ЛОНДОН, МАЙ-ИЮНЬ 1884

Как раз перед тем, как пареньку должно было исполнится девятнадцать, мужчина в сером костюме, ни словом не обмолвившись, увозит его из городского дома в скромных размеров квартиру с видом на Британский музей.

Поначалу юноша предполагает, что это всего лишь временное явление. Ведь последнее время они столько недель или даже месяцев путешествовали по Франции, Германии и Греции, во время этих поездок он больше занимался обучением, чем осмотром достопримечательностей. В этот раз это были не очередные не-каникулы в роскошных отелях.

Эта скромная квартирка, где из мебели только основное, так похожа на предыдущую комнату, где он жил, что ему трудно чувствовать что-то, напоминающее тоску по дому, за исключением сожаления по утраченной библиотеке, хотя у него всё еще есть впечатляющее количество книг.

Гардеробный шкаф полон неплохо скроенных, но неприметных костюмов. Накрахмаленных до хруста рубашек. Ряд подобранных на заказ шляп-котелков.

Он спрашивает, когда начнется, его так называемая дуэль. Мужчина в сером костюме не желает отвечать, однако, он ясно дает понять об окончании официального обучения.

Поэтому взамен юноша продолжает своё обучение самостоятельно. Он хранит все свои блокноты заполненные символами и глифами, работая со своими старыми записями в поисках новых элементов, чтобы поразмышлять над ними. Он всегда начинает с малых объемов блокнотов, а затем переписывает в большие, когда те уже все исписаны.

Каждый блокнот он начинал с подробного рисунка дерева чернилами на внутренней стороне титульной обложки. Оттуда черные ветви тянутся на последующие страницы, связывая воедино линии, которые переходят в буквы и символы, каждая страница почти полностью покрывается чернилами. Все это, руны и слова, и глифы, переплетаются вместе и становятся основанием исходного дерева.

Скопился уже целый лес таких деревьев, аккуратно расставленный на его книжных полках.

Он практикует всё, чему обучался, хотя трудно оценивать эффективность своих иллюзий самому. Он отводит много времени, разглядывая отражения в зеркалах.

Не имея никакого плана и не сидя больше под замком, он совершает длительные прогулки по городу. Огромное количество людей вокруг, это, конечно, не для слабонервных, но радость от того, что он может покинуть свою квартиру перевешивает страх, перед случайным врезанием в прохожих, когда он пытается бродить по улицам.

Он сидит в парках и кафе, наблюдая за людьми, которые едва отвечают ему вниманием, поскольку он сливается с толпой молодых людей в таких же непримечательных костюмах и котелках.

Как-то вечером он возвращается к дому, где прежде жил, размышляя, что, возможно, он не обременит своего наставника, если позовет того на что-нибудь незамысловатое, например, выпить чашку чая, но здание оказалось заброшенным, а окна заколочены досками.

Когда он возвращается к себе в квартиру, он опускает руку в карман и понимает, что его блокнот пропал.

Он довольно громко произносит ругательство, тем самым привлекая внимание мимо проходящей женщины, которая отходит в сторону, когда он замирает, на переполненном людьми тротуаре.

Он возвращается той же дорогой, становясь всё более обеспокоенным с каждым поворотом.

Начинает накрапывать небольшой дождик, больше напоминающий дымку, но в толпе возникает несколько зонтиков. Он тянет свой котелок вниз, чтобы защитить глаза, поскольку он ищет хоть какой-нибудь признак своего блокнота на увлажняющемся асфальте.

Он останавливается на углу под навесом кафе, наблюдая за мерцанием ламп вверх и вниз по улице, размышляя, должен ли он подождать, пока поредеет толпа или кончиться дождь. Потом он замечает, девушку под этим же навесом, стоящую от него всего в нескольких шагах, и она вчитываешься в страницы записной книжки, которая, он совершенно в этом уверен, принадлежит ему.

Её лет восемнадцать, или может чуть меньше. Глаза у девушки светлые, а волосы неопределенного цвета, будто они сами не могут решить быть ей блондинкой или шатенкой. На ней надето платье, которое было в моде года два назад и которое стало всё влажное от дождя.

Он подходит ближе, но она не обращает внимания. Девушка полностью поглощена блокнотом. Она даже сняла одну перчатку, чтобы удобнее было перелистывать страницы. Теперь он может убедиться, что это, и в самом деле, его собственная записная книжка, открытая на странице с вклеенной туда игральной картой, на которой изображено крылатое существо, ползущее по колесу со спицами. Его почерк покрывает карту и бумагу вокруг, включая её в текст.

Он наблюдает за её выражением лица, когда она перелистывает страницы, и видит смесь растерянности и любопытства.

— Полагаю, у вас моя книжица, — говорит он, спустя какое-то время.

Девушка подпрыгивает от неожиданности, и чуть ли не роняет блокнот из рук, но успевает его поймать, однако её перчатка при этом падает на тротуар. Он наклоняется, чтобы её подобрать, и когда выпрямляется и предлагает перчатку девушке, она похоже удивлена тому, что юноша улыбается ей.

— Извините, — говорит она, принимая перчатку и быстро вручая ему блокнот. — Вы уронили это в парке и я пыталась вернуть её Вам, но я потеряла Вас из виду и тогда... Я прошу прощения. — Она в растерянности умолкает.

— Это очень хорошо, — говорит он, испытывая облегчение, что вернул обратно свою собственность. — Я боялся, что навсегда её потерял, что было бы очень прискорбно. Я приношу Вам свою глубокую признательность мисс..?

— Мартин, — продолжает она, и в этом слышится ложь. — Исобель Мартин.

За этим следует вопросительный взгляд, ожидающий его имени.

— Марко, — говорит он. — Марко Алисдэр.

Имя странно ощущается на языке, возможность произнести его вслух так редка. Он столько раз написал этот вариант своего имени, присовокупив к нему псевдоним своего наставника, что казалось это его собственное имя. Но добавить к знакам еще и произношение - это нечто иное.

Легкость, с которой Исобель принимает его, делает имя еще более настоящим.

— Рада с Вами познакомится, мистер Алисдэр, — говорит она.

Он должен поблагодарить её, забрать книжицу и идти к себе домой, так будет разумно. Но ему не особенно хотелось возвращаться в свою пустую квартиру.

— Могу я купить что-нибудь выпить, чтобы выразить свою благодарность, мисс Мартин? — спрашивает он, после того, как прячет блокнот в свой карман.

Исобель колеблется, вероятно, понимая, что не стоит принимать приглашение выпить бокальчик другой от незнакомых мужчин на углу темной улицы, но, к его удивлению, она кивает.

— Это было бы чудесно, спасибо, — говорит она.

— Хорошо, — говорит Марко. — Но есть кафе получше, чем вот это, — он показывает на окно, — правда придется немного пройтись по мокрым улицам. Дело в том, что у меня нет с собой зонта.

— Я не против, — говорит Исобель. Марко предлагает ей свою руку, которую она принимает, и они направляются вниз по улице под легким дождиком.

Они проходят квартал или два, потом вниз по узкому переулку, и Марко ощущает, насколько она напряжена в темноте улицы. Но когда он останавливается на освещенном участке перед витражом, она расслабляется. Он придерживает перед ней дверь, когда они заходят в кафе, которое очень быстро стало его любимым за последние несколько месяцев. Одно из тех немногих мест в Лондоне, где он чувствует себя по-настоящему комфортно.

Свечи мерцают в бокалах, стоящих на всех возможных поверхностях, стены раскрашены в насыщенный и густой красный цвет. Совсем немного посетителей рассеяны по приватным местам, и очень много пустых столов. Они садятся за небольшой столик возле окна. Марко машет девушке, стоящей за стойкой, и она приносит им два бокала Бордо, оставив бутылку рядом с маленькой вазой, в которой стоит желтая роза.

Дождь мягко постукивает за окном, они же вежливо общаются на отвлеченные темы. Марко рассказывает ей о себе совсем немного, и Исобель отвечает тем же.

Когда он спрашивает, не голодна ли она, Исобель вежливо отказывается, что говорит о том, что она проголодалась. Он снова подзывает девушку и через несколько минут та возвращается с тарелкой сыра, фруктов и ломтиками багета.

— Как Вам удалось найти это место? — спрашивает Исобель.

— Методом проб и ошибок, — отвечает он. — И огромным количеством бокалов отвратительного вина.

Исобель смеется.

— Прошу прощения, — говорит она. — В конце концов, этот метод прекрасно сработал. Милое местечко. Прямо-таки оазис.

— Оазис с весьма недурным вином, — соглашается Марко, ставя бокал рядом с ее.

— Оно напоминает мне Францию, — говорит Исобель.

— Вы из Франции? — спрашивает он.

— Нет, — говорит Исобель. — Но я жила там некоторое время.

— Так же как и я, — говорит Марко. — Хоть это и было давно. И Вы правы, французского в этом месте очень много, я думаю, в этом есть свое очарование. Очень много заведений здесь сложно назвать очаровательными.

— И Вы очаровательны, — говорит Исобель, и тут же краснеет, выглядит она при этом так, что будь ее воля, она запихала бы эти слова обратно себе в рот.

— Спасибо, — отвечает Марко, не зная, что еще сказать.

— Простите меня, — говорит Исобель, явно взволнованная. — Я не имела в виду... — Она замолкает, но, вероятно, осмелев от выпитого полбокала вина, она продолжает, — Очарование в Вашей книжице, — говорит она. Исобель смотрит на него, ожидая реакции, но он молчит, и она отводит взгляд. — Чары, заклинания, — продолжает она, дабы заполнить тишину. — Талисманы, символы... Я не знаю, что все они означают, но они прелестны, не так ли?

Она снимает нервное напряжение глотком вина прежде, чем осмеливается посмотреть на него.

Марко тщательно подбирает слова, беспокоясь о том, куда может привести этот разговор.

— И что же юная леди, когда-то жившая во Франции, знает о заклинаниях и талисманах? — спрашивает он.

— Только то, о чем читала в книгах, — говорит она. — Я не помню, что они значат. Я знаю только астрологические символы и некоторые из алхимии, но и их я знаю не очень хорошо. — Она делает паузу, как будто не может решить, стоит ли развивать тему дальше, но добавляет: — La Roue de Fortune, Колесо Фортуны. Карта в Вашей книге. Мне знакома эта карта. У меня у самой есть колода.

Если чуть раньше Марко решил, что она несколько более, мягко говоря, загадочна и весьма прелестна, то это признание означало нечто большее. Он наклоняется к столу, рассматривая ее с куда большим интересом, чем несколько минут до этого.

— Вы имеете в виду, что умеете толковать карты Таро, мисс Мартин? — спрашивает он

Исобель кивает.

— Да, по крайней мере, стараюсь, — говорит она. — Только для себя, хотя, полагаю, это не толкование. Это... это всего лишь то немногое, что мне удалось узнать несколько лет назад.

— А Ваша колода при Вас? — спрашивает Марко. Исобель кивает. — Я бы очень хотел ее увидеть, если Вы не возражаете, — добавляет он, когда она не делает ни одного движения, чтобы достать колоду из сумочки. Исобель обводит взглядом остальных посетителей кафе. Марко пренебрежительно машет рукой.

— Не беспокойтесь о них, — говорит он, — у них есть дела поважнее, чем какая-то колода карт. Но если Вы против, я понимаю.

— Нет, нет, я не возражаю, — говорит Исобель, поднимая сумочку и бережно доставая колоду карт, завернутую в черный шелк. Она вынимает карты из их укрытия и кладет на стол.

— Можно? — спрашивая Марко, потянувшись к ним.

— Можете делать с ними, что хотите, — удивленно отвечает Исобель.

— Не все толкователи любят, когда другие люди дотрагиваются до их карт, — объясняет Марко, вспоминая свои уроки по прорицанию, когда берет колоду в руки. — И я не хотел бы быть слишком самонадеянным.

Он переворачивает верхнюю карту, Le Bateleur. Маг. Марко не может сдержать улыбку, убирая карту обратно.

— А Вы можете их толковать? — спрашивает его Исобель.

— О, нет, — говорит он. — Я знаком с картами, но они не говорят со мной, не так, чтобы можно было их толковать. — Он смотрит на Исобель поверх карт, все еще не уверенный, чего от нее ожидать. — Однако с Вами они разговаривают, не так ли?

— Никогда не задумывалась о них в таком ключе, но, полагаю, что, да, разговаривают, — говорит она.

Она сидит тихо, наблюдая, как он пролистывает колоду. Он относится к ней столь же бережно, как и к своим записям, держа карты деликатно за их края. После того, как он просмотрел всю колоду, он кладет ее обратно на стол.

— Им очень много лет, — говорит он. — Рискну предположить, много больше, чем Вам. Могу я узнать, как они попали к Вам?

— Несколько лет назад я нашла их в шкатулке для драгоценностей в ювелирной лавке в Париже, — говорит Исобель. — Та женщина даже не продавала их мне, она просто попросила меня забрать их, унести из ее магазина. Карты дьявола, так назвала она их. Cartes du Diable.

— Люди порой столь наивны в подобных вещах, — говорит Марко, фраза, часто употребляемая его наставником для предостережения и предупреждения. — И они скорее назовут их дьявольскими, чем попытаются понять. Горькая правда, но все же - правда.

— А для чего предназначены Ваши записи? — спрашивает Исобель. — Я не хотела любопытничать, я просто подумала, что они интересны. Надеюсь, Вы простите мне то, что я просмотрела их.

— Ну, пожалуй, мы квиты, после того, как Вы позволили взглянуть на Ваши карты, — говорит он. — Но я боюсь, все намного сложнее и не просто все это объяснить или в это поверить.

— Я могу поверить во множество вещей, — говорит Исобель. Марко ничего не отвечает, но смотрит на нее так же, как до этого смотрел на колоду карт. Исобель выдерживает его взгляд и не отводит глаз.

Это слишком заманчиво. Найти кого-то, кто, возможно, начнет понимать тот мир, в котором он жил почти всю свою жизнь. Он знает, что должен отпустить ее, но не может.

— Могу показать Вам, если хотите, — говорит он через минуту.

— С удовольствием, — говорит Исобель.

Они допивают вино, Марко оплачивает счет женщине за стойкой. Он надевает котелок на голову, берет Исобель за руку, и они покидают теплое кафе, выходя опять под дождь.

Марко резко останавливается посередине следующего квартала, сразу за большим закрытым двором. Место находится чуть в стороне от улицы, мощеная ниша, созданная серыми каменными стенами.

— Это подойдет, — говорит он.

Он уводит Исобель с тротуара в пространство между стеной и воротами, ставя ее очень близко спиной к холодной, мокрой стене и становясь прямо напротив нее так близко, что она может разглядеть каждую капельку дождя на полях его котелка.

— Подойдет для чего? — спрашивает она, страх закрадывается в ее голос.

Вокруг по-прежнему идет дождь и некуда убежать. Марко просто поднимает руку в перчатке, чтобы успокоить ее и сосредотачивается на дожде и стене позади нее.

Ему еще никогда не доводилось демонстрировать этот особенный фокус, перед кем бы то ни было, и он не уверен, будет ли способен управлять им.

— Вы мне доверяете, мисс Мартин? — спрашивает он, также пристально глядя на девушку, как до этого смотрел на неё в кафе, только теперь их глаза были всего в паре дюймов друг от друга.

— Да, — отвечает она, не колеблясь.

— Хорошо, — говорит на это Марко, и быстро взмахнув рукой, он опускает ладонь на глаза Исобель, крепко их закрывая.

***

ВЗДРОГНУВ, ИСОБЕЛЬ ЗАМИРАЕТ.

Перед закрытыми глазами кромешная тьма и она ничего не видит, а только ощущает влажную кожу на своей коже. Она дрожит, но не совсем уверена от чего: от холода или дождя. Рядом с её ухом голос шепчет слова и ей приходится напрячь слух, чтобы расслышать их, но она их не понимает. А затем она больше не слышит шум дождя, а каменная стена позади неё ощущается бугристой, хотя всего мгновение назад та была гладкой. Темнота каким-то образом отступает, а затем Марко убирает руку с её глаз.

Моргая, Исобель привыкает к свету, первое, что она видит - это стоящий напротив Марко, но что-то не так. На полах его котелка нет капель дождя. Нет вообще капель дождя; вместо этого вокруг струится мягкий солнечный свет. Но не это заставляет Исобель вскрикнуть.

Её восклицание вызывает тот факт, что они находятся в лесу, она спиной прижимается к огромному и древнему стволу дерева. Деревья голые и черные, их ветви устремлены в ярко-голубой небесный простор. Земля покрыта тонким слоем снега, сверкающего в лучах солнца. Сейчас превосходный зимний день, нет ни одного здания на много миль, лишь снежные просторы и деревья. С ближайшего дерева раздается призывной свист птицы, а другая отвечает ей.

Исобель сбита с толку. Все так реально. Она может чувствовать солнце на своей коже и ощущать кору дерева под своими пальцами. Холодный снег неощутим, при это она понимает, что ее платье больше не мокрое от дождя. Даже воздух, который входит в ее легкие это, безоговорочно, морозный загородный воздух, без всякой примеси лондонского смога. Это невозможно, но это реально.

— Это невозможно, — говорит она, оборачиваясь к Марко. Он улыбается, его ярко-зеленые глаза сверкают в лучах зимнего солнца.

— Нет ничего невозможного, — говорит он.

Исобель смеется, ее смех пронзительный и радостный, как у ребенка.

Миллион вопросов проносится у нее в голове, и она не может сформулировать ни один из них. И тогда четкая картина появляется внезапно в ее сознании, Le Bateleur.

— Ты - волшебник, — говорит она.

— Не думаю, что раньше кто-либо так меня называл, — отвечает Марко.

Исобель опять смеется, и она продолжает смеяться, когда он приближается и целует ее. Пара птиц кружит над ними, а легкий ветерок летит сквозь стоящие вокруг них деревья.

Для прохожих, идущих по темным улицам Лондона, не происходит ничего необычного, лишь пара влюбленных целуется под дождем.

Притворство

ИЮЛЬ-НОЯБРЬ 1884

Чародей Просперо не дает формальных поводов для своего ухода со сцены. Его выступления в последние годы были настолько единичными, что представления проходят в основном без анонсов. Гектор Боуэн по-прежнему гастролирует, в жанре рассказчика, тогда как Чародей Просперо нет.

Он колесил из города в город, используя свою шестнадцатилетнюю дочь как спиритического медиума.

— Я ненавижу это, папа, — часто протестует Селия.

— Если ты можешь предложить лучший способ, чтобы провести время до начала твоего состязания - и не смей говорить, что это чтение - тогда, пожалуйста, при условии, что это принесет столько же денег, что и сейчас. Кроме того, это отличный способ попрактиковаться перед аудиторией.

— Эти люди невыносимы, — говорит Селия, хоть это и не совсем то, что она имеет в виду.

Они заставляют ее чувствовать себя неуютно. То, как они на нее смотрят, их умоляющие, залитые слезами взгляды. Они видят в ней лишь вещь, мост к своим потерянным близким, за который они отчаянно цепляются.

Они говорят о ней, словно ее нет в комнате, как будто она один из их любимых призрачных родственничков. Ей стоит неимоверных усилий, чтобы не содрогаться, когда они обнимают ее, благодаря сквозь слезы.

— Эти люди ничего не значат, — говорит отец. — Они даже не могут объяснить словами то, что они видят и слышат, и им проще поверить в то, что они получают чудесные передачи из загробной жизни. Почему не воспользоваться тем, что они так охотно расстаются со своими деньгами?

Селия утверждает, что никакие деньги не стоят такого мучительного опыта, но Гектор настойчив, и они продолжают путешествовать, левитируя столами и создавая, стучащих по хорошим обоям, призраков.

Она по-прежнему в недоумении он того способа, каким их клиенты жаждут общения. Не один раз она хотела связаться со своей умершей матерью и сомневалась, захочет ли та разговаривать, если будет такая возможность, особенно используя такие методы общения.

Это все ложь, хочет сказать им она. Мёртвые не парят неподалеку, чтобы постучать вежливо по чашкам и столешницам и пошептать сквозь развевающиеся занавески.

Она иногда разбивает их ценности, возлагая вину на беспокойных духов.

Отец выбирает разные имена для нее, когда они меняют местоположение, но часто использует имя Миранда, очевидно, потому что знает, насколько оно ее раздражает.

По прошествии нескольких месяцев она измучена поездкой и напряжением, да еще тем фактом, что отец едва дает ей возможность поесть, утверждая, что, если она выглядит как сирота, это делает ее более убедительной, ближе к другой стороне.

После того, как она падает в настоящий обморок во время сеансов, а не изображает идеально продуманный и с хореографической точностью, исполненный в лучших традициях драматургии, отец смягчается и дает ей передышку и девушка набирается сил у них дома в Нью-Йорке.

В один прекрасный день, за чашечкой чая, в промежутке между обдумыванием, чем бы ей намазать пшеничные лепешки вареньем или топленными сливками, он как бы вскользь упоминает, что он предоставил её услуги на выходные скорбящей вдове, живущей на другом конце города, которая согласна платить двойную цену.

— Я сказал, что ты можешь отдохнуть, — говорит её отец, когда Селия отказывается, даже не оторвав взгляда от кипы бумаг, которую он разложил по всему столу. — У тебя было три дня, которых должно было хватить. Ты выглядишь прекрасно. Однажды ты станешь даже красивее своей матери.

— Я удивлена, что ты всё еще помнишь, как выглядела мама, — говорит Селия.

— Удивлена? — спрашивает её отец, поднимая на неё глаза, и продолжает говорить, когда та только хмурится. — Я, может быть, и провел в её обществе несколько недель, но я помню её куда отчетливее, чем ты, хотя ты с ней пробыла целых пять лет. Время - специфическая вещь. В конце концов, ты и сама это поймешь.

Он возвращается к бумагам.

— А что насчет того состязания, к которому ты меня якобы готовишь? — спрашивает Селия. — Или для тебя это еще один способ заработать деньги?

— Селия, дорогая, — отвечает Гектор. — Тебя впереди ждут потрясающие вещи, но мы уступили наше право решать, когда они начнутся. Первый ход не за нами. Нас просто уведомят, когда придет время вступать в игру, как уже бывало.

— Так почему же так важно, что я делаю все это время, пока состязание не началось?

— Тебе нужна практика.

Селия наклоняет голову, уставившись на него, складывая руки на стол. Все бумаги начинают сами по себе складываться в замысловатые фигуры: пирамиды, спирали и в бумажных птиц, шелестящими крыльями.

Её отец поднимает глаза и раздраженно смотрит на дочь. Он поднимает тяжелое стеклянное пресс-папье и опускает его ей на руку, достаточно сильно, чтобы с треском сломать ее запястье.

Бумаги принимают свой первоначальный вид и с шелестом опускаются обратно на поверхность стола.

— Тебе требуется практика, — повторяет он. — Тебе всё еще не хватает самообладания.

Селия покидает комнату, не произнося ни слова, придерживая запястье и сдерживая слёзы.

— И Бога ради, прекрати реветь, — крикнул отец девушке вслед.

У неё больше часа уходит на то, чтобы собрать все осколки косточек воедино и исцелить запястье.

***

ИСОБЕЛЬ СИДИТ В НЕЧАСТО ЗАНИМАЕМОМ КРЕСЛЕ в углу квартирки Марко, вокруг её пальцев закручена радуга шелковых лент, а она напрасно пытается сформировать из них одну сложную косу.

— Это кажется таким глупым, — замечает она, хмурясь, глядя на перепутавшиеся ленты.

— Это простое заклинание, — говорит Марко из-за своего стола, где он сидит окруженный открытыми книгами. — По ленте на каждый элемент, связанная узелками и намерением. Это на подобии твоих карт, только здесь происходит влияние на объект, вместо того, чтобы просто угадывать его значение. Но эта косица не будет работать, если ты не поверишь в это, тебе же это известно.

— Возможно, у меня не то настроение, чтобы в это верить, — отвечает Исобель, ослабив узелки и откладывая ленточки в сторону, давая им возможность каскадом ниспадать с подлокотника кресла. — Я вновь попытаюсь завтра.

— Тогда помоги мне, — говорит Марко, оторвавшись от своих книг. — Загадай что-нибудь. Какой-нибудь объект. Нечто важное, о чем я ничего не знаю.

Исобель вздыхает, но она послушно закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться.

— Это кольцо, — говорит Марко, спустя мгновение, выуживая образ из головы, так же легко, как если бы она нарисовал ему картину. — Золотой перстень с сапфиром и двумя бриллиантами.

Глаза Исобель распахнулись от удивления.

— Откуда ты узнал об этом? — спрашивает она.

— Это обручальное кольцо? — спрашивает он в ответ с улыбкой.

Она рукой зажимает рот, прежде чем кивнуть.

— Ты его продала, — продолжает Марко, выцепляя осколки из памяти, связанные с самим кольцом. — В Барселоне. Ты бежала из-под венца, брака по договоренности, вот почему ты в Лондоне. Почему ты мне не сказала?

— Это не совсем подходящая тема для разговора, — отвечает Исобель. — Да и ты мне едва о себе что-нибудь рассказываешь, ты ведь и сам мог сбежать от нежелательного брака.

Они во все глаза какое-то мгновение смотрят друг на друга, пока Марко пытался представить какой-нибудь подходящий ответ, но затем Исобель смеется.

— Он, наверное, больше кольцо разыскивал нежели меня, — говорит она, глядя на свою руку. — Это было такое прелестное колечко, мне почти не хотелось с ним расставаться, но у меня не было денег, а продавать больше было нечего.

Марко уже начинает было говорить, что она получила хорошую плату за кольцо, но тут в дверь его квартирки постучали.

— Это владелец квартиры? — шепчет Исобель, но Марко прикладывает палец к губам и качает головой.

Только один человек никогда не стучится в эту дверь без предупреждения.

Прежде чем ответить, Марко взмахом руки показывает Исобель уйти в соседнюю комнату.

Мужчина в сером костюме не заходит в квартиру. С тех пор, как он спланировал переезд, выталкивая ученика в мир, он никогда не заходит вовнутрь.

— Ты будешь претендовать на место, чтобы устроится на работу к этому человеку, — говорит он, вместо приветствия, извлекая из своего кармана выцветшую визитку.

— У меня есть имя, — говорит Марко.

Человек в сером костюме не интересуется, что же это за имя.

— Твоё собеседование назначено на завтрашний вечер, — говорит он. — Я уладил за последнее время ряд деловых вопросов для месье Лефевра и я предоставил ему чрезвычайно хорошую рекомендацию, но ты должен сделать всё что потребуется, чтобы заполучить это место.

— Это начало состязания? - спрашивает Марко.

— Это предварительный маневр, чтобы устроить тебе выгодную позицию.

— И когда же начнется само состязание? — спрашивает вновь Марко, хотя он уже задавал подобные вопросы десятки раз и ни разу не получал на них ответ.

— Это будет ясно в тот самый момент, когда оно начнется, — говорит мужчина в сером костюме. — Когда оно начнется, будет разумнее и целесообразнее сосредоточить всё своё внимание на самом испытании, — его взгляд перемещается в направлении закрытой двери в кабинет, — ни на что не отвлекаясь.

Он поворачивается и выходит в парадную, оставив Марко стоять в дверях, читая и перечитывая имя и адрес на выцветшей визитке.

***

ГЕКТОР БОУЭН, В КОНЦЕ КОНЦОВ, сдался под напором своей дочери, что они остаются в Нью-Йорке, но он преследует свои цели.

По большой части он игнорирует её, за исключением редких замечаний, что-де она должна больше практиковаться, проводя больше времени в одиночестве у себя наверху в гостиной.

Селию вполне устроила их договоренность, и она проводит большую часть своего времени за чтением книг. Она тайком ходит по книжным магазинам, удивляясь потом, отчего отец не спрашивает, откуда появилась стопка свеженьких книг.

И она довольно часто практикуется, ломая и переставляя всевозможные вещи вокруг дома, чтобы потом всё вернуть на свои места в их первоначальном виде. Заставляя книги летать кругами по комнате, как птицы, прикидывая, как далеко те смогут улететь, прежде чем она выверит свой навык.

Она становится довольно искусной в манипуляции ткани, изменяя фасоны своих платьев как заправская опытная портниха, с учетом веса, который она набрала, снова ощущая своё тело.

Ей приходится напоминать отцу, чтобы тот вышел из своего укрытия и поел, хотя в последнее время он всё чаще начинает отказываться от приема пищи, едва вообще покидая свою комнату.

Сегодня он даже не ответил на ее настойчивый стук в дверь. Раздраженная, зная о том, что он зачаровал замок, и она не может открыть дверь без его ключей, она пинает ногой дверь, и к её удивлению та открывается.

Её отец стоит у окна, внимательно наблюдая за рукой, которую он, подняв, держит перед собой. Солнечные лучи проникают сквозь матовое стекло и падают ему на рукав.

Его рука полностью исчезает, а потом появляется. Он вытягивает пальцы, морщась, когда слышит хорошо различимый скрип суставов.

— Папа, что ты делаешь? — спрашивает Селия, любопытство которой пересилило раздражение.

Не то чтобы она раньше не видела его, проделывающим подобные штуки на сцене или во время их занятий.

— Ничего, чтобы касалось бы тебя, — отвечает ей отец, натянув гофрированный манжет своей рубашки на запястье.

И дверь захлопывается перед самым её носом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: