Пропп Владимир – Морфология сказки 6 страница

Некоторые из таких ситуаций разрабатываются эпически. Искателя сначала нет налицо. Он рождается, обычно—чудесным образом. Чудесное рождение героя— очень важный сказочный элемент. Это—одна из форм появления героя, с включением ее в начальную ситуацию. Рождение обычно сопровождается пророчеством о его судьбе. Еще до завязки он проявляет атрибуты будущего героя. Рассказывается о его быстром росте, о его превосходственад братьями. Иногда, наоборот, Иван—дурак. Все эти атрибуты героя не могут быть нами изучены. Некоторые из них выражаются в поступках (спор о первенстве). Но эти поступки не составляют функций хода действия.

Упомянем еще, что начальная ситуация часто дает картину особого, иногда подчеркнутого благополучия,

иногда в очень ярких, красивых формах. Это благополучие служит контрастным фоном для последующей беды.

В эту ситуацию сказка включает иногда и дарителя, и помощника, и вредителя. Особого рассмотрения требуют только те ситуации, в которых включен вредитель. Так как ситуация всегда требует членов одной семьи, то вредитель, включенный в начальную ситуацию, превращается в родственника героя, хотя бы он в атрибутах определенно совпадал с змеем, ведьмой и т.д. Ведьма в сказке № 50, напр., типичная змеиха. Но с перенесением ее в начальную ситуацию она становится сестрой героя.

Следует упомянуть о ситуации вторых и вообще повторных ходов. Эти вторые ходы точно также начинаются с известной ситуаций. Если Иван добыл невесту и волшебное средство, а царевна (иногда уже жена Ивана) затем похищает это волшебное средство, то мы имеем ситуацию: вредитель-|-искатель-|-будущий объект поисков. Таким образом, во вторых ходах вредитель встречается в начальной ситуации чаще. Один и тот же персонаж в одном ходу может играть одну роль, а во втором—другую. (Чорт—помощник первого хода, но вредитель—второго и проч.). Все персонажи первого хода, которые затем выступают во втором, уже имеются, уже известны слушателю или читателю, и новое появление персонажей соответствующей категории уже не нужно. Однако, случается, что при втором ходе сказочник забывает, например, о помощнике первого хода и заставляет героя добывать его вновь.

Особого упоминания требует еще ситуация, включающая мачеху. Мачеха или сразу имеется налицо, или рассказывается, как умирает первая жена старика, и как он женится на другой. Вторым браком старика в сказку вводится вредитель. Дочери, также вредительницы или ложные герои, затем рождаются.

Все эти вопросы могут быть разработаны более детально, но для наших обще-морфологических целей достаточно этих указаний.

VIII. ОБ АТРИБУТАХ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ И ИХ ЗНАЧЕНИИ

Учение о формах есть учение о превращениях.

Гете.

Изучение персонажей по их функциям, распределение их по категориям и изучение форм появления их поневоле приводит к вопросу о сказочных персонажах вообще. Выше мы резко отграничили вопрос о том, кто в сказке действует, от вопроса о действиях, как таковых. Номенклатура и атрибуты действующих лиц представляют собой переменные величины сказки. Под атрибутами мы понимаем совокупность всех внешних качеств персонажей: их возраст, пол, положение, внешний облик, особенности этого облика и т. д. Эти атрибуты придают сказке ее яркость, ее красоту и обаяние. Когда говорят о сказке, то прежде всего вспоминается,״ конечно, баба-яга с избушкой, многоголовые змеи, Иванцаревич и прекрасная царевна, волшебные летучие кони и много другого. Но, как мы уже видели, в сказке один персонаж легко заменяется другим. Эти замены имеют свои иногда очень сложные причины. Действительная жизнь сама. создает новые, яркие образы, котбрые' й вытесняют сказочных персонажей. Влияет эпос соседних народов, влияет и письменность, и религия, как христианская, так и местные поверья. Сказка сохраняет в своих недрах следы древнейшего язычества, древних, обычаев и обрядов. Сказка постепенно метаморфирует, и эти трансформации, метаморфозы сказок

также подвержены известным законам. Все эти процессы и создают такое многообразие, в котором разобраться чрезвычайно трудно.

И, тем не менее, изучение это все же возможной Постоянство функций сохраняется, и это позволит при-1 вести в систему и те элементы, которые группируются! вокруг функций.

Как же создать эту систему?

Наилучший способ—это составление таблиц. О табуляции сказок говорил еще Веселовский, хотя он не • слишком верил ее возможности.

Такие таблицы нами составлены. Ввести читателя во все подробности этих таблиц нет возможности, хотя; они и не так уже сложны. Изучение атрибутов персонажа 1 создает״даиь,,следующие три основные рубрики: 0§ли!с) и номенклатура, осрбенности подвления,.жилище. К этому прибавляйся ״ряд других, более мелких, вспомогатедь-, ных элементов. Так, характерными особенностями бабыяги будут: ее название, ее, облик (с ״костяной ногой, нос в потолок,врой"IPnp,). ее^избушка, вращающаяся на курыгх ножках, и способ появления"ее:', прилет в ступе со свистом и шумом. Если персонаж определен со.стороны функций, напр., как даритель, помощник и т. д. и выписано в рубрики все, что о нем говорится, то получается чрезвычайно интересная картина. Весь материал одной рубрики может рассматриваться совершенно самостоятельно сквозь весь сказочный материал. Хотя эти величины и представляют собой элементы переменные, но и здесь наблюдается большая повторность. Наиболее часто повторяющиеся, наиболее яркие формы представляют собой известный сказочный канон. Этот канон может быть выделен, для чего, впрочем, прежде вообще следует определить, как отличать основные формы от производных и гетерономных. Есть ка^он интернациональный, есть формы национальные, специально индийские, арабские, русские, немецкие, и ес1ь_ формы провинциальные: северные, новгородские, пермские, сибирские и тГд. Наконец, есть формы, распределяющиеся по известным социальным категориям: солдатские, батрацкие, полугородские. Далее можно наблюдать, что элемент, который обычно встречается в одной рубрике, вдруг встречается в совершенно другой: перед нами перестановка форм. Змей, например, может играть роль дарителя—советчика. Такие перестановки играют огромную роль в создании сказочных образований, причем эти образования часто принимаются за новый сюжет, хотя они выводятся из старых, как результат известной трансформации, известной метаморфозы. Перестановка—не единственный вид трансформаций. Группируя материал каждой рубрики, мы можем определить все способы или, вернее, все виды трансформаций. На видах трансформаций мы останавливаться не будем, так как это завело бы нас слишком далеко. Трансформации представляют собой материал для самостоятельного исследования.

Но составление таблиц и изучение атрибутов действующих лиц, а также и изучение переменных величин вообще позволяет и другое. Что сказка строится по одинаковым функциям, мы уже знаем. Законам трансформации подвержены не только атрибутивные элементы, но и функции, хотя это и менее видно и гораздо труднее поддается изучению. (Те формы, которые мы считаем основными, в нашем перечне всюду поставлены, как первые). Если посвятить этому вопросу специальное исследование, то можно будет построить пра-форму волшебной сказки не только схематически, как это еделано у нас, но и конкретно. Ведь для отдельных сюжетов это делается давно. Отметая все местные, вторичные образования, оставив только основные формы, мы получим ту сказку, по отношению к которой все волшебные сказки явятся вариантами. Произведенные нами п5 этом отношении разыскания привели нас к тем сказкам, где змей похищает царевну, где Иван встречает ягу, получает коня, улетает, при помощи коня побеждает змея, возвращается, подвергается погоне змеих, встречает братьев и т. д.—как к основной форме волшебных сказок вообще. Однако, доказать это можно лишь при помощи точного изучения сказочных метаморфоз, трансформаций. В плоскости же формальных вопросов это приведет нас впоследствии к вопросу о сюжетах и вариантах и об отношении сюжетов к композиции.

Но изучение атрибутов приводит еще к другому, очень важному последствию. Если выписаны все основные формы для каждой рубрики и приведены в одну сказку, то такая сказка обнаруживает, что в основе ее лежат некоторые отвлеченные представления.

Поясним нашу мысль ближе на примере. Если выписаны в одну рубрику все задачи дарителя, то можно увидеть, что эти задачи не случайны. C точки зрения сказа, как такового, они не что иное, как один из приемов эпической ретардации: герою ставится препятствие, преодолевая которое он получает в руки средство для достижения своих целей. G этой точки зрения соверщенно безразлично, какова будет сама задача. Действительно, многие из таких задач должны рассматриваться только, как составная часть известной художественной композиции. Но по отношению к основным формам задач можно увидеть, что они имеют особую, скрытую цель. Ответ на вопрос: что именно хочет узнать от героя яга или другой даритель, в чем она его испытывает, этот вопрос допускает единое решение, а ответ на него выразится в отвлеченной формуле. Такая же формула, но другая по существу, освещает задачи царевны. Сравнивая формулы, мы увидим, что одна вытекает из другой. Сопоставляя эти формулы с другими изученными атрибутивными элементами, мы неожиданно получаем такую же связную цепь в логическом плане сказки, как в плане художественном. Лежание Ивана на печи (черта интернациональная, а вовсе не русская), связь его с умершими родителями, содержание запретов и нарушение их, сторожевая застава дарителя (основная форма—избушка яги), даже такие подробности, как золотые волосы царевны (черта, распространенная по

всему миру), приобретают совершенно особое значение и могут быть изучены. Изучение атрибутов.дает, возможность научного толкования сказки. C точки зрения исторической это означает, что волшебная сказка” в своих морфологических основах представляет собою миф. Мы вполне сознаем, что с точки зрения современной науки׳ мы высказываем мысль совершенно еретическую. Эта мысль достаточно дискредитирована сто- ронниками мифологической школы. Однако, эта же мысль имеет таких сильных сторонников, как Вундт, а ныне мы приходим к ней путем морфологического анализа.

Однако, все это мы высказываем в виде предположения. Морфологические разыскания в этой области следует связать с изучением историческим, что пока! не может войти в нашу задачу. Здесь сказка должна)быть изучена в связи с религиозными представлениями.

־“ Таким образом мы видим, что изучение атрибутов действующих лиц, лишь намеченное нами, чрезвычайно важно. Дать точное распределение действующих лиц по их атрибутам не входит в наши задачи. Говорить о том, что вредителем может быть змей, ведьма, яга, разбойники, купцы, злая царевна и т. д., а дарителем может быть яга, старушка, бабушка-задворенка, леший, медведь и т. д.—потому не стоит, что это свелось бы к каталогу. Такой каталог интересен только в том случае, если он дается под углом зрения более общих вопросов. Вопросы эти намечены: это—законы трансформаций и отвлеченные представления, которые отражаются в основных формах этих атрибутов. Мы дали также систему, план разработки ^[37]. Но раз поставленные общие вопросы требуют специальных исследований и в нашем коротком очерке не могут быть решены, то простой каталог уже теряет свое общее значение и превратился бы в сухой список, чрезвычайно нужный специалисту, но не представляющий широкого интереса.

IX. СКАЗКА, КАК ЦЕЛОЕ

Перворастение (Urpflanze) будет удивительнейшим существом в мире. Сама природа будет мне завидовать. C этой моделью и ключом к ней можно будет затем изобретать растения до бесконечности, которые должны быть последовательными, т. е. которые, хотя и не существуют, но могли бы существовать. Они не являются какими-то поэтическими или живописными тенями или иллюзиями, но им присущи внутренняя правда и необходимость. Этот же закон сможет быть применен ко всему живому. _г

А. Способы сочетания рассказов.

Теперь, когда указаны главнейшие элементы сказки и освещены некоторые привходящие моменты, можно приступить к разложению любого текста на его составные части.

Здесь прежде всего возникает вопрос, что подразуме-

ват)1>_ под. сказкой. ~.....................

^Морфологически сказкой может быть названо всякое 1 развитие от вредительства (А) или недостачи (а) через] промежуточные функции к свадьбе (С*) или другим) функциям, использованным в качестве развязки. Конеч1 ными функциями иногда являются награждение (Z), до1 быча или вообще ликвидация беды (Л), спасение от [ погони (Cn) и т. д. Такое развитие названо нами хо д ом.־.;! Каждое новое вредительство, каждая новая недостача I создает новый ходJ Одна сказка может иметь несколько—ג

ходов, и при анализе текста прежде всего следует определить, из скольких он состоит ходов. Один ход может следовать непосредственно за другим, но они могут и переплетаться, начатое развитие приостанавливается, вставляется новый ход. Выделить ход не всегда легко] но всегда возможно совершенно точно. Однако, если ^: мы условно определили сказку, как ход, то это еще не значит, что количество ходов в точности соответствует количеству сказок. Особые приемы параллелизма, повторений и пр. приводят к тому, что одна сказка может состоять из нескольких ходов.

י· Поэтому, прежде, чем решить вопрос о том, как отличить текст, содержащий одну сказку, от текста, содержащего две и больше сказок, посмотрим, какими способами соединяются ходы, независимо от того, сколько в тексте сказок.

Соединение ходов может быть следующее:

2) Новый ход наступает раньше, чем кончился первый. Действие прерывается эпизодическим ходом. После окон־ чания эпизода наступает окончание и первого хода. Схема:

I,-4------------ *ן-..................

3) Эпизод в свою очередь также может быть прерван, и тогда могут получиться довольно сложные схемы.

4)

5) Сказка может начаться с двух вредительств сразу, из которых сперва может ликвидироваться полностью одно, а потом второе. Если герой убивается, и у него похищается волшебное средство, то сперва ликвидируется убиение, а затем ликвидируется и похищение.

, Л⁹

_А“| Ч------------------- ^L

4 II I-------- -....... -........ I------------------- 2i|

6) Два хода могут иметь общий конец.

ו ו............................................. 1------------- 11

II ן-------------------------- 1 J

7) Иногда в сказке имеется два искателя (см. № 92, два Ивана, солдатских сына). В середине первого хода герои расстаются. Они обыкновенно расстаются у подорожного столба с предвещаниями. Этот столб служит разъединяющим элементом.(Расставаниеуподорожного столба обозначим знаком <. Иногда, впрочем, столб является простым аксессуаром). При расставании герои часто передают друг другу предмет—сигнализатор (ложку, зеркальце, платочек. Передачу сигнализирующего предмета обозначим знаком s). Схемы таких сказок:

Таковы главнейшие способы соединения ходов. Спрашивается: при каких же условиях несколько ходов образуют одну сказку, и когда перед нами две сказки и больше? Здесь прежде всего надо сказать, что способ соединения ходов не оказывает никакого влияния. Совершенно четких признаков нет. Но можно указать несколько случаев более ясных. Одну сказку мы имеем в следующих случаях:

1) Если вся сказка состоит из одного хода.

2) Если сказка состоит из двух ходов, из которых один кончается положительно, а другой отрицательно. Образец: 1 ход: мачеха изгоняет падчерицу. Отец ее увозит. Она возвращается с подарками. II ход: мачеха посылает дочерей, отец их увозит, они возвращаются наказанными.

3) При утроении целых ходов. Змей похищает девушку. I—II ход: старшие братья по очереди отправляются ее искать, застревают. III ход: младший отправляется, выручает девушку и братьев.

4) Если в первом ходу добывается волшебное средство, которое только во втором применяется. Образец: I ход: братья отправляются из дому добывать себе коней. Они их добывают, возвращаются. II ход: змей угрожает царевне. Братья отправляются. При помощи коней достигают цели.—Здесь, повидимому, произошло следующее: добыча волшебного средства, обычно помещаемая в середине сказки, здесь выдвинута вперед за главную завязку (угроза змея). Добыче волшебного средства предшествует осознание недостачи, ничем не мотивированное—братьям вдруг хочется иметь коней— но вызывающее поиски, т. е. ход.

5) Одну сказку мы имеем также, если до окончательной ликвидации беды вдруг ощущается какая либо нехватка или недостача, что вызывает новые поиски, т. е. новый ход, но не новую сказку. В этих случаях нужен новый конь, яйцо — смерть Кощея и проч., что и дает начало новому развитию, а начатое развитие временно приостанавливается.

6) Одну сказку мы имеем также в том случае, когда в завязке дается сразу два вредительства (изгнание и околдование падчерицы и пр.).

7) Одну сказку мы имеем также в текстах, где первый ход включает бой со змеем, а второй начинается с похищения добычи братьями, сбрасывания героя в пропасть и т. д., а затем следует ״Ф“ и трудные задачи. Это то развитие, которое выяснилось перед нами при перечислении всех функций сказки. Это наиболее полная и совершенная форма сказок.

8) Сказки, где герои расстаются у подорожного столба, также могут считаться цельными сказками. Надо, однако, заметить, что судьба каждого брата может дать совершенно отдельную сказку, и возможно, что этот случай придется исключить из разряда цельных сказок.

Во всех других случаях мы имеем две сказки и больше. При определении двусказочности нельзя давать себя сбивать с толку очень короткими ходами. Особенно коротки ходы, включающие порчу посева и объявление войны. Порча посева занимает вообще несколько особое место. Большей частью сразу видно, что персонаж, портящий посев, играет во втором ходу большую роль, чем в первом, и что порчей посева он только вводится. Так, в сказке № 60 кобылица, ворующая сено, впоследствии-даритель (ср. также № 108 и № 109). В сказке № 69 в образе пташки, ворующей пшеницу, вводится медный мужик, аналогичный мужику сказок № 67 и № 68 (״А тая пташка, то быу масенжны дзядок“). Но разделение сказок по принципу форм появления персонажа невозможно, иначе можно было бы сказать, что всякий первый ход лишь подготовляет и вводит персонажей для следующего хода. Теоретически воровство посева и поимка вора—совершенно отдельная сказка. Но такой ход большей частью ощущается, как вводный.

В. Пример анализа.

Зная, как распределяются ходы, мы можем разложить любую сказку на составные части. Вспомним, что основные составные части — это функции действующих лиц. Далее мы имеем связующие элементы, затем мотивировки. Особое место занимают формы появления действующих лиц (прилет змея, встреча с ягой). Наконец, мы имеем атрибутивные элементы или аксессуары, вроде избушки яги или ее глиняной ноги. Эти пять разрядов элементов определяют собой уже не только конструкцию сказки, но и всю сказку в целом.

Попробуем же разложить одну какую нибудь сказку, целиком, дословно. Для примера мы выберем очень маленькую одноходовую сказку, самую маленькую сказку нашего материала. Примерные анализы более сложных сказок выделены нами в приложении, так как они важны главным образом лишь для специалиста. Сказка эта—״Гуси-лебеди“ (№ 64) ^[38].

Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький ¹. ״Дочка, дочка, говорила мать, мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек: будь умна, береги братца, не ходи со двора². Старшие ушли³, а дочка забыла, что ей приказывали⁴, посадила братца на травку под окошко, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась⁶.

Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках ^в.

Пришла девочка, глядь—братца нету⁷. Ахнула, кинулась тудасюда—нету. Кликала, заливалась слезами, причитывала, что худо будет от отца и от матери,—братец не откликнулся⁸. Выбежала в чистое поле ⁹; метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей крадывали. Девушка угадала, что они унесли ее братца, бросилась их догонять ״>. Бежала, бежала, стоит печка

״Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?“ — ״Съешь моего ржаного пирожка — скажу“ ¹². — ״О, у моего батюшки пшеничные не едятся“^1s.

1. Начальная ситуация (i).

2. Запрет, усиленный обещаниями (б).

3. Отлучка старших (е¹).

4. Нарушение запрета мотивируется (М).

5. Нарушение запрета (Ь^׳).

6. Вредительство (А׳).

7. Рудимент сообщения беды (В■⁴).

8. Детализация: рудимент у троения.

9. Выход из дома в поиски (С ф).

10. Так как в сказке нет отправителя, который сообщил бы о беде, то эта роль, с некоторым опозданием, переходит на самого вредителя, который тем, что он показывается на секунду, дает сведения о характере беды.

11. Появление испытателя. Встречен случайно (каноничная форма появления его) (71,73).

12. Диалог с испытателем (очень сокращенный) и испытание (76,78Ь)

13. Заносчивый ответ, отрицательная реакция героя. Этот результат вызывает утроенное повторение. Для хода действия нужно, чтобы герою была оказана помощь (Tneg).

15. Появление благодарного помощника (Z®)·

(Следует встреча с яблоней и C речкой. Сходные предложения и сходные заносчивые ответы).

И долго бы ей бегать по полям, да бродить по лесу, да к счастью попался еж¹⁵; хотела она его толкнуть ¹⁶, побоялась наколоться ¹⁷ и спрашивает:

,Ежик, ежик, не видал ли, куда гуси полетели?* ¹**-,Вон, туда то* указал ¹⁸.

Побежала—стоит избушка на курьих ножках, стоит—поворачивается ²״.

В избушке сидит Баба-яга, морда жилиная, нога глиняная²¹.

Сидит и братец на лавочке ²², играет золотыми яблочками²³.

Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла,²⁴²⁵ а гуси за нею в погоню летят²⁰; нагонят злодеи—куда деваться?

Вновь тройное испытание тех же персонажей, но с положительным ответом, который вызывает помощь самого испытателя в форме спасения от погони. Речка, яблоня и дерево прячут девушку ²⁷. Сказка кончается прибытием девушки домой.

Если теперь выписать все функции этой сказки, то получится следующая схема:

б'е'Ь'А'Сф № ^^neg-}^R4JI/ 4׳ [Пр'Д'Т׳Z⁸ = Cn⁴]³.

Теперь представим себе, что подобным же образом проанализированы все сказки нашего материала, и что в результате каждого анализа выписана схема. К чему это приведет? Прежде всего следует сказать, что разложение на составные части чрезвычайно важно для всякой науки вообще. Мы видели, что до сих пор не было средств сделать это вполне объективно для сказки. Это первый, очень важный вывод. Но далее: схемы можно сопоставить, и тогда решается целый ряд из тех вопро

сов, которые затронуты выше, в вводной главе. К решению этих вопросов мы теперь и приступаем.

С. Вопрос о классификации.

Выше мы обрисовали ту неудачу, которая постигла классификацию сказки по сюжетам.

Воспользуемся же нашими выводами для классификадии по структурным признакам.

Здесь надо выделить два вопроса: 1) Выделение класса волшебных сказок из ряда других. 2) Классификация волшебных сказок самих по себе.

Устойчивость строения волшебных сказок позволяет дать гипотетическое определение их, которое может гласить следующим образом: волшебная сказка есть рассказ, построенный на правильном чередовании приведенных функций в различных видах, при отсутствии некоторых из них для каждого рассказа и при повторении других.—При таком определении термин ״волшебный״ теряет свой смысл, ибо легко можно себе представить волшебную, феерическую, фантастическую сказку, построенную совершенно иначе (ср. некоторые сказки Андерсена, Брентано, сказку Гете о змее и лилии и т. д.). C другой стороны, и не волшебные сказки могут быть построены по приведенной схеме. Довольно большое количество легенд, единичные сказки о животных и единичные новеллы обнаруживают то же строение. Таким образом, термин ״волшебный“ должен быть заменен другим термином. Найти такой термин очень трудно, и мы временно оставляем за этими сказками старое название. Оно может быть изменено в связи с изучением других классов, что даст возможность создать терминологию. Волшебные сказки можно бы назвать сказками, подчиненными 7-ми персонажной схеме. Это термин очень точный, но очень неудобный. Если определять этот класс сказок с точки зрения исторической, то они заслуживают старинное, ныне отброшенное название мифических сказок.

Конечно, такое определение разряда требует предварительного анализа. Нельзя ожидать, что анализ любого текста будет произведен очень быстро и легко. Часто элемент, неясный в одном тексте, очень ясен в тексте параллельном или другом. Но нет параллели, и текст неясен. Произвести правильный анализ сказки не всегда легко. Здесь требуется известная привычка и сноровка. Правда, очень многие сказки в русских сборниках раскладываются легко. Но дело осложняется тем, что чистота строения сказок свойственна только крестьянству, притом крестьянству, мало затронутому цивилизацией. Всяческие сторонние влияния меняют, а иногда и разлагают сказку. Как только мы выходим за грань абсолютно подлинной сказки, так начинаются осложнения. Сборник Афанасьева в этом отношении представляет собой удивительно благодарный материал. Но уже сказки братьев Гримм, давая в общем ту же схему, обнаруживают менее чистый и устойчивый вид ее. Всех деталей предусмотреть нельзя. Следует также иметь в виду, что подобно тому, как ассимилируются элементы внутри сказки, ассимилируются и скрещиваются целые жанры. Тогда создаются иногда очень сложные конгломераты, в которые составные части нашей схемы входят, как эпизоды. Здесь хотелось бы указать еще на то, что подобное же строение обнаруживает и ряд древнейших мифов, причем некоторые мифы дают этот строй в удивительно чистом виде. Это, повидимому, та область, к которой восходит сказка. C другой стороны это же строение обнаруживают, например, некоторые рыцарские романы. Это, вероятно, область, которая сама восходит к сказке. Подробное сравнительное изучение—дело будущего.

Чтобы показать, что и некоторые из сказок о животных строятся подобным же образом, рассмотрим сказку о волке и козлятах. (Аф. № 23). Эта сказка дает нам начальную ситуацию (коза и козлята), отлучку старшего, запрет, обманный уговор вредителя (волка), нарушение запрета, похищение члена семьи, сообщение беды, поиски, убиение вредителя (очень интересный случай ассимиляции с трудными задачами: коза предлатает волку перепрыгнуть через яму; ср. № 77: царевна предлагает царю -перейти по жердочке через яму). Убиение волка одновременно является его наказанием. Следует обратная добыча похищенных и возвращение. Таким образом, эта сказка должна быть исключена из разряда сказок о животных. Она дает схему:

б^ЫА^СТГМ¹·!׳.

Таким образом, пользуясь структурными признаками» данный класс может быть выделен из других абсолютно точно и объективно.

Далее мы должны уже разделить сказки по существу. Чтобы предостеречь себя от логических ошибок, заметим себе, что правильная классификация может производиться трояким образом: 1) по разновидностям одного признака (деревья лиственные и хвойные); 2) по отсутствию и наличности одного и того же при■ знака (позвоночные и беспозвоночные); 3) по исключающим друг друга признакам (парнокопытные и грызуны среди млекопитающих). В пределах одной классафикации приемы могут меняться лишь по родам, видам и разновидностям или другим степеням градации, но каждая степень градации требует выдержанности, единообразия приема.

Если теперь взглянуть на наши схемы (они приведены несколько ниже), то можно спросить себя, нельзя ли про׳· извести классификацию по исключающим друг друга признакам? На первый взгляд кажется, что этого нельзя, ибо ни одна функция не исключает другой. Но, всматриваясь внимательнее, мы видим, что есть две такие пары функций, которые встречаются в одном ходу очень редко, настолько редко, что исключаемость может быть сосчитана законен мерной, а соединение—нарушением закона, (что, однако, как мы увидим ниже, не противоречит нашему утверждению об однотипности сказок). Эти две нары— борьба с вредителем и победа над ним (Б—П) и труд-

по ная задача и ее решение (3- Р). Первая пара на 100 сказок встречается 41 раз, вторая 33 раза, совмещаются они в одном ходу три раза. Далее мы видим, что есть ходы, развивающиеся без этих функций. Отсюда сразу устанавливается четыре разряда: развитие через Б—П, развитие через 3—Р, развитие через то и другое, развитие без Б—П и без 3—Р.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: