Сказки народов СССР

Педагогическая ценность сказок народов СССР чрезвычайно велика. Помимо всех тех достоинств, которые вообще отличают сказку как образовательный и воспитательный материал, произве­дения этого жанра, созданные народами СССР, вносят большой вклад в дело интернационального воспитания юных граждан. Сказки знакомят детей с жизнью братских республик, национальными обы­чаями, природой. Так же как и русские сказки, они проникнуты чув­ством горячей любви к Родине, верой в торжество справедливости, в светлое будущее.

Знакомясь с переводными сказками, ребенок невольно станет
сравнивать их с русскими. Возможность и оправданность такого
сопоставления заложена в самом характере сказочных сюжетов и
образов: сказки разных народов часто так схожи, что их можно
считать разными национальными вариантами и версиями одного и
того же произведения. Примером сходства может служить сказка
о козе и козлятах. Так, в русском варианте коза оставляет детей
дома, а тем временем приходит волк и, изменив голос, обманывает
козлят: они отпирают двери — волк пожирает козлят. Коза нахо­дит виновника своего несчастья, бьет его рогами, и козлята выска­кивают из волчьего брюха. Таджикский вариант сказочной истории
при сходстве с русской сказкой разворачивает действие по-своему.
Козлят не семь, а трое, и у каждого свое имя: Алюль, Булюль и
Хиштаки Саританур. Коза говорит: «Мой Алюль, мой Булюль, мой
Хиштаки Саританур! Я ухожу пастись. Принесу вам на рожках
травку, на языке водичку, в вымечке молочко. Заприте дверь на
засов и сидите дома...» В поисках пропавших детей коза идет сначала к собаке и шакалу, вспрыгивает на крышу дома каждого из
них и стучит ногами. Узнав, кто ее настоящий обидчик, она стучится к
волку. Услышав стук, тот кричит: «Кто взобрался на мою крышу? У меня гости! Пыль сыплется в мой плов. Мои гости ослепли от пыли!» Коза отвечает:

— Я коза — кудрявые ножки,
Это я стучу в твою крышу.
Ты съел моего Алюля,

Ты съел моего Булюля,

Ты съел моего Хиштаки Саританура.

Выходи на бой, вставай перед моими рогами.

Волк и не думает скрывать своей вины, говорит:

— Да, я съел твоего Алюля,
Я съел твоего Булюля,

Я съел твоего Хиштаки Саританура.

Выйду к тебе на бой, встану перед твоими рогами!

Коза и волк уговариваются и назначают час, когда им биться на поединке. Перед боем коза заострила свои рога — стали они «острей алмазных граней», а у волка кузнец, напротив, затупил зубы. И коза спасла своих козлят.

Приметы национального быта, обычаев, воинственная пере­бранка перед боем — все это отличает таджикскую сказку от русской.! В варианте русской сказки коза узнает правду о случившемся no-другому — от спасшегося козленка. Она горестно оплакивает гибель остальных козлят:

— Ой, вы, детушки мои, козлятушки,

На что отпиралися, отворялися,

Злому волку доставалися?

Волк запирается: «Что ты на меня грешишь, кума? Не я твоих козлят съел». Но правду не скрыть. Волк прыгнул через яму с горящими углями, ввалился в нее, брюхо от огня лопнуло — козлята выскочили оттуда живые и невредимые.

В таджикской сказке коза воинственна и жаждет мести. В pycской сказке сама судьба заступается за обиженных. По-разному, но, в конечном итоге одинаково сказка и того и другого народа встает на защиту попранной правды и казнит свирепого преступника.

Сказка любого народа, несмотря на сходство с русской, всегда отмечена печатью оригинальности и самобытности. В этом легко убедиться, сопоставив и такие сказки, как украинскую «Рукавичка» и русскую «Теремок», белорусскую сказку «Коза — стеклянные глаза, золотые рога» и русскую сказку о том, как козу, а чаще лису гонят из избы собака, медведь, бык, петух, лопарскую сказку «Олешек — золотые рожки» и русскую о глиняном парне и многие другие. Сходство сюжетов и сюжетных ситуаций оттеняет различия, очень существенные с точки зрения передачи художественной мысли. В особенности такое своеобразие бросается в глаза, когда сказки разных народов разрабатывают аналогичные темы, но своеобразие не менее заметно и при разном сюжетном воплощении темы.

В ненецкой сказке о кукушке отсутствует прямое морализиро­вание. Бедная мать заболела, а ее невнимательные дети, занятые игрой, позабыли о ней — даже подать воды некому. И вот как-то заглянул старший сын к ней, а мать стоит посреди чума и малицу, сшитую из оленьих шкур, надевает. Взяла она доску, на которой шкуры скоблят, и доска тотчас птичьим хвостом стала, а наперсток в железный клюв превратился. Вместо рук крылья выросли. Взмах­нула ими мать-кукушка и вылетела из чума. Дети бегают за нею, обещают принести воды. Кукушка отвечает: «Теперь озерные воды передо мной».— «Мама, вернись!» — «Ку-ку, ку-ку, ку-ку!» Долго бежали дети — ноги себе в кровь изранили. Где пробегут, там крас­ный след останется. С той поры кукушка не растит своих детей, а в тундре красный мох стелется.

По-другому решена та же тема в татарской сказке «Три доче­ри». Эта сказка тоже о матери, но она ни в чем не похожа на се­верную. Мать вырастила дочерей и выдала их замуж. Заболела мать — посылает рыжую белку: «Скажи им, дружок, чтоб ко мне поспешили». Старшая дочь вздохнула и сказала: «Я бы рада пойти, да мне надо почистить эти два таза». И тогда белочка при­казала, чтобы старшая дочь была всегда неразлучна с этими таза­ми. Превратилась дочка в черепаху: тазы обхватили ее сверху и сни­зу. Средняя дочка ответила белке: «Надо мне к ярмарке холста наткать». Белочка сказала: «Ну и тки теперь всю жизнь, никогда не останавливаясь». Превратилась дочка в паука. А третья дочка месила тесто, когда прискакала к ней белочка. Не обтерев рук, по­бежала дочка к матери. Белочка отблагодарила ее: «Приноси же ты всегда людям радость, мое дорогое дитя, и люди будут беречь и любить тебя, и детей твоих, и внуков». Долго жила младшая дочь, а после кончины превратилась в золотую пчелку: «Все лето день-деньской собирает пчелка мед людям, и ее передние лапки всегда в сладком тесте. Зато зимой, когда все вокруг гибнет от холода, пчел­ка спит в теплом улье, а проснется — ест только мед и сахар».

Как видно, тема сказки решена по-другому. Дело не только в том, что в ненецкой сказке мать покидает детей и наказывает их, а в татарской наказывает дочерей чудесная белка,— татарская сказка кончает мотивом благодарности тем, кто помнит о матери, любит ее.

Национальное своеобразие сказочного фольклора у каждого народа выражается и в оригинальных сюжетных решениях, и в приемах передачи национальной речи, народного быта, обычаев, фантастического вымысла, и в композиции.

В грузинской сказке «Кузнечик и муравей» повторяется сюжет­ная ситуация, характерная для сказок многих других народов: для спасения кого-либо из героев нужно какое-то средство. Каждый новый сказочный персонаж ставит свои условия. Эпизоды, идущие друг за другом, образуют цепь. Звенья ее связаны логикой поступ­ков персонажей. Такая композиция именуется в науке «кумулятив­ной» (от латинского слова cumulatio — «увеличение, скопление»). Кумулятивная композиция весьма прихотлива в сказочном фолькло­ре каждого народа.

В русской сказке о петухе и курице, чтобы спасти петуха, кури­це надо было исполнить просьбы хозяйки, коровушки, кузнеца.

В грузинской сказке попал в беду муравей — упал в воду, стал тонуть, просит друга-кузнечика: «Братец кузнечик, помоги, вытащи меня из воды». Кузнечик поскакал к свинье — попросил щетинку. Свинья запросила желудей. Кузнечик — к дубу. Дуб сказал: «Ворон на меня садится, каркает, не дает мне покою. Скажи ему, чтобы отстал от меня, тогда и желудей дам». Ворон согласился не летать к дубу — пусть только кузнечик принесет яичко. Курица запросила проса, а оно в амбаре. Амбар пожаловался на мышей — грызут «со всех сторон». Мышь сказала: «Скажи кошке, чтобы не ловила меня». Кошке хочется молока, а корове — травы. Нарвать травы для кузнечика не составило труда. Цепь встреч и разговоров от звена к звену проходит в обратном порядке; из щетинки, взятой у свиньи, кузнечик сплел длинную веревку, прикрепил к ней былинку и закинул в воду: «Держись, братец муравей!» — и вытащил муравья из воды.

Наиболее ценными среди сказок народов СССР можно считать те, в которых воплощены важнейшие жизненные мотивы: вера народа в победу добра над злом, осуждение лени, тунеядства, жадности. Забавляя, сказка несет ребенку идеи, необходимые для нравственного формирования его личности. К числу таких сказок относятся украинская «Колосок», грузинская «Заработанный рубль», нанайская «Айога», литовская «Бедняк и богач», латышская «Скатерть, баран и дубинка» и многие другие.

В украинской сказке «Колосок» два мышонка не захотели помогать петушку, а когда петушок напек пирогов, первые сели за стол. Спросил их петушок, кто нашел колосок, кто зерно на мельницу носил, кто тесто месил, кто дрова носил, печь топил, пироги пек. «Все ты!» — сказали мышата.— «А вы что делали?» Что сказать в ответ? И сказать нечего. Вылезли из-за стола мышата. Петушок их не остановил. «Не за что таких лодырей и лентяев пирогами угощать!» Мораль сказки открыто донесена до ребенка — сказка напоминает «урок» известной «Сороки»: в ней тоже мал-малышок остался без вкусной каши.

Нанайская сказка «Айога» осуждает самовлюбленную гордую красавицу — стала она злой, ленивой. Нет ей места среди работящих нанайцев, превратилась она в птицу, по-нанайски говорить разучилась, только имя свое и помнит — Ай-ога-га-га (сказка создана по мотивам нанайского фольклора писателем Д. Д. Нагишкиным).

Сказки «Бедняк и богач», «Скатерть, баран и дубинка» порицают богатых, их образ жизни, хитрость и лживость. В грузинской сказке «Заработанный рубль» передана мысль о том, что трудовые деньги дороги человеку. Сын кузнеца понял это, когда сам стал работать. Только после этого мудрый отец завещал сыну свое имущество.

Сказки народов СССР воплощают в себе идеи трудовой этики, мысль о том, что работа составляет основу жизни, что без нее не­радостно само существование человека. Жизненная мудрость как результат отраженного в сказках многовекового народного опыта в сочетании с художественным совершенством, ясностью и доступ­ностью образных решений делает сказки благодатным педагоги­ческим материалом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: