ГЛАВА 4 ЕВРЕЙСКИЕ КАЧЕЛИ 1 страница

Как мы помним, еще в конце 50-х советские евреи стали отвоевывать себе значитель-

ные привилегии, отнятые у них два десятилетия назад. Однако этот процесс не происхо-

дил гладко, поскольку у него имелись и свои противники, которые боялись предоставлять

евреям более широкие права (недаром сам Хрущев в беседе с иностранными защитниками

советских евреев заявил, что последние «ненадежны в политическом отношении»). Опреде-

ленным кругам на Западе подобная боязнь была только на руку, поскольку давала неплохие

шансы с помощью разного рода провокаций вбивать клин между евреями и советским руко-

водством. Одной из таких провокаций было широко известное «дело Бориса Пастернака», датированное 1958 годом.

Поводом к провокации стал роман «Доктор Живаго», законченный Пастернаком в сере-

дине 50-х. Красной нитью в нем проходила идея классового примирения белых и красных,

которая так сильно стала будоражить умы советской либеральной интеллигенции после

смерти Сталина. Именно за это книга и угодила на родине в разряд запрещённых. Когда в

марте 1956 г. Пастернак передал ее для издания в отечественные журналы «Новый мир»

и «Знамя», власти запретили публикацию. Тогда книга оказалась на Западе.

В ноябре 1957 г. «Доктор Живаго» был опубликован в Италии на итальянском

языке, но не вызвал большого ажиотажа у тамошних читателей. Однако он чрезвычайно

понравился специалистам из ЦРУ, которые увидели в нем удобный материал для провокации

международного масштаба. По замыслу стратегов из Лэнгли (там располагается штаб-квар-

тира ЦРУ), чтобы придать этой истории вселенскую огласку, надо было наградить «Доктора

Живаго» ни много ни мало… Нобелевской премией. Однако сделать это можно было только

в том случае, если бы произведение было опубликовано на родном языке (оно же, как мы

помним, было издано на итальянском). Тогда цэрэушники провели хитроумную комбинацию.

Они обратились к знакомой Пастернака графине Жаклин де Пруайяр, у которой храни-

лась рукопись романа, с просьбой, чтобы она предоставила им текст книги. Но графиня эту

просьбу тактично отклонила. Тогда ЦРУ с помощью своих коллег из итальянской разведки

похитило рукопись: во время вынужденной посадки самолета в Милане разведчики тайно

изъяли рукопись из чемодана хозяйки и в течение двух часов сделали фотокопию, после чего

вернули все на место. После этого книга ушла в набор сразу в двух местах: в Америке и в

Европе (при этом издателей использовали «втемную» – то есть через посредников, не засве-

ченных в связях с разведкой, а также использовалась бумага из России и русские шрифты).

В результате этих манипуляций в августе 1958 г.«Доктор Живаго» был издан на русском

языке и представлен на суд членов Нобелевского комитета. А уже спустя два месяца Пастер-

наку была присуждена Нобелевская премия по литературе «за выдающиеся заслуги в совре-

менной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы».

Поскольку советские власти были прекрасно осведомлены о политической составля-

ющей этой истории (они догадывались о «руке ЦРУ» в ней, но всех деталей не знали),

поэтому реакция была соответствующая: на Пастернака началась мощная атака. Писатель

был исключен из Союза писателей и, под давлением властей, вынужден был отказаться от

премии. Но этот шаг не сбавил накала дискуссии: чуть ли не по всей стране были проведены

собрания, на которых люди осуждали писателя и его творение.

Основная вина за этот скандал лежала на западных провокаторах, которые специально

раздули его в расчете на то, чтобы расколоть советскую интеллигенцию. И им это удалось,

поскольку значительная часть советских либералов-западников оказалась на стороне гони-

мого писателя. Что касается кремлевской власти, то она в этом конфликте всего лишь защи-

щалась. Вот как озвучил позицию властей и тех, кто был на ее стороне, писатель из стана

державников-сталинистов Всеволод Кочетов:

«Для чего же говорится о независимости литературы от каких-либо обязанностей

перед обществом, о ее – только в таком случае – свободе? Мы давно в этом разобрались,

для чего. Исключительно для того, чтобы увести литературу от классовой борьбы на сто-

роне трудящихся классов: сначала ее как оружие борьбы затупить, сделать аполитичной,

безыдейной, а затем, если удастся, перековать наново, уже в другом духе. Что ж, шумели,

шумели наши противники о свободе литературы от служения политике, а стоило появиться

роману „Доктор Живаго“, открыто политическому, но антисоветскому, как этот роман был

признан у реакционеров выдающимся литературным образцом. Механика проста: все, что

служит политике капиталистов, что полезно ей, – создано на основе „свободного, истинно

художнического“ творчества; все, что служит делу трудящихся классов, делу строительства

социализма и коммунизма, то есть идет против политики капиталистов, – это уже нечто, что

создано „под давлением“, „под нажимом“ или написано „лакировщиками“, которые, дескать,

служат не столько высокому искусству, сколько своему личному благополучию, так сказать, прислуживаются.

Механика-то проста, но передающие механизмы, с помощью которых она осуществля-

ется, частенько бывают так тщательно закамуфлированы и так хитроумно раскрашены, что

получается с виду, будто бы они «за», а не «против»…»

В результате разразившегося скандала сильнее всего пострадал Борис Пастернак,

который оказался буквально между молотом и наковальней. Вследствии случившегося он

серьезно подорвал свое здоровье и спустя полтора года (в мае 1960 года) скончался. Эта

смерть вызвала массовое паломничество либеральной интеллигенции в Переделкино, где

состоялись похороны писателя. Высоцкий туда не поехал, хотя мысли такие, судя по воспо-

минаниям очевидцев, у него были (из его окружения там был Всеволод Абдулов, с которым

он, как мы помним, познакомился именно в это время).

Во многом именно из «дела Пастернака» на свет в том же 60-м родилось и советское

диссидентство, костяк которого составила интеллигенция еврейского происхождения в лице

таких деятелей, как А. Левитин-Краснов, А. Гинзбург и др. Отметим, что последний в июле

того же года был арестован КГБ и осужден на два года за выпуск «самиздатовского» жур-

нала «Синтаксис». В свою очередь Запад стал активно помогать еврейскому диссидентскому

движению в СССР, причем как идеологически, так и материально.

Что касается русского диссидентского движения, то оно поддерживалось куда менее

активно. А возникло оно почти тогда же и опять же не без участия тогдашней власти. Дело

в том, что в начале 60-х Хрущев начал широкомасштабную кампанию против православия,

видимо, опасаясь роста русского национального самосознания. Как итог: в Ленинграде в

1962–1964 гг. на свет появилась первая русская правозащитная организация – ВСХСОН

(Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа). В нее вошли: И. Огур-

цов, М. Садо, Е. Вагин, Б. Аверичкин и др.

Как уже отмечалось выше, идеологическим фундаментом, на котором базировалось

советское либеральное движение и диссидентство (их еврейские ветви), было отношение

к сталинизму – он ими объявлялся целиком преступным. Высшее советское руководство

в лице Хрущева и его сторонников хотя и делало ряд оговорок (оно видело в сталинизме

отдельные положительные моменты), однако в целом разделяло эти взгляды. Поэтому либералы были уверены, что, пока Хрущев находится у руководства, есть шанс навсегда похоронить не только сталинизм в СССР, но и саму возможность нового державного возрождения.

Подчеркнем: их волновало именно это, а не поиски правды в сталинских временах. Ведь они прекрасно понимали (как и хрущевцы), к чему именно могут привести эти поиски. А привести они могли к самым нежелательным для них же последствиям: например, к всплытию на поверхность такой скользкой темы, как участие высокопоставленных евреев в репрессиях 20-х – 30-х гг. (ведь именно они взяли в свои руки почти весь советский репрессивный аппарат) против, в первую очередь, русского народа (бывших дворян, офицеров, священников и т. д.). Евреям это было надо? Естественно, нет.

Диссиденты-евреи были выгодны Западу именно из-за своей антидержавности, которая почти в открытую противоречила русскому началу. Как верно заметила в своё время публицист Татьяна Глушкова, имея в виду подобного рода диссидентов и инакомыслящих: «Здесь никогда не было опоры на традицию, национальную традицию (и тем самым культуру), а на одни лишь „хельсинкские“ и тому подобные соглашения… Мы видим борьбу с точки зрения западных ценностей, не менее, а более чуждых, враждебных русскому духу, чем даже здешний коммунистический интернационализм и атеизм…»

Вообще проблема натиска определённых сил на традиционные устои стала весьма

актуальной во второй половине 50-х гг. во многих странах мира. На том же Западе, к

примеру, это были так называемые «сексуальная» и «рок-н-ролльная» революции. В Вели-

кобритании широкую славу в начале 60-х приобрела рядовая 53-летняя учительница рисо-

вания Мэри Уайтхаус, которая развернула у себя в стране общенациональную кампанию под

девизом «Очистим ТВ от грязи». Целью этой кампании, которая буквально всколыхнула всю

страну, было поставить заслон передачам, которые высмеивали традиционные британские ценности.

В Советском Союзе продвижение подобных контр-«революций» было затруднено из-за суще-

ствования «железного занавеса». Однако наивно было полагать, что западные стратеги

«холодной войны» не имели возможностей найти в этой конструкции бреши, через которые

они могли бы запускать революционные вирусы. В итоге в начале 60-х на свет родилось

диссидентское движение, а во второй половине того же десятилетия к нам пришла и «рок-н-ролльная революция» (с «сексуальной» дело обстояло иначе – она тогда не пошла, поскольку слишком явно ломала глубинные, христианские традиции, которые были сильны даже в атеистическом СССР). Что касается диссидентства, рок-н-ролла и так называемого «чистого искусства» (то есть бесклассового), то они шаг за шагом начали отвоевывать себе позиции именно с 60-х.

Отметим, что диссиденты умеренно критиковали Хрущева и весь свой гнев направляли на тех его соратников, кто олицетворял для них даже намек на саму возможность повторения того, что Сталин совершил в середине 30-х – начал процесс возвращения русскому народу тех долгов, которые большевики задолжали ему с 17-го года. Одним из таких раздражите-

лей в составе хрущевского Президиума ЦК КПСС был чистокровный русский Фрол Козлов, которого Хрущёв одно время даже рассматривал в качестве своего преемника на посту Первого секретаря ЦК КПСС.

Едва эта новость стала широко известна в кругах элиты, как Козлов подвергся мощной атаке со стороны либералов. Когда летом 1962 г. у него случился инфаркт (здоровье было самым слабым местом этого неординарного политика), либералы чуть ли не до потолка прыгали от радости, надеясь, что дни Козлова сочтены. Однако тот быстро поправился. Тогда поэт Е.Евтушенко посвятил Козлову стихи под характерным названием «Наследники Сталина». В них имелись строчки, которые сведущие люди поняли без всяких объяснений: «наследников Сталина, видимо, сегодня не зря хватают инфаркты». Отметим, что это стихотворение понравилось Хрущеву и он дал команду опубликовать его на страницах главной газеты страны – в «Правде».

Хрущевская отмашка была не случайной, а прямо вытекала из его антисталинской политики, которой он продолжал придерживаться, к вящей радости либералов. Своеобразным апогеем этой политики явились события октября 61-го, когда на XХII съезде КПСС Хрущёв не только провёл новую мощную атаку на Сталина, но и вынес его из Мавзолея.

Последнее событие случилось 31 октября, когда тайно, под покровом ночи, тело вождя народов было перезахоронено на аллее неподалеку от Мавзолея. Этот радикализм Хрущёва привёл к печальным последствиям: как во внешней политике (сначала окончательный разрыв с Китаем, потом – Карибский кризис, который едва не поставил мир на грань ядерной войны), так и во внутренней (трудности в экономике, еще большее идеологическое размежевание внутри элиты).

Например, двигая вперед космонавтику и создавая Ракетные войска стратегического назначения, Хрущёв в то же время значительно сокращал другие рода войск (на один миллион военнослужащих), что только расшатывало один из важнейших оплотов режима – Вооруженные силы. Одновременно с этим Хрущев устроил беспрецедентные гонения на Русскую православную церковь: при нем на территории СССР было разрушено церквей больше, чем при Ленине и Сталине, вместе взятых. Наконец, своими во многом огульными (и далекими от подлинной правды) разоблачениями Сталина Хрущев дискредитировал не только КПСС, но существенно поколебал в сознании советских людей веру в то, что они строят самое справедливое общество на Земле.

На почве значительных побед, выпавших на период его правления (одно покорение космоса чего стоило!) у Хрущева, видимо, случилось такое головокружение от успехов, что он посчитал себя человеком, могущим одним рывком перебросить страну, только-только начинавшую оправляться от последствий страшной войны и ведущую другую войну – «холодную», в светлое будущее. И вот уже на том же XXII съезде КПСС Хрущев провозглашает скорое построение коммунизма в СССР: он должен был наступить уже через 20 лет – в 1980 году. На чем основывал «кремлёвский мечтатель» свои надежды, сказать трудно,

поскольку почти всё, что он тогда предпринимал как руководитель государства во внешней

и внутренней политике, вело не к торжеству коммунизма, а скорее к его похоронам.

Естественно, идеологи «холодной войны» на Западе все это учитывали и продолжали

весьма эффективно использовать хрущевский волюнтаризм себе во благо. К той же еврей-

ской проблеме пристегивались любые действия Кремля, которые в той или иной мере каса-

лись евреев. Например, в 1961 году Хрущев дал команду правоохранительным органам

начать кампанию по борьбе с хищениями социалистической собственности. В итоге под

дамоклов меч МВД и КГБ угодило и значительное количество евреев, которые составляли

костяк предприимчивых людей – так называемых «цеховиков» (владельцев подпольных

цехов по выпуску левой продукции). Едва об этом стало известно на Западе, как в тамошних

СМИ немедленно поднялась волна по обвинению советских властей в… государственном

антисемитизме. Как напишет позднее «Еврейская энциклопедия»: «В 1961–1964 гг.за

экономические преступления было казнено в РСФСР – 39 евреев, на Украине 79, по другим республикам – 43…»

Однако по этим же делам и в это же время было казнено и несколько десятков людей

русского происхождения (а также лиц других национальностей СССР), но это совершенно

не означает, что советские власти тем самым проводили геноцид против русских. Ведь всех

этих людей судили и казнили не за их национальность, а за конкретные преступления – за

хищения в особо крупных размерах.

Именно в самый разгар кампании по борьбе с расхитителями социалистической соб-

ственности (на календаре был уже 1962 год), впервые после «дела врачей», израильский

представитель поднял в ООН вопрос о… положении евреев в СССР. Он в открытую заявил,

что евреев в СССР притесняют, вводя очередные ограничения на их прием в высшие учеб-

ные заведения, а также в некоторые организации.

Все эти события только накаляли обстановку в среде еврейской интеллигенции, спо-

собствуя все большей ее радикализации. Характерно, что известный кинорежиссер-еврей

Григорий Козинцев, некогда воспевший советскую власть в своей кинотрилогии о Максиме

(1935–1939), именно в начале 60-х взялся экранизировать «Гамлета», где СССР уже пред-

ставал в ином качестве: в образе мрачной «Дании-тюрьмы», где плетутся интриги, соверша-

ются подлые убийства и честному человеку нет иного выхода, как сразится со злом, побе-

дить его, но и умереть одновременно.

Другой известный кинорежиссер – Михаил Ромм (на его курсе в те же самые годы учи-

лась вторая жена Высоцкого Людмила Абрамова) – в конце ноября 62-говыступил в ВТО с

пламенной речью, которую в высших сферах сочли настоящим манифестом именно еврей-

ской интеллигенции, напуганнной возможностью возвращения в советскую идеологию дер-

жавного контекста, сродни тому, что вернул когда-то Сталин в середине 30-х. Как писал А.Солженицын:

«Выступление Ромма имело очень большое значение для дальнейшего развития дис-

сидентского движения. С этого момента Ромм стал как бы духовным лидером советского

еврейства. И с тех пор евреи дали значительное пополнение „демократическому движению“,

„диссидентству“ – и стали при том отважными членами его…»

Отметим, что Ромм не случайно начал свою речь с критики продержавной увертюры

П. Чайковского «1812 год». Вот как это выглядело в устах режиссера: «Есть очень хорошие традиции, а есть и совсем нехорошие. Вот у нас традиция: 2 раза в год исполнять увертюру Чайковского „1812 год“.

Товарищи, насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ясно выраженную поли-

тическую идею – идею торжества православия и самодержавия над революцией. Ведь это

дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу. Это случай, которого, вероятно, в конце

своей жизни Петр Ильич сам стыдился. Я не специалист по истории музыки, но убежден,

что увертюра написана по конъюктурным соображениям, с явным намерением польстить

церкви и монархии. Зачем советской власти под колокольный звон унижать «Марсельезу»

– великолепный гимн Французской революции? Зачем утверждать торжество царского чер-

носотенного гимна? А ведь исполнение увертюры вошло в традицию…»

Здесь Ромм явил себя в качестве типичного последователя линии троцкистов-бухарин-

цев, которые в 20-е годы делали все от них зависящее, чтобы выкорчевать из сознания рус-

ского народа традиции и героические деяния их предков. Они яростно боролись с православ-

ными праздниками вроде Рождества и Нового года, называя их религиозными пережитками.

Однако Сталин, разбив в начале 30-х оппозицию, занялся державостроительством: вернул

русским людям не только многие из их прежних праздников (Новый год с елкой вновь стали

праздновать в СССР с декабря 1935 г.), но и героическую историю их предков (в сере-

дине 30-х появились новые учебники истории, где победа России над Наполеоном в 1812

г. уже не воспринималась как цивилизационная катастрофа Запада, как война реакцион-

ного русского народа против республики, наследницы Великой французской революции). И

увертюра П.Чайковского «1812 год» (её запретил к исполнению в 1927 г.Главный репер-

туарный комитет) вновь стала исполняться публично.

Как пишет о той же речи Ромма историк А.Вдовин: «Пятикратный лауреат Сталинской

премии впервые публично и недвусмысленно высказался об известной кампании против

„космополитов“ конца 40-х годов, утверждая, что она была создана искусственно, носила

антисемитский характер и по существу сводилась к избиению писательских кадров. Винов-

никами этого „избиения“ назывались здравствующие „антисемиты“ Н. М. Грибачев, В. А.

Кочетов, А. В. Софронов и „им подобные“. Они же, по мнению Ромма, проводили открытую

диверсию против всего нового и яркого в кинематографе.

Выступление произвело сенсацию в интеллигентской среде, его текст широко разо-

шелся в списках по Москве, став одним из первых документов самиздата. ЦК КПСС по

существу уклонился от рассмотрения жалоб названных писателей, избранных в высшие пар-

тийные органы, сохранив тем самым двусмысленность своего отношения к ситуации…»

Историк прав насчет писательской жалобы, однако что касается Ромма, то он после

своей речи все же пострадал – его вынудили уйти с преподавательской работы во ВГИКе.

Правда, спустя 3 года он сумел вернуться на прежнее место. При сохранении звания

«духовного лидера советского еврейства».

Судя по всему, Высоцкий имел возможность не только ознакомиться с текстом роммов-

ского выступления, но участвовать в дисскусиях на эту тему – ведь он был вхож в дома неко-

торых представителей еврейской интеллигенции. Как уже говорилось, он посещал семьи

Утевских, Синявских, Абдуловых, где собирались именно пророммовские компании и вели

долгие беседы на разные темы, в том числе и на политические (без этого в СССР было никуда

– подобные беседы назывались «кухонными»). Вспоминает В. Абдулов:

«В нашем доме Володя попадал в такое окружение, которое вряд ли было у него на

Большом Каретном. Там собиралась блестящая компания: Кочарян, Утевский, Макаров,

Шукшин, – но им еще только предстояло состояться.

А тут была другая, потрясающая среда. Собирались невероятные люди, все было про-

питано атмосферой театра. То есть Володя находил в этом доме, может быть, не то, чего

искал, но то, к чему подсознательно стремился. Весь этот дом – легенда, сейчас он увешан

мемориальными досками, а в те годы большинство удостоившихся их были живы, ходили

по нашему двору, заглядывали друг к другу в гости.

Когда Володя попал в Театр Пушкина, он познакомился там с народной артисткой

СССР Фаиной Георгиевной Раневской (отметим, что этого высокого звания артистка была

удостоена в хрущёвскую «оттепель» – в 1961 г. – Ф. Р.). Их разделяла невероятная

дистанция, хотя сама Фаина Георгиевна славилась своей коммуникабельностью и демокра-

тичностью. А в этот дом она была более чем вхожа, приходила на все семейные праздники.

И когда Володя появлялся, он заставал ее здесь. Они могли общаться на равных…»

Между тем были тогда и другие примеры того, как еврейская тема, пусть и преодолевая

большие препоны, становилась достоянием не только широкой советской общественности

(обсуждалась на интеллигентских «кухнях»), но и мировой (кстати, речь М. Ромма в ВТО в

печатном виде была тоже опубликована за рубежом, а также цитировалась разными радио-

голосами). Например, так было с 13-й симфонией Дмитрия Шостаковича.

Эта история началась за месяц до роммовской – 21 октября 1962 г. В тот день,

развернув очередной номер газеты «Правда», Шостакович натолкнулся на стихи Е.

Евтушенко: «Бабий Яр», «Страхи», «Карьера» и др. Особенно сильно композитора потрясло

первое стихотворение, где речь шла о расстреле фашистами в сентябре 1941 г.в киев-

ском Бабьем Яру 100 000 человек, из которых почти 40 000 были евреями, а остальные

представляли разные национальности, населяющие СССР. Так на свет появилась 13-я симфония, известная как «Бабий Яр». Однако, как только она была написана, вокруг нее стала складываться почти детективная история, рождение которой прямо вытекало из того скандала, который уже случился с Роммом в ВТО.

Дело в том, что определённым силам во власти сильно не понравилось, что целая часть симфонии посвящена не просто трагедии Бабьего Яра, а именно трагедии евреев в Бабьем Яру (в стихах Евтушенко это особенно подчеркивалось). Учитывая ситуацию с роммовским скандалом и тем резонансом, который он приобрел не только в СССР, но и в мире, появление симфонии, где доминировала бы еврейская тема, было расценено советскими властями как нежелательное. Зная об этом, многие певцы стали отказываться от участия в предстоящем представлении. Среди последних оказались такие исполнители, как Е.Мравинский, И.Петров, А.Ведерников, Б.Гмыря и др. Но Шостакович упорно продолжал поиски певцов.

Наконец своё согласие исполнить вокальные партии дал Виктор Нечипайло из Большого театра. Дирижером согласился быть Кирилл Кондрашин.

Но едва начались репетиции, как сверху вновь была предпринята попытка их сорвать. В «Литературной газете» появилась критическая статья о стихах Евтушенко. В ней, в частности, прямым текстом отмечалось, что поэт однобоко отражает трагедию Бабьего Яра: слишком выпячивая «еврейскую проблему», он тем самым принижает роль других народов, в том числе и русского, в победе над фашизмом. Естественно, эта статья не могла остаться не замеченной теми, кто имел непосредственное отношение к Тринадцатой симфонии. В результате в день премьеры, 18 декабря, от своего участия в концерте отказался В.Нечипайло, сославшись на плохое самочувствие. Его место согласился занять Виталий Громадский из филармонии. Но на этом детектив не закончился. Буквально за час до начала концерта дирижеру К. Кондрашину позвонил сам министр

культуры РСФСР Попов и настоятельно попросил его сыграть симфонию без первой части –

без «Бабьего Яра». Но Кондрашин это сделать отказался, резонно заметив, что такой посту-

пок вызовет ненужный ажиотаж среди западных гостей, присутствующих на концерте.

В конце концов премьера 13-й симфонии состоялась. А вот повторное испол-

нение в январе 1963 г.уже вышло к слушателям с купюрами. Их внес сам автор текста Е.

Евтушенко, который накануне концерта опубликовал в «Литературной газете» новый вари-

ант «Бабьего Яра», в который были внесены правки. Например, была выброшена строка:

«Каждый здесь расстрелянный – еврей, каждый здесь расстрелянный – ребенок». Шостако-

вич оказался в сложном положении, поскольку переделывать музыку под новые стихи уже

не было ни времени, ни желания. Но сделать это было необходимо, так как в противном

случае концерт просто бы запретили.

Именно во время 2-го исполнения 13-й симфонии кем-то в зале была сде-

лана пиратская запись, которая затем попала на Запад. Так ее услышал остальной мир.

Все эти скандалы не прибавляли оптимизма еврейской элите в СССР и стали серьез-

ным поводом к тому, чтобы в ее среде все сильнее стали распространяться слухи, что «отте-

пель» (когда тепло именно евреям) заканчивается. Отразилось это и на умонастроениях

нашего героя – В.Высоцкого, который в 1962 г.написал песню «Весна еще в

начале». Суть ее в том, что Весна («оттепель») еще в начале, а главного героя внезапно аре-

стовывают и отправляют по этапу в лагеря.

Весна еще в начале,

Еще не загуляли,

Но уж душа рвалася из груди, –

И вдруг приходят двое

С конвоем, с конвоем.

«Оденься, – говорят, – и выходи!».

Я так тогда просил у старшины:

«Не уводите меня из Весны!»…

Между тем во многом горемычная судьба Высоцкого тех лет объяснялась в основном

его пристрастием к спиртному. Он и сам хорошо понимает это и летом 62-гона какое-то

время «завязывает» с алкоголем. И хороший результат после этого не заставляет себя ждать:

в Театре имени Пушкина ему доверяют первую большую роль – шофера Саши в спектакле «Дневник женщины».

Не остается в стороне и кинематограф. Причем там руку помощи Высоцкому (тем

же летом) вновь протягивают его соплеменники – евреи: режиссеры Александр Столпер с

«Мосфильма» и Вениамин Дорман с Киностудии имени Горького. Отметим, что на обеих

студиях о Высоцком уже ходит дурная молва, как о человеке сильно пьющем. Поэтому

наравне с «хорошими» евреями на пути нашего героя возникают и «плохие». Одним из них

был начальник актерского отдела «Мосфильма» Адольф Гуревич, который категорически

возражает против того, чтобы Высоцкий снимался в лентах его студии. Однако, учитывая,

что эта пагубная привычка была свойственна многим актёрам (как молодым, так и опыт-

ным), Гуревич в то же время понимает, что с этой напастью бороться в какой-то мере беспо-

лезно. Поэтому всю ответственность за возможные плохие последствия перекладывает на

плечи самих режиссеров, у кого эти пьющие артисты должны были сниматься. Так было и в

случае с «Живыми и мёртвыми» (там за Высоцкого поручился не столько Столпер, сколько

второй режиссёр Левон Кочарян – приятель нашего героя по Большому Каретному), так

будет и в дальнейшем (в следующем году Высоцкий снимется еще в одной мосфильмовской

ленте «На завтрашней улице», и Гуревич опять переложит всю ответственность за это на плечи режиссёра).

В «Живых и мёртвых» Высоцкому досталась крохотная роль молодого солдатика, а

в комедии «Штрафной удар» он сыграл спортсмена. Причём Дорман в итоге фактически

встанет на точку зрения Гуревича и с тех пор заречётся приглашать Высоцкого в свои ленты.

Почему? Дело в том, что на съёмках его картины Высоцкий «развязал» и в порыве пьяного

гнева ударил администратора фильма термосом по голове. Хорошо, что дело не кончилось

госпитализацией пострадавшего, иначе актёра-буяна ждало бы суровое наказание – для него

случился бы настоящий «штарфной удар». Заметим, что Дорман окажется не одинок в своём

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: