Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Психологический анализ характеристик субъекта преступления в УК РФ




Для анализа психологического содержания понятия субъекта преступления отобраны статьи УК РФ, имеющие принципиальное значение для его характеристики, а также ряд статей, значимых для экспертной деятельности психолога (ст. ст. 5, 14, 19-22, 24-26, 28, 32, 33, 37, 39, 40, 41, 61, 63, 105, 106, 107, 110, 113, 130, 131, 132, 239, 282, а также ст. 196 УПК РФ). Задачи и способ психологического анализа отличают его от комментария к Общей части УК РФ, данного О.Д. Ситковской (1999).

Прежде всего, с учетом п. 2 ст. 5 УК РФ «Принцип вины», объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается. Таким образом, в самом широком смысле с понятием субъективного вменения может соотноситься объединенное содержание трех психологических понятий: «субъект», «личность» и «индивидуальность». Кроме того, в ст. 19 УК РФ «Общие условия уголовной ответственности» указано, что «уголовной ответственности подлежит только вменяемое физическое лицо, достигшее возраста, установленного настоящим Кодексом». То есть законодатель учитывает, что человек как личность и как субъект должен пройти определенное социальное формирование и развитие в онтогенезе. По этой причине и из соображений гуманности установлена нижняя граница возраста наступления уголовной ответственности - 16 и 14 лет (соответственно, ч. 1 и ч. 2 ст. 20 УК РФ «Возраст, с которого наступает уголовная ответственность»).

Согласно ч. 3 ст. 20, «если несовершеннолетний достиг возраста, предусмотренного частями первой и второй настоящей статьи, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, во время совершения общественно опасного деяния не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, он не подлежит уголовной ответственности». Благодаря этой формулировке, законодатель раскрывает содержательные признаки субъекта уголовной ответственности, хотя не выходит за рамки контекста совершаемого преступления, поэтому, прежде всего, характеризует лицо как субъекта преступления. Итак, человек как субъект преступления должен соответствовать следующим требованиям: чтобы во время совершения общественно опасного деяния он мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими. Если этот признак отсутствует вследствие отставания в психическом развитии, не связанного с психическим расстройством у несовершеннолетнего: он не мог в полной мере проявить указанные способности, - в этом случае он не подлежит уголовной ответственности, значит, не признается и субъектом преступления.

Более обобщенные характеристики, имеющие отношение к субъекту преступления, даны в ч. 1 ст. 21 «Невменяемость», из которой следует, что «не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находилось в состоянии невменяемости, т.е. не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими вследствие хронического психического расстройства, временного психического расстройства, слабоумия либо иного болезненного состояния психики». Итак, характеристика человека, которому вменяется уголовная ответственность и который признается субъектом преступления, раскрывается через такие его возможности: во время совершения общественно опасного деяния он мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими.

Вменяемость и возраст, рассматриваемые одновременно как признаки субъекта преступления, относящиеся к составу преступления и являющиеся условием наступления уголовной ответственности за пределами состава преступления, порождают в уголовно-правовом контексте 2 вида невменяемости: у лица как субъекта преступления и у лица как субъекта уголовной ответственности и наказания. Причем установление «вменяемости первого вида», в силу ее ситуативности, не дает гарантии «вменяемости второго вида». О.Д. Ситковская (1998) предлагает, наряду с понятием вменяемости, имеющим отношение к субъекту преступления, введение понятия уголовно-правовой дееспособности, отражающего более широкие возможности личности как субъекта уголовной ответственности и наказания. В связи с этим возможны варианты в типологии соотношений указанных вменяемости и дееспособности, что важно при обследовании психики обвиняемого в судебной экспертизе.

Анализ ч. 1 ст. 22 «Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости», показывает, что «вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, подлежит уголовной ответственности». Таким образом, субъекта уголовной ответственности и субъекта преступления характеризуют также возможности, проявляемые не в полной мере. Критерий неполноты ни в ст. 20, ни в ст. 22 не задается, в этом законодательные формулы совпадают, но в нормах существует различие.

Нормы ч. 1 ст. 22 «Уголовная ответственность лиц с психическим расстройством, не исключающим вменяемости» не только противоречат нормам ч. 3 ст. 20 «Возраст, с которого наступает уголовная ответственность», но и входят в противоречие с принципом гуманизма, когда с одинаковыми психологическими характеристиками здоровый человек, пусть и несовершеннолетний, в отличие от больного (как несовершеннолетнего, так и взрослого) не признается субъектом преступления. Не умаляя роли ошибок взрослых в воспитании детей и подростков, требуется подчеркнуть следующее. Социальное недоформирование и психологическое недоразвитие несовершеннолетнего происходят с его активным участием, когда он сопротивляется социализации, стремясь избавить себя от ее влияния как ограничивающего и неприятного. Причем порой силы родителей, учителей, социальных работников и милиции, вместе взятые, не могут противостоять силе субъектности подростка (Л.В. Алексеева, 1999), но парадокс - субъектом в уголовно-правовом смысле он не признается.

Итак, согласно действующему УК, к субъекту преступления как физическому лицу предъявляются такие требования: чтобы при совершении противоправного деяния он в полной мере либо в силу психического расстройства не в полной мере мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими. Таким образом, уголовное законодательство сориентировано на то, что психологические возможности человека проявляются в континууме от субъектных до объектных. Понимается это через ключевые термины: «мог» (т.е. субъектность – возможность проявлять характеристики субъекта), «мог не в полной мере» (субъектно-объектная амбивалентность - двойственность проявления), «не мог» (объектность – возможность проявлять лишь характеристики объекта воздействия).

Таким образом, субъекта преступления как субъекта запрещенного законом деяния, прежде всего, характеризуют особые возможности, проявляемые им не вообще, а в конкретном ситуативном уголовно-правовом (социальном)контексте – инкриминируемой ситуации. Поскольку способности человека как раз и раскрываются через его возможности осуществить ту или иную активность, закономерно считать, что субъекта преступления характеризуют особые способности: социальные и субъектные. Их более конкретная определенность задается уголовно-правовым контекстом, наложенным на функционирование психики человека как субъекта совершенного деяния, т.е. эти способности – уголовно-релевантные. Итак, анализ норм УК РФ акцентирует, что психологическими характеристикамичеловека как субъекта преступления являются не состояния психики, а проявляемые им способности.

Но этот вывод входит в противоречие с ч. 3 ст. 196 УПК РФ «Обязательное назначение судебной экспертизы», где указано: «необходимо установить психическое и физическое состояние подозреваемого, обвиняемого, когда возникает сомнение в его вменяемости или способности самостоятельно защищать свои права и законные интересы в уголовном судопроизводстве». Изменение термина «состояние» на термин «способности» не будет провоцировать юридическое понимание вменяемости / невменяемости как психического состояния.

Итак, «субъект преступления» - юридическая категория, которая психологически раскрывается не через «возраст» и «вменяемость» – они в данном контексте тоже юридические понятия, а через психологическое понятие – «субъектные способности личности». Но в данном контексте важны не всякие способности или субъектные способности личности как таковые, а проявляемые в инкриминируемой ситуации. Таким образом, в целом экспертно-психологическим понятием, соотносимым по содержанию с возможностями лица как субъекта преступления, становится понятие «уголовно-релевантные субъектные способности» человека. Это же понятие будет адекватно и по отношению к понятию субъекта уголовной ответственности, при этом оно будет наполнено другим содержанием. Субъектные способности личности, релевантные (соответствующие) понятию субъекта преступления, прежде всего, должны иметь отношение к способности осознанно и ответственно осуществить инкриминируемое деяние. Таким образом, уголовно-правовому контексту соответствует не любой уровень субъектности (витальная, индивидная, общественно-социальная), который может проявиться у человека, а индивидуально-социальная субъектность как высший уровень его субъектных возможностей.

Приведенные выше характеристики, отраженные в статьях УК РФ, предполагают наличие либо одной, либо двух способностей, обозначенных через ключевые термины «мог осознавать» и/либо «мог руководить» своими действиями. Однако моделирование социальных субъектных способностей показало, что при целостном представлении выделяются как минимум три, характеризующие осознанное руководство (самоуправление). Прежде всего, потому что предваряет функционирование способности осознавать способность правильно понимать действительность, которая в УК РФ не фигурирует, но на нее указывает ч. 4 ст. 196 УПК РФ, в связи с обязательным назначением и производством судебной экспертизы, если необходимо устанавливать «психическое и физическое состояние потерпевшего, когда возникает сомнение в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела и давать показания». Та же способность проявляется и у свидетеля, и у обвиняемого, она имеет комплексный характер: отражение и понимание человеком действительности – полифункциональны, и к восприятию они не сводятся.

Выделение способности правильно понимать действительность связано с тем, что человек как субъект преступления должен иметь представление об обществе и общественных отношениях, иметь общее понятие о преступлении как общественном явлении. Так, признаками преступления, согласно ч. 1 ст. 14 УК РФ «Понятие преступления», являются: общественная опасность (свойство деяния причинять существенный вред общественным отношениям), противоправность (запрещенность уголовным законом общественно опасного деяния), наказуемость (установление законом уголовного наказания или иных мер уголовно-правового воздействия за общественное деяние, признанного преступлением). Таким образом, человек должен быть осведомлен о таких вполне определенных социальных значениях действительности и знать их общепринятую оценку. И речь здесь не идет о знании законов. Он должен иметь возможность различать добро и зло, иметь понятие об общественных правилах и законах, а также о допустимом, порицаемом, запрещенном, наказуемом поведении в обществе. Только когда человек понимает это, он может быть способен соотнести свое поведение с этими признаками, может принципиально не совершать порицаемое деяние или воздержаться от его совершения в провоцирующих ситуациях. Но эти возможности относятся уже к 2-м другим его способностям: осознанию значения своих действий и их регуляции.

Итак, психологические возможности человека как субъекта преступного деяния проявляются не как одна либо комплекс из двух, как указано в УК РФ, а как система из трех субъектных способностей. Они характеризуются через «ключевые термины»: «мог понимать действительность», «мог осознавать свои действия» и «мог регулировать свои действия». Функционирование этих способностей включено в субъектное самоуправление личности – осознанное руководство. Таким образом, показав, что психологические характеристики в виде субъектных способностей личности релевантны содержанию юридического понятия «субъект преступления», следует подтвердить, что для УК РФ значимо содержание понятия психического самоуправления (ПСУ).

Признаками преступления, кроме названных, согласно ч. 1 ст. 14 УК РФ, является виновность - совершение предусмотренного уголовным законом общественно опасного деяния умышленно или по неосторожности. Таким образом, уточнение психологических характеристик человека как субъекта преступного деяния необходимо через психологический анализ содержания понятия вины. В соответствии с ч. 1 ст. 24 «Формы вины», «виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности». Эта формулировка дает основание отнести вину к характеристикам субъекта преступления и предположить, что это юридическое понятие не определить без понимания его психологического содержания. О понимании вины как психического отношения писали многие правоведы: Ф.Г. Гилязев (1991), Р.И.Михеев (1995), В.А. Нерсесян (2000), Л.В. Тихомирова и М.Ю. Тихомиров (2001), В. Мальцев (2003. С. 42), Б.Д. Завидов (2003. С. 37).

Подчеркну, что понятие «отношение» является одним из многосодержательных: от «в самом общем виде взаиморасположения объектов и их свойств» (А.В. Петровский, М.Г. Ярошевский - ред., 1990. С. 258), а также отношений между людьми и внутриличностных, до оценки и эмоционального переживания человека. По В.Н. Мясищеву (1995), психическое отношение выражает активную избирательную позицию личности, оно дифференцировано от деятельности и поступков. Но в то же время, исходя из вышеприведенных определений, деятельность и поступок могут также пониматься и как отношение.

Обращение к юридическому комментарию к УК РФ, в связи с его значимой ролью как источника информации для пользователей УК, показывает углубление трактовки понятия вины, связанное с попыткой раскрыть его психологическое содержание. Один из первых комментариев к УК РФ трактовал так: «вина – это предусмотренное уголовным законом психическое отношение лица в форме умысла или неосторожности к совершаемому деянию и его последствиям, выражающее отрицательное отношение к интересам личности и общества» (Ю.И. Скуратов и В.М. Лебедев - ред., 1996. С. 36). Как видно, в данном определении понятие «отношение» используется дважды и с разным содержанием. Подобной двойственности не избежали и современные специалисты по уголовному праву, в том числе занимающиеся просвещением. Так, Л.В. Тихомирова и М.Ю. Тихомиров характеризуют вину как «психическое отношение лица к своему противоправному поведению и его последствиям. Наличие вины означает, что деяние не просто совершено конкретным лицом, но и является как бы продуктом его внутреннего мира, его воли, сознания» (2001. С. 127). Оборот «как бы» и перечень данных психических феноменов показывают нечеткость понимания авторами психологического содержания вины. Ведь как виновность, так и невиновность имеют отношение к внутреннему миру, сознанию, воле, тому, как функционирует психика в целом. Отмечу, что характеристика видов умысла и неосторожности через интеллектуальный и волевой момент (В.Б. Боровиков и др., 2001), а также то, как последние трактуются правоведами, отличается от современного психологического понимания интеллекта и воли. Впрочем, и сами юристы признают искусственным выделение в формах вины так называемых «интеллектуального и волевого моментов» (С. Скляров, 2003. С. 71-74; др.). Сложность понимания психологического содержания вины отмечается и юридическими психологами. По мнению О.Д. Ситковской, «понятия умысла и неосторожности не имеют готовых психологических аналогов» (1999. С. 38).

В современном варианте комментария к УК РФ отмечается, что УК последовательно и определенно проводит принцип субъективного вменения, зафиксированный в ст. 5, поэтому определяет виновность как один из признаков преступления и трактует наличие вины как соответствующее психическое отношение к содеянному в виде умысла и неосторожности, которые «отличаются друг от друга соотношением сознания и воли к самому деянию (действию или бездействию) и наступившим последствиям» (В.М. Лебедев – отв. ред., 2004.
С. 75). Причем при трактовке этого соотношения авторы обращаются к такому психологическому понятию, как деятельность (Там же. С. 77), и к таким составляющим ее характеристикам, как основная и промежуточная цель, способ. Кроме того, выделяются характеристики, относящиеся к автору деяния: желание, усилия, осознание обстоятельств и последствий, отношение к последствиям, выбор. Безусловно, это более дифференцированная характеристика, чем обращение к сознанию и воле или внутреннему миру человека. Видно также, что при характеристике деятельности речь все же идет о самоорганизации. Итак, отмеченные противоречия разрешаются, если считать, что психологической составляющей вины является не субъективное отношение, не деятельность, а способность к психическому самоуправлению при совершении общественно опасного деяния, которая включает две первые характеристики.

Уточнение психологической составляющей вины возможно через анализ форм вины и видов умысла. Согласно ст. 25 УК РФ «Преступление, совершенное умышленно», таковым признается деяние, совершенное с прямым или косвенным умыслом (ч. 1). Прямой умысел определяется тем, что «лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления» (ч. 2). «Преступление признается совершенным с косвенным умыслом, если лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий, не желало, но сознательно допускало эти последствия либо относилось к ним безразлично» (ч. 3). Цитируемые характеристики дают основание подтвердить, что психологическое содержание вины выражается понятием «субъектное самоуправление». Используя модель ПО / ПСУ, состоящую из 13 функциональных звеньев, можно следующим образом толковать понятие вины.

Законодательная формула виновного деяния предусматривает, чтобы субъект преступления мог ориентироваться на общественное значение происходящего с ним, а не только на его фактический характер или личностный смысл, не только был ориентирован на свои непосредственные желания, проявляемые «здесь и теперь», а имел возможность использовать общественное значение как эталон для сравнения (контроля), оценки деяния (его измерения в общественной системе координат) и осуществления прогноза (предвидения) результата. Возможности человека позволяют ему делать выбор при целеполагании из альтернативных форм поведения: нарушать или не нарушать закон. Данного субъекта характеризуют собственные интенции как предпосылки его деяния в виде желания наступления определенного результата и положительного к нему отношения (личностного смысла), а значит и устремления (реального побуждения) к нему, проявившегося в деянии (прямой умысел), или лишь допущения наступления определенного результата во временной перспективе и нейтрального к нему отношения (косвенный умысел).

Таким образом, соотношение юридического содержания вины с психологическими феноменами показывает, что при характеристике вины имеется в виду не деятельность человека как личности, не отдельное или обобщенное его отношение к действительности, а его ПСУ в целом. Человек выступает в статусе социального субъекта, организуя себя и управляя собой, т.е. проявляя все функции психики. Среди них: побуждающая, целеполагающая, ориентирующая, рефлексирующая, программирующая, отношения, интегрирующая, регулирующая, результирующая, контролирующая, оценивающая, прогнозирующая и корректирующая. Причем какие-то функции выделены более, какие-то менее явно, но актуализировать их значимость позволяет последующий анализ.

Итак, под виновным деянием подразумевается в целом субъектное самоуправление личности со спецификой в функциональных звеньях:

- при прямом умысле: ориентировка в общественных значениях, отношение к происходящему в виде личностного смысла, контроль с использованием общественных и индивидуальных эталонов, оценка противоправности деяния, прогноз антиобщественных результатов, выбор из альтернатив (поступать в соответствии с общественным значением или личностным смыслом), потребность достичь результат, содержащий общественную опасность, прямое целеполагание и положительно окрашенное устремление к противоправной цели или наличие преступного мотива и личностного смысла в совершении преступления;

- при косвенном умысле: ориентировка в общественных значениях, отношение к происходящему в виде личностного смысла, контроль с использованием общественных и индивидуальных эталонов, оценка противоправности деяния, прогноз (при двойственной цели) прямых (как личностно значимых) и косвенных (как антиобщественных) результатов, выбор из альтернатив (поступать в соответствии с общественным значением или личностным смыслом), потребность достичь личностно значимый результат, косвенное целеполагание и устремление к цели, не имеющие того противоправного смысла, который содержится в значении полученного результата.

Косвенный умысел близок по форме к ПСУ человека, имеющего двойственное строениецели или удвоенную цель. Например, проявившего бездействие в отношении преступления, совершенного другим человеком, либо совершившим аффективное деяние или ДТП в нетрезвом состоянии. В таких случаях мотивация деяния (потребность, цель, мотив) и его смысл – не преступные. В самосознании доминирует не общественное значение (общественная опасность, запрещенность деяния), а личностный смысл - то, ради чего совершается деяние, прежде всего, касается собственного благополучия, защиты, передвижения из одного пункта в другой. Описанный механизм ПСУ отличается от такого деяния с прямым умыслом, как похищение транспортного средства для передвижения в нужное место или намеренное ДТП. Но что их объединяет – основа умысла - осознание нарушения общественной нормы при совершении деяния.

Итак, на первый взгляд, психологическое отличие прямого и косвенного умысла заключается, соответственно, в наличии или отсутствии преступного мотива и антиобщественного смысла (того, ради чего или зачем осуществляется деяние). Следует подчеркнуть: прямой умысел может быть при разном содержании мотива, последний может быть как преступным, так и непреступным и не обязательно низменным. Например, ради любви преступным способом избавиться от соперника. Если преступление совершается ради преступления, смысл будет в его совершении. Люди, связывающие преступление и ценность, видящие в преступлении смысл жизни, представляют наибольшую общественную опасность. Типичность ценностей и мотивов выражается устойчивостью смыслов - принципами жизненной позиции. Но привычными могут быть и постановка противоправных целей, осуществление общественно опасных действий и операций, что проявляется тоже устойчивой формой психики - чертой.

Таким образом, дифференциация форм вины характеризует преступную субъектность личности, а значит, в большей или в меньшей мере ее осознанную причастность к совершенному и, следовательно, ее общественную опасность. Получается, что прямой умысел выражается через намерение - устремление к совершению преступления, а косвенный – лишь его позволением при двойственном строении цели и некриминальном характере мотива. Верно, что умышленное преступление характеризует субъектное самоуправление личности, в которое включено аномальное отношение к общественным нормам. Причем эпизодическое устремление менее общественно опасно, чем типично характеризующее субъекта, хотя оба они включены в содержание прямого умысла.

Устремление от позволения отличается выраженной действенностью, ведь устремление – это реальное побуждение, а позволение - лишь «допущение» (С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова, 1999. С. 547) или «разрешение, согласие, дающее право сделать что-нибудь» (Д. Ушаков – ред., 1996. С. 479), позволить – «допустить, способствовать, не воспрепятствовать» (Там же). Позволение у человека возникает в определенном жизненном контексте, порой в связи с неумением противостоять жизненным трудностям или с неготовностью просоциально разрешать жизненные противоречия. Оно может быть также связано с отечественным менталитетом и правовой культурой и проявляться типичными особенностями по отношению к закону в виде склонности к непосредственности и правовому нигилизму (А.И. Герцен, 1956; М.А. Нежельская, 2002).

Кроме выделенных двух форм вины (умысел и неосторожность), законодательно отличаются виды неосторожности. Согласно ч. 1. ст. 26 «Преступление, совершенное по неосторожности», таковым признается деяние, совершенное по легкомыслию или небрежности. «Преступление по легкомыслию» характеризуется тем, что «лицо предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на предотвращение этих последствий» (ч. 2). «Преступление по небрежности» характеризуется тем, что «лицо не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), хотя при необходимой внимательности и предусмотрительности должно было и могло предвидеть эти последствия» (ч. 3).

Таким образом, преступная неосторожность по легкомыслию заключается в наличии в самоуправлении у субъекта деяния прогноза последствий и оценки их как общественно опасных, но лично благоприятных для совладания. Это происходит в связи с тем, что ПСУ личности может иметь признаки неэффективности в одном или ряде своих звеньев. Например, неэффективными могут быть: объединение информации(интегрирующее звено) условий сложившейся ситуации (модели значимых внешних условий) и собственных возможностей (модели значимых внутренних условий), а также выделение значимой информации (отношение), сличение (контроль) своих возможностей и ситуационных требований, оценка этого соотношения и/или самооценка как ситуативно проявившихся психологических особенностей, так и типичных, связанных с функционированием интеллекта и самосознания человека.

Преступная неосторожность по небрежности заключается в отсутствии в самоуправлении у субъекта деяния прогноза общественно опасных последствий, хотя это функциональное звено при дополнительных психических усилиях должно было и могло быть им осуществлено. Подобные характеристики самоуправления могут быть связаны с индивидуально-психологическими особенностями, как ситуативно проявившимися, так и типичными для личности: импульсивность, легкомысленность, склонность к риску, эгоцентричность или группоцентризм (ориентировка, соответственно, на свою позицию или позицию определенной группы), недостаточность жизненного опыта или возможностей мышления, недоразвитые или непроявившиеся склонности к рефлексии и осмыслению жизни и своих поступков. Итак, преступная неосторожность обеих видов связана в целомс неэффективностью субъектного самоуправления, причем причиной неэффективности становится сам субъект.

Субъекту преступления, как юридическому понятию, соответствует интегративное содержание таких психологических понятий, как «социальный субъект», «субъект деятельности» и «субъект самоуправления». Личность в момент правонарушения осуществляет осознанное самоуправление, при котором любое из его звеньев может быть отстроено как отдельная деятельность. В обобщенном виде для экспертно-психологической квалификации такое лицо, как субъект преступления определяется как человек, способный в ситуации правонарушения к уголовно-релевантному субъектному самоуправлению.

Другое дело, что нормы УК должны быть сориентированы на современные данные о функционировании пихики. Так, с точки зрения психологии, неадекватно, что мотив, цель, эмоции, с одной стороны, и формы вины (как возможности юридически значимого самоуправления), с другой, существуют, соответственно, как факультативные признаки преступления и обязательные, поскольку без анализа феноменов первой группы невозможно установить ни содержание вины, ни ее формы. Если вычесть один из перечисленных психических феноменов, невозможно говорить о ПСУ как о целостном анализируемом явлении. Уже вторично, что «установление мотива, цели и эмоций позволяет определить степень вины» (Ю.И. Скуратов и В.М. Лебедев - ред., 1996. С. 37).

Анализ показывает, что аффектированный умысел не идентичен ни косвенному, ни тем более прямому умыслу, как и видам неосторожности, т.е. в целом обеим формам вины. Под влиянием сильного и/или глубокого переживания (не только состояния аффекта) нарушаются целеполагание и смыслообразование, которые в «эмоционально-заряженном» виде имеют к совершенному не прямое, а косвенное отношение, будучи прямо связанными со снятием эмоционального напряжения / возбуждения. При этом также могут деформироваться и другие звенья самоуправления личности. Результат субъектного самоуправления личности в целом зависит от эффективности каждого из 13-ти выделенных в нем функциональных звеньев, необходимых в проявлении умышленного деяния. Таким образом, показав связь содержания юридического понятия вины и понятия психического самоуправления, отмечу, что акцентированные неясности требуют продолжения работы над психологическим содержанием вины.

Ориентировка уголовного законодательства на особенности самоуправления субъекта при совершении преступления выявляется и в нормах, квалифицирующих соучастие в преступлении. Согласно ст. 32 УК РФ «Понятие соучастия в преступлении», оно определяется как совместное участие двух или более лиц в совершении умышленного преступления. В соответствии с ч. 1 ст. 33 УК РФ, соучастниками преступления наряду с исполнителем признаются организатор, подстрекатель и пособник. Их значимыми юридическими характеристиками являются следующие: у исполнителя (ч. 2 ст. 33) – непосредственное участие в совершении преступления или использующее для исполнения других лиц, не подлежащих уголовной ответственности; у организатора (ч. 3 ст. 33) – руководящая роль в исполнении преступления, а также в создании преступной группы либо руководстве ею; у подстрекателя (ч. 4 ст. 33) – склонение другого лица к совершению преступления путем уговора, подкупа, угрозы и другим способом; у пособника (ч. 5 ст. 33) – содействие совершению преступления советами, указаниями, предоставлением информации, средств или орудий, заранее данными обещаниями скрыть преступника, средства или орудия совершения преступления, следы преступления либо предметы, добытые преступным путем, приобрести или сбыть такие предметы.

Таким образом, для юридической и экспертологической оценки самоуправления, направленного на совершение преступления, у данных лиц как субъектов деяния выделяются как значимые специфические функциональные звенья, направленные на результат, объединяющий участников (группа как субъект). Итак, прежде всего:

- у исполнителя – функция регуляции;

- у организатора – все обозначенные выше функции ПСУ, включая интеграцию вложений участников группы, либо исключающие функции побуждения (других) и собственно регуляции (которую осуществит исполнитель);

- у подстрекателя – все функции ПСУ (либо исключающие функцию собственно регуляции, как у исполнителя), направленные на реорганизацию (коррекцию) ПСУ других лиц (прежде всего, побуждающая и целеобразующая) для достижения необходимого ему результата;

- у пособника – помощь в осуществлении таких функций ПСУ, как ориентирующая, программирующая, способствующих, кроме того, формированию позитивной оценки и прогноза достижения цели у организатора и исполнителя.

Поскольку уголовное законодательство содержит обстоятельства, исключающие преступность деяния, они должны негативно соотноситься с выделенными психологическими возможностями человека как субъекта преступления и дать при анализе дополнительную информацию для понимания и проверки умозрительно выведенных его психологических характеристик. Согласно УК РФ, обстоятельства, исключающие преступность деяния, - это необходимая оборона (ст. 37), крайняя необходимость (ст. 39), физическое или психическое принуждение (ст. 40), обоснованный риск (ст. 41).

В ч. 1. ст. 37 «Необходимая оборона» предписывается: «Не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, то есть при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если при этом не было допущено превышения пределов необходимой обороны». Формула этой статьи содержит соотношение общественного значения и личностного смысла деяния, которое возможно, благодаря функции отношения. Таким образом, закон учитывает не только общественное значение деяния (обобщенное содержание, разделяемое членами общества) для субъекта, но и «значение для себя», т.е. его личностный смысл, причем при характеристике субъекта преступления важно, чтобы человек имел возможность нетолько идентифицировать личностный смысл с общественным значением,но и дифференцировать их. Это необходимо для социально-ответственного самоуправления, осуществляемого индивидуально, т.е. уровня индивидуально-социальной субъектности.

В ч. 1 ст. 39 УК РФ «Крайняя необходимость» указывается: «Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в состоянии крайней необходимости, то есть для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица или иных лиц, охраняемым законом интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было бы допущено превышения пределов крайней необходимости».

В этой норме закон учитывает не только значение деяния и его личностный смысл, но и то, что оно произошло на основе способности к сознательному выбору, хотя выбор осуществлялся из неблагоприятных альтернатив, имеющих индивидуальное и/или общественное значение. Подразумевается, что возможности человека как субъекта в уголовно-правовой ситуации соответствовали той форме поведения, которую он выбрал, отказавшись действовать на основе общественного значения. В случае если выбор детерминирован опасностью для жизни в сложившейся ситуации, то по закону значимость личностного смысла у человека может превышать значимость общественного значения.

Такая формула закона отнюдь не парадоксальна, поскольку общественное значение и личностный смысл характеризует не только специфическое, но и общее содержание, т.к. в сознании человека они проявляются как социально обусловленные (ведь личность и общество - явления социальные). В действиях, причиняемых общественный вред, совершаемых в состоянии крайней необходимости, усматривается не только личное оправдание, например, сохранение жизни человека, но и общественная правомерность, поскольку, по большому счету, личная и общественная значимость жизни человека в них совпадают.

Норма УК РФ, исключающая квалификацию деяния как преступного, вложена в понятия, отраженные в ст. 39, 40, 41, которые выражают характеристики континуума субъектно-объектных возможностей личности:

- крайняя необходимость (ст. 39) - причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам при устранении опасности для данного лица или иных лиц - значит, человек, осознавая опасность, имел ограничения для выбора (неблагоприятные альтернативы) или принятие решения было навязано характером сложившейся ситуации, затрагивающей проблему личностного смысла в крайней форме: «быть или не быть»; при руководстве своими действиями он проявлял не активность, а реактивность;

- физическое или психическое принуждение (ст. 40) – причинение вреда, если вследствие принуждения лицо не могло руководить своими действиями (бездействием), т.е. руководство осуществлялось извне, и человек был не субъектом, а объектом, воспроизводящим воздействие, т.е. проявлял репродуктивность; таким образом, психологически оправдано, что виновен тот, кто управлял, принуждал к действиям;

- обоснованный риск (ст. 41) - причинение вреда для достижения общественно полезной цели – человек является субъектом самоуправления, но общественно опасными его дейстия, как и при необходимой обороне, не являются.

Соотношение возможностей человека и требований, предъявляемых уголовно-правовой ситуацией, имеет существенное значение для квалификации субъекта деяния и в Особенной части УК РФ. Не всегда человек может проявить возможности в соответствии с требованиями определенной ситуации, чтобы совладать с нею или защитить себя. Это связано с взаимоотношением «обвиняемый - потерпевший». В ряде статей УК РФ (105, 131, 132) для квалификации преступного деяния используется понятие «беспомощное состояние» жертвы. Например, п. «в» ч. 2 ст. 105 специально квалифицирует «убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии, а равно сопряженное с похищением человека либо захватом заложника». А в ч. 1 ст. 131 «Изнасилование» это преступление квалифицируется как «половое сношение с применением насилия или с угрозой его применения к потерпевшей или к другим лицам либо с использованием беспомощного состояния потерпевшей».

В формуле закона беспомощное состояние содержательно не раскрывается. Если предположить, что обвиняемый может понимать это содержание как очевидное, то следует указать, что даже на уровне Комментария к УК РФ, а также постановлений Пленума Верховного Суда РФ оно трактовалось по-разному (Ю.И. Скуратов и В.М. Лебедев - ред., 1996. С. 228, 294-295). Понятие беспомощного состояния в ст. 105 и ст. 131, 132 УК РФ имеет расхождения при интерпретации: используются такие характеристики, как заведомость для виновного и/или невозможность эффективного сопротивления для жертвы; подразумеваемая психологическая составляющая, которая выражается в неспособности оказывать сопротивление, играет явную роль в поведении потерпевшего.

В целом беспомощность может быть детерминирована психологическими и/или физическими причинами, проявлением не мощи, а н е мощи. В беспомощном состоянии человек не может понимать опасного для себя характера сложившейся ситуации либо может понимать, но не может позволить себе оказывать сопротивление или проявлять попытки совладания с ситуацией, в отличие от проявления неэффективных действий. Таким образом, человек в определенной ситуации не имеет возможности позволить себе умозрительно и/или действенно проявить субъектность, проявляет объектность (характеристику объекта воздействия), поэтому его состояние характеризуется как беспомощное.

Итак, способность преступника понимать беспомощное состояние жертвы и действовать с использованием этого состояния включает: ориентировку на ситуативные условия, сравнение собственных возможностей и возможностей потерпевшего, оценку этого соотношения в виде собственных ситуативных преимуществ, сознавание (актуализация информации об окружающем) или осознание (актуализация информации о себе или знание о том, что он знает) невозможности со стороны потерпевшего проявлять свои намерения и/или оказывать сопротивление, создание условий для возникновения этого состояния и/или использование этого состояния в своих интересах (регуляция). Видно, что психологическое понимание беспомощности отличается от юридического, с помощью которого из всех лиц, оказавшихся жертвами, выделяются особые – беспомощные. Психологически, исключая сознательную жертвенность, человек оказывается «жертвой», будучи как беспомощным, так и неэффективным в разрешении ситуации в свою пользу.

Положение «жертвы» связано с любой формой насилия, приводящей к снижению субъектности личности до объектного состояния. Например, в результате разработанных технологий воздействия и превращения людей в адептов-последователей в религиозных сектах или для использования их в своих целях в организациях по типу сетевого маркетинга. В соответствии со ст. 239 УК РФ «Организация объединения, посягающего на личность и права граждан», запрещено «создание религиозного или общественного объединения, деятельность которого сопряжена с насилием над гражданами…».

Исходя из психологии воздействия не нужно узаконивать конкретный вид экспертизы на каждый вид организации, «осуществляющей насилие». К примеру, как пишет Н.Б. Вагина (2000), по поводу религиоведческой экспертизы. Прежде всего, необходимо иметь обобщенный экспертный подход. В соответствии с психологической проблематикой, может оказаться достаточным установление с помощью СПЭ признака намеренного насилия или скрытого принуждения в деянии представителей организованных объединений, как и лиц, действующих индивидуально, а также проявления признаков объектности в самоуправлении «жертв». Возможно, для оценки их общественной опасности окажется достаточным установление признаков насилия или скрытого принуждения в их деянии.

В ряде статей УК РФ учитывается воздействие, носящее провокационный характер для снижения возможности проявления личностью субъектного самоуправления. Закон встает на защиту интересов как потерпевших от деяний по ст. 110 «Доведение до самоубийства», так и лиц, совершивших преступления «в состоянии аффекта» по ст. 107, 113, квалифицируя такие деяния как общественно опасные. Нормы ст. 282 УК РФ «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды» затрагивают субъектное проявление и актора (автора деяния), и реципиента (принимающего) воздействия. Эта статья устанавливает ответственность за действия, направленные на возбуждение такой вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации. Стоит подчеркнуть, что законодательная формула в данном случае подразумевает не реальное воздействие, оказанное на конкретного человека (как в ряде других норм), а потенциальное, что оно может вызывать подобный эффект с учетом психологии человека как респондента воздействия.

Так, «Методические рекомендации Генеральной прокуратуры» (1999), подготовленные по вопросу использования специальных познаний по делам такого рода, разъясняют, что «возбуждающей в смысле ст. 282 УК РФ является такая информация, которая содержит отрицательную эмоциональную оценку и формирует негативную установку в отношении определенной этнической (национальной), расовой (антропологической), конфессиональной (религиозной) группы или отдельных лиц как членов этой группы, подстрекает к ограничению их прав или к насильственным действиям против них» (1999. С. 3). В ст. 282 УК РФ, таким образом, затрагиваются такие атрибуты субъектности личности, как целостность и самоценностность. В ней идет речь об опасности ослабления проявления субъектности человека как представителя определенной группы, чьи интересы затронуты и провоцируется ухудшение отношения к другим людям. Итак, наказуемое деяние провоцирует проявление всех выделенных объектных атрибутов личности: реактивность, зависимость, непосредственность, фрагментарность, репродуктивность, ничтожность.

В данном случае феномен снижения уровня субъектности личности можно связать не только с функционированием эмоций, но и с проявлением более архаичного, чем индивидуально-личностный, уровня обыденного сознания, связанного с родовым сознанием, исторически появившемся раньше индивидуального (Б.Ф. Поршнев, 1979), с группо- и этноцентризмом человека (В.С. Агеев, 1990; Б.С. Братусь, 1993; Е.В.Улыбина, 2001; H. Tajfel, J.C. Turner, 1979 и др.); а также с противопоставляющими отношениями «Мы - Они» и «Я - Они» (О.В. Немиринский, 1999) в онтогенезе самосознания человека, являющихся низшими возможностями в его функционировании как социального субъекта.

Продолжая рассматривать соотношение возможностей человека и ситуативных требований, значимое для характеристики человека как субъекта преступления, обращусь к «эмоциональным преступлениям». В действующем УК РФ для квалификации обсуждаемого несоответствия используется понятие «состояние внезапно возникшего сильного душевного волнения (аффекта)» (ст. 107, 113). Кроме того, следует выделить ряд статей УК РФ, в которых также отмечается учет факторов, имеющих эмоциональную природу: несоответствие психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам (ст. 28); стечение тяжелых жизненных обстоятельств (ст. 61); возникновение длительной психотравмирующей ситуации (ст. 107, 113) или условий психотравмирующей ситуации либо состояния психического расстройства, не исключающее вменяемость (ст. 106); причинение психических страданий (ст. 117); жестокое обращение или систематическое унижение человеческого достоинства (ст. 110); оскорбление, т.е. унижение чести и достоинства (ст. 130). Итак, современное уголовное законодательство в контексте различных юридических понятий указывает (либо подразумевает) на различные состояния обвиняемых, связанные с их эмоциональными переживаниями, а также на эмоциогенные ситуации, которые приводят к своеобразной вынужденности поведения человека, совершающего деяние, или его невозможности соответствовать требованиям ситуации для ее конструктивного разрешения.

Прежде всего, надо отметить, что в УК РФ вообще учитывается феномен психического состояния (положение, в котором находится психика) как при дифференциации психического здоровья и патологии, так и в связи с функционированием психики человека в пределах нормы. Значимость внешних и внутренних как «провокационных» факторов для возникновения юридически значимых психологических состояний, а также их соотношение объединяет самые различные юридические понятия. Например, «условия психотравмирующей ситуации», «несоответствие психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам», «доведение до самоубийства», «аффект», «возбуждение национальной или религиозной вражды».

В этих понятиях, прежде всего, отражается амбивалентная сущность личности: одновременно и как объекта воздействия (реципиента), и как субъекта деяния (актора), которая становится психологической основой осуществления личностью субъектного самоуправления не в полной мере. А именно - снижения способности личности быть субъектом деяния под влиянием провокационных воздействий извне (в виде реактивности, а не активности), а также переживаемых эмоций, влияющих изнутри (в виде непосредственности или опосредованности, но не опосредствованности активности). В подобных случаях личность функционирует не целостно, а фрагментарно, проявляя себя либо только в отношении ситуационных требований к ней, но не в отношении к своей жизни в обществе в целом, либо неполно в отношении своих возможностей. Таким образом, содержание понятия «юридически значимое состояние психики» должно сводиться не к конкретным видам эмоциональных переживаний, как и не к конкретным видам заболеваний при невменяемости, а к возможности проявления личностью, в связи с ее психическим состоянием, субъектного самоуправления и субъектных способностей, релевантных нормам действующего УК.

Итак, современное уголовное законодательство конструируется на основе тенденции: использовать психологические знания, брать на вооружение психологические понятия. Но наряду с позитивной оценкой этого явления следует отметить тревожный факт. Например, при использовании термина «аффект» в контексте ст. ст. 107, 113 УК РФ, где указывается на учет «состояния внезапно возникшего сильного душевного волнения (аффекта)» в психолого-правовом контексте образовались три понятия аффекта: психологическое, юридическое и, как следствие этого - экспертно-психологическое (экспертологическое). И все эти понятия, обозначенные одним термином, должны иметь разное содержание.

Связь юридического и психологического понятия аффекта осуществилась, во-первых, в идее, по которой аффект – конкретное и единственное юридически значимое эмоциональное состояние, отраженной в статьях 107 и 113 УК 1996 г., и, во-вторых, в идее исключения влияния сильного душевного волнения (а значит, релевантных ему состояний) в связи с его неконкретностью из перечня смягчающих обстоятельств. На мой взгляд, понятийный аппарат УК РСФСР при использовании понятий «сильное и внезапно возникшее сильное душевное волнение» был вполне адекватен и задачам судопроизводства, и психологической, и экспертологической теории и практике. В этом убеждает анализ понятия аффекта как экспертологического понятия, не совпадающего полностью по содержанию ни с юридическим, ни с общепсихологическим.

Понятийный аппарат УК РСФСР при использовании понятий «сильное и внезапно возникшее сильное душевное волнение» был более соответствующим для междисциплинарного психолого-правового взаимоотношения по ряду причин: дифференцированности содержаний юридических и психологических понятий, обобщенности подхода. «Внезапно возникшее сильное душевное волнение» как юридическое понятие можно соотносить с разными психологическими состояниями, кризисными по своей сути: аффектами, острым горем и тревожностью (как беспомощностью-безнадежностью); а «сильное душевное волнение» - с состояниями стресса, ревности, «конфликтной» тревожности, фрустрации, а также страсти (Л.В. Алексеева, 1996; 1997; 2002).

Четкость данной классификации зависит, прежде всего, от разработанности общепсихологической теории эмоциональных переживаний, на что указывали Дж. Каплан (G. Caplan, 1963), Ф.Е. Василюк (1984; 1995) и др. исследователи. Однако юридическое значение имеет не вид эмоционального переживания, а его влияние на проявление субъектности личности. Выделение видов до сих пор проблематично, выраженные переживания непросты по строению и динамичны в проявлении, с учетом не только возбуждения / напряжения, но и эмоционального выгорания. Лишь судебно-психологическое экспертное исследование, используя ретроспективный анализ ПСУ человека в конкретной ситуации, может доказать существенность влияния на самоуправление человека любого переживаемого состояния, в том числе достижение переживанием степени аффекта. То есть установить, являлось ли оно релевантным определенным нормам действующего УК. Но и сами уголовно-правовые нормы должны соответствовать психологическим реалиям и не предписывать квалификацию вида эмоционального состояния, а обобщенно учитывать влияние эмоционального переживания на субъектные способности человека. Такую функцию и выполняли понятия сильного и внезапно возникшего сильного душевного волнения, предписывая выделение среди всех эмоциональных состояний юридически значимые.

Таким образом, понятие «юридически значимое эмоциональное состояние» является наиболее обобщенным понятием категориального аппарата судебно-психологической экспертологии, связанного с эмоциональными переживаниями. В свою очередь, эмоциональные переживания виновных лиц, соотносимые с определенными нормами уголовного права, являются конкретным выражением уголовно-релевантных эмоциональных состоянияний. Нормы действующего УК РФ, ориентированного на состояние аффекта (ст. ст. 107 и 113), не охватывают всех эмоциональных состояний, влияющих на субъектное самоуправление личности, включая эмоциональное выгорание. Кроме того, в формулах этих статей не отражается как значимый именно этот факт - влияние состояния на субъектность личности. Если с учетом общепсихологических знаний подразумевается, что аффект имеет такое влияние, то все равно не всякий психологический аффект может соответствовать юридическому содержанию этого понятия. Необходим такой его квалифицирующий признак, как «вызванность противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего». Аффект, связанный с самоэкзальтацией, не соответствует юридическому аффекту, но все же в психологическом значении относится к аффектам.

Итак, анализ подтверждает, что экспертно-психологические понятия имеют свою специфику в сравнении с общепсихологическими и юридическими: они имеют интегративный характер, ограничиваются и наполняются специфическим содержанием при наложении на психологическую реальность законодательного контекста. Именно этим обусловлено введение понятий «юридически значимое психическое явление», которое уточняется как «уголовно-релевантные способности», «уголовно-релевантные эмоциональные состояния», «уголовно-релевантное субъектное самоуправление», подчеркивающих, что юридическая психология изучает психические проявления человека лишь в ситуациях с правовым контекстом (как юридически значимых) и ориентирована при их установлении на определенные нормы права.

Понятие «уголовно-релевантная способность» актуально для описания и оценки возможностей обвиняемого человека как преступника (но также возможностей потерпевших и свидетелей, значимых для уголовного права и процесса; возможностей преступника и жертвы, рассматриваемых в одной системе). Использование понятия «уголовно-релевантное эмоциональное состояние» может оказаться конструктивным в контексте 12 статей УК РФ, в содержании которых указывается как на различные состояния правонарушителей или их жертв, так и на эмоциогенные ситуации. Но в соответствии с различными юридическими критериями, содержащимися в нормах и формулах закона, такие состояния и способности могут характеризовать разные существенные признаки.

Итак, современное уголовное законодательство строится на основе тенденции: использовать психологические знания. Эта тенденция вызывает необходимость контроля участия психологических знаний в законотворчестве для того, чтобы использовались системные знания, четко определялось содержание необходимых в уголовном праве психологических понятий, дифференцировались психологические и правовые понятия. Адекватность норм закона зависит от адекватности используемых психологических знаний.

Проведенный психологический анализ норм УК РФ показал правильность предлагаемого авторского подхода к пониманию субъектности преступника (уголовно-релевантной субъектности личности) через атрибуты субъектности и объектности личности, уровни субъектности, возможности самоуправления и проявления социальных субъектных способностей. Предлагаемый подход позволяет раскрыть для науки уголовного права новые возможности в толковании действующих норм, отметить ряд психологических характеристик, не актуализированных в действующем УК, а также показать необходимость ориентировки, прежде всего, на целостное представление о субъектном самоуправлении личности, что подтверждает 7 гипотезу исследования.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных