Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Что такое обломовщина?




Проклятие, что обрекло Обломова на смерть, а Лаврецкого на бессчастье, названо самим героем Гончарова — «обломовщиной». Это «ядовитое» слово, найденное Штольцем для обличения Обломова (с целью его пробуждения), герой в сцене разрыва с Ольгой использует уже для самообличения. Последнее выглядит некоторой психологической натяжкой, но перед нами еще одно, дополнительное подтверждение настойчивости Гончарова во внедрении именно этого понятия в сознание своего читателя (в конце жизни романист, правда, упрекал себя за излишнюю «сознательность» в выявлении ведущего мотива).

Понятие «обломовщина» многомерно и трактовалось, естественно, по-разному: в социальных категориях (порождение определенного общественного порядка), в национальных (проявление веками сложившейся ментальности), общечеловеческих (исконная примета некоторых натур)... Все аспекты понятия взаимосвязаны и только в совокупности соотносятся со смыслом, что несет великий роман.

Любопытны сдвиги в восприятии гончаровского открытия на протяжении почти ста пятидесяти лет. В момент публикации «Обломова» явно превалировала социальная трактовка, высказанная с очевидным блеском в статье Н. А. Добролюбова «Что такое обломовщина?». Критик, естественно, опирался, прежде всего, на первую часть

350

«Обломова», являющую собой «роман отрицания». Хотя Гончаров и был недоволен именно этой частью, он хвалил статью Добролюбова и далеко не только потому, что она была практически первой и высоко оценивала роман. Накануне отмены крепостного права, по словам современника, обществу «нужно было яркое воплощение нашей апатии, нужна была кличка для обозначения нашей дореформенной косности»155. И статья Добролюбова отвечала настроению времени, что, безусловно, понял и оценил сам Гончаров.

Но одновременно в других отзывах на публикацию «Обломова» были высказаны, хотя почти не услышаны, суждения об обломовщине как явлении значительно более широком, чем воплощение пороков крепостнической эпохи. Эти мнения базировались преимущественно на трех последующих частях «Обломова», где в центре оказывалась психология личности, а социальные аспекты были значительно ослаблены156. Д. Писарев в рецензии 1859 года оценил обломовщину как «явление общечеловеческое»: «Автор задумал проследить мертвящее, губительное влияние, которое оказывает на человека умственная апатия, усыпление, овладевающее мало-помалу всеми силами души, охватывающее и сковывающее собою все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства». Причины подобной апатии разнообразны, развитию ее способствуют, к примеру, «и славянская природа и жизнь нашего общества», но везде и всегда «в ней играет главную роль страшный вопрос: «Зачем жить? К чему трудиться?»157. Эта вечная болезнь взыскующего духа, — замечал критик, — сегодня является у сильных людей как байронизм, у слабых как обломовщина. А. В. Дружининым всемирный масштаб гончаровского обобщения, казалось бы, тоже был оценен: из-за того, что обломовщина «развилась и живет у нас с необыкновенной силой, еще не следует думать, чтобы обломовщина принадлежала одной России...». Обломовы были представлены подобием мудрых отшельников, сознательно избравших эскапизм: «По лицу всего света рассеяны многочисленные братья Ильи Ильича, то есть люди, не подготовленные к практической жизни, мирно укрывшиеся от столкновения с ней и не кидающие своей нравственной дремоты за мир волнений, к которым они не способны». Но для главного своего тезиса — об амбивалентном, а не чисто негативном существе обломовщины («она в слишком обширном развитии вещь нестерпимая, но к свободному и умеренному ее проявлению не за что относиться с враждой») — критик привлекал уже опыт не всего человечества, а избранных «молодых стран», еще

351

точнее — России. Так что по сути дела обломовщина рассматривалась Дружининым как явление национальное и уже поэтому особо нуждающееся в продуманной, не односторонней оценке: «Русская обломовщина так, как она уловлена г. Гончаровым, во многом возбуждает наше негодование, но мы не признаем ее плодом гнилости и растления. В том-то и заслуга романиста, что он крепко сцепил все корни обломовщины с почвой народной жизни и поэзии — проявил нам ее мирные и незлобные стороны, не скрыв ни одного из ее недостатков»158. Сам Дружинин писал более не о недостатках, а о «мирных и незлобивых» приметах патриархальной России, еще не тронутой городской цивилизацией. И беззащитной ребячливости обломовца отдавалось предпочтение перед взрослой расчетливостью европейца.

Движение истории, обнаруживавшее неминуемость исчезновения феодальной России, все более склоняло критиков к дискуссии о национальной и общечеловеческой сущности обломовщины, что и выявил юбилейный 1912 год (первый и последний гончаровский юбилей в дореволюционной России). В оценке обломовщины как национального явления возобладал не дружининский, а резко самокритичный подход. «Теперь, по истечении пятидесяти лет, стало, наконец, более или менее ясно, что есть дефект в волевой функции нашей национальной психологии, препятствующий нам выработать определенные, стойкие, отвечающие духу и потребностям времени формы общественного творчества», — делал вывод Д. Н. Овсянико-Куликовский159. В одной из газетных статей, к примеру, так расшифровывался этот дефект: «Энергия проявляется вспышками, но нет уменья к систематическому, упорному и последовательному применению сил... трезвое дело продолжает разбиваться возвышенными разговорами»160. Но тот же Овсянико-Куликовский утверждал, тем не менее, что «разные виды обломовщины пошли на убыль, некоторые из них совсем исчезли, — и мы хотя порывисто и неровно, но все-таки подвигаемся вперед к национальному оздоровлению»161.

В юбилейных материалах и предреволюционных публикациях (в целом) еще более настоятельно подчеркивались те вечные приметы человеческой натуры, что были уловлены в понятии «обломовщина»: «...боязнь жизни, страх перед переменами, превалирование мечтательности над активностью, стремление не действовать, не поступать, не нести на себе ответственности...»162. Образ Обломова именно на этом витке своего бытования стал признаваться столь же многомерным, вековечным, неувядаемым, как Гамлет, Дон Кихот, Дон Жуан... а

352

понятие обломовщины — столь же широким и открытым свободной интерпретации, как гамлетизм, донкихотство, донжуанство... Таким образом, восторжествовала справедливость, так как Гончаров ориентировался в своей романистике на эти великие образцы163. Признание особого качества реализма Гончарова (рядом с другими русскими писателями) привело Д. С. Мережковского к заявлению о «непроизвольном, глубоко реальном символизме Гончарова», а об обломовщине как «громадном идейном обобщении целой стороны русской жизни»164. Вл. Соловьев увидел в Обломове «всероссийский тип», «равного которому по широте мы не находим ни у одного из русских писателей»165.

Если в советском литературоведении было абсолютизировано мнение Добролюбова, то в немногочисленных исследованиях на Западе в 40—60-е годы понятие обломовщины рассматривалось преимущественно в этико-психологических категориях. Ф. Д. Рив (1956) противопоставил добролюбовской трактовке ту, что сложилась в русской критике начала XX века, суть которой ученый выразил так: «Обломовщина — не только психологический консерватизм, бегство от реальности, но и комплекс невзросления с соответствующей идеализацией инфантилизма, но и знак восточного фатализма. Обломов не хочет быть... участником исторического процесса, он отражает настроение многих русских, которые думают, что личное вторжение в течение событий бесполезно и даже глупо». Сам автор статьи смотрел на роман Гончарова с высоты мирового опыта и глазами западного человека: «Нам дано узнать все об Обломове в качестве аспекта нас самих, развернутого в целое повествование, и мы находим этот аспект, безусловно, нетерпимым. Позиция Обломова обрекает его на поражение. Он разрушает себя как человека, теряет свое достоинство. Он стоит последним в ряду, если хотите, людей, полностью отчужденных от общества, которые не знают общественных обязанностей и не выполняют социальных функций (или не нуждаются в них)»166.

В Советском Союзе в годы хрущевской оттепели и вослед ей (70—80-е годы) тоже делались попытки оспорить революционно-демократическую точку зрения (в частности, с опорой на ее оппонента А. В. Дружинина). В отказе Обломова от какого-либо деяния вычитывалась пассивная оппозиция «скверной действительности»: «За бездействием Обломова видится... не только природная лень, воспитанное с детства иждивенчество, но и апатия — итог разочарования умного и честного человека в самой возможности настоящей деятельности»167.

353

Так гончаровское обобщение проясняло и оправдывало позицию неучастия, что заняла в те годы оппозиционно настроенная интеллигенция, не нашедшая в себе сил уйти в диссидентство. В книге писателя Ю. Лощица «Гончаров» (1977) с ее резким неприятием добролюбовской критики и с ее идеей «мифологического реализма» («Обломов» — «большая сказка») пересматривалась заодно вся гончаровская историософия: покой неподвижности у автора выглядел предпочтительнее суетного Прогресса. Резкость критики «штольцевщины» имела своим итогом представление обломовщины как чуть ли не блага в контексте национальной русской судьбы. (В постсоветское время именно эта точка зрения получила поддержку в среде националистически настроенных публицистов.)

В последние десятилетия на Западе (с появлением нескольких солидных монографий о писателе, которые неоднократно здесь цитировались) утвердился подход к «Обломову» как сочинению с глубинным философско-этическим содержанием. Вс. Сечкарев полагает, что к финалу романа «метафизическая его сущность выявляется так мощно, что любые социальные заключения оказываются ей соподчиненными». В обломовщине автор видит жизненную философию, сознательно отвергающую всякую активность, отрицающую цену жизни как таковой и отбрасывающую все ее требования. В обломовщине есть определенное сходство с буддизмом: обе философии разделяют уважение к пассивному созерцанию, а размышления героя о существе покоя, которого он достиг, являются вариацией идеи Нирваны. В любом случае, — пишет Сечкарев, — «подобная философия, безусловно, не может быть оправдана с христианской точки зрения. Христианство не может принять такой вариант квиетизма, потому что он исключает возможность для человека уподобляться образу Божию»168. (Это ответ авторам, увидевшим в Обломове христианского героя.)

Контекст последнего российского десятилетия (перестройка и постперестройка) выявился в работе В. Кантора, открывающейся эпиграфом из Н. Г. Чернышевского: «Мы до сих пор все еще дремлем от слишком долгого навыка к сну». Автор рассматривает героя Гончарова в качестве «одного из архетипов русской культуры, который, разумеется, не может быть исчерпан ни временем, ни социальной средой»169. «Долгий навык ко сну» предопределил поражение героя в его борьбе с самим собой, со своей обломовской сущностью (он отказался от любви, а значит и от самой жизни). Статья обнаруживает

354

культурологическую актуальность классического романа, содержащего в судьбе героя предостережение всей нации. Подобная трактовка прямо соотносится с ситуацией очередного, может быть, и последнего шанса, открывшегося перед Россией в постсоветский период: преодолев «долгий навык ко сну», проявив усилие в самопробуждении, избежать поражения, которое способно обернуться новой трагедией для многострадальной страны.

В продолжение размышлений об Обломове как архетипе русской культуры (шире — цивилизации) стоит еще раз вернуться к мысли об особом психологическом комплексе невзросления, которая развивалась выше в этой главе. Два ключевых понятия гончаровского мира — «просвещение» и «совершеннолетие» (как синоним состоявшегося возмужания) — оказываются органически связаны в высказывании И. Канта: «Просвещение — это выход человека из состояния своего несовершеннолетия.Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого... Имей мужество пользоваться собственным умом! — таков, следовательно, девиз Просвещения»170. Первым признаком завершившегося взросления, по Канту, становится независимость от авторитета, готовность к самостоятельному действию. Гончаровское понимание «непросвещенности», обрекающей человека на пребывание в состоянии старческого детства, раскрывается в постоянной демонстрации неспособности Обломова на практике пользоваться «своим умом», то есть действовать без опоры на чей-либо авторитет и чужую волю.

Воспитание Обломова в самой широкой, но все же возможной интерпретации может быть воспринято как историческое воспитание нации в условиях несвободы, более того, насильственного подавления личностного начала. В итоге природные задатки народа были скованы, страх перед жизнью исключал рождение инициативы. А. И. Герцен в статье 1847 года писал о национальной психологии в тех самых категориях, которые демонстрировал Гончаров в обломовщине как обобщении примет русского менталитета: «Лень и привычка — два несокрушимые столба, на которых покоится авторитет. Авторитет представляет, собственно, опеку над недорослем, лень у людей так велика, что они охотно сознают себя несовершеннолетними или безумными, лишь бы их взяли под опеку и дали б им досуг есть или умереть с голоду, а главное не думать и заниматься вздором». Понятие — оставаться «недорослем» — синонимично пребыванию в затянувшемся

355

на всю жизнь подростковом состоянии. Герцен рассуждает о предпочтительности для недоросля «внешнего авторитета» («человек сделал скверный поступок — его пожурили, наказали, и он квит, будто и не делал своего поступка, он бросился на колени, он попросил прощения — его, может, и простят») перед одиноким самостоянием в жизни, «когда человек оставлен на самого себя: его мучит унижение, что он отрекся от разума, что он стал ниже своего сознания, ему предстоит труд примириться с собой не слезливым раскаянием, а мужественной победой над слабостью». Но победы эти не легки... А недоросль не способен на долговременное усилие: поэтому обычно на смену одному авторитету в его жизни приходит другой171. Рассуждения Герцена в статье, созданной в период написания «Сна Обломова», — очередное свидетельство единой направленности мысли двух трезвых наблюдателей «обломовской России».

Гончаровский призыв, прозвучавший в «Обломове», — выйти из состояния «невзросления» через устремленность к Прогрессу и Просвещению — был обращен к Будущему русской нации. Но за полтора века трагических потрясений этот призыв так практически и не смог реализоваться: инфантилизм по-прежнему остается влиятельной чертой национальной русской психологии. В эпоху большевистского правления еще более усугубилось давление власти на личность россиянина, казалось бы, и ранее (в сравнении с Европой) абсолютно подчиненную государству и не познавшую воздуха свободы172. Большевистских правителей абсолютно устраивала доставшаяся им по наследству готовность народа избежать испытания свободой, подчинившись авторитету. В итоге семидесяти лет жестоких репрессий страх парализовал инициативную волю, отвратив массу народа от испытаний творческим усердием.

«Переростковое состояние, с упущенным моментом взросления» — так расшифровывал Мераб Мамардашвили в годы перестройки «инфантилизм» в качестве категории советской ментальности. В России конца XX века именно «упущенный момент взросления», что обрекает людей на иждивенчество (общественное и моральное), виделся философу препятствием для вхождения страны в мировую цивилизацию. В инфантилизме «нет способности (или культуры) практикуемой сложности. Нет форм, которыми люди владели бы и которыми их собственные состояния доводились бы до ясного и полного выражения своей природы и возможности и оказывались бы историческим событием, поступком». По мнению Мамардашвили, только в

356

творческом и ответственном труде совершается подлинное (по Канту) Просвещение, преодолевается порочное иждивенчество: «Работа вообще — взрослое дело. Неработающий, в этом смысле, — ребенок, он инфантилен». Изживается этот порок лишь в условиях свободы, поскольку свобода — «это не просто эмоции и своеволие, это взрослое состояние. Нужно стать взрослым, ибо только взрослый может быть независимым, а не ребенок»173.

Гончаровское открытие — «обломовщина» (в его социальной интерпретации) помогло русской общественности в 60-е годы прошлого века осознать пороки прошлого и решиться отринуть негативное наследие. В наши дни оно в категориях менталитетных достойно включения в число таких понятий, которыми оперирует не одна литературная критика174, но и газетно-журнальная публицистика, всерьез озабоченная Миссией Возрождения страны.

1 Анненский И. Книги отражений (Литературные памятники). М., 1979. С. 265. (Статья «Гончаров и его Обломов».)

2 Литературный архив. Материалы по истории литературы и общественного движения. М. — Л., 1961. Т. 6. С. 85.

3 Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Л., 1973. С. 128.

4 Гончаров И. А. Необыкновенная история (Истинные события) // Сборник Российской Публичной библиотеки. Т. 2. Материалы и исследования. Вып. 1. Пгд, 1924. С. 10—11. Далее «Необыкновенная история» цитируется по этому изданию.

5 Цит. по: Гейро Л. С. История создания и публикации романа «Обломов» // И. А. Гончаров. Обломов. Роман в четырех частях (Литературные памятники), издание подготовила Л. С. Гейро. Л., 1987. С. 554. Далее текст романа цитируется

468

по этому изданию.

6 Там же. С. 530.

7 См.: Страхов В. И. О творческом процессе И. А. Гончарова (Работа над «Сном Обломова») // Уч. зап. Саратовского пед. ин-та, 1957. Вып. 29. С. 185—214.

8 Необыкновенная история. С. 131.

9 Об этом см.: Краснощекова Е. А. Критическое наследие И. А. Гончарова // Гончаров-критик. М., 1981. С. 18—20.

10 Турбин В. Н. Герои Гоголя. М., 1983. С. 124—125.

11 Гоголь Н. В. Собр. худ. произв.: В 5 т. М., 1959. Т. 5. С. 223. Далее цитирую по этому изданию с указанием страниц в тексте.

12 Энгельгардт Б. М. Неизданная повесть И. А. Гончарова «Лихая болесть» // Звезда, 1936. № 1. С. 233.

13 Фельетоны сороковых годов. М. — Л., 1930. С. 25. Далее очерк цитирую по этому изданию. Ю. Г. Оксман («Неизвестные фельетоны Гончарова» в этом издании) увидел в женихе предтечу учителя Козлова из «Обрыва». «Как ты не понял одного из колоссальных героев древности — Лукулла, ты, понявший Платона, божественного Омира, пышного Виргилия?» — восклицает в письме «столичный друг» (65).

14 И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С. 239

15 Гейро Л. С. Указ. соч. С. 579.

16 Цейтлин А. Г. Материалы к «Обломову». Краткий комментарий // Гончаров И. А. Обломов. Харьков, 1927. С. 536.

17 Страхов В. И. Указ. соч. С. 185—214.

18 М. Е. Салтыков-Щедрин писал о начальных страницах: «Прочел „Обломова“ и, по правде сказать, обломал об него все свои умственные способности. Сколько маку он туда напустил! Даже вспомнить страшно, что это только день первый! и что таким образом можно проспать 365 дней!.. Что за ненужное развитие Загоскина! Что за избитость форм и приемов!» (Собр. соч.: В 20 т. М., 1975. Т. 18. Кн. 1. С. 209).

19 Манн Ю. Поэтика Гоголя. М., 1978. С. 279.

20 Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. М. — Л., 1962. Т. 4. С. 31. Далее цитирую по этому изданию. О статье «Что такое обломовщина?» см.: Краснощекова Е. А. «Обломов» И. А. Гончарова. М., 1970. С. 23—25.

21 Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. М., 1950. С. 392.

22 Бухаркин П. Е. «Образ мира, в слове явленный» (Стилистические проблемы «Обломова») // От Пушкина до Белого. Проблемы поэтики русского реализма XIX — начала XX века. СПб., 1992. С. 124, 126.

23 Майков А. Н. Избр. произв. (Библиотека поэта). Л., 1977. С. 685—686

24 Милюков А. П. Отголоски на литературные и общественные явления. СПб., 1875. С. 69.

25 Цейтлин А. Г. Указ. кн. С. 462

26 Гоголь, начав писать второй том в 1840 году и закончив его, летом 1845-го сжег рукопись. Вторая редакция, начатая в 1848 году и законченная в 1851 году, была сожжена 11 февр. 1852 года. Собранные после смерти Гоголя черновики первой и второй редакций были изданы в 1855 году в книге «Сочинения

469

Гоголя, найденные после смерти».

27 Диалектова А. В. М. М. Бахтин о жанре воспитательного романа // Проблемы научного наследия М. М. Бахтина. Саранск, 1985. С. 46.

28 В планах второго тома «Мертвых душ» предполагалось и иное развитие событий: Тентетников арестован по политическому делу, и Улинька едет за ним в ссылку. Так что подобный поворот сюжета, навеянный судьбой декабристок, еще до Гончарова (один из планов «Обрыва») обдумывал и Гоголь.

29 М. Де-Пуле характеризовал Обломова как «поэтическую натуру» и более того как «поэта и притом народного»: «И это так, хотя он не написал ни одного сонета. Обломов жил фантазией, в мире идей, жил фантазией самой роскошной, воспитанной на чисто народной почве. Фантазия, вследствие огромного преобладания ее над другими душевными способностями, и погубила его». Этот отзыв процитировал А. А. Григорьев в статье «И. С. Тургенев и его деятельность. По поводу романа „Дворянское гнездо“». (Григорьев Ап. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 184.)

30 Руссо Ж.-Ж. Педагогические сочинения: В 2 т. М., 1981. Т. 1. С. 64. Далее цитирую по этому изданию с указанием тома и страниц в тексте.

31 Pritchett V. S. The Living Novel. Later Appreciations. New York, 1947.

32 Недаром Гончаров писал А. А. Краевскому 25 сент. 1849 г.: «...Прочитавши внимательно написанное, я увидел, что все это до крайности пошло, что я не так взялся за предмет, что одно надо изменить, другое выпустить, что, словом, работа эта никуда почти не годится» (8, 200).

33 Тирген П. Обломов как человек-обломок (к постановке проблемы «Гончаров и Шиллер») // Русская литература. 1990. № 3. С. 23—24.

34 Мельник В. Реализм И. А. Гончарова. Владивосток, 1985. С. 21.

35 Отечественные записки. 1850. № 1. Отд. 5. С. 15.

36 Современник. 1852. № 2. Отд. 3. С. 54. Этюд был оценен Н. А. Некрасовым как «образчик того нового произведения, которое, без сомнения, возобновит, если не усилит, прекрасные впечатления, оставленные в читателях за два года перед этим напечатанной в „Современнике“ „Обыкновенною историею“... В этом эпизоде снова является во всем своем художественном совершенстве перо-кисть г. Гончарова, столько замечательная в отделке мельчайших подробностей русского быта, картин природы и разнообразных, живых сцен». (Современник. 1849. № 4. Отд. 3. С. 97—98.)

37 О влиянии физиологического очерка на «Сон Обломова» см.: Цейтлин А. Г. Становление реализма в русской литературе (Русский физиологический очерк). М., 1965. С. 287—288.

38 Необыкновенная история. С. 134.

39 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. С. 301—302.

40 Не случайно, добавим, что и Карамзин в «Письмах русского путешественника» главу о Швейцарии написал в жанре идиллии (причина литературная, а не просто сходство страны с Аркадией) (см. вторую главу этой книги,с. 158).

41 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 374—375.

42 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М., 1958. Т. 7. С. 345.

43 Гоголь Н. В. Указ. изд. Т. 2. С. 9.

470

44 Цит. по: Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. М., 1950. С. 51.

45 См.: Ляпушкина Е. П. Идиллические мотивы в русской лирике начала XIX века и роман И. А. Гончарова «Обломов» // От Пушкина до Белого. Проблемы поэтики русского реализма XIX — начала XX века. СПб., 1992.

46 См.: Скипина К. О чувствительной повести // Русская проза. Л., 1926. «Приятный стиль» обязательно включает «употребление уменьшительных: посошок, голосочек, ветерочек, бережок, цветочки, пруточки и т. д.» (33).

47 Т. И. Орнатская связывает слова «Обломов — Обломовка» с метафорой «сон — обломон». Метафора амбивалентна: «сон» несет в себе поэзию зачарованного мира русских сказок и одновременно это «обломный сон», придавивший человека могильным камнем. Оба эти значения приложимы к картине Обломовки. (Орнатская Т. И. «Обломок» ли Илья Ильич Обломов? (к истории интерпретации фамилии героя) // Русская литература. 1991. № 4. С. 229—230.)

48 Из рецензии, подписанной А. В. (Дружинин А. В.) // Москвитянин. 1849. № 11. Кн. 1. Цит. по: Роман И. А. Гончарова «Обломов» в русской критике. Л., 1991. С. 25.

49 Кантор В. В поисках личности: опыт русской классики. М., 1994. С. 181.

50 Бемиг М. «Сон Обломова»: апология горизонтального // И. А. Гончаров (Материалы международной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова). Ульяновск, 1994. С. 27.

51 Герцен А. И. Соч.: В 9 т. М., 1955. Т. 1. С. 86. Далее цитирую по этому изданию с указанием страниц в тексте.

52 Одна образная характеристика в этом раннем произведении Герцена (1840) с поразительной точностью предвосхитила судьбу Обломова: «Встречались люди (среди малиновских обывателей. — Е. К.), у которых сначала был какой-то зародыш души человеческой, какая-то возможность, — но они крепко заснули в жалкой, узенькой жизни. Случалось говорить с ними о смертном грехе против духа — обращать человеческую жизнь в животную: они просыпались, краснели: душа, вспоминая свою орлиную натуру, расправляла крылья, но крылья были тяжелы, и они, как куры, только хлопали ими, на воздух не поднялись и продолжали копаться на заднем дворе» (1, 87—88).

53 Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 302.

54 См.: Кутейников И. А. И. А. Гончаров и некоторые вопросы Российской истории // И. А. Гончаров (Материалы международной конференции...). С. 287—290.

55 Лотман Ю. М. Руссо и русская культура XVIII века // Эпоха Просвещения. Из истории международных связей русской литературы. Л., 1967. С. 211, 281.

56 Джибладзе Г. Н. Жан-Жак Руссо и его педагогическое наследие // Руссо Ж.-Ж. Указ. изд. Т. 1. С. 14

57 Мельник В. И. Реализм И. А. Гончарова. Владивосток, 1985. С. 20. См. также: Мельник Т. В. И. А. Гончаров и французские просветители (Вольтер и Руссо) // Гончаровские чтения. 1994. Ульяновск, 1995.

58 Карамзин Н. М. Соч.: В 2 т. Л., 1984. Т. 1. С. 588.

59 Для Добролюбова важно было доказать сходство Обломова с «лишними

471

людьми» в социальном поведении, предопределенном «внешним положением» и «образом умственного и нравственного развития». В физиологии героя Гончарова критик не видел ничего специфического: «Не нужно представлять себе, чтобы Илья Ильич принадлежал к какой-то особенной породе, в которой бы неподвижность составляла существенную, коренную черту. Несправедливо было бы думать, что он от природы лишен способности произвольного движения. Вовсе нет: от природы он человек, как и все». (Указ. изд. Т. 4. С. 317.)

60 Милюков А. П. «Обломов», роман И. Гончарова // Светоч. 1860, № 1. Статья переиздана под названием «Русская апатия и немецкая деятельность» // Милюков А. П. Отголоски на литературные и общественные явления. СПб., 1875. Цитирую по этому изданию. С. 10—11.

61 Писарев Д. И. Соч.: В 4 т. М., 1955. Т. 1. С. 209.

62 Герцен А. И. Указ. изд. Т. 2. С. 87.

63 Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга в Москву. М., 1990. С. 126. Далее цитирую по этому изданию с указанием страниц в тексте.

64 Дружинин А. В. Литературная критика. М., 1973. С. 305. Подобная оценка (человек обыкновенный) противостоит тенденции демонизировать этого героя. Еще в рецензии Н. Д. Ашхарумова (Русский вестник. 1860. № 2) Штольц назывался Мефистофелем по той сюжетной роли, что он играет в романе. Позднее уже характеру героя стали приписывать дьявольские черты: Штольц, «объединяя в себе элементы Фауста с элементами Мефистофеля, в итоге становится Антихристом». (Louria Iv. and Seiden M. I. Ivan Goncharov’s Oblomov: The Anti-Faust as Christian Hero // Canadian Slavic Studies. 1969. Vol. 3. № 1. P. 49.) Ю. Лошиц уже отказал герою и в фаустовских приметах: «Если уж искать для него у Гете соответствующий прообраз, то таким прообразом будет скорее Мефистофель». (Лощиц Ю. Гончаров (Жизнь замечательных людей). М., 1977. С. 180.)

65 Добролюбов Н. А. Указ. изд. Т. 4. С. 340—341

66 Милюков А. П. Указ. изд. С. 21.

67 Setchkarev Vs. Ivan Goncharov. His Life and His Works. Würzburg, 1974. P. 151, 138—140. В культурологических работах Штольца вместе с Петром Адуевым и Тушиным относят к западнической разновидности «положительного героя» — типу культуртрегера: «...эти герои трудолюбивы и чрезвычайно активны в деле и на службе (хотя их конкретная деятельность никогда не становится предметом изображения)... Девизом этих людей может послужить известный афоризм Гете: «Ohne Hast, Ohne Rast» (без торопливости, без отдыха) — выставленный Дружининым в качестве эпиграфа на обложке редактировавшегося им журнала „Библиотека для чтения“». (Щукин В. Г. Культурный мир русского западника // Вопросы философии. 1992. № 5. С. 80.)

68 Необыкновенная история. С. 40.

69 Ehre M. Oblomov and His Creator. The Life and Art of Ivan Goncharov. Princeton, New Jersey, 1973. P. 207.

70 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. С. 377, 381—383

71 Писарев Д. И. Указ. изд. Т. 1. С. 8—9.

72 Дружинин А. В. Указ. изд. С. 310.

472

73 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. С. 213.

74 Лощиц Ю. Указ. соч. С. 174.

75 Louria Iv. and Seiden M. I. Ivan Goncharov’s Oblomov: The Anti-Faust as Christian Hero. P. 54, 66.

76 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. С. 215.

77 По мнению В. А. Недзвецкого, рисуя Пенкина, «Гончаров метил в Н. А. Некрасова как инициатора и составителя знаменитой „Физиологии Петербурга“ (1845)» (И. А. Гончаров — романист и художник. М., 1992. С. 90).

78 Бахтин М. Указ. изд. С. 214.

79 Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 212—213.

80 Сходное уподобление производилось и в споре с Добролюбовым с целью духовного возвышения гончаровского героя, к примеру, в моей книге «„Обломов“ И. А. Гончарова». С. 48—49.

81 Протопопов М. А. Гончаров // Русская мысль. 1891. № 11.

82 Переверзев В. Социальный генезис обломовщины // Печать и революция. 1925. № 2. С. 66.

83 Stilman L. Oblomovka Revisited // The American Slavic and East European Review. 1948. № 7. P. 62—63.

84 В конце 30-х годов, когда как раз и происходит действие романа Гончарова, маркиз де Кюстин, автор, по словам Герцена, «самой занимательной и умной книги о России», увидел страну в таком образе: «Россия, этот народ-дитя, есть не что иное, как огромная гимназия. Все идет в ней как в военном училище, с той разницей, что ученики не оканчивают его до смерти». (Маркиз де Кюстин. Николаевская Россия. М., 1990. С. 193.)

85 Последовательно негативная оценка Гончаровым Онегиных-Печориных, возможно, объясняется стремлением донести до читателя именно эту мысль. Но главным, безусловно, было другое: приятие в качестве героя активного Чацкого логично вело к неприятию пассивной оппозиции (первая глава, с. 44—45).

86 Лотман Л. М. Натуральная школа и проза начала 1850-х гг. // История русской литературы: В 4 т. Л., 1981. Т. 2. С. 630.

87 Герцен А. И. Соч.: В 9 т. М., 1955. Т. 1. С. 115. Далее цитирую по этому изданию с указанием страниц в тексте.

88 Любопытно, что в «Записках одного молодого человека» незаурядный Трензинский, в некотором отношении предшественник Бельтова ( внешне напоминает Чаадаева и слывет в округе сумасшедшим, в нем преобладает «скептицизм жизни, убитой обстоятельствами, беспредельно грустный взгляд на вещи...» (109) ), рассказывает о своей встрече с Гете.

89 Лотман Л. М. Указ. соч. С. 630.

90 Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. М., 1980. Т. 5. С. 312.

91 Герцен А. И. Указ. изд. Т. 7. С. 204.

92 Такова позиция священника М. И. Менстрова в статье «Нет точки опоры (Памяти И. А. Гончарова)» (Светоч и Дневник писателя. 1912. № 5—6. С. 112—117). Цит. по: Азбукин В. И. А. Гончаров в русской критике (1847—

473

1912). Орел, 1916. С. 271. Начальная строфа стихотворения Ф. И. Тютчева «Наш век» (1851) звучит так: «Не плоть, а дух растлился в наши дни, / И человек отчаянно тоскует... / Он к свету рвется из ночной тени / И, свет обретши, ропщет и бунтует» (Тютчев Ф. И. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. М., 1988. С. 94). Модернизированный вариант подобной точки зрения — в названной выше книге Вс. Сечкарева.

93 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 195. Истоки «романа испытания» восходят к античности (греческому роману и раннехристианским житиям святых и мучеников), средневековому рыцарскому роману и, наконец, роману барокко («исторически влиятельной чистой разновидности романа испытания»). Именно роман барокко дал развитие двум популярным ветвям европейского романа XVIII века: авантюрно-героической и психологическо-сентиментальной (Ричардсон, Руссо...), с последней и связан генетически тот тип романа, что развертывается во второй — третьей частях «Обломова».

94 Там же. С. 188, 190.

95 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. С. 204.

96 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. С. 192—193.

97 Дружинин А. В. Указ. Изд. С. 306.

98 Там же. С. 304.

99 Там же. С. 298—299.

100 Необыкновенная история. С. 164—165.

101 И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. Л., 1969. С. 240.

102 Дружинин А. В. Указ. изд. С. 302.

103 См. мой коммент. в изд.: Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1979. Т. 4. С. 507—509.

104 «А может быть и то: поэта / обыкновенный ждал удел. / Прошли бы юношества лета: / в нем пыл души бы охладел. / Во многом он бы изменился, / расстался с музами, женился, / в деревне счастлив и рогат / носил бы стеганый халат, / узнал бы жизнь на самом деле, / подагру б в сорок лет имел, / пил, ел, скучал, толстел, хирел. / И наконец в своей постеле / скончался б посреди детей, / плаксивых баб и лекарей». (Пушкин А. С. Указ. изд. Т. 5. С. 136—137.)

105 На сходство этих двух героинь указывает В. А. Десницкий (Статьи и исследования. Л., 1979. С. 177).

106 Гоголь Н. В. Указ. изд. Т. 5. С. 384. Далее цитирую по этому изданию с указанием страниц в тексте.

107 Американский ученый Роберт А. Маквайер указывает на неслучайное сходство, в свою очередь, портрета Улиньки с описанием Аннунциаты из «Рима». (Robert A. Maquire. Exploring Gogol. Stanford, California, 1994. P. 327.) Отметим также, что в фигуре процветающего помещика Костанжогло можно увидеть предшественника гончаровских Адуева-старшего и Штольца. Гоголь настойчиво подчеркивает отличие героя от всех сонных и полусонных персонажей («живое выражение глаз»). В первоначальной редакции читаем: «Ум сверкал во всяком выражении лица, и уж ничего не было в нем сонного». Показательны и поучения этого гоголевского персонажа: «Надобно иметь любовь

474

к труду. Без этого ничего нельзя сделать. Надобно полюбить хозяйство, да. И поверьте, это совсем не скучно» (452).

108 Ашхарумов Н. Д. «Обломов». Роман И. Гончарова. СПб., 1859 // Русский вестник. 1860. № 2. Цит. по: Роман И. А. Гончарова «Обломов» в русской критике. Л., 1991. С. 156—157.

109 Дружинин А. В. Указ. изд. С. 310.

110 Александров М. А. Достоевский в воспоминаниях типографского наборщика в 1872—1881 годах // Русская старина. 1892. № 5. С. 308. Об Обломове Достоевский высказывался еще не раз, всегда лишь попутно, при этом одно суждение противоречило другому. Одно из суждений: «Обломов. Русский человек много и часто грешит против любви, но и первый страдалец за это от себя. Он палач себя за это. Это самое характеристичное свойство русского человека. Обломову же было бы только мягко — это только лентяй, да еще вдобавок эгоист. Это даже и не русский человек. Это продукт петербургский. Он лентяй и барич, но и барич уже не русский, а петербургский». (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1980. Т. 20. С. 204. Далее цитирую по этому изданию с указанием тома и страниц в тексте.) Мнение об Обломове и Лаврецком: «Тут, конечно не народ, но все, что в этих типах Гончарова и Тургенева вековечного и прекрасного — все это оттого, что они в них соприкоснулись с народом, это соприкосновение с народом придало им необычайные силы. Они заимствовали у него его простодушие, чистоту и кроткость, широкость ума и незлобие в противоположность всему изломанному, фальшивому, наносному и рабски заимствованному» (11, 185). См. на эту тему: Битюгова И. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов» в художественном восприятии Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 2. Л., 1976. А также: Дрыжакова Е. Достоевский и Гончаров // Ivan Gončarov. Leben, Werk und Wirkung. Köln — Weimar — Wien, 1994.

111 Комментарии // Достоевский Ф. М. Указ. изд. Т. 9. С. 394.

112 Г. М. Фридлендер признает, что герой «Идиота» «кое в чем родствен образам наивных, естественных людей в романах XVIII века». (Реализм Достоевского. М. — Л., 1964. С. 245.)

113 Л. М. Лотман подчеркивает и другой важный для нашего исследования момент — появление Мышкина именно из Швейцарии: «Само представление о Швейцарии было для русских читателей как бы неотделимо от мысли о Руссо... Тема педагогики, принципов воспитания, противостоящих рутинно-догматическим и ханжеским методам внушения правил нравственности детям, присутствует в романе и тоже связывается с личностью Мышкина» (Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. Л., 1974. С. 259).

114 Бухаркин П. Е. Указ. соч. С. 133.

115 Ehre M. Oblomov and his Creator. P. 188.

116 Писарев Д. И. Указ. изд. Т. 1. С. 13.

117 Роль ведущей в любовном романе еще до Ольги Ильинской была «сыграна» Софьей Фамусовой. Гончаров обратил внимание на ее «влечение покровительствовать любимому человеку, бедному, скромному, не смеющему поднять на нее глаз... Без сомнения, ей в этом улыбалась роль властвовать над покорным

475

созданием, сделать его счастье и иметь в нем вечного раба» (8, 39).

118 Анненский И. Указ. изд. С. 270.

119 О роли этих лейтмотивов см.: Ehre M. Oblomov and his Creator. P. 185—188.

120 Ehre M. P. 190—191.

121 Любопытно, что читатель из Симбирска, знакомый, видимо, только с первой и второй частями «Обломова», с радостью уверовал в счастливый исход любви Ильи Ильича и Ольги, о чем и поведал в своем письме в журнал. (Соколовский Н. По поводу романа «Обломов» (Письмо к редактору «Отечественных записок») // Отечественные записки. 1859. № 5.)

122 Анненский И. Указ. изд. С. 271.

123 Западные специалисты, опирающиеся на достижения современной психологической науки, предлагают свои интерпретации финала любовной истории (при этом подчас совсем игнорируя «внешние обстоятельства»). По мнению Натали Баратофф из Швейцарии, «Обломов — классический пример человека, страдающего от сильнейшего комплекса Матери». Автор имеет в виду не фрейдистский Эдипов комплекс, а один из архетипов К. Г. Юнга (архетипы сигнализируют о наличии в человеческом подсознании абсолютно анонимных элементов, которые связаны не с реальными воспоминаниями, а с забытым опытом, принадлежавшим всему человечеству), который «ответственен за желание человека быть поддерживаемым, защищаемым, согреваемым, взращиваемым, любимым». (С целью отличить комплекс, привязывающий ребенка к собственной матери, от архетипического, последний именуется в этой работе комплексом Великой Матери.) Любовь Обломова к собственной матери — неизменное и сильное чувство, но именно Великая Мать «держит в плену его сердце и увлекает его от реальности». Подсознание человека с подобным комплексом снабжается такими богатыми и живыми образами, что ни одна женщина не в состоянии долго выдержать с ними конкуренции. Женщина как существо иного пола идеализируется Обломовым по причине... страха, и он обоснован, поскольку именно женщина способна разорвать узы мужчины с Великой Матерью. Роман Ильи Ильича с Ольгой, полагает Баратофф, показывает, что «для мужчины с описанным комплексом отношения с женщиной всегда сложны и окрашены его исконной связью с Великой Матерью». Обломов находит некоторую замену умершей матери в Ольге, поэтому-то ее влияние на героя столь велико, но оно все же уступает влиянию Великой Матери. Обломов раздираем между Ольгой и Великой Матерью, и последняя побеждает. (Baratoff N. Oblomov: A Jungian Approach. Literary Image of the Mother Complex. Bern, 1990. P. 7, 22, 49, 77.)

124 Существует мнение, что выбор Крыма не случаен: с «образом юга» «часто связывался мотив бегства, спасения, освобождения, преодоления конфликта с действительностью». (Ляпушкина Е. И. Указ. соч. С. 115.)

125 Литературный архив. Л., 1951. Т. 3. С. 142.

126 Белинский В. Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1982. Т. 8. С. 376.

127 Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. М., 1949. Т. 14. С. 354.

128 Писарев Д. И. Указ. изд. Т. 1. С. 246.

129 М. В. Отрадин видит в рассказе о жизни Ольги и Штольца на даче в

476

Крыму особый жанр — нравственно-педагогическую утопию, рассказывающую о том, как два человека силой воли и разума освободили свою любовь от стихийности и катастрофичности.

130 Добролюбов Н. А. Указ. изд. Т. 4. С. 341—342.

131 Пиксанов Н. К. «Обломов» Гончарова // Уч. зап. Моск. ун-та. Вып. 127. 1948. С. 152.

132 Lyngstad A. and Lyngstad S. Ivan Goncharov. New York, 1971. P. 103—104.

133 Rehm W. Gontscharow und Jacobsen oder Langeweile und Schwermut. Göttingen, 1963.

134 Setchkarev Vs. P. 148—149.

135 Писарев Д. И. Указ. изд. Т. 1. С. 8.

136 Тургенев И. С. Указ. изд. Т. 6. С. 76—77.

137 Louria Iv. and Seiden M. I. Ivan Goncharov’s Oblomov: The Anti-Faust as Christian Hero // Canadian Slavic Studies. 1969. Vol. 3. № 1. P. 49. Более взвешенная позиция отличает другую статью на эту же тему: Mays M. A. Oblomov as Anti-Faust // Western Humanities Review. 1967. Vol. 21. № 2.

138 Mirsky D. S. A History of Russian Literature. From Its Beginnings to 1900. New York, 1958. P. 192.

139 Setchkarev Vs. P. 145.

140 Протопопов М. А. Гончаров // Русская мысль. 1891. № 11. Отд. 2. С. 108.

141 Дружинин А. В. Указ. изд. С. 302.

142 Бухаркин П. Е. Указ. соч. С. 123, 125.

143 Отрадин М. В. Указ. соч. С. 137.

144 Белинский В. Г. Указ. изд. Т. 8. С. 396.

145 Бухаркин П. Е. Указ. соч. С. 122. Автор статьи указывает и на решающую роль Пушкина-поэта в формировании гончаровского стиля.

146 Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. С. 383.

147 Poggioli R. The Phoenix and Spider. A Book of Essays about some Russian Writers and their View of the Self. Harvard University Press, Cambridge, 1957. P. 43.

148 Stilman L. Oblomovka Revisited // The American Slavic and East European Review. 1948. Vol. 7. P. 68.

149 Lyngstad A. and Lyngstad S. P. 89.

150 Стоит обратить внимание и на то, что понятие, от которого произошло имя героини (Агафья), означает по-гречески «добро», также в ее имени, возможно, отозвался и мифологический мотив (Агафий — святой, защищающий людей от извержения Этны, то есть огня, ада), так что хозяйка — добрая защитница.

151 Кантор В. «Долгий навык к сну» (Размышления о романе И. А. Гончарова «Обломов») // Кантор В. В поисках личности: опыт русской классики. М., 1994. С. 178.

152 См. коммент. в изд.: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Соч.: В 12 т. М., 1981. Т. 6. С. 382—383. Далее цитирую по этому изданию с указанием тома и страниц в тексте.

153 См.: И. А. Гончаров и И. С. Тургенев. По неизданным материалам Пушкинского дома. Пг., 1923; Батюто А. И. Тургенев — художник (глава

477

«Тургенев и Гончаров»). Л., 1972; Недзвецкий В. А. И. А. Гончаров — романист и художник (глава «Историко-литературный смысл писательского конфликта»). М., 1992.

154 Григорьев Ап. Указ. изд. Т. 2. С. 142. См. также: Тиме Г. А. Обломов и Лаврецкий: «русская идея» или немецкая философия // Ivan Gončarov. Leben, Werk und Wirkung. Köln — Weimar — Wien, 1994.

155 Кропоткин П. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907. Цит. по: Азбукин В. Указ. кн. С. 83.

156 Как замечает М. Бахтин: «Самая проблема исторической локализации перед романом испытания не стояла». (Эстетика словесного творчества. С. 193.)

157 Писарев Д. И. Указ. изд. Т. 1. С. 4—5.

158 Дружинин А. В. Указ. изд. С. 309.

159 Овсянико-Куликовский Д. Н. Литературно-критические работы: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 253.

160 Цит. по: Азбукин В. Указ. кн. С. 266.

161 Овсянико-Куликовский Д. Н. Указ. изд. С. 253.

162 Цит. по: Азбукин В. Указ. кн. С. 270.

163 См.: Мельник В. И. Реализм И. А. Гончарова (глава «Тип и идеал»). Владивосток, 1985

164 Мережковский Д. С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М., 1912. Т. 15. С. 253.

165 Соловьев Вл. Собр. соч.: В 10 т. СПб., без года. Т. 3. С. 191.

166 Reeve F. D. Oblomovism Revisited // The American Slavic and East European Review. 1956. Vol. 15. № l. P. 114, 118.

167 Краснощекова Е. Указ. кн. С. 38—39.

168 Setchkarev Vs. P. 152—153. В связи с упоминанием в этом высказывании буддизма приходит на память описание героя в одном из черновых вариантов «Обломова»: «Ему бы всего более по вкусу пришлась жизнь браминов: сидеть на солнышке, поджав ноги под себя, и глубокомысленно созерцать кончик собственного носа» (415). В окончательном тексте дается такая зарисовка: «Он задумчиво сидел в креслах, в своей лениво-красивой позе, не замечая, что вокруг него делалось, не слушая, что говорилось. Он с любовью рассматривал и гладил свои маленькие, белые руки» (37).

169 Кантор В. Указ. кн. С. 177.

170 Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 6. С. 27. Курсив автора.

171 Герцен А. И. Капризы и раздумья. 3. Новые вариации на старые темы // Указ. изд. Т. 2. С. 376.

172 «Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную народам в других странах Европы, каков бы ни был принятый там образ правления... Всегда полезно знать, что существует на свете государство, в котором немыслимо счастье, ибо по самой своей природе человек не может быть счастлив без свободы». (Маркиз де Кюстин. Николаевская Россия. М., 1990. С. 254.)

173 Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М., 1990. С. 62, 174, 172, 209.

174 По прошествии пяти постсоветских лет звучат в критике признания такого рода: «Вопрос о нашей детскости, нашей незрелости остается актуальным

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных