Пропп Владимир – Морфология сказки 2 страница

Проблемами описания сказки вообще занимались мало, предпочитая взять сказку, как нечто готовое, данное. Только в наши дни мысль о необходимости точного описания становится все более и более широкой, хотя о формах сказки говорят уже очень давно. И действительно, в то время, как описаны и минералы, и растения, и животные (и описаны и распределены именно по их строению), в то время, как описан целый ряд литературных жанров (басня, ода, драма и т. д.), сказка все еще изучается без такого описания. До какого абсурда иногда доходит генетическое изучение сказки, не останавливающееся на формах ее, показал Шкловский ². В качестве примера он приводит известную сказку об измерении земли кожей. Герой сказки получает разрешение взять столько земли, сколько можно охватить воловьей кожей. Он разрезает кожу на ремни и охватывает земли больше, чем ожидала обманутая сторона. В. Ф. Миллер и другие старались видеть здесь следы юридического акта. Шкловский пишет: ״Оказывается, что обманутая сторона,— ¹ а во всех вариантах сказки дело идет об обмане,— потому не протестовала против захвата земли, что земля вообще мерилась этим способом. Получается нелепость. Если в момент предполагаемого совершения действия сказки обычай мерить землю ״сколько можно обвести ремнем“ существовал и был известен и продавцу и покупателю, то нет не только никакого обмана, но и сюжета, потому что продавец сам знал, на что шел“. Таким образом, возведение рассказа к исторической действительности без рассмотрения особенностей рассказа, как такового, приводит к ложным заключениям, несмотря на огромную эрудицию исследователей.

Приемы Веселовского и Бедье принадлежат более или менее отдаленному прошлому. Хотя эти ученые 'работали,главным образом, как историки фольклора, их приемы формального изучения представляли собой новые, по существу верные, но никем не разработанные и не примененные достижения. В настоящее время необходимость изучения форм сказки не вызывает никаких возражений ^[19].

Однако, в этом отношении современность иногда перегибает палку. Упомянутая уже книга Волкова дает следующий прием описания. Сказки прежде всего раскладываются на мотивы. Мотивами считаются как качества героев (״два зятя умных, третий дурак“), так и количества их (,три брата“), поступки героев (״завет отца после смерти дежурить на его могиле, завет, исполняемый одним дурнем“), предметы (избушка на курьих ножках, талисманы) и т. д. Каждому такому мотиву соответствует условный знак—буква и цифра или буква и две цифры. Более или менее сходные мотивы обозначаются одной буквой при разных цифрах. Теперь спрашивается: если быть действительно последовательным и обозначать подобным образом решительно все содержимое сказки, то сколько же мотивов должно получиться? Волков дает около 250 обозначений (точного списка нет). Ясно, что пропущено очень многое, что Волков как то выбирал, но как—неизвестно. Выделив таким образом мотивы, Волков затем трансскрибирует сказки, механически переводя мотивы на знаки и сравнивая схемы. Сходные сказки, ясно, дают сходные схемы. Транскрипции занимают собой всю книгу. Единственный,вывод‘, который можно сделать из такой переписки, это—утверждение, что сходные сказки похожи друг на друга,—вывод, ни к чему не ч обязывающий и ни к чему не приводящий ^[20].

Мы видим, каков характер разрабатываемых наукой проблем. У мало подготовленного читателя может возникнуть вопрос: не занимается ли наука такими отвлеченностями, которые в сущности вовсе не нужны? Не все ли равно, разложим или неразложим мотив, не все ли равно, как выделять основные элементы, как классифицировать сказку, изучать ли ее по мотивам или по сюжетам? Поневоле хочется постановки каких то более конкретных, осязаемых вопросов, вопросов—более близких всякому человеку, просто любящему сказку. Но такое требование основано на заблуждении. Приведем аналогию. Возможно ли говорить о жизни языка, ничего не зная о частях речи, т. е. о известных группах слов, расположенных по законам их изменений? Живой язык есть конкретное данное, грамматика—его отвлеченный субстрат. Эти субстраты лежат в основе очень многих жизненных явлений, и сюда именно и обращено внимание науки. Без изучения этих отвлеченных основ не может быть объяснена ни одна конкретная данность. о,

Наука не ограничилась теми вопросами, которые затронуты здесь. Мы говорили лишь о тех вопросах,

которые имеют отношение к морфологии. В частности, мы не затронули огромной области исторических разысканий. Эти исторические разыскания могут быть внешне интереснее разысканий морфологических, и здесь сделано очень многое. Но общий вопрос: откуда.. дроисходит сказка—в целом не разрешен, хотя и здесь несомненно имеются законы зарождения и развития, которые еще ждут своей разработки. Зато тем больше сделано по отдельным частным вопросам. Перечисление имен и трудов не имеет смысла ^[21]. Но мы будем утверждать, что, пока нет правильной морфологической разработки, не может быть и правильной исторической разработки. Если мы не умеем разложить сказку на ее составные части, то мы не сумеем произвести правильного сравнения. А если мы не умеем сравнивать, то как же может быть пролит свет, например, на индоегипетские отношения, или на отношения греческой басни к индийской и т. д.? Если мы не сумеем сравнить сказку со сказкой, то как изучать связь сказки с религией, как сравнивать сказку с мифами? Наконец, подобно тому, как все реки текут в море, все вопросы сказочного изучения в итоге должны привести к разрешению важнейшей, до сих пор не разрешенной проблемы—проблемы сходства сказок по всему земному шару. Как объяснить сходство сказки о царевне - лягушке в России, Германии, Франции, Индии, в Америке у краснокожих и в Новой Зеландии, причем исторически общения народов доказано быть не может? Это сходство не может быть объяснено, если о характере этого сходства у нас неправильные представления. Историк, не искушенный в морфологических вопросах, не увидит сходства там, где оно есть на самом деле; он пропустит важные для него, но не замеченные им совпадения, и, наоборот, там, где усматривается сходство, специалист морфолог

может показать, что сравниваемые явления совершенно гетерономии.

Мы видим, таким образом, что от изучения форм зависит очень многое. Не будем же отказываться от черной, аналитической, несколько кропотливой работы, осложненной еще тем, что она предпринята под углом зрения вопросов отвлеченно - формальных. Подобная черная,неинтересная“ работа — путь к обобщающим,интересным[22] построениям ¹.

II. МЕТОД И МАТЕРИАЛ

״Я был совершенно убежден, что общий, основанный на трансформациях тип проходит через все органические существа, и что его хорошо можно наблюдать во всех частях на некотором среднем разрезе“.

Гете.

Прежде всего постараемся формулировать нашу задачу.

Как уже упомянуто в предисловии, мы посвящаем работу волшебным сказкам. Существование волшебных сказок, как особого разряда, допускается, как необходимая рабочая гипотеза. Под ״волшебными“ пока подразумеваются сказки, выделенные Аарне под №№ 300—749. Это—определение искусственное, но впоследствии представится случай дать более точное определение на основании полученных выводов. Мы предпринимаем межсюжетное сравнение этих сказок. Для сравнения мы выделяем составные части волшебных сказок по особым приемам (см. ниже) и затем сравниваем сказки по их составным частям. В результате получается морфология, т. е. описание сказки по составным частям и отношению частей друг к другу и к целому.

Какими же методами может быть достигнуто точное описание сказки?

Сравним следующие случаи:

1. Царь дает удальцу орла. Орел уносит удальца в иное царство.

2. Дед дает Сученке коня. Конь уносит Сученко в иное царство.

3. Колдун дает Ивану лодочку. Лодочка уносит Ивана в иное царство.

4. Царевна дает Ивану кольцо. Молодцы из кольца уносят Ивана в иное царство и т. д. ^[23]

В приведенных случаях имеются величины постоянные и переменные. Меняются названия (а с ними и атрибуты) действующих лиц, не меняются их дей·£ ствия или функции. Отсюда вывод, что сказка нередко приписывает одинаковые действия различным персонажам. Это дает нам возможность изучать сказку по функциям действующих лиц.

Мы должны будем определить, в какой степени эти функции действительно представляют собой повторные, постоянные величины сказки. Постановка всех других вопросов будет зависеть от разрешения первого вопроса: сколько функций известно сказке? -*

Исследование покажет, что повторяемость функций поразительна./Так, и баба-яга, и Морозко, и медведь, и леший, и кобылячья голова испытывают и награж. дают падчерицу. Продолжая наблюдения, можно установить, что персонажи сказки, как бы они ни были разнообразны, часто делают то же самое. Самый способ осуществления функций может меняться: он представляет собой величину переменную. Морозко действует иначе, чем баба-яга. Но функция, как таковая, есть величина постояйная. Для изучения сказки важен вопрос что делают сказочные персонажи, а вопрос кто делает и как делает—это вопросы уже только привходящего изучения. Функции действующих _лиц представляют собой те составные части, которыми могут быть замейены ״мотивы“ Веселовского или ״элементы“ Бедье. Заметим, что повторяемость функций при различных Л выполнителях уже давно замечена историками религии 1 в мифах и верованиях, но не замечена историками '

сказки (Вундт, Negelein) ^[24]. Подобно тому, как свойства и функции богов переходят с одних на других и, наконец, даже переносятся на христианских святых, точно так же функции одних сказочных персонажей переходят на другие персонажи. Забегая вперед, можно сказать, чтофункций чрезвычайно мало, а персонажей чрезвы<־ф чайно много. Этим объясняется двоякое качество сказки: ее поразительное многообразие, ее пестрота и красоч\ ность, с другой стороны — ее не менее поразительное ’ однообразие, ее повторяемость.

Итак, функции действующих лиц представляют собой г основные части сказки, и их мы прежде всего и должны Jr выделить.

Для выделения функций их следует определить. Определение должно исходить из двух точек зрения. Во первых, определение ни в коем случае не должно считаться с персонажем—выполнителем. Определение чаще всего представит собой имя существительное, выражающее действие (запрет, выспрашивание, бегство и проч.). Во вторых, действие не может определяться вне своего положения в ходе повествования. Следует счи«таться с тем значением, которое данная функция имеет в ходе действия.

Так, если Иван женится на царевне, то это совершенно иное, чем брак отца на вдове с двумя дочерьми. Другой пример: если в одном случае герой получает от отца сто рублей и покупает себе впоследствии на эти деньги вещую кошку, а в другом случае герой награждается деньгами за совершонное геройство, и сказка на этом кончается, то перед нами, несмотря на одинаковость действий (передача денег), морфологически различные элементы. Таким образом, одинаковые поступки могут иметь различное значение и наоборот. Под функцией понимается поступок дей-

ствующего лида, определенный с точки эрения его значимости для хода действия.

Приведенные наблюдения могут быть коротко формулированы следующим образом:

I. Постоянными, устойчивыми элементами сказки служат функции действующих лиц, независимо от того, кем и как они выполняются. Ониобразуют основные составн ы е ч а с т и с к а 3 к и.

II. Число функций, известных волшебной с к а 3 к е,—о гр а н и ч е н о.

Если функции выделены, то возникает другой вопрос: в какой группировке и в какой последовательности встречаются эти функции? Прежде всего о последовательности. Есть мнение, что эта последовательность случайна. Веселовский говорит: ״Выбор и распор ядок задач и встреч (примеры мотивов) предполагает уже известную свободу“. Еще резче выразил эту мысль Шкловский: ״Совершенно непонятно, почему при заимствовании должна сохраняться случайная (курсив Шкловского) последовательность мотивов. При свидетельских показаниях именно последовательность событий сильнее всего искажается“. Эта ссылка на свидетельские показания неудачна. Если свидетели искажают последовательность, то их рассказ бестолков, но последовательность событий имеет свои законы, и подобные же законы имеют и художественный рассказ, и органические образования. Воровство не может произойти раньше взлома двери. Что же касается сказки, то она имеет свои совершенно особые, специфические законы. Последовательность элементов, как мы увидим ниже, строго одинакова. Свобода в последовательности ограничена весьма тесными пределами, которые могут быть приведены в точности. Мы получаем третий основной тезис нашей работы, подлежащий дальнейтему развитию и доказательству:

III. Последовательность функций всегда одинакова.

Что касается группировки, то прежде всего следует сказать, что далеко не все сказки дают все функции. Но это нисколько не меняет закона последовательности. Отсутствие некоторых функций не меняет распорядка остальных. На этом явлении мы еще остановимся, пока же займемся группировками в собственном смысле слова. Самая постановка вопроса вызывает следующее предположение: если функции выделены, то можно будет проследить, какие сказки дают одинаковые функции. Такие сказки с одинаковыми функциями могут считаться однотипными. На этом основании впоследствии может быть создан указатель типов, построенный не на сюжетных признаках, несколько неопределенных и расплывчатых, а на точных структурных признаках. Действительно, это окажется возможным. Но если мы далее будем сравнивать структурные типы между собой, то получается следующее, уже совершенно неожиданное явление: функции не могут быть распределены по стержням, исключающим друг друга. Это явление во всей своей конкретности предстанет перед нами в еледующей и в последней главе. Пока же оно может быть разъяснено следующим образом: если мы обозначим функцию, встречающуюся всюду на первом месте, бук^ вой А, а функцию, которая (если она есть) всегда следует за ней—буквой Б, то все известные сказке функции разместятся в один рассказ, ни одна из них не выпадает из ряда, ни одна не исключает другой и не противоречит ей. Такого вывода уже никак нельзя было ожидать. Конечно, следовало ожидать, что там, где есть функция А, не может быть известных функций, принадлежащих другим рассказам. Ожидалось, что мы получим несколько стержней, но стержень получается один для всех волшебных сказок. Они однотипны, а соединения, о которых говорилось выше, представляют собой подтипы. На первый взгляд этот вывод кажется нелепым, даже диким, но он может быть проверен самым точным образом. Такая однотипность представляет собой сложнейшую проблему, на которой еще

придется остановиться. Явление это вызовет целый ряд вопросов.

Таким образом мы получаем четвертый основной тезис нашей работы:

IV. Все волшебные сказки однотипны по своему строению.

Мы приступаем к доказательству, а также и к развитию и детализации этих тезисов. Здесь нужно помнить, что изучение сказки должно вестись (и по существу и в настоящей работе ведется) строго дедуктивно, т. е. идя от материала к следствию. Но изложение может итти обратным порядком, так как легче следить за развитием его, если общие основания читателю известны вперед.

Однако, прежде, чем перейти к разработке, следует решить вопрос, на каком материале может быть произведена эта разработка. На первый взгляд кажется, что необходимо привлечь весь существующий материал. На самом деле в этом нет необходимости. Так как мы изучаем сказки по функциям действующих лиц, то привлечение материала может быть приостановлено в тот момент, когда обнаруживается, что новые сказки не дают никаких новых функций. Конечно, исследователь должен просмотреть большой контрольный материал. Но вводить весь этот материал в работу нёт необходимости. Мы нашли, что 100 сказок представляют собой более, чем достаточный материал. Обнаружив, что никаких новых функций не может быть найдено, морфолог может поставить точку, а дальнейшее изучение пойдет уже по иным линиям (составление указателей, полная систематика, историческое изучение). Но если материал и может быть ограничен количеством, то это не значит, что его можно выбирать по собственному усмотрению. Он должен диктоваться извне. Мы берем Афанасьевский сборник, начинаем изучение сказок с 50-го номера (это по плану Афанасьева первая волшебная сказка сборника) и доводим его до № 151-го. Такое ограничение материала несомненно вызовет много

возражений. Теоретически оно оправдано. Чтобы его оправдать шире, пришлось бы поставить вопрос о степени повторности сказочных явлений. Если повторность велика—можно взять ограниченный материал. Если она мала,—этого нельзя. Повторность основных составных частей, как мы увидим ниже, превосходит всякое ожидание. Следовательно теоретически можно ограничиться малым материалом. Практически это ограничение оправдывает себя тем, что вовлечение большого количества материала увеличило бы объем работы до чрезвычайности. Дело не в количестве материала, а в качестве его разработки. Сто сказок—это наш рабочий материал. Остальное—материал контрольный, представляющий большой интерес для исследователя, но не имеющий интереса более широкого.

III. ФУНКЦИИ ДЕЙСТВУЮЩИХ лиц

В этой главе мы перечислим функции действующих лиц в том порядке, в каком это диктуется самой сказкой.

Для каждой функции дается: 1) краткое изложение ее сущности, 2) сокращенное определение одним еловом, 3) условный знак ее. (Введение знаков позволит впоследствии сравнить построение сказок схематически). Вслед за этим следуют примеры. Примеры большей частью далеко не исчерпывают нашего материала. Они даны лишь, как образцы. Расположены они по известным группам. Группы относятся к определению, как виды к роду. Основная задача—выделение родов. Рассмотрение видов не может входить в задачи общей морфологии. Виды могут далее подразделяться на разновидности, и этим дается начало систематике. Данное ниже расположение не преследует подобных целей. Приведение примеров должно лишь иллюстрировать и показать наличность функции, как некоторой родовой единицы. Как уже упомянуто, все функции укладываются в один последовательный рассказ. Данный ниже ряд функций представляет собой морфологическую основу волшебных сказок вообще ^[25].

Сказка обычно начинается с некоторой исходной стуа1дай7ТТеречисляю^ члены семьи, или будущий герой (напр., солдат) просто вводится путем приведеHHsTefG имени или упоминания его положения. Хотя эта ситуация не является функцией, она все же представляет собою важный морфологический элемент. Виды сказочных начал смогут быть рассмотрены лишь к концу работы. Мы определяем этот элемент, как исходную ситуацию. Условный знак—i.

Вслед за начальной ситуацией следуют функции:

I. Один из членов семьи отлучается из дома. (Определение: отлучка, обозначение: е).

1) Отлучиться может лицо старшего поколения. Poдители уходят на работу (64). ״Надо было князю ехать в дальний путь, покидать жену на чужих руках“ (148). ״Уезжает он (купец) как то в чужие страны“ (115). Обычны формы отлучки: на работу, в лес, торговать, на войну, ״по делам“ (е¹)·

2) Усиленную форму отлучки представляет собой смерть родителей (е²).

3) Иногда отлучаются лица младшего поколения. Они идут или едут в гости (57), рыбу ловить (62), гулять (77), за ягодами (137) Об. е³.

II. К герою обращаются с запретом. (Опр. запрет, об. б).

1) ״В этот чулан не моги заглядывать“ (94). ״Береги братца, не ходи со двора“ (64). ״Ежели придет яга-баба, ты ничего не говор и, молчи“ (61). ״Много князь ее уговаривал, заповедал не покидать высока терема“ и проч. (148). Завет не уходить иногда усиливается или заменяется посажением детей в столп (117). Иногда, наоборот, имеется ослабленная форма запрета, в виде просьбы или совета: мать уговаривает сына не ходить на рыбную ловлю: ״ты еще мал“ и проч. (62). Сказка обычно упоминает об отлучке сперва, а затем о запрете. Фактически последовательность событий, конечно, обратная. Запреты могут даваться и вне связи с отлучкой: не рвать яблок (127),

Ηέ подымать золотого пера (103), не открывать ящика (125), не целовать сестры (125). Об. б¹.

2) Обращенную форму запрета представляет собой приказание или предложение: принести в поле завтрак (74), взять с собой в лес братца (137). Об. б².

Здесь для лучшего понимания может быть сделано отступление. Сказка дальше дает внезапное (но все же известным образом подготовленное) наступление беды. В связи с этим начальная ситуация дает описание особого, иногда подчеркнутого благополучия. У царя—прекрасный сад с золотыми яблоками; старики нежно любят своего Ивашечку и т. д. Особую форму представляет собой аграрное благополучие: у мужика и его сыновей прекрасный сенокос. Часто встречается описание посевов с великолепными всходами. Это благополучие, конечно, служит контрастным фоном для последующей беды. Призрак этой беды уже невидимо реет над счастливой семьей. Отсюда запреты не выходить на улицу и пр. Самая отлучка старших эту беду подготовляет, она создает удобный момент для нее. Дети после ухода или смерти родителей предоставлены сами себе. Роль запретов иногда играет приказание. Если детям предлагается выйти в поле или пойти в лес, то выполнение этого приказания имеет такие же последствия, как нарушение запрета не выходить в лес или не выходить в поле.

III. Запрет нарушается. (Опр. нарушение, об. Ь).

Формы нарушения соответствуют формам запрета. Функции II и III составляют парный элемент. Вторая половина иногда может существовать без первой. Царевны идут в сад (e^s), они опаздывают домой. Здесь опущен запрет опаздывания. Исполненное приказание соответетвует, как указано, нарушенному запрещению.

В сказку теперь вступает новое лицо, которое может быть названо вредителем. Его роль—нарушить покой счастливого семейства, вызвать какую либо беду,

Нанести вред, ущерб. Вредителем может быть и змей, и чорт, и разбойники, и ведьма, и мачеха и т. д. Как вообще появляются в ходе действия новые персонажи, этот вопрос мы выделили в особую главу. Итак, в ход действия вступил вредитель. Он пришел, подкрался, прилетел и пр. и начинает действовать.

IV. Вредитель пытается произвести разведку. (Опр. выведывание, об. в).

1) Выведывание имеет целью узнать местопребывание детей, иногда драгоценных предметов и проч. Медведь:,Кто же мне про царских детей скажет, куда они девались?“ (117). Приказчик:,Где вы эти самоцветные камни берете?114.) ״). Поп исповедует:,Отчего так скоро сумел ты поправиться?“ (114). Царевна: ״Скажи, Иван — купеческий сын, где твоя мудрость?“!(120). ״Чем сука живет? думает Ягишна“. Она посылает на разведку Одноглазку, Двуглазку, Треглазку (56). Обозн. в¹.

2) Обращенную форму выведывания мы имеем при выспрашивании вредителем его жертвой. ״Где твоя смерть, Кощей?“ (93). ״Який у вас конь скорый! ти можно где нибудь достать такого другого коня, чтоб от вашего утек?“ (95). Обозн. в².

3) В отдельных случаях встречается и выведывание через других лиц. Обозн. в³.

V. Вредителю даются сведения о его жертве. (Опр.— выдача, обозн. w).

1) Вредитель получает непосредственно ответ на свой вопрос. Долото отвечает медведю: ״Вынеси меня на двор и брось на земь; где я воткнусь, там и рой“. На вопрос приказчика о самоцветных каменьях купчиха отвечает: ״Да нам курочка несет“ и т. д. Здесь перед нами опять парные функции. Нередко они даны в форме диалога. Сюда относится, между прочим, и диалог мачехи с зеркальцем. Хотя мачеха и не выспрашивает

непосредственно о падчерице, зеркальце ей отвечает:,Ты хороша, спору нет, а есть у тебя падчерица, ж ивет у богатырей в дремучем лесу,—та еще прекрасней“. Как и в других подобных случаях, вторая половина может существовать без первой. В этих случаях выдача принимает форму неосторожного поступка. Мать громким голосом зовет сына домой, и этим она выдает его присутствие ведьме (62). Старик получил чудесную сумку. Он угощает куму из сумы, и этим выдает тайну своего талисмана куме (109). Обозн. w¹,

2—3) Обратное или иное выведывание вызывает соответствующий ответ. Кощей выдает тайну своей смерти (93), тайну быстрого коня (94) и пр.

VI. Вредитель пытается обмануть свою жертву, чтобы* овладеть ею или ее имуществом. (Опр. подвох, обозн. г).

Прежде всего вредитель принимает чужой облик. Змей обращается золотой козой (97), прекрасным юношей (118). Ведьма прикидывается»сердечной старушкой“ (148). Она подражает голосу матери (62). Поп одевает козлиную шкуру (144). Воровка прикидывается нищей (111). *

Затем следует и самая функция.

1) Вредитель действует путем уговоров: ведьма предлагает принять колечко (65), кума предлагает попариться (109), ведьма предлагает снять платье (147), выкупаться в пруду (148), нищая просит милостыню (Ш). Обозн. г¹.

2) Он действует непосредственным применением волшебных средств. Мачеха дает пасынку сонного зелья (128). Она втыкает в его одежду волшебную булавку (128). Обозн. г^г.

3) Он действует иными средствами обмана или насилия. Злые сестры уставляют окно, через которое должен прилететь Финист, ножами и остриями (129).!Змей перекладывает стружки, указывающие девушке 'дорогу к братьям (74). Обозн. г³.

Vn. Жертва поддается Обману й feM невольно помогает врагу. (Опр. пособничество, обозн. g).

1) Герой соглашается на все уговоры вредителя, т. е. берет колечко, идет париться, купаться и т. д. Можно заметить, что запреты всегда нарушаются, обманные предложения, наоборот, всегда принимаются и выполняются. Об. g.

2—3) Он механически реагирует на применение волшебных и иных средств, т. е. засыпает, ранит себя и пр. Можно наблюдать, что эта функция может существовать и отдельно. Героя никто не усыпляет, он вдруг засыпает сам, конечно, чтобы облегчить вредителю его дело. Об. g² и g³.

* Особую форму обманного предложения и соответствующего согласия представляет собой обманный договор. [״Отдай то, чего в доме не знаешь“]. Согласие в этих случаях вынуждается, причем вредитель пользуется каким либо затруднительным положением своей жертвы. (Разбежалось стадо; крайняя бедность и пр.). Иногда это затруднительное положение нарочно вызывается вредителем. (Медведь берет царя за бороду 117). Этот элемент может быть определен, как предварительная беда. (Обозн. х. Этим знаком создается отличие от других форм обмана). ^[26]

мальчика (62). Старййе братья пбхйщгиот невесту Млад* шего (102).

2) Он похищает или отнимает волшебное средство (А²) ^[27]. ״Невздрашный детинка* похищает волшебный ларец (111). Царевна похищает волшебную рубашку (120). Мужичок сам с перст похищает волшебного коня (78).

2-а) Особый подразряд этой формы составляет насильственное отнятие волшебного помощника. Мачеха велит зарезать чудесную корову (56, 57). Приказчик велит зарезать чудесную куру или утку (114, 115). Об. А^[28].

3) Он расхищает или портит посев (А³). Кобыла съедает стог сена (60). Медведь ворует овес (82). Журавль ворует горох (108).

4) Он похищает дневной свет (Aⁱ). Этот случай встречается лишь один раз (75).

5) Он совершает хищение в иных формах (А⁵). Объект похищения подвержен величайшим колебаниям, и регистрировать все формы нет необходимости. Как видно будет дальше, объект хищения не влияет на ход действия. Логически правильнее было бы считать вообще всякое хищение одной формой вредительства, а формы, разделенные пр объектам, считать не разрядами, а подразрядами. Но технически удобнее выделить несколько главнейших форм, а остальные обобщить. Примеры: Жар-птица ворует золотые яблоки (102). Норка-зверь каждую ночь поедает животных из царского зверинца (73). Генерал похищает меч (не волшебный) короля (145) и т. д.

6) Он наносит телесное повреждение (А®). Служанка вырезает глаза своей госпожи (70). Царевна отрубает ноги Катоме (116). Интересно, что эти формы также представляют собой (с точки зрения морфологической) хищение. Глаза, напр., кладутся служанкой

S кардан и уносятся, а впоследствии добываются теми же способами, что и другие похищенные предметы и ставятся на свое место. То же происходит с вырезанным сердцем.

7) Он вызывает внезапное исчезновение (А⁷). Обычно это исчезновение является результатом применения колдовских или обманных средств. Мачеха усыпляет пасынка. Его невеста исчезает навсегда (128). Сестры ставят ножи и иголки в окно девицы, куда должен прилететь Финист. Он ранит себе крылья, исчезает навсегда (129). Жена улетает от мужа на ковре самолете (113). Интересную форму дает сказка № 150. Здесь исчезновение вызвано самим героем. Он сжигает кожух своей заколдованной жены—она исчезает навсегда. Сюда же условно может быть отнесен особый случай в сказке № 125. Колдовской поцелуй внушает полное забвение невесты. В этом случае жертвой является невеста, которая теряет своего жениха (A^vn).

8) Он требует или выманивает свою жерт в у (А⁸). Обычно эта форма является следствием обманного договора. Морской царь требует царевича, и тот уходит из дома (125).

9) Он изгоняет кого-либо (А⁹). Мачеха изгоняет падчерицу (52). Поп изгоняет внука (82).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: