ГЛАВА 4 ЕВРЕЙСКИЕ КАЧЕЛИ 10 страница

Например, когда в 1965 г. у руководителя БДТ Георгия Товстоногова возник кон-

фликт из-за спектакля «Римская комедия» с властями (те нашли в этой постановке о вре-

менах римского императора Домициана современные «фиги»), режиссер принял решение

собственноручно «похоронить» свое детище, а на вопрос коллег «Почему?» ответил: «Мне

лавры „Таганки“ не нужны!» После этого либералы дружно записали Товстоногова в рене-

гаты, хотя в позиции шефа БДТ было больше здравого смысла, чем в их. Товстоного-

вым двигал «умный конформизм», который был присущ многим советским интеллигентам

из творческой среды вроде Сергея Герасимова, Сергея Бондарчука, Юрия Озерова, Евге-

ния Матвеева, Михаила Царева, Николая Охлопкова, Андрея Гончарова и др. У многих из

этих людей тоже имелись свои претензии к советской власти (у того же Товстоногова отец

был репрессирован), но они не считали себя вправе выносить их на суд общественности,

поскольку прекрасно отдавали себе отчет, на чью мельницу они таким образом будут лить

воду. Поэтому не случайно, что, когда в середине 80-х к власти пришёл либерал-западник

Горбачёв, многие из этих людей будут первыми подвергнуты остракизму и отстранены от власти в искусстве.

Но вернемся в 60-е.

Роль Галилея впервые по-настоящему обратила внимание либералов во власти на

Высоцкого. До этого многие из них воспринимали его всего лишь «горластым блатарем» –

эпатажным исполнителем блатных песен. Теперь же они открыли в нем родственную душу

– настоящего собрата-либерала, все естество которого алчет борьбы за переустройство (а то

и отмену) этой системы. Вот как об этом вспоминает один из высокопоставленных работни-

ков ЦК КПСС – уже известный нам Ф.Бурлацкий (ещё с хрущёвских времён он работал

в Международном отделе ЦК под началом Ю.Андропова):

«Мои первые встречи с Высоцким связаны еще с первыми спектаклями „Таганки“ –

„Добрым человеком из Сезуана“, когда происходило становление этого театра. Тогда я еще

не обратил особого внимания на Высоцкого. Но после „Галилея“ – а потом и „Гамлета“ – отношение к нему меняется.

«Галилей» в исполнении Высоцкого был для меня ближе, чем «Гамлет» в трактовке

Любимова и в трактовке Высоцкого. Потому что в «Галилее» поднималась проблема, кото-

рой все мы жили тогда. «Мы» – я имею в виду, во всяком случае, прогрессивное крыло

партийного аппарата, которое пришло в ЦК (при Хрущеве) из сферы науки, из экономиче-

ской сферы, из журналистской среды. Проблема «Галилея» была для нас проблемой личного

выбора. Игра Высоцкого в этом плане удивительно накладывалась на наше сознание. Осо-

бенно два варианта жизненного пути. Вы помните, он дважды проигрывает роль Галилея (в

финале) – по-одному и по-другому. Все мы стояли когда-то в жизни перед таким выбором,

и это было нам бесконечно близко. В частности, мне…

Я помню наши первые разговоры с Высоцким в этом ключе… Для него они являлись

неожиданностью и, мне кажется, импонировали ему. Он никак не ждал, что люди из далекой

для него среды, прямо скажем, среды, чуждой ему, политической, разделяют его взгляды на

положение в стране, мыслят примерно теми же категориями, что и он. Ему даже казалось,

наверное, что они притворяются. Или просто подыгрывают ему. Но когда он стал более часто

общаться с нами – с Делюсиным, Шахназаровым, со мной, – он понял, по-моему, что это не

игра. Мы просто принадлежим к тому же поколению, с теми же умонастроениями, с тем же

отношением к жизни, что и он. Вот, насколько я помню, первые наши встречи и разговоры

с Высоцким завязались после того, как он сыграл своего Галилея…»

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: