Хирург. Характер, талант, профессия 2 страница

При случайном повреждении сосуда большого калибра пациент может потерять почти всю свою кровь за несколько минут, а при ранении аорты счет пойдет уже на секунды. При этом хирургу нередко приходится действовать в очень сложной обстановке. Операционное поле залито кровью, электрический аспиратор не справляется, да к тому же его наконечник постоянно присасывается к различным органам, а поврежден­ный сосуд находится в глубине узкой раны, заполненной внутренностями. К тому же в распоряжении хирурга, как назло, не оказывается кровоостанавливающего зажима с нужной кривизной бранш, с удобным углом изгиба и, наконец, необходимой длины. Да, растеряться здесь есть от чего. К тому же способов остановки кровотечения существует несколько. Можно прижать кровоточащий сосуд пальцами или рукой, можно туго тампонировать кровоточащий участок, можно попросить ассистента пережать брюшную аорту кулаком или жгутом снаружи, наконец, можно попытаться наложить на кро­воточащий сосуд зажим.

Если хирург принял решение (пусть даже не самое лучшее), каким методом из этих он будет действовать, и успешно доведет его до конца, что порой бывает сделать очень, очень нелегко, то ему удастся справиться с тяжелым кровотечением. Нерешительный же хирург начинает метаться, без системы применяя то один, то другой, то третий способ остановки кровотечения, а кровотечение продолжается, и он проигрывает - теряет больного.

Конечно, все это не так просто. В подобной ситуации нужны и знания, и опыт, и умение быстро просчитывать в уме возможные варианты. Поэтому ниже я еще раз собираюсь специально вернуться к вопросу о кровотечениях. Однако полагаю, что из этого примера всем стало очевидно одно - нерешительный человек в большой хирургии опасен.

Настойчивость, стремление всеми силами довести поставленную цель до конца - черта столь же необходимая хирургу, как и решительность. Хорошо известно, что и самым опытным хирургам не всегда удаётся выполнить операцию по заранее намеченному радикальному плану. Причин тому разных может быть немало: наличие тяжелого спаечного процесса; прорастание злокачественной опухолью соседних органов или обнаружение нераспознанных заранее метастазов; непроходимость дистального сосудистого русла при попытке восстановить проходимость аорты, подвздошных или бедрен­ных сосудов; наличие неустранимой врожденной патологии внутренних органов; наконец, требование анестезиолога пре­кратить операцию в связи с возникшими серьезными осложне­ниями - вот далеко не полный перечень причин, заставляющих хирурга вполне обоснованно отказаться от выполнения радикальной операции.

В некоторых случаях оказывается возможным произвести больному хотя бы паллиативное вмешательство, к примеру такое, как обходной кишечный анастомоз, гастроэнтероанастомоз или симпатэктомию. В других - хирург вынужден прибегать к таким калечащим операциям, как, например, ампутация. Вместе с тем молодой или малоопытный хирург, не обладающий настойчивым характером, попав по ходу операции в сложную ситуацию, подчас сразу отказывается от продолжения операции, даже не сделав и одной серьезной попытки преодолеть возникшие трудности.

Признаюсь, и у меня в период хирургической молодости иногда возникало подобное желание, когда, войдя в брюшную полость, я обнаруживал там мощнейший спаечный процесс. Десерозировав, а то и вскрыв пару кишечных петель, я уже не думал о радикальной операции, а только мечтал благополучно выбраться из брюшной полости. Однако посте­пенно жизнь заставила меня быть более настойчивым. Прежде всего при невыполненной операции страдало собственное самолюбие, особенно, когда приходилось пасовать перед глазами своих товарищей. А один случай, который хорошо запомнился на всю жизнь, наглядно показал мне плоды настойчивости хирурга.

Однажды, когда я по ходу хирургического вмешательства заявил подошедшему старшему хирургу, что из-за спаек в брюшную полость войти просто невозможно, он сам включился в операцию. После довольно долгих и осторожных поисков ему удалось отыскать слабое место в, казалось бы, глухой обороне брюшины и на одном участке войти в свободную брюшную полость. А уж затем оказалось сравнительно нетрудным безопасно разделить спайки и подойти к нужному органу.

Конечно, мое самолюбие было жестоко уязвлено, но урок пошел впрок. Я не только увидел и сообразил, как в таких случаях нужно входить в брюшную полость, но, самое главное, понял, что если ты хочешь чего-то добиться в хирургии, как и в жизни, прежде всего нужно быть очень настойчивым человеком.

Однако не одно только самолюбие заставляет хирурга быть настойчивым. И во время операции прежде всего нужно думать о больном. Сколько раз мне приходилось прекращать операцию у онкологических больных из-за невозможности радикально удалить опухоль, но зато какое удовлетворение получаешь каждый раз, когда у казалось бы поначалу неоперабельного больного после нескольких настойчивых попыток вмешатель­ство все-таки удается выполнить радикально!

А вспомните, как трудно бывает хирургу потом встречаться и разговаривать с больным и его родственниками, если радикальная операция не удалась. Ладно, если это был онкологический больной. Близкие такого больного были заранее подготовлены и к худшему варианту, а самого больного ты обманываешь хотя бы с чистым сердцем. В других же случаях к объяснению хирурга родственники часто относятся весьма скептически и начинают думать, что у хирурга просто не хватило квалификации, чтобы выполнить намеченную операцию до конца. Следует заметить, что такое мнение нередко оказывается совсем не лишенным оснований. Если хирург часто отказывается от радикальных операций, его авторитет начинает быстро падать как в глазах сотрудников, так и больных, и их родственников.

В некоторых случаях активные действия хирурга пытается сдержать больной или они сдерживаются жалостью самого хирурга к сиюминутным страданиям больного. Например, поступает пострадавший с переломом костей конечности. Врач, поставив правильный диагноз, под местным обезболиванием осуществляет репозицию. Однако при рентгенологическом контроле оказывается, что она произведена плохо. Больной робко возражает, однако врач вновь выполняет репозицию. И опять неудача. Жалостливый врач под напором теперь уже потока возражений больного может сдаться и отложить новую коррекцию до утра, хотя ему хорошо известно, что чем больше времени пройдет от момента перелома, тем труднее бывает сопоставить отломки.

Вместе с тем, причины отказа от повторных репозиций могут быть и другие. Боязнь потерять свой авторитет в глазах больного может привести к тому, что врач кое-как сопоставив отломки оставил при этом серьезные огрехи, которые в дальнейшем могут привести к нарушению функции конечности. Он ошибочно полагает, что главное для его авторитета - это сейчас, в данный момент не дать больному усомниться в его мастерстве, а что уж будет потом, не так важно. Может быть, все образуется само собой, может быть, больной в дальнейшем сочтет, что после перелома возникшие нарушения все равно были неизбежны, а возможно, что врач собирается отсюда уезжать или больной переменит место жительства.

Увы, все эти надежды врача весьма эфемерны. Добрая слава лежит, а худая - далеко бежит. При таких мыслях и соответствущей работе через некоторое время, а оно, кстати, наступает довольно быстро, все, и коллеги, и больные уже знают, что к этому врачу попадать для лечения очень нежелательно.

Ни жалость, ни боязнь подорвать свой авторитет, ни желание врача пойти поспать, не должны останавливать его настойчи­вое стремление преодолеть все трудности и все-таки добиться максимально хорошего результата лечения.

Имеет ли настойчивость хирурга пределы? Конечно, да. Во-первых, упорство не должно переходить в упрямство, настой­чивость хирурга должна быть под контролем здравого смысла. Так, если у него при повторных репозициях возникла мысль об интерпозиции мягких тканей между отломками костей, он должен прекратить дальнейшие попытки репозиции и оставить пострадавшего до утра для уточнения диагноза и решения вопроса о необходимости оперативного лечения. Во-вторых, настойчивость, как и смелость, не должны превышать умения хирурга. Полагаю, что этот тезис не нуждается в дополнитель­ном разъяснении.

Смелость хирурга, конечно, несколько отличается от смелости каскадера, воздушного гимнаста или бойца спецназа. Если все они часто рискуют собственной жизнью, то хирург в первую очередь рискует жизнью своего пациента. Однако, поверьте мне, что для ответственного человека это немало, да и не так уж далеко одно от другого, как кажется с первого взгляда. Недаром говорят, что хирург умирает с каждым своим пациентом. Крайнее психическое и физическое напряжение во время большой операции; повторные визиты в клинику в неурочное время; бессонные ночи, когда в голове только мысли о том, как ты сделал что-то не так, и многократно обдумываешь то, каким образом следует устра­нять последствия своей оплошности; претензии со стороны род­ственников, упреки и выговоры начальства и другие менее зна­чительные неприятности, которые обычно сопутствуют неудаче хирурга - все это по плечу действительно смелому и сильному духом человеку, тому, кто знает, на что идет и не боится встретиться с подобными неприятностями.

В том случае, если смелости у хирурга не хватает, он ограничивает свой хирургический диапазон небольшими опера­циями у больных с низкой степенью риска. Можно ли осудить такого хирурга за отсутствие смелости? Да нет, конечно. Он просто мудрый человек. Смирил свое честолюбие или просто хорошо знает свой уровень и не стремится к сложным и расширенным операциям. А потому живет и спит спокойно, тяжелых осложнений у больных его контингента не бывает, да они и не умирают. К таким хирургам быстро приходит признание среди населения, да и медицинское начальство, далекое от хирургии, их жалует.

В нашей клинике многие годы успешно работал врач Ч. Он был неплохим хирургом и очень вежливым человеком. Кроме того, у него был поразительный нюх на больных с высоким риском. Не знаю, по каким признакам, он лучше любого современного исследовательского комплекса чувствовал, с каким пациентом обязательно будет что-то не так. Под любым предлогом он отказывался от участия в операции этого больного, а если его все-таки включали в операционный список, то в день операции он "заболевал" или не приходил на работу по другой причине. Все знали, что если уж Ч. начинает финтить, то во время операции у этого больного жди беды.

Я не мистик, но мне было очень жаль, когда такой чувствительный "барометр" перешел на работу заведующим хирургическим отделением самой престижной больницы нашего города. Тем более, что оперировать всех более-менее сложных больных, он и туда приглашал меня, а платили за операции там гроши. Слава Богу еще, что после операции в его отделении люди не умирали. Ч. знал, кто может умереть, и заранее переводил такого больного для операции в другую больницу.

Совсем другая жизнь у смелого хирурга. Он решительно идет на сложные и расширенные операции, оперирует больных с высокой степенью риска. Конечно, он получает за это непри­ятности полной мерой, но он берется за эти операции, поскольку другого выхода спасти больного нет. Для нагляд­ности приведу пример.

При лапаротомии оказалось, что у больного раком желудка опухоль прорастает в печень. Осторожный хирург немедленно признает такой случай неоперабельным и закончит на этом операцию. Формально такого хирурга никто ни в чем обвинить не сможет. У больного при столь распространенной опухоли даже при удачной операции шансов на продолжительную жизнь будет не слишком много. Тем не менее они есть. Больной же, которому во время операции ничего не было сделано, никакой надежды иметь не может. Он возможно и выпишется из стационара, но дома будет умирать довольно мучительной смертью. Смелый хирург пойдет на риск расширенной операции и произведет гастрэктомию с резекцией печени. Да, после такой операции много шансов потерять больного, но если операция и послеоперационный период пройдут успешно, человек будет жить.

Что получает смелый хирург в награду? Прежде всего жизнь спасенного им обреченного больного, во-вторых, признание коллег, а это высшая степень признания его как хирурга, в-третьих, самоуважение к себе.

Вместе с тем следует помнить, что подобная смелость может быть оправдана только у хирурга высокой квалификации. Если же смелость не подкреплена мастерством, а является следствием непомерного самомнения и крайнего легкомыслия недостаточно опытного хирурга, то это не смелость, а глупость и преступление. Нарушение железного закона хирургии "Смелость никогда не должна превышать умения" должно строго караться.

Естественно, что сразу встает вопрос, а как же и где можно набраться умения, не выполняя сложных операций. Но этот вопрос стоит только по отношению к советским хирургам. Во всех странах Европы, Америки и Азии, где мне пришлось побывать, государство не на словах, а на деле всесторонне защищает своих граждан. Такой защитой обеспечены и больные, подлежащие хирургическому вмешательству. Хирур­гическая операция - агрессия во имя здоровья, это великий акт, который осуществляет врач, облеченный высочайшим доверием и ответственностью. Может быть это звучит слишком патети­чески, но это действительно должно пониматься хирургом только так.

Какое медицинское и хирургическое образование получает хирург в США? После окончания средней школы (по амери­канскому - высшей школы) он учится 4 года в медицинском колледже, где получает общебиологическое и общемедицинское образование. Затем учится 4 года на медицинском факультете университета, где изучает клинические дисциплины и 1 год работает интерном в больнице, после чего получает диплом врача общего профиля.

Для того, чтобы стать специалистом в какой-то области, в том числе и в хирургии, он должен еще 5 лет работать в университетской клинике резидентом. Четыре года он учится, ежедневно участвуя в операциях в качестве ассистента у лучших хирургов. Только на 5-й год, став так называемым главным резидентом, он начинает самостоятельно выполнять сложные операции, да и то под наблюдением профессора. Таким образом, в США специалистом-хирургом человек становится только после 14-летнего медицинского образования, из которых 5 лет его индивидуально учили хирургии. Думаю, поэтому плохих хирургов там нет. В течение столь длительного пути люди, непригодные к будущей профессии, или сами уходят или их отчисляют.

Однако на этом образование специалиста не заканчивается. В дальнейшем, через разные промежутки времени каждый хирург систематически проходит курсы усовершенствования.

Эти курсы предусматривают строго индивидуальную подготов­ку для каждого специалиста. Интересно, что там никто не жалуется на слишком продолжительную подготовку и на то, что к самостоятельной хирургической работе врач приступает в возрасте 32 лет. Все это сделано в интересах больного. Любого пациента должен оперировать не только мастер своего дела, но и человек зрелого возраста.

Не буду подробно останавливаться на недостатках нашего высшего образования, отмечу лишь главное - мизерное число часов, отводимых программой на основные клинические дис­циплины. Даже в программе субординатуры у студентов постоянно крадут часы на изучение предметов, не имеющих отношения к хирургии. Год субординатуры, да год интернатуры и вот уже наш хирург обретает все права. А ведь не секрет, что кое-где даже некоторым студентам 4 и 5 курса (пусть активным кружковцам) доверяется выполнение таких опера­ций, как аппендэктомия, а для субординатора-хирурга это является обязательным согласно учебной программе. Разве в результате такого отношения к своей специальности будущий хирург сможет испытывать должное уважение к любой хирургической операции, как к великому акту агрессивного вмешательства человека в дела Природы или Творца - как кому угодно! При этом он начинает утрачивать и уважение к правам человека. Наконец, где же здесь государственная защита наших граждан от неопытных хирургов?

Я отчетливо представляю себе, что эти мои высказывания не вызовут одобрения со стороны большинства молодых хирургов, которые желают во что бы то ни стало больше оперировать. Но ведь если речь идет об операции, которой должен подвергнуться сам хирург, он почему-то просит оперировать его кого-то из наиболее опытных хирургов, а совсем не субординатора. Ну что ж, тут я ничего не могу поделать, поскольку это типичный результат работы нашей системы воспитания молодых людей.

После окончания интернатуры дальнейшее образование нашего молодого хирурга зависит только от него самого. Как быстро он сумеет попасть на курс усовершенствования и насколько этот курс для него пройдет успешно. Немногим счастливчикам удается закончить 2-годичную ординатуру (раньше она была 3-годичной), и это уже считается верхом хирургического образования. Часто после ординатуры врач получает должность заведующего отделения и принимается сам учить других.

И тем не менее в нашей стране встречаются высокопрофес­сиональные хирурги. Путь их становления куда труднее аме­риканского. Он залит потом хирурга и кровью пациентов. Как ни тяжело в этом признаваться, увы, это действительно так.

Мы, естественно, сразу не сможем намного улучшить суще­ствующую официальную подготовку хирургов. Поэтому все хи­рургическое образование в первую очередь зависит от самой личности хирурга, от того, насколько упорно он будет стремиться повысить свой профессиональный уровень. Причем это нужно делать большим потом и максимально малой кровью.

Конечно, постоянно совершенствоваться в профессиональном отношении необходимо врачу любой специальности, но я полагаю, что один малокомпетентный хирург может принести больному столько вреда, сколько не принесет и добрый десяток некомпетентных врачей менее агрессивных специальностей. Реальный путь непрерывного повышения квалификации хирурга я попытаюсь наметить в другом разделе книги.

Выдержка - умение держать свои эмоции в железной узде и разумно управлять ими - одно из важнейших качеств характера хирурга. Сегодня в нашей стране даже практически здоровых людей, желающих и умеющих сдерживать себя, стало явно недостаточно. Болезнь дополнительно обременяет психику человека, и без того перегруженную условиями современной жизни. К врачу попадают люди, отстоявшие после тяжелого рабочего дня очереди в магазинах, поконфликтовавшие в семье, только что отсидевшие очередь в поликлинике. Раздраженный всем этим больной нередко переносит свое недовольство и на­копившуюся агрессию на врача. Но ведь и врач не святой человек, ничто человеческое ему не чуждо, он такая же жертва современного общества. Представьте себе, какая начнется свара, если врач в ответ на обидные слова больного не сумеет сдержать свои эмоции!

Мне кажется, что врачу легче будет обуздать свои чувства, если он отчетливо будет представлять себе, что зарплата ему идет в основном именно за то, что он умеет сдержать себя и мягко погасить отрицательные эмоции своих пациентов. В самом деле, плох тот врач, после общения с которым больному не становится легче. В условиях дефицита медикаментов и прочих лечебных средств, невозможности соблюдать необходи­мую диету, доброе слово врача иногда оказывается единствен­ным и, нередко, сильным лечебным фактором.

Нагрузки, падающие на нервную систему активного хирурга, наверное нужно считать одними из самых значительных. Во-первых, контингент граждан, пострадавших в пьяных драках и других происшествиях, в основном, уже сам по себе представляет не лучшую часть человечества. Общение с подобными больными персоналу радости не приносит. Посту­пивший может попытаться устроить дебош и в больнице. Известны случаи, когда хирург, как самый ответственный и смелый из присутствующих человек, чтобы защитить больных, персонал и себя до прибытия милиции, вынужден был вступать в рукопашный бой с дебоширом. А после выигранного сражения его же и оперировал. Представьте себе, как трудно хирургу преодолеть свое негативное отношение к оперируемому, особенно если в сражении пострадало достоинство хирурга, он сам или его одежда.

Много лет назад во время моего дежурства в приемное отделение поступил двадцатилетний пьяный парень, который только что совершил попытку самоубийства, нанеся себе опасной бритвой глубокий порез шеи. Ворвавшись в хирурги­ческое отделение, окровавленный и страшный громила, размахивая бритвой, кричал, гнусно ругался и угрожал зарезать каждого, кто подойдет к нему. Разбуженные больные испуганно выглядывали из палат. Медицинский пост разбежал­ся. Вызванная милиция приехать не спешила.

Тем временем бесчинство продолжалось, и хулиган напра­вился к операционной, где в это время шла операция. Поскольку настойчивые уговоры, которые мы вели издали, его только подогревали, пришлось прибегнуть к физическому воздействию. Вступать в единоборство с пьяным, вооруженным бритвой человеком, мне было, конечно, неприятно и страшно. Но я был ответственным хирургом и у меня не оставалось другого выхода. Только вообразите себе, как бы я выглядел в глазах больных и персонала, если бы позволил хулигану ворваться в операционную и устроить разгром еще и там.

Опыт службы в разведке во время Отечественной войны помог мне довольно быстро обезоружить его и с помощью подбежавших сестры и санитарки связать полотенцами. Я при этом тоже несколько пострадал: рука оказалась порезана, одежда порвана и сильно перепачкана кровью. Естественно, поэтому, никакого чувства милосердия к хулигану я не испытывал. К счастью, в операционной был другой хирург, который прооперировал меня, а затем и хулигана. В противном случае, его пришлось бы оперировать мне, а в тот момент я, к большому сожалению, не был уверен, что воспользовался бы анестезией и что руки бы у меня не дрожали.

Во-вторых, иногда неподобающим образом ведут себя и родственники больного. Обычно умные и культурные родствен­ники, действительно заботящиеся о больном, являются первы­ми и очень полезными помощниками врача, они действуют в полном согласии с ним и под его руководством. Но встречаются родственники и другого типа. Эти требуют от хирурга гарантий полного успеха операции или вообще не соглашаются на операцию, хотя сам больной такое согласие дал. Хирург в подобных случаях попадает в весьма сложную ситуацию. Особенно это касается тех больных, для которых операция - единственный путь к спасению. Формально, в том случае, когда больной человек совершеннолетний и над ним не установлена официальная опека, достаточно только его собственного согласия на операцию. Согласия родственников не требуется. Но ведь если больной после операции погибнет или у него возникнут серьезные осложнения, такие родственники обязательно будут жаловаться или даже попытаются возбудить против хирурга уголовное дело.

Как следует поступать в подобных случаях? Прежде всего вами должна быть правильно оформлена история болезни. В клиническом заключении ее необходимо четко обосновать показания к операции и прямо указать на ее необходимость, несмотря на достаточно большой риск хирургического вмеша­тельства. Далее следует написать, что больной на операцию согласен, а родственники против операции возражают по таким-то причинам. Согласие больного на операцию записы­вают отдельно за подписью больного. Мне представляется правильной следующая формула согласия: "О характере вмешательства и его риске врачом я информирован. На операцию согласен. Несогласие родственников на операцию мне известно".

Однако это все-таки только формальная сторона дела. К сожалению, во многих случаях от последующих жалоб род­ственников она не спасет. Поэтому, кроме вас, с родственни­ками должен побеседовать обязательно в вашем присутствии заведующий отделением или другой опытный врач, обладаю­щий даром убеждения. В некоторых случаях целесообразно бывает собрать на беседу всех ближайших родственников, деликатно посоветовавшись по составу приглашенных с больным. Конечно это сложная и неприятная процедура, но успешно проведенная, она может избавить вас в дальнейшем от многих больших неприятностей.

Низкая культура некоторых посетителей, навещающих род­ственников в хирургическом отделении в грязной обуви или одежде, да еще ссылающихся при этом на свое пролетарское происхождение, пытающихся проникнуть в операционную или реанимационное отделение, нарушающих режим больницы неурочным посещением, распитием спиртных напитков или еще каким-либо другим путем, подчас приводит к конфликту их с медицинским персоналом.

Во время работы в больнице N 2 Комсомольска-на-Амуре, я, как заведующий отделением, каждый воскресный вечер приходил на обход. Однажды, когда я, закончив осмотр больных, собрался уже уходить, дежурная сестра сказала мне, что, несмотря на объявленный карантин, один посетитель пролез через окошко для передач и отказывается выйти. Я пошел в комнату для посетителей и застал там нарушителя, курящего вместе с больным.

Прежде всего я выяснил, к кому он пришел (Кстати, этот прием всегда полезный. С его помощью появляется серьезная зацепка, чтобы в дальнейшем можно было установить личность нарушителя. Человек уже становится не безымянным, а определенным гражданином, несущим ответственность за свои поступки). Затем, объяснив ситуацию, вежливо попросил его уйти. В ответ он начал ругаться и оскорблять меня. Я наступал на него, постепенно тесня к выходу, а, когда мы достигли двери, открыл ее и, слегка вытолкнув его, попросил толпившихся перед дверью посетителей придержать нарушителя. Они ловко подхватили его под руки, но он не менее ловко сильно ударил меня ногой и побежал вниз по лестнице. Я за ним. Схватил его за полу пальто, пытаясь удержать, но он сумел вырваться и исчез. Пока я держал его за пальто, дежурный врач-терапевт, поспешившая мне на помощь, успела сорвать с него шапку. Это вещественное доказательство и выясненная фамилия больной, которую он навещал, позволили милиции быстро найти сбежавшего. Им оказался гражданин, только что освободив­шийся из мест заключения и навестивший свою жену. Накануне он проломил ей череп ударом электроплитки.

Эти жуткие истории я привожу здесь не для того, чтобы призывать к "вооруженным конфликтам" с больными или их родственниками или покрасоваться собственным геройством. Любой конфликт хирург должен суметь погасить мирными средствами. Выдержка никогда не должна ему изменять. Слава Богу, что за всю свою хирургическую работу мне пришлось только дважды вступать в "военные действия", хотя поведение больных и их родственников иногда бывало таким, что сдерживаться приходилось с великим трудом.

Более 20 лет назад я оперировал больную Б. по поводу рака средней трети пищевода. После удачно проведенного первого этапа операции по методу Добромыслова-Торека, во время которой ей вместе с опухолью был удален пищевод, больная была выписана домой, а через 8 месяцев поступила для выполнения 2-го этапа - создания искусственного пищевода. Операция создания пищевода из тонкой кишки поначалу проходила также успешно, но затем у больной сформировался небольшой наружный свищ на месте анастомоза кишки с пищеводом. Я еще трижды оперировал больную, пытаясь различными способами ликвидировать свищ, но он каждый раз рецидировал.

Терпение больной кончилось. Она пришла ко мне в кабинет и очень раздраженно стала упрекать меня в том, что я оперировал ее не по показаниям и искалечил. При этом в выражениях не стеснялась. Признаюсь, у меня возникло сильное искушение показать ей результат патогистологического исследования удаленной опухоли пищевода и вступить в полемику на ее же уровне. Дело в том, что тогда эта операция считалась достаточно сложной и не так уж часто заканчивалась успешно, тем более что сил и времени на операцию и выхаживание этой больной мне лично пришлось потратить немало. Однако я все-таки сдержался, строго поговорил с ней и сумел поставить на место. Четвертая операция оказалась успешной. А совсем недавно больная была продемонстрирова­на на хирургическом обществе, в качестве примера хорошего отдаленного результата. После заседания общества она подошла ко мне и извинилась.

Третье обстоятельство заключается в том, что нервная система хирурга страдает не только в общении с некоторыми больными и их родственниками. Серьезные нервные перегрузки хирург постоянно испытывает во время выполнения сложных оперативных вмешательств. Они связаны и с напряженной работой в условиях сложных, измененных самим патологичес­ким процессом анатомических соотношений кровеносных сосу­дов, нервов и других важных органов. Опасность случайно повредить эти органы, получить массивное, трудно останавли­ваемое кровотечение, пересечь нерв, с последующими необра­тимыми осложнениями и т. п. заставляет хирурга нервничать. Неполадки с наркозом, переливанием крови, искусственным кровообращением или гипотермией, это также серьезные источники накопления у хирурга отрицательных эмоций. А какое раздражение у хирурга справедливо вызывают некаче­ственный хирургический инструментарий, нитки, рвущиеся именно в момент перевязки с таким трудом захваченного кровоточащего сосуда, несрабатывающие сшивающие аппара­ты, спонтанно расстегивающиеся зажимы и другие технические неполадки.

Очень трудно сдержаться хирургу, когда ассистенты плохо помогают ему; когда операционная сестра не подает вовремя нужный инструмент или необходимый инструмент вообще отсутствует, его забыли простерилизовать; когда не хватает расходного материала, атравматических игл или медикамен­тов; когда плохо ^освещено операционное поле. Да мало ли других неприятностей у хирурга встречается по ходу большой операции.

Хирурги по-разному реагируют на эти неприятности. Наименее стойкие заводятся сразу уже от первой мелочи и возбуждение не проходит у них до конца операции. Другим нужно получить целый "пакет" неприятностей, чтобы потерять равновесие. Третьи, отреагировав на неприятность, быстро приходят в норму до следующей неприятности. Наконец, встречаются хирурги, которых никакими неприятностями вывести из равновесия невозможно. Наверное, последний вариант представляет собой идеальный тип хирурга, если только его невозмутимость не является следствием полного равнодушия к своему делу и судьбе больного.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: