Кирилл и Мефодий и становление славянского христианства

Огромную роль в становлении и распространении христианских идей в Моравии сыграли просветители славянских народов Кирилл и Мефодий.

Деятельность Кирилла и Мефодия до сих пор вызывает самые противоречивые оценки. Большинство следов собственно религиозной деятельности братьев уничтожено потому, что их труды широко использовались многочисленными славянскими "еретиками", предшественниками гуситов. Имена непопулярных при жизни, гонимых официальной церковью Кирилла и Мефодия все же имели такую славу у славянских народов, что как Западная, так и Восточная церкви стали делать все возможное, чтобы присвоить себе несомненные заслуги братьев в деле христианизации славян.[135] Г. Филист отмечает: "В различных документах, в том числе и составленных на Руси, имеются сведения о переделке в пользу Византии биографий просветителей".[136] Таким же образом и болгарский исследователь В. Николаев приводит доказательства тому, что после того, как болгарская церковь была покорена Византией, Теофилакт Орхидский уничтожил прежние жития Кирилла и Мефодия и написал новые, прогреческие.[137]

Римо–католическая церковь, в свою очередь, стала подчеркивать, что священнический сан братья получили не в Византие, но в Риме.[138] Папа Иоанн Павел II издал специальную энциклику "Апостолы славян" в их честь.

В то же самое время как Византийская, так и Римская инквизиции в свое время сделали все возможное, чтобы свести на нет те идеи, которые проповедовали братья. Г. Филист, говоря о Кирилле и Мефодии, отмечает: "Следы религиозной деятельности утеряны, труды их погибли, так как они не удовлетворяли требованиям и догмам религиозных конфессий."[139]

Призыв на миссию

Если верить переработанным в пользу Византии житиям Константина (Кирилла), моравский князь Ростислав в 861 году обратился в Рим к папе Николаю I с просьбой прислать славянскому народу учителей, которые возвестили бы людям Евангелие. По той или иной причине папа якобы ответил князю холодно и отказался от его предложения. Такой отказ кажется несколько странным, тем более что спустя некоторое время тот же папа — на этот раз уже по западным хроникам — якобы горячо приветствует миссию братьев и даже приглашает их в Рим для того, чтобы поощрить их дело[140].

Из истории нам известно, что в то же самое время между Моравией и Византией устанавливалось некое подобие дипломатических отношений: когда немецкий король Людовик просил Ростислава поддержать его против болгарского царя, князь Моравии снарядил посольство к восточному императору Михаилу, и тот обещал задержать болгарские войска. Трудно сказать что‑то определенное относительно призыва учителей из Византии, а также желания и готовности императора Михаила исполнить эту просьбу. Житие Константина (Кирилла) утверждает, что Ростислав обратился к Михаилу с просьбой: «Хоть люди наши язычество отвергли и держатся закона христианского, нет у нас такого учителя, чтобы нам на языке нашем изложил правую христианскую веру»[141]. Ответом на эту просьбу якобы и была отправка Михаилом Константина (Кирилла), его брата Мефодия и их учеников с книгами в Моравию.

В последнее время деятельность братьев все чаще рассматривается в ее связи с Римом[142]. Однако никаких убедительных фактов в связи с этим не приводится. Г. М. Филист утверждает, что по западнославянским источникам епископом Мефодий стал не по воле папы, а по личному приказу князя моравского[143]. Он же указывает на заметку летописца Сильвестра, что не Ростислав просит прислать просветителей, а три князя от имени славян просят учителя. Сильвестр сравнивает христианизацию славян Мефодием с подвигами первоапостолов Павла и Андрея[144]. И хотя на Русскую землю не ступала нога ни первых апостолов, ни просветителей, выдвинутая Сильвестром теория все же прижилась и укрепилась, так как импонировала русскому национальному сознанию. Впрочем, как отмечает Щебальский: «Хотя Кирилл и Мефодий до России не дошли, но вера, которую они проповедовали, дошла до нас, а равно и составленная ими азбука»[145].

Константин (Кирилл) и Мефодий вряд ли были тесно связаны с Византией[146]. Именно по этой причине в житиях была сделана более поздняя вставка, повествующая о приглашении Мефодия к «цесарю», возможно к Василию I Македонянину: «И когда сразу пришел он туда, принял его цесарь с великой честью и радостью и, учение его похвалив, удержал из учеников его попа и дьякона с книгами…»[147].

Большинство исследователей согласны, что Константин (Кирилл) и Мефодий были родом из г. Солунь (современные Салоники), который имел в IX в. очень выгодное экономическое, политическое положение и был к тому же одним из важных духовных центров Византии. Уже здесь, в Солуни, братья усвоили местную славянскую культуру и речь помимо греко–византийского культурного комплекса. Существуют предположения, что братья были не греками, а славянами[148].

Кому же на самом деле принадлежит честь посылки Кирилла и Мефодия к славянам? Есть серьезные основания сомневаться в том, что Кирилл и Мефодий были посланы в Моравию решением какой‑либо из сторон. В Византии, к примеру, к тому времени наличествовала целая армия безработных священников и иерархов, верноподданных греческой церкви. Однако из всего этого числа в Моравию отправились диакон Константин и монах Мефодий.

Едманд Морис пишет: "Кирилл отчасти вынужден был отправиться на свою миссию к хазарам благодаря враждебному отношению к себе со стороны патриарха Константинополя".[149] Г. Филист отмечает, что большинство исследователей по сей день не находят объяснения столь низкому представительству миссии к славянам. Кроме того, как свидетельствуют документы тех времен, о братьях вообще мало вспоминали в Константинополе. О них начинают вспоминать лишь в XI веке, когда у Византии возникла надежда прибрать к рукам моравскую церковь с центром в Ольмоуце. О. Кралик отмечает, что "восстановление моравского епископата в 1063 году воскресило воспоминание о первом моравском епископстве Мефодия".[150]

Странным, в контексте той языковой проблемы, которая достаточно остро стояла в Византие, выглядит и одна из основных забот славянских просветителей – дать людям Библию на их родном языке.[151] Византийцы испытывали унаследованное от римлян презрение к варварским племенам, поэтому ни миссионеры, ни даже епископы, поставленные блюсти стадо из числа обращенных в христианство варваров, не стремились освоить язык тех, кому они собирались благовествовать. Естественно, людям трудно было принять то, чего они не понимали, и на смену слову приходил обряд.[152]

На фоне этого миссия Кирилла и Мефодия видится явным исключением. Когда император Михаил III попросил Константина[153] пойти в Моравию в качестве христианского учителя, тот откликнулся при условии, что те «имеют буквы на своем языке»[154]. Когда же выяснилось, что букв те не имеют, тогда Константин задумался: «Как же я буду проповедовать им? Это все равно, что записывать беседу на воде. К тому же, если славяне не правильно поймут меня, можно прослыть еретиком»[155].

Такая реакция Константина на приглашение проповедовать была нехарактерна для византийских миссионеров. Конечно, в Восточных Церквях уже существовал перевод литургий и Священного Писания с греческого на местные языки, такие, как коптский, сирийский, армянский, грузинский, эфиопский и готский[156]. Однако практика перевода и адаптации в богослужебных целях определенных текстов была характерна для более раннего периоду, II‑IV вв.[157], к девятому же веку она стала ассоциироваться главным образом с отходом от православия[158]. Исследователь Иванов оценивает в этой связи эксперимент Константина как «невероятно смелый и в каком‑то смысле идущий против основной тенденции, господствовавшей в Византии в IX в»[159].

Вполне возможно и то, что Кирилл и Мефодий отправились к славянам и по своей собственной инициативе. В те дни обычным делом было для представителей духовенства отправляться на поиски новых полей деятельности. В конце концов это не так важно, образом Кирилл и Мефодий ни оказались на славянской земле. Важно то, что они там сделали.

К 863 году, то есть к моменту прибытия туда братьев, Моравия, как отмечалось выше, уже была христианской, но церковно–неорганизованной страной. Она была предметом притязаний боварско–немецкого епископата и, в то же время боролась за свою политическую независимость от Людовика Немецкого. [160]

Константин стал служить в моравских церквах на славянском языке. С этого времени – времени начала употребления славянского языка в богослужении – можно говорить о настоящем начале распространения христианства среди славян, ставших слышать теперь речь в церквах на своем родном языке. В Житие Кирилла и Мефодия этот переломный этап описан так: «И отверзлись по пророческому слову уши глухих слышать книжные словеса, и стал красноречив язык гугнивых»[161].

В Моравии братья обращали язычников, утверждали в вере уже верующих, обучали славянской грамоте, переводили части Священного Писания. Благодаря козням баварских епископов, негодовавших на него, Мефодия, после смерти Кирилла, приговорили к тюремному заключению.[162] Епископ Пассвуский три с половиной года содержал Мефодия в темнице[163]. В письме, которое, согласно епископу Вихингу, было написано самим папой, Мефодий обвинялся в резких расхождениях с учением латинского духовенства[164]. Да и после своего освобождения Мефодий подвергался гонениям как со стороны моравского князя Святополка, так и со стороны церковной иерархии.[165]

Обычно считают, что заключение это было вызвано несогласием между папой и Мефодием относительно богослужебного языка. Известно, что Мефодий желал позволить славянской церкви использовать славянский же язык для богослужения. С этой же целью переводились на славянский язык и книги. Вряд ли это, однако, могло вызвать гнев папы. Западная церковь не настаивала, вопреки распространенному мнению, на использовании в богослужении только трех языков (еврейского, латинского и греческого). Напротив, в решениях синода Римской церкви подчеркивалась необходимость читать проповеди на национальных языках.[166] В послании папы Адриана также предписывалось уделять больше внимания чтению проповедей населению на национальных языках. Разрешалось переводить библейские книги на «народную латынь» или немецкий язык. Всем незнающим немецкого дозволялось молиться на своем языке, только богослужение продолжалось на латыни[167]. В письме, которым Адриан сопроводил Мефодия в Моравию, было высказано одобрение введению славянской литургии[168]. Следовательно, разногласия между Римом и Мефодием касались других, более серьезных вопросов.

В период с 873 по 879 год Мефодий продолжает церковное устройство Моравии. Его труды сопровождались обвинениях со стороны официального церковного духовенства. Мефодий, в свою очередь, обличал пороки в Церкви, за что на него писали жалобы как в Рим, так и в Константинополь.

В 880 году Мефодий начинает перевод на славянский язык канонических книг Библии. Не известно, сумел ли он выполнить эту задачу до конца, сумел ли перевести все книги Священного Писания, или нет. Последние годы своей жизни Мефодий провел в тесном кругу своих учеников, лишенный поддержки и понимания духовенства, находясь почти в полной изоляции.[169] Он наставлял своих соратников, переписывал перевод Писания. Преемником своим Мефодий назначил Горазда, который во всем брал пример со своего учителя и обладал неустрашимым духом. Незадолго до своей смерти Мефодий призвал к себе учеников и обратился к ним с такой речью: «Вы знаете, сколь сильны еретики в злых делах, как стараются они, искажая Слово и Писание, напоить ближнего смертельной отравой. С этой целью они пользуются двумя средствами: красноречием и суровостью. Первый — для людей слишком простодушных, второй — для робких без меры. Но уповаю, что ваши души хорошо защищены и никакое красноречие не собьет вас с пути… Превыше всего, братия, храните чистоту сердец ваших, ибо среди тенет проляжет ваш путь и по смерти моей войдет в вашу среду волк. Противьтесь ему и пребывайте твердыми в вере»[170].

Перед смертью Мефодий с горсткой учеников покинул Моравию. 6 марта 885 года Мефодий скончался. С его смертью дело его в Моравии приблизилось к гибели. Торжествующие латинские миссионеры начали преследования учеников Кирилла и Мефодия. Около 200 учеников было изгнано из Моравии или продано в рабство в Венецию. Уничтожались письменные источники. "Из первых переводов до нас ничего не дошло, не известны и подлинные образцы азбуки Кирилла–Константина."[171] Марвин Кантор сообщает, что "После смерти Мефодия славянская церковь была разрушена."[172] Впрочем, это поспешное заявление. И хотя король Богемии Спитнев (ум. 915) открыл Прагу для большего влияния со стороны Баварии и Западной церкви, однако к этому времени некоторые беженцы из Моравии проникли в Богемию вместе со своей церковной литературой, так что славянская традиция начала сосуществовать в Богемии с латинской традицией Западной церкви.[173] Братислав II пытался положить конец славянской традиции. Будучи латинистом, он не желал терпеть традицию, не имеющую одобрения папы. В 1096–97 гг. было запрещено проведение богослужения на славянском языке, а к 1100 году славянская церковь прекратила свое существование.[174] "Даже самое упоминание Кирило–Мефодиевской традиции в Богемии рассматривалось как ересь."[175]

Таким образом, дело Кирилла и Мефодия погибло не только в Моравии, но и у Западных славян. Зато оно получило жизнь у южных славян, у хорватов, более у сербов, особенно же у болгар, и через них у русских. Это произошло благодаря ученикам Кирилла и Мефодия: Горазд, Климент, Наум ушли в Болгарию князя Бориса, принеся с собой славянские рукописи. С этого момента, как подмечают А. А. Турилов и Б. Н. Флоря, «размах творчества на славянском языке существенно превзошел по масштабам великоморавский этап»[176]. Болгария стала непосредственно преемницей моравского христианства, Царь Борис–Михаил крестился в 864 году у самого Мефодия, и был его учеником. Ему удалось сделать болгарскую церковь национальной, фактически независимой от Византии. Поэтому ученики Мефодия развили в Болгарии широкую просветительскую деятельность, они сами готовили для богослужений кафедры священников, дьяконов, чтецов. Это был золотой век христианской националоной культуры Болгарии. Известно так же о том, что около того времени многие моравские славяне перебрались на Русь. Позднее, «в конце X в., с принятием Русью христианства, возникает новый центр (точнее, целый регион) кирилло–мефодиевской традиции, которому за относительно короткий срок суждено было стать хранителем почти всего предыдущего славянского книжно–письменного наследия»[177].

Письменность

Одним из звеньев передачи на Русь христианства кирилло–мефодиевской традиции стала проникшая на Русь письменность. Перевод церковных книг на славянский язык стал исходным и наиболее значительным шагом на пути распространения христианства среди славян.

С середины IX в. на Руси велись «погодные» записи: «Этого требовал княжеский двор, центр, откуда расходились нити княжеского управления Русской землей»[178]. Б. Д. Греков полагает, что эти записи были сделаны для выполнения государственных функций. Именно благодаря этим записям до нас дошли сведения о некоторых событиях на Руси, начиная со второй половины IX в., а также о появлении письменности на Руси. Эта летопись сообщает, что за сто лет до введения христианства на Руси, существовала славянская грамота, созданная для моравов, но использовавшаяся и у русских, и у дунайских болгар[179]. Для многих исследователей датировка сообщения 898 годом стала новостью, ведь уже никого из первых просветителей не было в живых. Нападение угров на Моравию датируется этим же годом. Вполне возможно, что после поражения часть населения Моравии мигрировала в Русь, куда и принесла глаголическое письмо и известия об его авторах[180].

После долгих дискуссий по поводу первенства славянских азбук – кириллицы и глаголицы – вопрос окончательно решился в пользу глаголицы, так как этот алфавит точнее передает звуковой строй славянских диалектов около Фессалоник[181] или Солуни, откуда родом был Константин.[182] Глаголица, согласно Житию, состояла из 38 букв, по другим источникам[183] букв было 40. Эта азбука отражала фонетические особенности славянского языка[184], не имея сходства с другими алфавитами[185].

В самой Моравии глаголица не прижилась. Более того, после изгнания Мефодия победившими немецкими миссионерами были уничтожены и всякие доказательства пребывания братьев. Основным же регионом распространения глаголицы была территория западных и юго–западных славян.

Как известно, к этому времени христианство в Моравии уже было официальной религией, так что распространение славянской или моравской письменности было немыслимо без распространения христианства. Первые книги, записанные в Моравии на славянском языке, носили, прежде всего, религиозный характер. Этот факт объясняет многие особенности русского раннего христианства, так как самые ранние религиозные книги скорее всего не были византийского характера или происхождения.

Паннонские Жития сообщают нам, что, прибыв на место, братья первым делом переложили весь церковный чин. В то время в церквях была установлена традиция употреблять Новый Завет не в порядке евангелистов и апостольских посланий, а по очередности так называемых ежедневных чтений на весь год. Таким образом они подготовили избранные чтения из Четвертого Евангелия и Апостола. [186] Хотя оригиналы этих исторических литературных памятников не сохранились, все же, пережив различные редакции, они дошли до наших дней[187], и являются предметом исследований[188].

Затем они подготовили Служебник и Требник — настольные книги архиереев, священников и дьяконов. Служебник содержал описание порядка отправления общественного богослужения, а Требник излагал порядок частного богослужения, совершаемого при крещении, покаянии, браке и пр. Позже перевели Часослов и Псалтырь, необходимые для проведения повседневных богослужений. Также были переложены Минея Общая, содержащая расписание праздничных чествований святых Церкви, собрание чтений из Ветхого и Нового Заветов (Параменик)[189]. Также было переведено руководство для православного богослужения на все дни года (Устав), Кормчая книга, или Номоканон. Перевод библейских и церковных книг на славянский язык был совершен братьями во второй половине IX в. Это, по мнению В. П. Оргиш, и послужило началом серьезного распространения христианской традиции на Руси.

Фридрих Конибеар отмечает: "Было замечено, что религиозные песни народов России во многом схожи с болгарскими, сербскими, чешскими, моравскими, польскими песнями, и даже с песнями немецких гуситов."[190]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: