Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Пропп Владимир – Морфология сказки 7 страница




Но классификация сказок чрезвычайно усложняется тем, что многие сказки состоят из нескольких ходов. Сейчас мы говорим об одноходовых сказках. К сложным сказкам мы еще вернемся, а пока будем продолжать разделение простых сказок.

Дальнейшее деление уже не может итти по чисто структурным признакам, т. к. исключают друг друга только 3—P и Б—П, но ни одна из других функций. Следовательно, надо выбрать один такой элемент, который обязателен для всех сказок, и по его разновидностям и произвести деление. Таким обязательным элементом является только А (вредительство) или а (недостача). По разновидностям этого элемента и можно вести дальнейшую классификацию. Таким образом, в первую голову для каждого разряда пойдут сказки о похищении человека, затем о похищении талисмана и т. д. сквозь все разновидности элемента А. Затем пойдут сказки с ״а“, т. е. сказки о поисках невесты, о поисках талисмана и т. д. Можно возразить: но ведь таким образом две сказки, дающие одинаковое начало, попадут в разные разряды в зависимости от того, есть ли в них, напр., трудная задача или нет? Да, это так и получится, но это не возражение против правильности нашей классификации. Сказки с Б—П и сказки с 3—P по существу сказки разной формации, раз эти признаки друг друга исключают. Наличность или отсутствие данного элемента— их основной структурный признак. Точно так же в 300־ логии кйт не попадает в число рыб, раз он дышит легкими, хотя он внешне и очень похож на рыбу. Точно так же и угорь попадает в разряд рыб, хотя он похож на змею, картофель попадает в разряд стеблей,

ш

хотя каждый человек принимает его за корень и т. д. Это—классификация по структурным, внутренним признакам, а не по признакам внешним, переменчивым.

Дальше возникает вопрос: а как же быть со сказками многоходовыми, т. е. такими, где мы имеем несколько вредительств, из которых каждое развивается в отдельности?

Здесь может быть только один выход: о каждом многоходовом тексте придется сказать: первый ход такой то, а второй—такой то; Иного выхода нет. Это, может быть, тяжеловесно, неудобно, особенно, если хотеть составить точную таблицу классификации, но это и логически, и по существу верно.

Таким образом, мы получаем как бы четыре типа сказок. Не противоречит ли это нашему утверждению о полном единообразии всех волшебных сказок? Если элементы Б—П и 3—P исключат друг друга в одном ходу, то не значит ли это, что мы имеем каких то два основных типа сказок, а не один, как это утверждалось выше? Нет, это не так. Если мы внимательно рассмотрим те сказки, которые состоят из двух ходов, то мы увидим следующее: если один ход содержит бой, а другой трудную задачу, то бой всегда в первом ходу, а трудная задача во втором. Эти же сказки дают типичное для вторых ходов начало, а именно сбрасывание Ивана в пропасть его братьями и пр. Для данных сказок построение по двум ходам канонично. Это одна сказка из двух ходов, основной тип всех сказок. Она очень легко делится пополам. Осложнение вносят братья. Если не вводить братьев с самого начала, или вообще ограничить их роль, то сказка может закончиться счастливым возвращением Ивана, т. е. концом первого хода, а второй ход может не наступить. Таким образом первая половина может существовать, как самостоятельная сказка. C другой стороны, и вторая половина представляет собой законченную сказку. Стоит заменить братьев другими вредителями, или просто начата р поисков невесты, как мы имеем сказку, которая может дать развитие через трудные задачи. Таким образом, каждый ход может существовать отдельно, но только соединение в два хода дает совершенно полную сказку. Очень возможно, что исторически существовало именно два типа, что каждый имеет свою историю, и что в какую то отдаленную эпоху две традиции встретились и слились в одно образование. Но говоря о русских волшебных сгазках, мы принуждены сказать, что ныне это одна сказка, к которой возводятся все сказки нашего класса.

D. Об отношении частных форм структуры к общему строю.

Рассмотрим же, что представляет собой каждый вид наших сказок.

Если мы подпишем друг под другом все схемы, включающие борьбу-победу, а также те случаи, когда мы имеем простое убиение врага без боя, то мы получим следующую схему ь.

ABC tДГZRBKnJI4׳ Пр. Сп°ФУОТНС*.

Если подпишем друг под другом все схемы, включающие трудные задачи, то получится следующий итог:

ABC t ДГЯГФЗКРЛ ФПр.Сп. УОТНС*.

Сопоставление двух полученных схем дает следующие результаты:

ABCt JXTZR БКПЛФПр. Cn.0 ФУОТНС* ABCtflrZR0 ФЗКРЛФПр.Сп. УОТНС*

Отсюда видно, что борьба-победа и трудные задачи и решения их соответствуют друг другу по отношению к своему положению в ряду других функций. Среди этих функций меняют свое место только неузнанное прибытие и требование ложного героя, которое еледует за боем (царевич за повара, водовоз выдает себя за победителя), но предшествует трудным задачам (Иван

1 Схема без функций подготовительной части; о них речь ниже.

8 Морфология сказки ^ ^ дома поселяется у ремесленника, братья выдают себя за добытчиков). Далее, можно наблюдать, что ходы с трудными задачами чаще всего являются вторыми, повторными или же единственными ходами и лишь сравнительно очень редко (раз)—первыми. Если сказка состоит из двух ходов, то ходы с боем всегда предшествуют ходам с задачами. Отсюда вывод, что ход с Б—П есть типичный первый ход, а ход с трудными задачами— типичный второй или повторный. Каждый из них может существовать и отдельно, но соединение всегда происходит в названном порядке. Теоретически, конечно, возможно и обратное соединение, но в таких случаях мы всегда будем иметь механическое соединение двух сказок.

3. Сказки, включающие обе пары, дают следующую картину י:

ABC T ZB-ПЛФФЗ—РУОНС*

Отсюда видно, что и здесь функции Б—П предшествуют функциям 3—Р. Между ними стоит Ф. Изученные три случая не дают материала для суждения о том, возможно ли при данной комбинации преследо· вание. Во всех рассмотренных случаях оно отсутствует.

4. Если подписать друг под другом все схемы, в которых нет ни борьбы во всех ее видах, ни трудных задач, то получится следующее:

ABC WZiyi Ф Пр. Cn.УОТНС*.

Если сравнить схему этих сказок с предыдущими схемами, то видно, что и эти сказки не дают какоголибо специфического строения. Переменной схеме

подчиняются все сказки нашего материала, при чем ходы с Б—П развиваются по верхнему ответвлению,

1 3 случая нащего материала: 67, 76 JV, 104 Щ, 114

 

ходы с 3—P по нижнему, ходы с обеими парами сперва по верхнему, а затем, не доходя до конца, по нижнему, а ходы без Б—П и без 3—P развиваются, минуя отличные для каждого хода элементы.

Подпишем же под этой схемой наш материал. Для большей наглядности выпишем итоговую схему вперед, разместив ее в одну строчку. Только элементы Б — П и 3 — Р, как несовмещающиеся, выписаны друг под ■другом К (Схемы отнесены в приложение.

Какие же выводы дает эта схема? Во первых, она подтверждает наш общий тезис о полном единообразии строения волшебных сказок.

Этот главнейший общий вывод на первых порах никак не совмещается с нашим понятием о богатстве и разнообразии сказок.

Как уже указано, этот вывод должен был явиться совершенно неожиданным. Он был неожиданным и для автора этой работы. Это явление настолько необычно, странно, что на нем как то хочется остановится, раньше чем перейти к более частным, формальным выводам. Конечно, не наше дело истолковать это явление, наше дело только констатировать самый факт. Но все таки хочется поставить вопрос: если! все волшебные сказки так единообразны по своей форме, то не значит ли это,

1 Утроения здесь не могут быть показаны по техническим причинам. Если функции или группа их повторены в разных видах, то такое повторение обозначается подписыванием повторных элементов друг под другом. Переплетающиеся ходы разделены, каждый выписан отдельно, но перерыв хода обозначен многоточием с указанием, какой именно ход прерывает нить. Недостача, если она не подчеркнута сказкой (напр., герой не женат), поставлена в скобки. В схему не включены функции подготовительной части, т. к. не хватает места. О них отдельно скажем ниже. Цифры обозначают номера сказок по Афанасьеву, римские цифры—ходы по данным нашего анализа. Все объяснения к отдельным схемам вынесены в приложение. Отрицательный результат функции обозначен черточкой (минусом); так Z—означает, что герою ничего не дается. Форма Z contr. обозначена Z=.

\

что все они происходят из одного источникаЛНа этот вопрос морфолог не имеет права ответить. Здесь он передает свои заключения историку или сам должен превратиться в историка. Но от себя мы можем ответить, хотя бы в виде предположения: да, похоже, что это так. Но только вопрос об источниках не должен быть поставлен узко-географически.»Единый источник״ не означает непременно, что сказки пришли, напр., из Индии и распространились отсюда по всему миру, приняв при странствии своем различные формы, как это допускают некоторыеГЕдиный источник может быть и психологическим.׳. В этой области много сделано Вундтом. Но' й здесь "нужно быть все же чрезвычайно осторожным. Если бы ограниченность сказки объяснялась ограниченными способностями человеческой фантазии вообще, то мы, кроме данного разряда сказок, не имели бы никаких других, а мы имеем тысячи других сказок, не похожих на волшебные. Наконец, единый источник может быть бытовым. Но морфологическое изучение сказки покажет, что быта она содержит очень мало. Здесь от быта к сказкам имеются известные переходные ступени, и быт отражается в них косвенно. Одна из таких переходных ступеней:—это выросшие на определенной ступени бытового развития верования, и очень возможно, чт(Гесть закономерная связь между бытом и религией с одной стороны, и религией и сказкой—-с другой. Но умирает быт, умирает религия, а содержание ее превращается в сказку Сказки содержат настолько ядные. следы,религиозных представлений, что они могут быть выведены без помощи исторического изучения, как это уже указано выше. Но так как такое предпо—ложение легче разъяснить исторически, то приведем. маленькую примерную параллель между сказками и \ верованиями.(Сказка знает три основные формы носителей Ивана по воздуху. Это—-летучий конь, птица и: летучий корабль. Но как раз эти формы представляют собой носителей души умерших, при чем у пастушеских Jt земледельческих народов преобладает конь, у охот-

ников—Орел, a y жителей побережий моря—корабль__У Фробениус даже приводит изображение такого корабля душ (Seelenschiff) из Северо-западной Америки. Таким образом, можно предположить/ что одна из первых основ композиции сказки, а именно странствование отражает собой представления о странствовании души в загробном мире^' Это представление, и еще некоторые другие несомненно могли возникнуть независимо друг от друга по всему земному шару. Культурные скрещивания и вымирание верований довершают остальное. Летучий конь заменяется более забавным ковром. Но мы зашли слишком далеко. Предоставим судить об этом историку. В плоскости изучения сказки по ее параллели с религией с дальнейшим углублением в быт и хозяйство сказка изучалась еще очень мало.

Таков наиболее общий, основной вывод всей нашей работы. Теперь уже нельзя говорить со Сперанским, что никаких обобщений в науке о сказке нет. Правда, данное обобщение лишь попытка. Но если она верна, то в будущем она должна повлечь за собой и ряд других обобщений, и, может быть, тогда та тайна, которой все еще так густо окутана наша сказка, постепенно начнет рассеиваться.

Однако, вернемся к нашей схеме. Утверждение об абсолютной устойчивости как будто бы не подтверждается тем, что не всюду последовательность функций такова, как это показывает итоговая схема. Вниыательное рассмотрение схем покажет некоторые отступления. В частности, напр., можно увидеть, что элементы JXTZ часто стоят впереди А. Не нарушает ли это закона? Нет. Здесь не новая, а обращенная последовательность.

1 Ср. J. V. NegeJein. Die Reise der Seele ins Jenseits. (ZtscJir. d. Vereins fiir Volkskunde 1901,02. Его же: das Kerd im Seelenglauben und Totenkult (Там же). Weicker; Der Seelenvogel. L Frobenius. Die Weltanschaung der NaturvClker-в особенности важна I глава: Die Vogelmythe etc.

Обычная сказка даёТ, например, сперва беду, а затем добычу помощника, который ее ликвидирует. Обращенная последовательность дает сперва добычу помощника, а затем уже беду, которая им ликвидируется. (Элементы Д—Г—Z впереди А). Другой пример: обычно сперва дается беда, а затем выход из дома (ABGt). Обращенная последовательность дает сперва выход из дома, обычно бесцельный («людей посмотреть и себя показать“ и пр.), а затем уже по дороге герой узнает о беде.

Некоторые функции могут меняться местами. В сказке № 50 и 94 бой с вредителем происходит лишь после погони. Узнавание и обличение, свадьба и наказание могут переставляться. Из отдельных функций передача волшебного средства иногда происходит до выхода героя из дома. Это—дубины, веревки, булавы и пр., даваемые отцом. Такая передача чаще всего ветречается при аграрных хищениях (А*), но она имеется и при других завязках, далеко не предрешая возможности или невозможности встречи с дарителем обычного типа. Наиболее неустойчива по своему положению функция T (трансфигурация). Логически она всего уместнее перед наказанием ложного героя или после него, перед самой свадьбой, где она и встречается чаще всего. Все эти отступления не меняют вывода об однотипности и морфологическом родстве волшебных сказок. Это не более, как колебания, а не новая композиционная система, не новые стержни. Есть некоторые случаи и прямых нарушений. В отдельных сказках отступления довольно значительны (99, 139), но при ближайшем рассмотрении окажется, что это юмористические сказки. Такая перестановка, сопровождающая превращение поэмы в фарс, должна быть признана результатом разложения.

Отдельные сказки по отношению к основе дают неполную форму ее. Во всех сказках отсутствуют те или другие функции. Если функция отсутствует, то это нисколько не влияет на строй сказки—остальные функции сохраняют свои места. Часто по некоторым руди-

Местам MOrfiHO показать, кто 3fo отсутствие представляет собой пропуск.

Этим же выводам подчиняются в целом и функции подготовительной части. Если бы мы выписали друг под другом все случаи нашего материала, то в итоге получилась бы в общем та последовательность, которая приведена выше при перечислении функций. Однако, изучение этой части осложняется следующим обстоятельством: все семь функций этой части никогда, не ветречаются в одной сказке, причем отсутствие здесь никогда не может быть объяснено пропуском; Они не совместимы по существу. Здесь можно наблюдать, что одно и то же явление может быть вызвано несколькими способами. Пример: чтобы вредитель мог создать беду, рассказчику нужно привести героя или жертву в некоторое состояние беспомощности. Чаще всего его нужно разлучить с родителями, со старшими, защитниками. Это достигается тем, что героем нарушается запрет (герой уходит из дома, несмотря на запрещение), или же герой сам непосредственно выходить погулять и пр. (е*), или это достигается тем, что герой поддается обману вредителя, который зовет его погулять к морю, или завлекает его в лес и пр. Таким образом, если сказка использовала для этой цели одну из пар б—b (запрет—нарушение) или г—g (обман—поддача обману), то применение другой пары часто не нужно. Выдача вредителю сведений часто также может достигаться тем, что герой нарушает запрет. Таким образом, если в подготовительной части применено несколько пар, то всегда можно ждать двойного морфологического значения (нарушая запрет, герой выдает себя вредителю и пр.). Детальное выяснение этого вопроса требует дополнительно анализа на большем материале.

Важнейший вопрос, который далее может быть поставлен при рассмотрении схем, следующий: связаны ли разновидности одной функции непременно с соответствующей разновидностью другой функции? На этот вопрос схемы дают следующий ответ:

1) Есть элементы, которые всегда, без всяких исключений связаны соответствующими друг другу разновидностями. Это—некоторые пары в пределах своих половин. Так Б1 (бой на открытом поле) всегда связан с П1 (победа на открытом поле) и связь, например, с П3 (выигрыш в карты)—совершенно невозможна и лишена смысла. Все разновидности следующих пар связаны постоянно одна с другой: запрет и нарушение его, выведывание и выдача сведений, обман (подвох) вредителя и реакция на него героя, бой и победа, отметка и узнавание.

Кроме этих пар, где все разновидности постоянно связаны только друг с другом, есть такие пары, где это можно сказать относительно некоторых разновидностей. Так, в пределах вредительства и его ликвидацки стабильно связаны убиение и оживление, околдование и расколдование и некоторые другие. Так же из видов погони и спасения от нее постоянно связаны погоня с быстрым превращением в животных с такой же формой спасения. Таким образом, фиксируется наличность элементов, виды которых связаны друг с другом стабильно в силу логической, а иногда и художественной необходимости.

2) Есть пары, где одна половина может быть связана с несколькими разновидностями своей корреспондирующей половины, но не со всеми. Так, похищение может быть связано с прямым контр-похищением (Л1), с добычей через двух или нескольких помощников (Л1 Л2), с добычей через мгновенную обратную доставку волшебного характера (Л5) и т. д. Точно также прямая погоня может быть связана с спасением через простой полет, с спасением через бегство и бросание гребешка, с превращением бегущего в церковь или колодец, с укрывательством бегущего и проч. Впрочем, легко заметить, что часто в пределах пары одна функция может вызвать несколько ответов, но каждый из таких ответов связан только с одной, вызвавшей его формой. Так, бросание гребешка всегда связано с прямой погоней,

но прямая погоня не всегда связывается с бросанием гребешка. Таким образом, есть как бы односторонне и двусторонне заменяемые элементы. На этой разнице мы сейчас останавливаться не будем. Укажем лишь, как на пример очень широкой двусторонней заменяемости, на элементы Д и Z, рассмотренные выше, в третьей главе.

Нужно, однако, заметить, что эти нормы зависимости, сколь они ни очевидны сами по себе, иногда сказкой нарушаются. Вредительство и его ликвидация (А—Л) отдалены друг от друга длинным рассказом. В течение рассказа сказитель теряет нить, и можно наблюдать, что элемент Л иногда не совсем соответствует начальному А или а. Сказка как бы дет о нирует. Иван отправляется за конем, а возвращается с царевной. Это явление представляет собой драгоценный материал для изучения трансформаций: сказочник изменил или завязку, или развязку, и из подобных сопоставлений могут быть выведены некоторые способы изменений и замен. Явление, сходное с ״детонациями“, мы имеем, когда первая половина совсем не вызывает обычного ответа или заменяется ответом совершенно другим, для сказочной нормы необычным. В сказке № 146 за околдованием мальчика не следует никакого расколдования, он на всю жизнь остается козленком. Очень интересна сказка»Чудесная дудка“ (№ 137). Здесь убиение не ликвидируется оживлением убитого, оживление заменено раскрытием убийства, причем форма этого раскрытия представляет собой ассимиляцию с B7—она дана в форме жалобной песни, на чем сказка и кончается, добавляя лишь наказание сестры-убийцы. При этом случае можно заметить, что изгнание не имеет специфической формы его ликвидации. Она заменяется просто возвращением. Часто изгнание является ложным вредительством, мотивируя t. Герой вовсе не возвращается, а женится и пр.

3) Все остальные элементы, а также пары, как таковые, соединимы совершенно свободно, без всякого

МаруШенйй логики иЛи художественности. Легко убедиться, что похищение человека совершенно не вызы■ вает необходимости в данной сказке непременно полета или указания пути, а не следования по кровавым следам. Равным образом, при похищении талисмана нет необходимости заставить героя подвергнуться преследованию через попытку убиения, а не через погоню по воздуху. Таким образом, здесь господствует принцип полной евободы и взаимной заменяемости, и в этом отношении эти элементы диаметрально противоположны тем элементам, которые, как Б—П, всегда и непременно друг с другом связаны. Только об этом принципе и идет здесь речь. Фактически народ этой свободой мало Пользуется, и число действительно имеющихся соединений не так велико. Так, нет сказок, в которых околдование было бы связано с кличем, хотя это и художественно, и логически вполне возможно. Тем не менее, установить этот принцип свободы на ряду с принципом несвободы очень важно. Именно путем замены одного вида тем же элементом другого вида и идет метаморфоза сказок, идет вариирование сюжетов.

Этн выводы, между прочим, могут быть проверены и экспериментально.י Можно самому создавать новые сюжеты искусственно в неограниченном количестве, при чем все эти сюжеты будут отражать основную схему, а сами могут быть не похожими друг на друга. Чтобы создать сказку искусственно, можно взять любое А, затем одно из возможных В, затем C ΐ, затем уже абсолютно любое Д, затем Г, затем одно из возможных Ζ, затем любое R и т. д. При этом любые элементы могут опускаться (кроме, разве, А или а) или повторяться утроенно, или повторяться в различных видах.! Если распределить затем функции по действующим лицам из сказочного запаса или по собственному, вкусу, то схемы оживают, они становятся сказками^/ [39]

Конечно, йужно иметь Также ё ёиду и Мотивировки, связки и пр. вспомогательные элементы. Применение этих выводов к народному творчеству требует, конечно, большой осторожности. Психология сказочника, психология творчества его, как часть психологии творчества вообще, должна изучаться самостоятельно. Но предподожить, что основные яркие моменты нашей в сущности очень простой схемы и психологически играют роль некоторого корневища—можно. Но тогда новые сказки всегда являются лишь комбинациями или видоизменениями старых. Это как будто говорит о том, что в применении к сказке у народа нет никакого творчества. Однако, это не совсем так. Можно точноразграничить те области, в которых народный сказочник никогда не творит, й те области, где он творит более или менее свободно. Сказочник связан, не свободен, не творит в следующих областях:' I) В общей последовательности функций, ряд которых развивается по указанной выше схеме. Это явление представляет собой сложную проблему. Объяснять ее здесь мы не можем, мы можем только констатировать факт. Это явление должно изучаться антропологией и смежными дисциплинами, которые только и могут пролить свет на его причины. ’2) Сказочник не свободен в замене тех элементов, разновидности которых связаны с абсолютной или относительной зависимостью. 3} Сказочник не свободен в иных случаях в выборе 4некоторых персонажей со стороны их атрибутов, если требуется определенная функция. Нужно, однако, сказать, что несвобода эта весьма относительна] Так, если требуется функция R1 (полет), то в качестве волшебного дара не может фигурировать живая вода, но может фигурировать и конь, и ковер, и кольцо (молодцы), и ящичек, и очень многое другое;.4) Есть известная зависимость между начальной ситуацией и следующими функциями. Так, если требуется или хочется применить функцию А2 (похищение помощника), то этот помощник должен быть включен в ситуацию.—C другой же сто-

роны сказочник свободен и применяет творчество в следующих областях: I) В выборе тех функций, которые он пропускает или, наоборот, которые он применяет. 2) В выборе способа (вида) каким осуществляется функция. Именно этими путями, как уже указано, идет создание новых вариантов, новых сюжетов, новых сказок. 3) Сказочник совершенно свободен в выборе номенклатуры и атрибутов действующих лиц. Теоретически свобода здесь полнейшая. Дерево может указать путь, журавль может подарить коня, долото может подсмотреть и т. д. Эта свобода—специфическая особенность только сказки. Надо, однако, сказать, что народ и.здесь не слишком широко пользуется этой свободой.. Подобно тому, как повторяются функции, повторяются и персонажи. Здесь, как уже указано, выработался известный канон (змей—типичный вредитель, яга—типичный даритель, Иван—типичный искатель и пр.). Канон изменяется, но очень редко эти изменения представляют собой продукт личного художественного творчеств. Можно установить, что создатель сказки редко выдумывает, он получает материал со стороны или из текущей действительности и применяет его к сказке[40]. 4) Сказочник свободен в выборе языковых средств. Эта богатейшая область не подлежит изучению морфолога. Стиль сказки представляет собой явление, которое должно быть изучено специально.

До сйх пор мы рассматривали сказку исключительно с точки зрения ее структуры. Мы видели, что в прошлом она всегда рассматривалась с точки зрения сюжета. Мимо этого вопроса нам нельзя пройти. Но так как единого, общепринятого толкования слова ״сюжет״ нет, то мы имеем carte blanche и можем это понятие определять по своему.

Все содержание сказки может быть изложено в коротких фразах, вроде следующих: родители уезжают в лес, запрещают детям выходить на улицу, змей похищает девушку и т. д. Все сказуемые дают.композицию сказок, все подлежащие, дополнения и другие части фразы определяют сюжет. Другими словами: та же композиция может лежать в основе разных ׳сюжетоа. Похищает ли змей царевну или чорт крестьянскую или поповскую дочку, это с точки зрения композиции безразлично. Но данные случаи могут рассматриваться, как разные сюжеты. Мы допускаем и другое определение понятия сюжет, но данное определение годится для волшебных сказок.

Как же теперь отличать сюжет от варианта?

Если, скажем, мы имеем сказку вида

A1 B1 C Д1 Г1 Z1 и т. д., а вторую вида:

A1 B2 C Д1 Г1 Z1 и т. д.,

то спрашивается: изменение одного элемента (В) при сохранении всех других уже дает новый сюжет, или это только вариант прежнего? Ясно, что это вариант. А если изменены два элемента, или три, или четыре, или если пропущены или добавлены 1—2—3 элемента? Вопрос из качественного сводится к количественному. Как бы мы ни определяли понятие ״сюжет“, отличие сюжета от варианта совершенно невозможно. Здесь может быть только две точки зрения. Или каждое изменение дает новый сюжет, или же все сказки дают один сюжет в различных вариантах. В сущности говоря, обе

 

формулировки выражают одно и то же: весь запас волшебных сказок следует рассматривать как цепь вариантов. Если бы мы могли развернуть картину трансформаций, то можно бы было убедиться, что морфологически все данные сказки могут быть выведены из сказок о похищении змеем царевны, из того вида, который мы склонны считать основным. Это—очень смелое утверждение, тем более, что картины трансформации мы в этой работе не даем. Здесь важно было бц иметь очень большой материал. Сказки могли бы быть расположены так, что картина постепенного перехода одного сюжета в другой получилась бы довольно ясно. Правда, местами получились. бы известные скачки, известные провалы. Народ не дает всех математически возможных форм. Но это не противоречит гипотезе. Вспомним, что сказку собирают не более ста лет. Её начали собирать в такую эпоху, когда она уже начала разлагаться. Сейчас новообразований нет. Но несомненно были эпохи чрезвычайно продуктивные, творческие. Аарне считает, что в Европе такой эпохой было средневековье. Если представить себе, что те столетия, когда сказка жила интенсивно, для науки безвозвратно потеряны, то современное отсутствие тех или иных форм не будет противоречить общей теории. Точно так же, как мы на основании общих астрономических законов предполагаем о существовании таких звезд, которых мы не видим, точно так же возможно предположить существование сказок, которые не собраны.

Отсюда вытекает очень важное применение методологического характера.

Если наши наблюдения о чрезвычайно тесном морфологическом родстве сказок верны, то из этого еледует, что ни один сюжет данного рода сказок не может изучаться без другого ни морфологически, ни генетически. Путем замены элементов по видам один сюжет превращается в другой. Конечно, задача изучить какую нибудь отдельную сказку во всех ее вариантах и по всему ее распространению очень заманчива, но этв

задача по существу неверно поставлена. Если в такой сказке встречается, например, волшебный конь или благодарные животные или мудрая жена и т. д., а исследование будет касаться их только в данной комбинации, то может случиться, что ни один элемент данного соединения не будет изучен исчерпывающе. Выводы из такого изучения будут неверными и шаткими, т. к. каждый такой элемент может встречаться и в другом применении и может иметь свою историю. Все эти элементы должны сперва быть изучены сами по себе, независимо от их применения к той или иной сказке. Сейчас, когда народная сказка для нас все еще полна таинственных потемок, нам нужно прежде всего освещение каждого элемента в отдельности по всему сказочному материалу. Чудесное рождение, запреты, награждение волшебными средствами, бегство—погоня и т. д.—все это элементы, которые заслуживают самостоятельных монографий. Само собой разумеется, что подобное изучение не может ограничиваться только сказкой. Большинство ее элементов восходит к той или иной архаической бытовой, культурной, религиозной или иной действительности, которая должна привлекаться для сравнения. Вслед за изучением отдельных элементов должно следовать генетическое изучение того стержня, на котором строятся все волшебные сказки. Далее непременно должны быть изучены нормы и формы метаморфоз. Только после этого может быть приступлено к изучению вопроса о том, как создались отдельные сюжеты, и что они собой представляют.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных