Расстрелянное солнце 2 страница

Зарубин. Скажите, это правда, что вы писали стихи?

Эхнер. Откуда вам это известно?

Зарубин. Да уж известно, не взыщите. «Красная Армия гордо рубит поганые морды» – ваш опус?

Эхнер. Допустим.

Зарубин. Под «погаными» вы Золотую Орду подразумеваете?

Эхнер. Я не понимаю, к чему вы...?

Зарубин. А к тому, что каждый должен заниматься своим делом.

Эхнер. А я им и занимаюсь. Именно делом, Василий Михайлович, а не либерализмом.

Зарубин. Камень в мой огород?

Эхнер. Нет, просто к слову.

Зарубин (выдернул из портфеля лист бумаги). А вы вот с этим документом твердо ознакомились или только глазами пробежали? «...Возлагаются следующие задачи. Создание агентурно-осведомительной сети для выявления среди военнопленных контрреволюционных формирований и освещения настроений военнопленных»². Где результаты? Где служебное рвение? Ничего этого нет и в помине. По возвращении в Москву я буду вынужден доложить о работе Особого отделения лагеря как о неудовлетворительной.

Эхнер. Доложите, товарищ майор. Но справедливости ради не забудьте упомянуть и о том, что сделано за время моего назначения. Вы прекрасно знаете, что вахтерская команда никуда не годится. Все они – во! (Стучит по крышке стола, обозначая тупость.) Всего лишь за две недели выявлено несколько случаев пьянства, покупок часов у контингента и самовольных отлучек. Шесть человек отосланы мною в райвоенкоматы, а на троих в Смоленске заведены уголовные дела. И это, по-вашему, не результаты проделанной...?

Зарубин. Это ваши домашние радости. Почему работа по созданию агентуры стоит на месте?

Эхнер. А вы думаете, это так просто? Да их одна мысль о сотрудничестве с нами приводит в бешенство. «Настроение». Хотите знать их настроение? Пожалуйста. Они спят и видят себя в строю. Они обращаются друг к другу не иначе как по воинскому званию и даже повышают друг друга в звании. Они пришивают самодельные погоны на шинели взамен тех, что с них были сорваны. Они пришивают – я срываю, они пришивают – я...

Зарубин. Иван Александрович, ваши трудности меня не интересуют. Выполняйте приказ, и точка. (Убрал документ в портфель, щелкнул замком.)

Эхнер (ворчит). «Приказ». По мне бы так всех – во двор и – пулю в затылок.

Зарубин. Это не вам решать! Товарищ младший лейтенант госбезопасности. (Уходит в коридор.)

Эхнер (пауза). Дерьмо московское. «Комбриг».

____________________

²Все зачитываемые в пьесе документы подлинные, цитируются слово в слово.

5.

Лагерный барак с местами для сна в несколько ярусов. Вечер. Среди пленных младших и средних чинов – Тадеуш, Вуйцик, Левандовская, Захарский, Капеллан (сейчас у него в руках чётки с крестом) и Врач. Захарский отрешенно сидит в углу, остальные спорят.

Пленный 6. Комбриг – интеллигентный человек? Ха-ха-ха! Да у них таких интеллигентов полстраны и все – в органах.

Пленный 3. Зарубин как приехал, так и уедет. Эхнер тут всему голова, а он, похоже, зверь сущий.

Пленный 5. А я согласен на статус военнопленного. Да, согласен. Но тогда соблюдайте Женевскую конвенцию, в которой черным по белому...

Капеллан (Пленному 5). Разве вы не знаете, что большевики не подписали конвенцию?

Пленный 6. Вот то-то и оно, капеллан Майда, что для них законы не писаны.

Пленный 4. А кого-нибудь спросили, куда бы он хотел отправиться в случае освобождения?

Вуйцик. Меня спросили.

Врач. Меня – тоже.

Левандовская. И меня.

Пленный 6. Меня тоже спрашивали. А я и ответил, что готов хоть в преисподнюю, лишь бы подальше отсюда.

Пленный 3. Ну да, там бы хоть кормили по-человечески.

Капеллан (Пленному 3). Там бы вообще не кормили, уверяю вас.

Пленный 3 (кивнув на котелок). Но то, что они здесь дают, назвать едой язык не поворачивается.

Вуйцик (Пленному 3). А вы подключите воображение. Представьте себе, что это не тухлая рыба, а скажем...

Пленный 6 (Вуйцику). Ну хватит! Вам бы лишь погримасничать!

Капеллан. Тихо, тихо, не хватало нам только ссор. На самом деле, все не так плохо, как кажется на первый взгляд.

Пленный 6 (язвительно). Да уж конечно.

Капеллан. Надеюсь, никто не будет отрицать, что генерал Волковицкий знает Россию не понаслышке?

Пленные. Знает.

– Безусловно.

– Кому как ни ему.

Капеллан. Так вот, мне удалось поговорить с ним.

Пленные. О чем?!

Капеллан. Я спросил, почему он сдал свою дивизию Советам, а не гитлеровцам? Ведь как бывший царский офицер он должен был понимать, чем это грозит. И знаете, что он мне ответил? Те, кто попал в германский плен, сказал он, больше не смогут принять участие в войне. Нам же, оказавшимся в России, еще представятся такие возможности.

Пленный 6. Какая наивность! Участвовать в войне! И это говорит генерал Волковицкий. Да большевики прикончат нас точно так же, как это бы сделали фашисты. Если уж у них поднялась рука на Тухачевского, то что говорить о таких как мы.

Врач. Но нас здесь четыре тысячи.

Пленный 6. И что же?

Врач. А в других лагерях еще больше. Всех не прикончат.

Пленный 4. Рано или поздно нас будут искать.

Пленный 6. Кто нас будет искать? Бежавшее правительство? Или, может быть, семьи, которые даже представления не имеют, где мы находимся?!

Захарский (вдруг, с безумным взглядом). Наши семьи? Их тоже... убьют?

Пленный 6 (Захарскому). Я это вполне допускаю.

Захарский. Этого не может быть. Слышите, этого не может быть.

Пленный 6 (Захарскому). А кто их защитит, скажите на милость, если польской армии больше нет?

Пленные. Да ее по большому счету и не было!

– Что-о?!

– Что слышали!

– Вот именно, разве это армия: один внешний блеск!

– Одни парады и банкеты!

– Перестаньте, это не везде так было!

– Не трогайте армию! Это не она виновата!

– Виновато правительство! Оно не заботилось об армии!

Пленный 6. Так или иначе, а всем нам – крышка. И Польше вместе с нами.

Тадеуш (Пленному 6). Не сметь! Не сметь так говорить! Польша не погибла. И не погибнет никогда. Да, наша эпоха уничтожена. Ее не вернуть. Но это не значит... это не значит, что уничтожена страна.

Молчание.

Захарский. Бежать. Отсюда надо бежать. (Бросился к выходу.)

Пленный 4. Захарский! (Схватил его, удерживает, другие помогают.)

Захарский. Уйдите! Пустите меня!.. Я хочу домой!..

Капеллан. Прекратите истерику! Как вам не стыдно! Вы же военный. Вы мужчина, наконец.

Захарский. Бежать, бежать!..

Входит Шорников.

Шорников. Что здесь происходит?

Вуйцик. Ничего особенного, нервный срыв.

Шорников (оглядел Захарского). Кисейные барышни, вашу мать. Значит, так. Вновьприбывшие, слушайте сюда. Завтра в 10.00 в здании клуба – распределение на работы.

Врач. По специальности?

Шорников. Чаво?

Врач. Работать будем по специальности?

Шорников. А ты кто таков?

Врач. Врач-кардиолог.

Шорников. В гипертонии соображаешь?

Врач. Может, пан обратится на вы?

Шорников. Чаво? Я вам не пан, а трудящийся. Куда пошлют – туда и пойдешь.

Вуйцик. А кто не хочет работать?

Шорников. Да и хуй с вами не работайте. Но только потом насчет жратвы и тепла не обижайтесь. (Поворачивается уходить.)

Капеллан. Минуту, любезнейший. Вам не кажется, что женщине здесь не место?

Шорников (оскалился). Как знать, может самое и оно.

Тадеуш (Шорникову). Прекратите кривляться. Пани нужно разместить отдельно.

Шорников (Тадеушу). Ты что, умнее всех? Или забыл, куда приехал?!

Тадеуш. Послушайте, вы!..

Левандовская. Тихо, поручик, разберемся как-нибудь. (Шорникову.) А вы уходите.

Шорников. Я сам знаю, когда мне уходить, когда приходить! (Хлопнул по кобуре.) И запомните: будете бузить – враз угомоню. Панове, блядь. (Тадеушу.) А тебя, очкастый, в Особом отделении приголубят. (Уходит.)

Левандовская. Что это за тип?

Пленный 7. Начальник третьего корпуса внутренней охраны... как же его?

Пленный 6. Шорников.

Пленный 7. Да, Шорников.

Вуйцик. Хоро-ош.

Пленный 7. Не то слово.

Захарский (всхлипывая). Бежать...

Левандовская. Успокойтесь, Базиль, сегодня тяжелый день. Дальше все будет хорошо, вот увидите.

***

Затемнение...

Свет падает на Сталина и Молотова.

Сталин. Надо разрешить им писать домой.

Молотов. Но это лишние затраты. Их бы прокормить, а тут еще и...

Сталин. Что за ерунду ты говоришь, Вячеслав! Выходит, немцам есть чем кормить своих пленных, а нам – нечем? Тогда передай их Гитлеру, и дело с концом. Кстати, что у нас насчет обмена военнопленными?

Молотов. Вопрос решается, но как быть с пленными еврейской национальности? Для них возвращение на германскую территорию – смертный приговор.

Сталин. Ничего, поедут как миленькие. А насчет переписки – подумай. Мы же не звери, в конце концов.

Молотов. Хорошо.Но пусть оплачивают ее сами.

6.

Особое отделение Козельского лагеря. Кабинет Эхнера. Портрет Сталина на стене, металлический сейф в углу. В печи огонь. На столе два саквояжа, набитых часами, портсигарами, ручками и проч. Эхнер смотрит опись. Напротив него сидит РАБОТНИК ЮВЕЛИРТОРГА (Ювелир), исследуя свою одежду на предмет насекомых. 1-й ОСОБИСТ играет с попугаем, просунув палец сквозь прутья клетки.

1-й особист. Робеспьер, ну скажи что-нибудь, скажи что-нибудь...

Эхнер (Особисту; сурово). Отойди от него.

Особист отходит от клетки.

Эхнер (бросив на Ювелира быстрый взгляд). Во всех бараках побывали?

Ювелир. А? А, да, во всех, во всех. (Пауза. Достал платок, вытирает лицо.) Фу-у, ну и жара у вас. Как в аду.

Эхнер. Хуже.

Из клетки отчетливо доносится: «Иван Александрович хороший, Иван Александрович хороший». Ювелир переводит восторженный взгляд с клетки на Эхнера и обратно. 1-й особист улыбается.

Эхнер (отдает Ювелиру опись). Что ж, ясно. А не прогорели? Четырнадцать с половиной тысяч – сумма.

Ювелир (вздыхая). Что делать, что делать.

1-й особист (вполголоса). Сухари сушить.

Ювелир. Чего?

1-й особист. Это я не вам.

Ювелир (пауза; Эхнеру). Что делать. Но, по правде говоря, все скуплено за бесценок. Настоящая цена значительно выше. (Берет часы Тадеуша.) Взять, к примеру, вот эти часики. Девяносто восемь рублей заплачено, а надо бы давать пятьсот.

Эхнер. По мне бы – так ничего не давать.

Ювелир. Совершенно с вами согласен. (Поглаживая саквояж.) Кстати, должен заметить, что это не всё. В том смысле, что у них еще много чего имеется.

Эхнер. Я знаю, но заставить их мы не можем. (Тянет руку к часам Тадеуша.) Разрешите.

Ювелир. Будьте любезны.

Эхнер (взял часы, внимательно осмотрел их, положил возле себя). Эти часы я оставляю за собой.

Ювелир. Но...

Эхнер. Служебная необходимость. Затраты будут вам компенсированы, а Ювелирторг я поставлю в известность. (Поднимаясь.) Ну что, в Скит пойдете?

Ювелир (поднимаясь). В Скит?

Эхнер. Бараки за территорией лагеря.

Ювелир. Прошу прощения, а как там насчет вошечек?

1-й особист. А что, пан их тоже покупает? (Ржёт. Замолкает, наткнувшись на зловещий взгляд Эхнера.)

Эхнер (Ювелиру). Этот вопрос задайте начальнику лагеря. Так пойдете или нет?

Ювелир (берет саквояжи). Можно прогуляться.

Эхнер (Особисту). Проводи.

Ювелир и Особист идут к двери.

Эхнер. Рачков! (Показывая Особисту часы Тадеуша.) А чем у нас занимается этот писака?

1-й особист. Ковальский? Заготовкой дров. Разрешите идти?

Эхнер задумчиво кивнул. Ювелир и Особист уходят.

7.

Дровяной склад Козельского лагеря. Справа – поленница, слева – проход в подсобное отапливаемое помещение, по центру – входная дверь. Истопник МАТВЕЙ ЧЕРЕПАНОВ дремлет на диване в подсобке. С улицы доносится голос вахтёра Кузьмина: «Погоди, погоди, я помогу».

Кузьмин открывает дверь. За его спиной стоят Тадеуш и Вуйцик с охапками дров (и телега, груженая дровами).

Кузьмин. Матвей! А, Матвей!..

Черепанов открывает глаза, но не откликается.

Кузьмин. Ушел, что ли? Хм. (Пропуская Тадеуша и Вуйцика на склад.) Ладно, ссыпайте что в руках, а с остальным пусть разбирается сам. Без него не будем тут хозяйничать.

Тадеуш и Вуйцик кладут дрова у поленницы, не спешат уходить.

Кузьмин. Ну всё. Видите, нету его. Матве-ей! Нету.

Вуйцик. Дровишек не дадите? В бараке холод ужасный.

Кузьмин. А где распоряжение? Без распоряжения не могу. Да и не мое это дело. Я вахтёр, а не истопник. Так-то.

Вуйцик усмехнулся, подмигнул Тадеушу, жестом выпроводил его, достал портсигар, вынул папиросу, постучал ее гильзой по мельхиоровой крышке.

Вуйцик. Ну, на нет и судьи нет. Чэщчь.

Кузьмин (увидел портсигар). Чего сказали?

Вуйцик (поворачиваясь к выходу). СчастлИво, говорю.

Кузьмин. А ты погоди. Дозволь, мил человек, папиросочку.

Вуйцик. Пожалуйста.

Кузьмин (берет папиросу, кладет за ухо). Какой у вас портсигарчик роскошный.

Вуйцик (убирая портсигар в карман). Самый обыкновенный.

Кузьмин. Для вас, может, и обыкновенный, а мы тут слаще морковки не ведаем. Хи-хи.

Черепанов мгновенно вскакивает, прислушивается.

Вуйцик. Тяжело живете?

Кузьмин. Так это с чем сопоставить. Вот, к примеру, шинелька на вас новая, хоть и порченая малость. Гимнастерка – на танцы иди. Небось, дома-то всё имели с лихвой?

Вуйцик. Не жаловался.

Кузьмин. Вот-вот. А я, вишь ли, только форменными штанами и довольствуюсь. Потому гражданские купить не на что. (Вздыхает, глядя на карман Вуйцика.) Хорош, хорош портсигарчик, что и говорить.

Вуйцик (вынул портсигар). Держите.

Кузьмин. То есть... как?

Вуйцик. На танцы пойдете – сгодится.

Кузьмин осторожно тянет руку к портсигару, Вуйцик тут же убирает его в сторону.

Кузьмин. Что такое?

Вуйцик. Мои дрова – ваш портсигар. Вместе с куревом.

Кузьмин. Да как же... без распоряжения не...

Вуйцик (опуская портсигар в карман). Ну, дело ваше.

Кузьмин. Стой. (С опаской глянул на входную дверь.) Давай. (Прячет портсигар в тулуп.) Ну, бери что унесешь. Тачку не дам.

Вуйцик. Тадек!

Кузьмин. Тихо ты!

Вуйцик открывает дверь – Тадеуша у склада нет.

Кузьмин. Закрой, закрой.

Вуйцик прикрывает дверь, собирает в охапку дрова.

Кузьмин (поглядывая в щелку двери). Быстрее. (Пропуская Вуйцика на выход.) Через клуб иди, там потише. И смотри в случае чего.

Вуйцик. Не робей, танцор. (Уходит.)

Кузьмин закрывает дверь, рассматривает портсигар. Черепанов появляется в дверях подсобки.

Черепанов. Сука.

Кузьмин дернулся, побледнел, обернулся.

Черепанов. Ну и сука же ты, Егорка.

Кузьмин. Ты... здесь?

Черепанов (идет к нему). Жизнь, говоришь, трудная? Штаны купить не на что?

Кузьмин. Ты чего, Матвей?

Черепанов. Я-то ничего. А ты, значит, за портсигар панской сволочи продался? Ну-ка дай сюда.

Кузьмин (отступая к поленнице). Чего дать?

Черепанов. Портсигар.

Кузьмин. Зачем?

Черепанов. Дай сюда, а нето я не посмотрю, что ты при винтаре. Враз на куски порву, гниду вражескую.

Кузьмин (трясясь от страха). Возьми.

Черепанов забирает портсигар. Кузьмин, улучив момент, хватает полено, замахивается. Черепанов тут же бьет его в челюсть. Кузьмин отлетает к поленнице, дрова засыпают его.

Черепанов (сплюнув). Шкура. (Выходит вон, хлопнув дверью.)

8.

Особое отделение Козельского лагеря. Комната допросов. Особисты возвышаются над Кузьминым, сидящим на стуле по центру. В руке одного из них портсигар Вуйцика.

Кузьмин. Не знаю. Не знаю, как вышло. Бес попутал не иначе (хочет перекреститься), вот вам... ой. Да чтоб они сгорели, эти поляки. Да я их, поганцев, ишо с двадцатых годов (и)гнорирую. Не погубите, товарищи. Заглажу, истинный крест загла...

1-й особист. Мы тебе не товарищи. Твои товарищи по 58-й статье³ в тайге лес валят.

Из коридора быстро входит Эхнер, склоняется над Кузьминым лицо в лицо.

Эхнер. Ну, что будем делать, враг трудового народа?

Кузьмин. Товарищ... ой. Господин... ой. Гражданин...

Эхнер. Пил?

Кузьмин. Как?

Эхнер. Водку пил, я спрашиваю?

Кузьмин. Ни-ни, ни в одном глазу. Позвольте искупить, гражданин Эхнер. Честным трудом, и все такое... (Плачет.)

Эхнер морщится от отвращения и отходит к столу, где лежат папиросы.

Кузьмин (вдруг без слез). А Черепанов давеча сам с ними политические беседы вел. Я ему: Матвей, ты же знаешь, что...

Эхнер. Заткнись.

Кузьмин (не расслышал). Как?

____________________

³Статья УК РСФСР того времени, предусматривающая ответственность за контрреволюционную деятельность.

Эхнер. Рот закрой.

Кузьмин. Ага.

Эхнер (закурил, выпустил кольцо дыма). Искупить, говоришь?

Кузьмин. Как на духу, искуплю. Довольны мною будете.

Эхнер. Ладно, поглядим. (Особистам.) Профилактика была?

2-й особист. Никак нет.

Эхнер. Почему?

1-й особист. Не успели.

Эхнер. Так проведите.

Кивнув, 1-й особист бьет Кузьмина в грудь ногой, и тот падает на пол вместе со стулом. 2-й особист наносит ему удар каблуком в пах. (Четкие отработанные действия.)

9.

За лагерным бараком. Бледная луна предвещает рассвет. Тадеуш и Вуйцик сидят плечом к плечу под дежурным освещением. Рядом с ними лежит блокнот Тадеуша.

Вуйцик. Не понимаю, как они живут в атмосфере подозрительности, доносительства, всеобщего страха? Ведь это же противоестественно, когда сестра дает обвинительные показания на брата, сын на отца, жена на мужа. И при этом все они имеют нахальство считать себя великим народом с великой культурой.

Тадеуш. Так оно и есть, между прочим.

Вуйцик. Что?

Тадеуш. Это великий народ.

Вуйцик. Чушь. Великий народ никогда бы не допустил осквернения святыни. Посмотри, во что они превратили монастырь. Волосы дыбом встают.

Тадеуш. Народ здесь не при чем.

Вуйцик. Вот как?

Тадеуш. Этот народ тянулся сюда со всех уголков страны. Рабочие, крестьяне, промышленники...

Вуйцик. Ну да, художники, философы, композиторы...

Тадеуш. Совершенно верно и ничего смешного.

Вуйцик. Да когда все это было.

Тадеуш. Неважно.Что влекло их в Оптину Пустынь? Что заставляло преодолевать расстояния в тысячи верст от родного дома? А русские писатели? Чехов, Толстой, Достоевский. Побывав здесь, они создавали произведения, которыми теперь зачитывается весь мир. Вот тебе и народ, вот тебе и культура. И не надо сваливать всё в одну кучу. Большевизм и Россия...

Вуйцик. Повторяешься.

Тадеуш. Возможно. Но не грех и повторить, если не доходит.

Вуйцик. Ну хорошо, я готов с тобой согласиться. Но из твоей логики следует, что весь народ обманут большевиками? Так что же это за народ, черт подери, если его так легко обмануть?

Тадеуш. Обмануть можно любой народ, и Германия тому наглядный пример. Но рано или поздно народ прозревает, хватается за голову, стыдится своего прошлого. Так будет и здесь, я уверен.

Вуйцик (короткая пауза). Удивительный ты человек, Тадек. Знаешь, моя приютская наставница Барбара Новак – добрейшей души старушка – говорила: «Когда тебя обижают, улыбнись в ответ, и обидчику станет совестно». Но ты даже ее переплюнул. Ты защищаешь своих недругов. Да если бы только недругов. Изуверов. (Кивнул на блокнот.) Даже стихи на их языке написал.

Тадеуш (резко). Перестань.

Вуйцик. Нет-нет, стихи хорошие, ничего не скажешь. Но ты же не Барбара Новак. Тебе-то уж сам бог велел не улыбаться, а ненавидеть.

Тадеуш. А Эве?

Вуйцик. При чем здесь Эва?

Тадеуш. Она переводит из русской литературы и будет делать это несмотря ни на что. Да разве только Эва. Вспомни случай с Генриком Щенкевичем.

Вуйцик. Помню. Вся редакция встала на уши.

Тадеуш. Но он мечтал поехать в Россию и добился своего. И привез материал...

Вуйцик (ирония). Ну да, об охоте на медведя. Сильный материал, ничего не скажешь.

Тадеуш. Не упрощай. Это была статья на тему российской истории.

Вуйцик. Лучше бы он написал о том, как разрушали церкви, стреляли в крестные ходы, а священнослужителей закапывали живьем в землю! Тоже – исторические факты.

Тадеуш. Те, кто это делал, рано или поздно ответят за свои злодеяния.

Вуйцик. Кто их призовет к ответу? Бог?

Тадеуш. Люди. В первую очередь.

Вуйцик. Какие люди? О чем ты? Вспомни здешние политические процессы. Эти люди поддерживали смертные приговоры. Расстрелять! Уничтожить! Как бешеных собак! Вот что они кричали с пеной у рта.

Тадеуш. Я сказал: рано или поздно.

Вуйцик. Значит, в будущем? Потомки осудят своих отцов? «Прозреют, схватятся за голову». Да никогда, это же ясно, как белый день. А ты меня и впрямь удивляешь. Такое ощущение, что тебя поместили в санаторий, а не в концлагерь. (Отвернулся.)

Тадеуш (пауза; убирая блокнот в карман). Ничего-то ты не понял, Адам. К сожалению.

Вуйцик (короткая пауза; с усмешкой). Хотя здесь и был санаторий. Аккурат до нас.

Тадеуш. Дом отдыха.

Вуйцик. Ну да, Дом отдыха. Говорят, на конвертах до сих пор такие печати шлепают. (С жестом.) Бум! и для тех, кто не в курсе, мы – отдыхающие. Кстати, ты написал домой?

Тадеуш. Написал, а ты?

Вуйцик. Разумеется. Хоть это разрешили, чёрт бы их изодрал. (Спохватился.) Да, меня заставили переписать.

Тадеуш. Не тебя одного.

Вуйцик. Заставили переписать, чтобы в письме не было ни слова о тебе.

Тадеуш. Вот как?

Вуйцик (кивнув). Я, конечно, намекнул, что мы с тобой вместе. Да так замаскировал намёк, что поймут ли в Гродно? (Короткая пауза.) Но чем же Эхнер тебя невзлюбил?

Тадеуш. Да бог его знает. (Поднимаясь.) Ладно, пойдем, пока не превратились в ледяные глыбы.

Крик: «Базиль!!!» В окне барака загорается свет. Пленные просыпаются. Дверь кладовой распахнута настежь. Среди разбросанной утвари болтается в петле Захарский. Один из пленных возится с веревкой.

Пленный. Нож! Скорее!

Тадеуш и Вуйцик бросаются в барак.

Пленный 3. Нет ножа.

Пленный 6. У меня есть. (Достал из матраса нож, передал через других.)

Пленный срезает веревку, Захарского выносят из кладовой.

Врач. Пустите! Ну пропустите же! (Щупает Захарскому запястье, смотрит зрачки.)

Вбегают Тадеуш и Вуйцик.

Тадеуш. Жив?!

Вуйцик. В санчасть! Быстро!

Врач. Поздно.

***

Затемнение...

Свет падает на Сталина, Молотова, Берию и Ворошилова.

Берия. Тосковал по дому, говорят.

Ворошилов. А по мне так – одной тварью меньше.

Молотов. И всё же, подобные ЧП недопустимы.

Сталин. Отпусти, Господь, ему этот грех. Не суди его, Всевышний.

Пауза. Общий хохот.

10.

Санчасть Козельского лагеря. МЕДСЕСТРА возится с окровавленной пятерней Шорникова.

Шорников. Пристрелю заразу и – на мясо для контингента.

Медсестра. Сами виноваты, Антип Савельич.

Шорников. Я?

Медсестра. А то кто ж? Разве можно на собаку замахиваться. Да еще на такую грозную, как наш Тузик. (Пауза. Отрезала бинт.) Ну вот и всё. (Смотрит на покрасневшую физиономию Шорникова.) Ой, опять у вас давление разыгралось. Давайте-ка я вам...

Шорников. Потом. (Оглянулся на вход; тискает Медсестру.)

Медсестра. Антип Савельич, вы что-о?..

Шорников. Ну-ну-ну-ну-ну. (Повалил ее на стол лицом вниз, задирает халат, спускает трусы.)

Медсестра. Антип Савельич, увидеть же могут.

Шорников. Молчи, дура.

Медсестра. Да нас с вами за это... Ох!..

Шорников рыкнул, запыхтел. Появляется Кузьмин. Медсестра, взвизгнув и опрокинув со стола склянки, убегает в соседнюю комнату.

Шорников (заправляясь). Что тебе здесь надо?

Кузьмин. Таблетку.

Шорников. Какую таблетку?

Кузьмин. От желудка.

Шорников. Сходи посрать и все пройдет.

Кузьмин развернулся уходить.

Шорников. Кузьмин! (Подошел к нему.) А ну – в глаза мне.

Кузьмин обернулся, посмотрел хитро, подло.

Шорников. О том, что здесь видел – молчок. Понял?

Кузьмин. А если нет?

Шорников. Осмелел?!

Кузьмин. Ну не всё же вам смелым-то быть.

Шорников. Ишь ты, блядь. Никак, стукачком заделался?! Ну так я тя живо просвятю. Не ты ли, пес драный, Эхнера оборотнем называл? А кто проявлял сочувствие к висельнику?

Кузьмин. Я... не проявлял.

Шорников. Не пизди. Кто мне говорил: надо похоронить его по-человечески? Чьи слова? Запомни, пикнуть не успеешь, как окажешься в кутузке. Ну, пшёл отсюда.

Кузьмин, пятясь, удаляется. Шорников щупает заболевший затылок, бросает взгляд на дверь, куда убежала Медсестра, достает из штанов мятую денежную купюру, кладет на стол и быстро выходит.

11.

Особое отделение Козельского лагеря. Кабинет Эхнера. Тадеуш и Эхнер сидят друг против друга. На столе – стопка писем в конвертах и часы Тадеуша. (Клетка с попугаем завешена тряпкой.)

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: