунг "Не убий", дополненный конкретизирующими разъяснениями: кого, когда, за что - и превращенный тем самым в требование: "Не убий своего!". Придя к власти в Риме, христианская церковь, прежде запрещавшая брать в руки оружие, немедленно разработала концеп-цию священных войн: тексты Библии в изобилии снабдили Августи-на необходимым для этого материалом.
Документально исследовав историю отношения христианства к войне, Ф. Контамин [2001] констатировал: "Никогда Церковь на-ставляющая не осуждала все виды войн" (с.311). Напротив, она не-однократно объявляла пацифистскую идею заблуждением и сурово осуждала за нее "маргиналов, еретиков и сочувствующих им" (с.312).
Призывы к последовательному воздержанию от вооруженных конфликтов оставались уделом отщепенцев и не вызывали заметно-го общественного резонанса, поскольку не отвечали историческим задачам. Задачи же состояли в том, чтобы упорядочивать, т.е. огра-ничивать, систематизировать и нацеливать социальное насилие, препятствовать его хаотизации, иногда смягчать его формы, и имен-но для их решения предназначены религиозные и прочие макро-групповые идеологии. Оттого они и строятся обычно по логике са-монаводящегося орудия: "свой - чужой".
Лишив племена апачей возможности систематически "выхо-дить на тропу войны", бледнолицые братья вынули из их культуры вместе с жалом душу. После этого культуру можно сохранять только во внешнем антураже - в сувенирных поделках, карнавалах и теат-рализованных представлениях. Такова судьба любой макрокультуры в радикально неконфронтационном мире, каким бы изысканным фа-садом ни маскировалось ее острие. Здесь уместен парафраз извест-ного высказывания У. Черчилля: кто не сожалеет об уходящих на-циональных культурах, у того нет сердца, а кто пытается их реани-мировать, у того нет головы…
Качественно более трудная задача устранения насилия с по-литической арены впервые встала перед культурой во второй поло-вине ХХ века. Резко возрос технологический потенциал (как ранее отмечено, за сотню лет энергетическая мощь оружия увеличилась на 6 порядков, т.е. в 1 млн. раз!), и, в полном соответствии с синергети-ческой моделью, это обернулось опасностью саморазрушения обще-ства. Когда прежние антиэнтропийные механизмы становятся контрпродуктивными, для сохранения требуются новые, более со-вершенные, мягкие и щадящие механизмы, в противном случае сис-тема гибнет.
В XXI веке исторически установившееся соотношение в 1-4% военных жертв от числа жителей сохраниться не может. Эпоха "зна-ний массового поражения" (см. раздел 1.1) так или иначе нарушит эту традицию: в сторону либо кардинального уменьшения жертв, либо их катастрофического роста. Это означает, что для сохранения цивилизации необходима перестройка не только военных и произ-водственных технологий, но и гуманитарных технологий солидар-ности. "Религиозный ренессанс" и рецидивы прочих форм фунда-ментализма, реанимируя архаичные и ставшие контрпродуктивными в новых условиях механизмы, превратились в одну из самых гроз-ных опасностей ближайшего будущего.
Таким образом, диверсификация микрогрупповых культур за счет унификации макрогрупповых культур отвечает критерию эф-фективности, т.е. способствует сохранению системы и потому явля-ется процессом прогрессивным. В разделе 1.2 приведены аргументы исследователей, связывающих отмирание институциональных мак-рообщностей и становление сетевых, т.е. надгосударственных и наднациональных форм самоорганизации с развитием компьютер-ных систем и языков. Здесь стоит добавить, что данная тенденция органично вписывается не только в сценарий выживания, но также в общеисторические векторы развития.
Э. Тоффлер [Toffler Al., 1980] указал на то, что с развитием се-тевых структур размывается классическое различие между боль-шинством и меньшинством. В близком будущем большинство ста-нет складываться из многочисленных меньшинств, и это изменит характер профессиональной политической деятельности: ученый предвидит формирование временных "модульных" партий, отра-жающих гибкие групповые конфигурации, и выдвижение "мини-мажоритарных" политиков. Другие авторы добавляют, что обра-зующийся в результате "мировой средний класс" уже формирует светские альтернативы традиционным религиозным верованиям [Coats J., 1994].
По статистическим прикидкам, в 2000 году люди, считающие себя верующими, составляли 80% населения Земли, однако доля та-ких людей сокращается [Шишков Ю.В., 2002]. Здесь, однако, при-ходится повторить, что растущая агрессивность религиозного и на-ционального фундаментализма - реакция традиционного сознания на глобальную унификацию - несет с собой серьезнейшую угрозу первой половины XXI века.
Предупреждая против деморализующей паники по этому по-воду, я обычно напоминаю об истории самой могущественной идео-логии века предыдущего, гораздо более свежей, яркой, пассионар-ной и глобальной, нежели панисламизм, воинствующее православие и проч.
Еще в конце 50-х - начале 60-х годов не только активисты коммунистических партий и сотни миллионов сочувствующих им ждали грядущей победы пролетарских революций во всем мире: страх перед такой перспективой обуял многих противников мар-ксизма. Газеты сообщали о приступах истерии, охвативших даже та-ких крупных деятелей, как сенатор-республиканец Б. Голдуотер: "Мы скорее погубим человечество, чем отдадим его в руки комму-нистов!" Только самые проницательные аналитики предрекали тогда неизбежные расколы коммунистов на смертельно враждующие сек-ты. Между тем этот процесс в 60-80-е годы свел на нет мотивацион-ный запал и способность международного коммунистического дви-жения к дальнейшей экспансии.
Склонность к внутренним размежеваниям, нетерпимость к ма-лым различиям (которые быстро вырастают до драматических про-тивоположностей) - родовая черта авторитарного сознания. Она во-площалась во всех религиозных и квазирелигиозных идеологиях и не раз уберегала мир от еще худших бед. Писатель-эмигрант М. Ал-данов заметил в 20-х годах: если бы русские большевики ненавидели буржуазию так же сильно, как они ненавидят друг друга, то капита-лизму действительно пришел бы конец. Это применимо и к совре-менным религиозным лидерам.
Новые религиозные движения переживают пик пассионарно-сти, за которым, вероятнее всего, последует истощение, выражаю-щееся дроблением на враждебные друг другу секты. При нынешней динамике социальных процессов это не должно занять много време-ни. Спустя пару десятилетий "религиозный ренессанс" превратится в историческое предание, если... Если всплеск активности конфес-сиональных движений не успеет запустить технологический процесс самоистребления цивилизации через взрывы ядерных, химических объектов, использование биологического оружия, нанотехнологий и т.д. (см. раздел 2.1).
Возвращаясь к оптимальному сценарию, добавлю, что сетевая организация мирового сообщества могла бы решающим образом снизить остроту социальных противоречий за счет их умножения (типичный механизм эволюции систем!). Во-первых, включение ка-ждого индивида в большое количество коммуникационных цепей и пересекающихся идентификационных множеств затрудняет дис-кретное деление на своих и чужих. Во-вторых, мышление, опосре-дованное компьютерными сетями, становится более объемным, мно-гомерным и "мозаичным" (по терминологии А. Моля [1974], изу-чавшего влияние еще не компьютера, а телевидения).
Мозаичное мышление имеет свои достоинства и недостатки по сравнению с мышлением линейным, "книжным", но важно, что оно менее восприимчиво к замкнутым квазирелигиозным "идеологиям". Нельзя, правда, исключить и того, что идеологическое и пропаган-дистское мастерство пойдут в ногу со временем, адаптируясь к но-вым обстоятельствам.
4
Несомненно, глобальные сети повышают информационную емкость (когнитивную сложность, а также быстродействие) индиви-дуального и особенно совокупного социального интеллекта, а тем самым - его инструментальный потенциал. Эта тенденция вполне очевидно вписывается в комплекс выделенных эволюционных век-торов, поэтому не будем не ней специально останавливаться. Тем более что она подводит нас к едва ли не центральному аспекту про-блемы сохранения, значение которого подсказано гипотезой техно-гуманитарного баланса.
5
Согласно формуле /I/ (см. раздел 2.5), огромный инструмен-тальный потенциал развивающегося интеллекта чрезвычайно снизит внутреннюю устойчивость цивилизации, если не будет компенсиро-ван адекватным совершенствованием культурно-психологических регуляторов. Рассмотрим эту комплексную проблему в той мере, в какой ее обсуждение подготовлено предыдущими выводами.
В прежние эпохи нравственное сознание строилось преимуще-ственно в авторитарной логике, дихотомичной по своей структуре. Как показано историческими исследованиями [Поршнев Б.Ф., 1974], непререкаемый положительный авторитет вторичен по отношению к отрицательному авторитету: Дьявол - Бог; чужой - наш; зло - доб-ро.
Альтернативу авторитарной морали составляет мораль крити-ческая, усваиваемая через призму индивидуального осмысления ценностей и норм. Ее исторические истоки восходят к началу Осево-го времени, к Сократу и Конфуцию. С тех пор она прошла этапы становления, оставаясь на периферии гуманитарной культуры как элемент "избыточного разнообразия" (см. раздел 3.3), который только теперь начал приобретать решающее значение для эволюции.
Критическая мораль требует значительных умственных уси-лий и тонких воспитательных методик, а потому при сравнительно невысокой когнитивной сложности приоритет принадлежал архаич-ной авторитарной форме морального сознания, опирающегося на априорные (для индивида) заповеди. Вместе с тем авторитарные ре-гуляторы имеют, по меньшей мере, два существенных порока, кото-рые делают их дисфункциональными при изменившихся условиях. Имманентно дихотомический характер не позволяет им обойтись без образа врага и непременно ограничивает применимость мораль-ных норм. Столь же имманентно присущая им статичность исклю-чает оперативную ориентировку в качественно возросшем по "раз-мерности" пространстве возможностей и жизненно важных задач.
Поэтому динамизация социально-исторических процессов и беспрецедентная задача искоренения социального насилия настоя-тельно требует смены ценностей и механизмов моральной регуля-ции. От того, насколько своевременно цивилизация сумеет ответить на это историческое требование, в существенной мере зависит, со-стоится ли XXI век.
Следует добавить, что смена парадигм морального сознания, в свою очередь, упирается в ряд концептуальных парадоксов. И. Кант [1965] учил, что, поскольку чистый разум не способен охватить всю бесконечность условий и факторов, его суждения должны контроли-роваться абсолютно независимым регулятором - категорическим императивом. Мало кто с тех пор решался усомниться в доопытном происхождении нравственного императива. И теперь еще в научной литературе нередки пассажи вроде следующего: "Разум может ска-зать нам, к каким результатам приведут те или иные действия, но он не может сказать, к чему следует стремиться… Он действует тогда, когда цели уже определены" (Shacke G., цит. по [Макашова Н.А., 1992, с. 19]). Возражая против такого предубеждения и продолжая традицию А. Смита, Дж. Кейнс объявил экономическую науку раз-делом нравственной философии и тем самым противопоставил об-ществоведение естествознанию.
Теперь пришло время для еще более решительной постановки вопроса: естественнонаучное и техническое знание непосредственно включаются в процесс социального целеполагания, созидания нрав-ственных ориентиров, ценностей и норм. Это обусловлено, с одной стороны, объективной необходимостью, а с другой - глубокой пере-стройкой собственных парадигм науки. В частности, постнекласси-ческая наука, в отличие от классической науки и религии (по этому признаку две последние парадигмы мышления, в остальном несо-вместимые, смыкаются), научилась не отталкивать, а втягивать в се-бя концептуальные различия.
То, что сегодня принятие значимых решений без учета меди-цинских, биологических, экологических, энергетических, термоди-намических и прочих параметров опасно для общества, уже мало кому нужно доказывать, по крайней мере, теоретически. Исключи-тельно ли о "средствах" в данном случае идет речь?
В 30-е годы К. Гедель доказал знаменитую теорему о неполно-те, которая потрясла здание классической гносеологии. Суть теоре-мы в том, что любая содержательная теория включает утверждения, принципиально недоказуемые в ее собственных рамках, и поэтому их следует принять на веру. Для доказательства этих утверждений придется строить новую теорию с новыми недоказуемыми в ее рам-ках постулатами и т.д. Иначе говоря, если мы будем последователь-но задавать вопрос "почему?", то рано или поздно упремся в дно ак-сиоматики [Успенский В.А., 1982].
Еще раньше М. Вебер [1990] не столь математически строго, но не менее убедительно доказал аналогичную "теорему" примени-тельно к аксиологии. Последовательно задавая вопрос "для чего?", мы также убедимся в замкнутости любой ценностной иерархии и будем вынуждены обратиться к внешним для нее факторам - исто-рии, условиям существования той или иной культуры, личности и т.д.
Сама по себе задача выживания не относится ни к идеологиче-ской или религиозной, ни к собственно научной сфере (хотя она ближе научному мышлению, которое исключает альтернативы вроде пренебрежения греховным земным бытием в преддверии Страшного Суда и т.д.). Если же принять сохранение цивилизации за опреде-ляющую ценность, то вся остальная иерархия ценностно-нормативных предпочтений сегодня не может строиться иначе как при самом прямом участии междисциплинарного научного зна-ния. И весь предыдущий исторический опыт, зафиксированный, в частности, религиозными заповедями, может быть включен в систе-му современной культуры в той мере, в какой он выдерживает апро-бацию методами критической научной рефлексии.
???
Итак, в рамках сохраняющего сценария можно ожидать, что дальнейшее существование планетарной цивилизации будет сопро-вождаться ее продолжающимся развитием по всем ретроспективно выделенным векторам. Однако, обсуждая осуществимость сохра-няющего сценария, самое время вернуться, наконец, к вопросу о мо-тивации и сделать оговорку настолько существенную, что она спо-собна полностью обесценить предыдущие выводы.
К сожалению или к счастью, человек - не логический автомат, способный руководствоваться в своих решениях и действиях исклю-чительно рациональными предпочтениями. Напротив, как ранее подчеркивалось (раздел 2.8), чем выше уровень устойчивого нерав-новесия, тем сильнее выражены функциональные потребности и стремление к "бескорыстному" провоцированию неустойчивостей. Говоря обыденным языком, никакая мораль не способна победить скуку, которая побуждает к активному поиску событий, приключе-ний и острых амбивалентных эмоций.
Этологами подробно описаны механизмы ритуализации агрес-сии у высших животных. Многообразные формы замещающей ак-тивности испокон веку создавались и в культуре. Танцы, часто ими-тирующие агрессивное поведение, спортивные игры, искусство, прочие разновидности творческой сублимации и создания "псевдо-событий" производили эффект спускового крючка, направляя энер-гию в созидательное русло. Но, как показывает опыт, выработанные ранее приемы конвенционализации конфликтов недостаточны для исчерпывающего насыщения функциональных потребностей. Игро-вые конфликты с высокой степенью условности со временем прие-даются, усиливая иррациональное и трудно осознаваемое желание "серьезных" напряжений, эмоциональная острота которых не может быть ограничена ссылкой на их условный характер.
Беспрецедентная задача устранения политического насилия настоятельно требует качественно более надежных средств субли-мации. Сохранение цивилизации, оснащенной широко доступными "знаниями массового поражения", может быть обеспечено только при наличии таких средств, исключающих периодические вспышки кровопролитных конфликтов. Ни мировое правительство (о сомни-тельности которого говорилось в разделе 1.2), ни какие-либо иные организационно-политические преобразования не гарантируют от саморазрушительных войн, не будучи дополнены адекватными пси-хологическими мерами.
Вероятно, это самая фундаментальная проблема, от решения которой зависит жизнеспособность планетарной цивилизации в обо-зримом будущем, и трудности решения которой составляют основ-ной повод для сомнения в том, что XXI век состоится (как, вопреки сомнениям, все же состоялся ХХ век). Надежду же на осуществле-ние сохраняющего сценария я связываю с экстраполяцией еще одно-го из компонентов общеэволюционной тенденции "удаления от ес-тества" - повышением удельного веса субъективной реальности в комплексе мировых причинно-следственных зависимостей.
В данном отношении повод для очень осторожного оптимизма дает последовательный рост информационной составляющей в воо-руженных конфликтах конца ХХ - начала XXI веков ("превращение войны в шоу"). Такая тенденция всегда относительно ограничивала масштабы человеческих жертв - вспомним хотя бы революцию Осе-вого времени. Сегодня она могла бы служить предпосылкой для дальнейшего увеличения роли виртуальных событий благодаря раз-витию электронной и компьютерной техники, совершенствованию гуманитарных технологий, а также повсеместному распространению информационных сетей.
Предполагается, что индуцируемые и отчасти самоконструи-рующиеся полисенсорные образы (с включением зрения, слуха, ося-зания и других чувственных анализаторов) позволят людям непо-средственно испытывать всю гамму отрицательных и положитель-ных эмоций, связанных с участием в боевых и прочих опаснейших операциях. Не исключены даже какие-либо "квазивоенные" меха-низмы разрешения социальных противоречий с массовым участием в виртуальных сражениях, что повысило бы реалистичность пере-живаний, и т.д. Тем самым могло бы сниматься напряжение функ-циональных потребностей, которое служит важным, а иногда и ре-шающим фактором силовых конфликтов.
В таком случае виртуальная сфера могла бы впитать и насиль-ственную преступность [Бестужев-Лада И.С, 2000]. Даже нелепо звучащий сегодня "киберсекс", о котором пишут футурологи [Cor-nish E., 1996], может превратиться из баловства в социальную необ-ходимость по мере развития искусственных механизмов человече-ского (или "сверхчеловеческого") воспроизводства...
Признаемся, все это подозрительно напоминает картину мас-совой шизофрении. Такой уход в виртуальную реальность будет служить механизмом "мягкого" устранения человечества с истори-ческой арены? Или само наше недоумение отражает историческую ограниченность современного мышления?
???
Из всего сказанного вырисовывается стержневая сюжетная коллизия наступившего столетия: "искусственное - естествен-ное". Судя по всему, вокруг этой оси и будут складываться основ-ные глобальные проблемы XXI века. Он обещает стать беспример-ным по драматизму и радикальности изменений, и при развитии со-бытий по оптимальному (сохраняющему) сценарию следует пола-гать, что цивилизация "на выходе" будет отличаться от цивилизации "на входе" приблизительно в такой же степени, в какой общество ХХ века отличалось от общества эпохи Мустье.
Ранее (раздел 1.1) завершившееся столетие обозначено как век осуществленного гуманизма. Применительно к XXI веку (при опти-мальном сценарии) напрашиваются термины "постгуманизм" или "трансгуманизм", давно уже используемые некоторыми американ-скими авторами. Или "неогуманизм" - если будет глубоко переос-мыслено базовое понятие "человек".
Избегая словесных игр и сенсационных формулировок, под-черкну главное. Судя по признакам, обозначившимся к началу века, на него придется эпоха завершения собственно человеческой исто-рии - той фазы универсальной эволюции, в которой ведущую роль играет вид Homo sapiens. Основной вопрос в том, завершится вместе с ней эволюционный цикл на Земле, или следствием бифуркации станет перерастание в новую, "послечеловеческую" фазу эволюции.
Создателями и носителями культуры на протяжении сотен ты-сяч лет были не люди нашего типа, а существа иных зоологических видов. Неоантропы вырвали эстафетную палочку из рук палеоан-тропов, те, в свою очередь, - у архантропов, причем это каждый раз сопровождалось физическим истреблением предшественников. Пе-чальная констатация того, что теперь и нынешний носитель культу-ры исчерпал свои возможности, не перекрывается даже надеждой на мягкие, компромиссные формы передачи эстафеты. Она вызывает протест и стремление найти альтернативу в духе "эгоцентрической футурологии": будущее - отредактированная копия настоящего, а потомки - существа прекрасные, умные, благородные и при этом подозрительно похожие на меня.
О том, насколько силен эгоцентризм многих наших современ-ников, свидетельствует простое наблюдение. Указав на неизбежную в близком будущем перемену расового состава человечества (из-за неравномерности демографических процессов), вы можете натолк-нуться на такую же болезненную реакцию, как при упоминании о "послечеловеческой" цивилизации. Особенно если речь зайдет не только о человечестве вообще, но и о населении родной страны. По-истине, история - это то, чего никто не хочет.
Между тем образ потомка как улучшенной копии при любом раскладе нереалистичен. В реалистической же модели сартровская формула "Прогресс - это путь ко мне" приобретает более грустное звучание. Даже два возможных звучания. Либо "путь через меня из прошлого в будущее", либо "путь до меня"…
Утешением для нас могло бы служить то, что человеческая эпопея способна положить начало следующей, более высокой фазе эволюции интеллекта. А вдохновляющим мотивом - то, что даль-нейшее развитие цивилизации, даже с жертвой "человеческого каче-ства", обеспечивает косвенную форму бессмертия личности, ее уни-кального творческого вклада. Хотя, признаюсь, я был бы искренне признателен ученому, который бы смог предложить правдоподоб-ный сценарий сохранения цивилизации в ее сугубо "человеческом" обличье…
???
В коллективной монографии [Арманд А.Д. и др., 1999, с.185] приводится любопытное сравнение. "История подобна науке об ат-мосфере: ученые с вероятностью до 80% предсказывают погоду на следующий день и почти с такой же уверенностью говорят о наступ-лении следующей фазы ледникового периода, а вот среднесрочные прогнозы на ближайшие месяцы даются им из рук вон плохо. Для социологии таким темным пятном, по-видимому, является отрезок между 10-ми и 50-ми годами XXI века, когда краткосрочная инерция человеческих поступков уже не может помочь в деле прогноза, а для проявления устойчивых длительных тенденций этот срок еще слиш-ком мал".
Похоже, что десятилетия, остающиеся слепой зоной для про-гностики, - как раз тот решающий период, от содержания которого зависит, выберется или не выберется планетарная цивилизация из XXI века. Сумеют ли политики, а также общественность США и За-падной Европы самостоятельно преодолеть синдром Homo prae-crisimos прежде, чем эйфория всемогущества обернется катастрофи-ческими последствиями? Завершится глобальный геополитический передел, под знаком которого прошли 90-е годы XX века, общим хаосом или "виртуализацией" государственных границ? Возоблада-ют тенденции религиозного ренессанса или тенденции "компьютер-ного" - сетевого, нелинейного и недихотомического - мышления? Успеют ли выгоды глобализационнго процесса проявиться так от-четливо, чтобы перекрыть его издержки и прекратить вызванные ими взрывы агрессивного консерватизма? Насколько массовым и аг-рессивным (в духе неолуддизма) станет противодействие "денатура-лизации" во всех сферах социальной жизни?
Решусь только высказать осторожную надежду на то, что практические преимущества, которые люди получат в быстро "сим-биотизирующемся" мире, своевременное осознание губительности альтернативных сценариев и прогрессирующая толерантность пере-кроют мотивации, связанные с ностальгией по уходящим в прошлое формам макрогрупповой и видовой идентичности.
В разделе 1.2 рассказано об эпатажной статье А.А. Болонкина [1995], утверждавшего, что буквально через поколение созданный людьми электронный разум (Е-существа) приступит к истреблению исторически исчерпавшего себя человеческого рода. Главное наше возражение состояло в том, что сочетание очень высокой инстру-ментальной мощи со столь примитивной агрессивностью стало бы самоубийственным для интеллектуального субъекта. После того, как мы ознакомились с законом техно-гуманитарного баланса, можно добавить: если закон сформулирован верно, то подобного рода сце-нарии следует считать неправдоподобными.
Вероятно, в последующие годы автор несколько смягчил свою точку зрения. В статье [Болонкин А.А., 1999] отношения между людьми и Е-существами представлены уже не как враждебные, а как партнерские. Более того, на первых порах именно люди, приближа-ясь к старости, будут преобразовываться в Е-существа, обретая тем самым индивидуальное бессмертие в активной электронной форме и неиссякающую работоспособность. По расчетам ученого, это станет в принципе возможным уже через 10-20 лет, а к середине века "бес-смертие будет практически доступно всем жителям Земли" (с.38).
Такой прогноз выглядит более чем фантастическим и вызыва-ет массу вопросов. Но, по крайней мере, новая версия снимает те возражения, которые были обращены к прежней, и согласуется с общей тенденцией перерождения Человека Разумного в Человека Самосозидающего (Homo sapiens Autocreator). Что же касается фан-тастичности, то, исходя из сказанного выше, чуть ли не все процес-сы, события и инновации XXI века должны представляться таковы-ми воображению нашего современника.
Угадывать конкретные технические решения - развлечение пустое, но, я надеюсь, нам удалось отследить общие тенденции. До-бавлю, что при оптимальном сценарии следует ожидать дальнейше-го сжатия исторического времени. Рост скоростей передачи и пере-работки информации чрезвычайно динамизирует все процессы, и это, по всей вероятности, будет сопровождаться распространением "ударной волны интеллекта" за пределы земного шара.
Впрочем, в самое последнее время обнародованы новые рас-четы, которые, возможно, заставят кардинально пересмотреть не только отдаленные перспективы, но прогнозы на XXI век. Их ре-зультат настолько неожидан, что мы расскажем о нем (петитом) только в конце следующего раздела.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: